история про букву "Т"

[labas]

ТАСС, «Известия»

29 марта 1936 г. самолеты Н-127 и Н-128 под управлением пилотов М. Водопьянова и В. Махоткина отправились в перелет по маршруту Москва-Земля Франца-Иосифа. Это бы один из подготовительных этапов будущей экспедиции на Северный полюс. После промежуточных посадок в Архангельске и Нарьян-Маре летчики взяли курс на Амдерму, поселок на побережье Карского моря, к востоку от пролива Югорский Шар. Одновременно с ними из Нарьян-Мара в Амдерму вылетел еще один полярный летчик, Ф.Фарих.
2 апреля газеты напечатали несколько коротких сообщений ТАСС:

АРХАНГЕЛЬСК, 31 марте (TACC) Сегодня в 17 час. 50 мин. Водопьянов прибыл в Амдерму. Через 5 минут здесь же приземлился Махоткин. Фарих совершил посадку на Каре, в 85 милях к юго-востоку от Амдермы.
АРХАНГЕЛЬСК, 31 марта (ТАСС). Сегодняшний полет Водопьянова и Махоткина проходил в неблагоприятных условиях. Звено летело при сильном тумане. Сразу после посадки в Амдерме разыгралась сильнейшая мятель.
Днем позже «Известия» опубликовали радиограмму В.Аккуратова, штурмана экипажа Махоткина. На время перелета он стал специальным корреспондентом газеты:

Когда звено подлетало к Амдерме, впереди шел Махоткин. Его посадка на неподготовленный аэродром да еще во время пурги - выше всяких похвал. За ним столь же блестяще сел Водопьянов. Интересно отметить, что жители Амдермы, стремясь обеспечить нам успешную посадку, сами улеглись на поле, образовав из человеческих тел огромный посадочный знак в форме буквы «Т».

«Советская Арктика»

Несколькими месяцами позже, уже после возвращения с Земли Франца-Иосифа, Водопьянов и Аккуратов описали тот же эпизод в статьях для журнала «Советская Арктика» (N9, 1936 год).
Водопьянов:

За полчаса до финиша мы попросили Амдерму приготовить аэродром. Каково же было наше удивление, когда долетев до Амдермы, мы не увидели ни аэродрома, ни костров, ни посадочного знака, ни людей. Оказывается, что за это время погода в Амдерме испортилась.
Пока мы, недоумевая, делали круг, от Амдермы отделилась подвода и направилась к аэродрому, расположенному в километре от селения. Судя по скорости движения, мы заключили, что ее задерживают ветер и плохая видимость и что на аэродроме она будет не скоро. Я твердо решил не садиться до тех пор, пока не выложат знака. Делаю круг за кругом. Махоткину это занятие видимо надоело, и он пошел на посадку. Сел хорошо. Через несколько минут я увидел посадочный знак: Махоткин и его экипаж легли на снег, собой показывая направление посадки. Я сел рядом с этим живым „Т". Почти одновременно на аэродром прибыла подвода. Приехавший на ней начальник зимовки сообщил:
- После того как погода испортилась, мы были уверены, что вы вернетесь в Нарьян-Мар...
Аккуратов:

В Амдерме также бушевала пурга. Мы были удивлены отсутствием на аэродроме людей. Определив место, Махоткин пошел на посадку. При спуске с высоты 200 метров окунулись в пургу, и, почти не видя земли, Махоткин мастерски посадил самолет на незнакомом аэродроме при отсутствии всяких посадочных знаков. Мы сразу выскочили из кабин, чтобы дать Водопьянову указание о направлении
посадки. Он продолжал делать круги над аэродромом. Зажечь костер было не из чего, выложить посадочное "Т" на таком ветре было невозможным, да мы его и не имели; мы изобразили знак посадки, улегшись сами на снегу в виде буквы "Т". Водопьянов определив по живому "знаку" направление ветра, благополучно сел.
Амдермовцы тепло встретили своих гостей. Они нас в такую погоду не ждали. Незабываемую картину представляла эта встреча. Сотни зимовщиков с криками приветствия провожали нас к поселку.

«Полет на Землю Франца-Иосифа»


В изданной в начале 1937 г. книге «Полет на землю Франца-Иосифа», Водопьянов рассказывает ту же историю более подробно:

Иванов [радист Водопьянова] по радио сообщил Амдерме о нашем вылете.
Пока счастье нам не изменяло, было нашим верным спутником. Обе рации работали превосходно, каждую минуту мы имели связь с землей и между самолетами[…]
- До Амдермы осталось 30 минут полета, - радирует Аккуратов.
- Правильно, это мы знаем, - ответил я и приказал Иванову узнать, опустился ли Фарих, который уже должен прилететоь в Амдерму.
- Погода испортилась, - ответила Амдерма. - Видимость 2-3 километра Фарих не прилетел[…].
Внизу показалась кучка занесенных чуть не до крыш домиков - Амдерма. В стороне от поселка - хороший аэродром.
На земле мело[…] Сделали круг и два. Рассмотрели аэродром. Действительно, Фариха нет. Но почему нет также ни людей, ни посадочных знаков? Почему не зажгли костров? Почему нас никто не встречает? Ведь Иванов предупредил зимовщиков о нашем прилете.
Кружим в воздухе, не зная, что делать. Смотрим - наконец-то! От домов отделилась черная точка - человек. Он погонял лошадь, спеша на аэродром. Ехать ему больше километра при сильном встречном ветре. Ждать придется долго.
Продолжаем кружить. Но вот Махоткину надоело это скучное занятие. Кое-как определив направление ветра по поземку, он смело развернулся и пошел на посадку. Я стал с тревогой следить за ним. Не трудно догадаться, что ждет самолет при такой погоде, если он не сядет строго против ветра! Поддует ветер поддует под крыло, перевернет машину и авария! Но Махоткину удалось правильно определить направление ветра. Он хорошо посадил свой самолет. Я отнес это на счет счастливой случайности, облегченно вздохнув, я твердо решил летать до тех пор, пока мне не выложат знака.
Махоткин оказался находчивым. Уже через несколько минут после посадки все трое «махоткинцев» легли на снег, своими собственными телами изображая посадочный знак. Увидев живое «Т», я смело пошел к земле […]
Пока механики с помощью зимовщиков укрепляли самолеты, у меня произошел любопытный разговор с парторгом зимовки.
- Вы получили телеграмму о нашем вылете из Нарьян-Мара? - спросил я.
- Получили.
- Почему же не встретили?
- Эвон как метет!.. В десяти шагах ничего не видно... Мы были уверены, что вы в такую погоду не прилетите, вернетесь.
- Лучше б вы не думали! - в сердцах сказал я. -Вы должны были принять все меры к тому, чтобы оказать нам помощь. Вам нужно было не только выложить посадочные знаки, но и расставить людей так, чтобы они после посадки подбежали к самолету и помогли ему бороться с ветром.
- Люди-то мы не авиационные, - попробовал было оправдаться парторг, но вдруг вспомнив что-то быстро поправился: - впрочем, это не совсем так. Встречу самолета мы возложили на старого летчика Лойка. Он-то нас и успокоил: «В такую погоду, - говорит, - они не могут прилететь»...
- Это не оправдание! Я думаю, что вы извлечете урок из этого всего и на обратном пути примете наши самолеты не так, как сегодня.
- Будьте спокойны, товарищ Водпопьянов!
- На этом и помиримся.
В вышедшей полугодом позже книге «Полеты» начало последнего диалога передано чуть иначе:

Пока механики с помощью зимовщиков укрепляли самолеты, у меня произошел любопытный разговор с парторгом зимовки.
- Вы получили радио о нашем вылете из Нарьян-Мара? - спросил я.
- Получили...
- Вы разговаривали с нами по радио за полчаса до посадки?
- Разговаривали...
- Почему же не встретили?
- Эвон как метет!.. В десяти шагах ничего не видно. Фарих не прилетел. Мы думали, что и вы в такую погоду не прилетите, вернетесь.А в конце после слов «Это не оправдание!» добавлено:

Лойк летал пятнадцать лет тому назад, тогда и самолетов-то таких не было. А нам сейчас ни туман, ни ветер не страшны.

«старый летчик Лойк»

Иван Лойко был старше Водопьянова лишь на семь лет, он родился в 1892-м. После начала первой мировой он закончил севастопольскую авиационную школу и стал военным летчиком. На румынском фронте, где воевал Лойко, на его счету было более ста воздушных боев и десять официальных побед. Всего истребительный отряд под его командованием сбил или повредил более 30 самолетов противника. В сентябре 17-го Лойко был представлен к ордену Св.Георгия 4-й степени. После революции вступил в Добровольческую Армию, затем, уже в чине полковника командовал авиаотрядом у Врангеля. После поражения и эвакуации оказался в Югославии, в Нови Саде, где служил в летной школе. В августе 1923 г. Лойко вместе с другим летчиком Качаном угнал самолет, на котором пытался вернуться в Россию, но дотянул только до Румынии. Если бы беглецов выдали Югославии им бы грозила смертная казнь. Лойко и Качану повезло, румыны их передали советской стороне. Через несколько месяцев амнистированный советскими властями Лойко поступил на работу в Борисоглебскую летную школу. В Борисоглебске он женился, у него родилась дочь. Но в августе 1929 года его арестовали и приговорили к 10 годам лагерей за шпионаж. Так Лойко попадает на север, на Вайгач, а затем в Амдерму, где т.н. экспедиция ОГПУ организует добычу редкоземельных металлов для нужд советской промышленности. В 1932 г. полярный летчик Фарих, который должен был вывезти в Москву начальника экспедиции Эйхманса и его беременную жену, потерпел аварию и совершил вынужденную посадку, не долетев до Амдермы. Девять дней спустя поисковая группа, возглавляемая Лойко, нашла и спасла авиаторов. В 1934 г. Лойко был освобожден (по северному зачету «один год за два»), но остался работать в Амдерме вольнонаемным инженером-механиком. Именно ему и было поручено организовать прием самолетов Водопьянова и Махоткина.

«Мой Вайгач»

Константин Гурский, отбывавший вместе с Лойко свой срок на Вайгаче, в книге «Мой Вайгач» рассказывает об этом эпизоде так:

К приему Водопьянова была подготовлена специальная посадочная полоса на песчаном берегу моря, глубоко вклинившимся в тундру. Аэродром был временный, совершенно не предназначенный для приема столь тяжелых самолетов. Лойко, как бывший летчик, назначенный ответственным за подготовку аэродрома, узнал о перелете буквально за несколько часов до прилета Водопьянова с Махоткиным, конечно, никак не мог организовать посадочную полосу, несмотря на все принятые им меры. На Амдерме не росли деревья, которыми он смог бы оконтурить границы полосы. Кто-то из начальства отдал распоряжение - границу обозначить пустыми бочками из - под горючего. Но сильнейший ветер их угнал в тундру, словно птичьи перышки. На скорую руку соорудили костры, но и от них толку не было. Низкая облачность, поземка и сильный ветер - все было против Лойко. Послышался шум приближавшихся самолетов. Костры едва успели зажигать, обливая их соляркой. Но они тут же затухали. Водопьянов, покружившись некоторое время, рискнул совершить посадку. Выйдя из самолета, он подбежал к Лойко и, угрожая оружием, заставил его лечь на взлетную полосу с раскинутыми в стороны распластанными руками. С Лойко тут же сильный ветер сорвал ушанку и унес ее куда-то в тундру. Изображенный им посадочно-взлетный знак "Т" послужил Махоткину для благополучной посадки.
У Лойко произошел сердечный приступ. Кроме того к утру поднялась высокая температура. Врачи признали у него крупозное воспаление легких. На следующий день, придя в себя, Лойко перерезал себе бритвой горло... Спасти его не удалось...
В письме биографам Лойко Гурский добавляет еще несколько деталей:

Когда весной 1936 года к нам в Амдерму прилетели М. Водопьянов и Махоткин, совершавшие исторический перелет Москва - Земля Франца-Иосифа, Ивану Александровичу, как бывшему летчику, было дано задание организовать им посадку на так называемом «аэродроме» - пустынной береговой косе Карского моря. Там приземлялись только легкие самолеты типа У-2. Совершенно не оборудованный участок без взлетно-посадочной полосы, границ и указателей…
Мела сильнейшая пурга. Мы с нашей стороны делали все возможное, чтобы под его руководством обеспечить при нулевой видимости эту посадку. Благодаря Ивану Александровичу, посадка прошла успешно при тяжелейших условиях. Но Водопьянов - мужик хамоватый, хоть и Герой Советского Союза, - заставил Лойко под наведенным на него револьвером, лечь на ледяную полосу, раскинув руки крестом, обозначая знак посадки для Махоткина, и, обозвав Ивана Александровича:
- Гад белогвардейский! Сейчас же ложись на полосу, раскинь руки для ориентации Махоткина! Ложись, или пристрелю гада!
А перед тем Лойко был освобожден из лагеря досрочно за хорошую работу, был уже вольнонаемным экспедиции.
Все это произошло на моих глазах! Я с ним близко знаком не был, обычное рядовое знакомство по работе и быту…
Иван Александрович сразу заболел острым крупозным воспалением легких. Большая температура, беспамятство в стационаре. Придя в себя, обманув бдительность медперсонала, бритвой перерезал себе горло. Его куда-то увезли.

два летчика

Еще один заключенный, бывший комбриг РККА Архангельский, тоже упоминает в своих мемуарах о самоубийстве Лойко, но называет другой мотив. Впрочем, тут Архангельский основывается, видимо, на слухах, так как его освободили годом раньше. Официального свидетельства о смерти Лойко не найдено. Единственное документальное подтверждение - в списках работников, подлежащих обязательному страхованию, датой смерти указано 22 сентября 1936 г. Настораживает, однако, совпадение: согласно этому документу Лойко поступил на службу 22 сентября 1934 г. Если предположить, что страховой период раз в год продлялся на следующий год, то получается, что Лойко умер не позже 22.09.1936 г., т.е. версию о самоубийстве это не опровергает.
Историю нетрудно уложить в расхожий шаблон: геройский летчик на службе власти, против геройского летчика, растоптанного властью. И неувязки в различных версиях рассказов Водопьянова и Аккуратова, на которые, не будь мемуаров Гурского, никто бы не обратил внимание, начинают бросаться в глаза.
Почему в самом раннем сообщении ТАСС написано, что первым сел Водопьянов, а во всех последующих, что Махоткин?
Почему с каждой последующей версией рассказ Водопьянова о радиопереговорах с Амдермой становится все более подробным? Трудно представить, что, если радист Иванов действительно выходил на связь с Амдермой за полчаса до посадки, то появление самолетов стало для зимовщиков сюрпризом.
Ну и наконец, почему в апреле Аккуратов написал, что «жители Амдермы, стремясь обеспечить нам успешную посадку, сами улеглись на поле», а в сентябре: «мы изобразили знак посадки, улегшись сами на снегу»?

Сама ситуация, в которой посадочный знак изображали ложащиеся на землю люди, не была для полярных летчиков того времени чем-то сверхъестественным:
И. Доронин (из книги «Как мы спасали челюскинцев», 1934):

Галышев посадил машину удачно. Когда Галышев сел, его механик лег на снег, изображая собой посадочный знак „Т", и таким образом посадил Водопьянова.
Н. Алексеев (из книги "Зимовка на "Торосе"", 1939),

Мы еще не успели добежать до средины площадки, как с севера из-за гор острова Боневи из тумана вынырнула рокочущая моторами птица. . . Зажигать огни было поздно.
- Ложитесь все на снег - четверо в одну линию, и двое поперек ее конца, чтобы получилась буква «Т».
Посадочный знак из живых людей распластался на нашем аэродроме, и Ф. Б. Фарих повел свой самолет на посадку, не делая над нами ни одного круга.
М.Водопьянов (из книги «Дважды на полюсе», 1938)

Механики быстро выскочили из самолета и, отбежав и сторону, легли, изображая «Т»
по всем правилам аэродромной службы. Правда, живое «Т» подозрительно шевелилось, Бассейн, Морозов и Петенин немножко побаивались, как бы Молоков и Алексеев, увлекшись, не приземлились прямо на посадочный знак.
М.Водопьянов (из статьи «Над просторами Арктики», 1935)

Смотрим - люди выскочили, легли на снег, живое "Т" (посадочный знак) выложили.

мемуаристы

Гурский писал свои воспоминания через десятки лет после описываемых событий. Неудивительно, что действительность порой перемешивается с лагерными байками. К примеру, летчик Фарих оказывается в его книге другом Лойко еще по летной школе царских времен (что невозможно уже в силу возраста Фариха), поэтому потом после смерти Лойко между Фарихом и Водопьяновым возникает стычка.

Интересно, однако, что в водопьяновской книге «Полеты» 1937 г. описан эпизод спасения Фариха «летчиком Лойком», о котором я уже коротко упомянул, рассказывая биографию Лойко. После аварийной посадки Фарих и его спутники девять дней с минимумом пищи и без теплой одежды «куропачили» в снежной тундре, пока их не нашли «четыре местных жителя-ненца и летчик Лойк». Но и тут Водопьянов вовсе не подчеркивает заслугу Лойко, наоборот, он возлагает на него вину за то, что попытка эвакуации самолета (после того как потерпевшие аварию съездили на собаках на Вайгач и вернулись обратно) тоже закончилась плачевно. Лойко попросил Фариха взять его с собой в кабину. Во время полета снова поднялась пурга. Фариху удалось посадить самолет, но лишь через два дня, когда пурга улеглась, они обнаружили, что все это время куковали в двух шагах от ненецкого поселения. Если бы вместо «Лойка» Фарих бы взял в кабину местного ненца, пишет Водопьянов, тот бы сразу сориентировался.
Любопытно проследить, как со временем в этой истории меняются акценты. Если в довоенных книгах эпизод с Фарихом является иллюстрацией трудностей, с которыми сталкиваются пилоты полярной авиации, то в послевоенных Фарих превращается в незадачливого летчика Скородумова, которому (в отличие от других умелых летчиков) постоянно «не везет!» На деле, Фарих получил за этот перелет орден Трудового Красного Знамени.
После войны «летчик Лойк» исчезает из книг Водопьянова совсем, эпизод с посадкой в Амдерме тоже.

«гад белогвардейский»

Водопьянов вступил в Красную Армию в 19 лет, служил шофером в авиаотряде, в 1920-м году как раз на врангелевском фронте. В ранней книге «Рассказ о моей жизни» (1937) гражданской войне посвящены лишь две небольшие главки; в одной из них рассказывается о том, как он натерпелся страху, впервые попав под бомбежку авиации Врангеля. Впрочем, искать причину конфликта между Водопьяновым и Лойко в белогвардейском прошлом последнего значило бы упрощать ситуацию. К примеру, в тех же «Полетах» Водопьянов с симпатией пишет о летчике Сущинском, с которым познакомился в Нарьян-Маре. Судьба Сущинского не менее причудлива, чем судьба Лойко, с которым он, кстати, коротко пересекся в Севастопольской военной авиашколе. Сущинский служил в ней инструктором с февраля 1915 г., Лойко закончил ее в апреле. В феврале 1918 г. Сущинский оказывается в Иркутске, где (если верить автобиографии советских времен) становится командиром авиаотряда у С.Лазо. Затем он попадает во Владивосток, где служит инструктором аэрошколы уже под Колчаком. В 1922-м работает в Харбине электромехаником поездов. Во время перегона поезда в Сибирь его арестовывают и припоминают колчаковское прошлое, впрочем, вскоре выпускают. Сущинский уезжает в Белоруссию, но в 1930-м его высылают «в связи со сплошной коллективизацией на север на 5 лет». В 1933-м он снова начинает летать и в 1935-м становится первым гражданским летчиком Ненецкого округа, прокладывая трассы в отдаленные городки и поселки. На обратном пути с Земли Франца-Иосифа Водопьянов еще раз повстречался с Сущинским, и тот попросил посодействовать с переводом в полярную авиацию. Водопьянов пообещал замолвить словечко.

перевоспитание

Покорение Севера летчиками полярной авиации совпало по времени с разрастанием лагерной системы, но в центральной печати подконвойные геологи, привезенные на север экспедицией ОГПУ, превращались в бескорыстных энтузиастов геологоразведки, а лагерные зимовки становились зимовками комсомольскими. Вот, к примеру, как описывает Амдерму в 1936 г. Аккуратов:

Амдерма это уже не просто зимовка, а город в Арктике весь залитый электрическим светом, пронизанный сетью телефонов. А по утрам - гудки шахт. В Амдерме около 2000 рабочих-шахтеров. Имеются хорошая больница, химическая лаборатория, баня, клуб, кино... Только два года назад здесь было пустынное побережье Карского моря, а теперь- индустриальный культурный рабочий поселок... В Амдерме при поддержке начальника зимовки Храмова наладили опыты с изобретением навигационных бомб, дающих черный дым. В Москве таких бомб ни оказалось ни в одной организации.
Ср. у Гурского:

Поселок Амдерма к 1936 году вырос. В нем было несколько хороших бараков для заключенных, дома для специалистов и вольного состава, двухэтажная столовая, клуб, магазин, котельная, баня, электростанция.
Статья Водопьянова «Над просторами Арктики», опубликованная в «Тихоокеанской звезде» 6 июня 1935 г. - редкий пример, когда вещи все же называются своими именами:

За какие-нибудь два-три года возле некогда пустынной 6ухты вырос целый город, по имени Магадан. Отличные жилые дома с ваннами, с уборными. Звуковое кино, газета, мощная радиостанция. […]
А люди, оказывается, в большинстве бывшие бандиты. У некоторых по 26 судимостей. Привезли их сюда, свободу дали, сказали - работайте, будьте полезными людьми, добывайте себе настоящую жизнь.
Я сам ездил в барак, где была «отказчики» - люди, отказывающиеся от работы. Узнали, что приехал Водопьянов - не поверили. Смотрю я им в глаза, люди как люди, ну, кажись, никто и воды не замутит. Говорю:
- Эх, ребята, глядя на вас, кажется, что с такими бы горы ворочать. Ну, и мускулы, ну и силища! И ведь, наверное- не трусы. Небось не раз смерти в глаза глядели. Я вот, вроде, тоже не тpуc. И тоже у смерти глаза видел. Одно не пойму - почему же это вы лодыри? Было б ведь приятнее вашим родным - отцам, матерям - хорошее о вас слышать. О вашей честной и трудовой жизни, о подвигах, черт возьми. Чтобы тебя примером ставили. А вы? Отказчики...
Четырех человек так прямо до слез довел. Один моим земляком оказался, чуть не вместе учились. Рыдал человек. Разговоров было, не оберешься. Объявили все-таки себя ударниками и ушли дорогу строить. И работают, как я потом слышал, за совесть...
Поразительную, благодарную, замечательную работу по перевоспитанию этих уголовников ведут наши чекисты в тяжелых условиях севера. Перевоспитывая людей, они преображают и дальневосточный север. Делают его жилым, цветущим, богатым...

послесловие

Наверняка, кто-то из прочитавших этот текст поверит Гурскому, а кто-то наоборот сочтет его рассказ выдумкой и попыткой бросить тень на знаменитого летчика. Полагаю, что однозначный ответ на вопрос, что же на самом деле произошло вечером 31 марта 1936 г. в Амдерме мы вряд ли когда-нибудь получим.

Через год после описываемых событий, 21 мая 1937 г. Михаил Водопьянов осуществил свою мечту и, посадив самолет на Северный полюс, навсегда вписал свое имя в историю авиации. Позже он участвовал в советско-финской и Великой Отечественной войнах. Писательство было второй страстью Водопьянова, из-под его пера вышло более двадцати книг, большей частью мемуары и биографии. Он умер в 1980 г.

В экипаже Водопьянова Северный полюс покорил и Валентин Аккуратов. Позже Аккуратов участвовал во многих других полярных экспедициях, более двадцати лет занимал должность главного штурмана полярной авиации, написал несколько учебников и книг, посвященных Арктике. Умер в 1993 г.

Радист Водопьянова, челюскинец Серафим Иванов умер от гриппа в конце 1937 г., вскоре после того как экипаж вернулся в Москву после безуспешных поисков пропавшего самолета Леваневского.

Напарник Водопьянова по полету на Землю Франца-Иосифа Василий Махоткин был арестован в 1940 г. и осужден на 10 лет за антисоветскую пропаганду. Освобожден в 1951-м, спустя 5 лет реабилитирован, умер в 1972 г.

Фабио Фарих в 1937 г. совершил трансарктический перелет Москва -Уэллен - Москва, участвовал в Великой Отечественной войне, в 1948 г. был арестован и приговорен к 25 годам лагерей. Освобожден и реабилитирован в 1956 г. Уволившись по состоянию здоровья из авиации, работал нормировщиком, а потом сторожем на заводе. Умер в 1985 г.

Константин Гурский был переведен в 1936 г. в Ухтпечлаг, освобожден в 1945 г., остался работать в Ухте, в 1952 г. осужден на бессрочное поселение в Коми АССР, в 1955 г. реабилитирован, проработал до 1966 г. в Воркуте топографом. Дожил до наших дней, оставил мемуары о своей лагерной жизни. Умер в 2008 г. в возрасте 97 лет.

Константин Архангельский после освобождения из лагеря устроился с помощью друзей работать начальником охраны Кавказского заповедника, там и встретил войну. Позже переехал в Ригу, умер в 1979 г.

Первый начальник экспедиции ОГПУ на Вайгаче Федор Эйхманс работал после возвращения в Москву начальником криптографического отдела ГУГБ при НКВД. Арестован по обвинению в участии в заговоре в июле 1937 г. Расстрелян в сентябре 1938 г.

Начальник рудника в Амдерме Иван Храмов был арестован в марте 1938 г. вместе со всей верхушкой руководства Ненецкого округа по обвинению в организации контрреволюционной вредительской группы. Освобожден в связи с прекращением дела в апреле 1939 г., дальнейшая биография неизвестна.

Летчик Виталий Сущинский передал в июне 1936 г. Водопьянову письмо с просьбой перевести его на работу в Главсевморпуть

Я не одну тысячу часов провел в воздухе. Я отдал авиации лучшие годы своей жизни. Так неужели я не заслужил этим чести работать вместе со славными бойцами, борющимися под руководством Отто Юльевича Шмидта за освоение Арктики? Ты - Герой Советского Союза, ты можешь и должен помочь мне, честному авиационному труженику, в моих стремлениях отдать для освоения Арктики мой опыт, мои силы, мою любовь к авиации. Это будет высшей наградой за всю мою двадцатипятилетнюю авиационную деятельность. Тебе никогда не будет стыдно за мою честную работу. Надеюсь, не оставишь мою просьбу без внимания и не будешь обижаться за причиненное тебе беспокойство. Я очень прошу передать прилагаемое заявление т. Шмидту.Водопьянов выполнил просьбу. Через год Шмидт вспомнил о Сущинском: с Вайгача потребовалось вывезти роженицу. Из-за пурги самолет отклонился от курса и совершил вынужденную посадку. Сущинский спасся, но вскоре был обвинен в «нарушении летных правил», «уничтожении самолетного парка» и «разговорах контрреволюционного содержания», осужден и расстрелян в октябре 1938 г.

Источники:
Михаил Водопьянов. Полеты.
Михаил Водопьянов. Над просторами Арктики.
Юрий Канев. Герой далекой войны.
А. Н. Лойко, Е. Н. Лойко, А. Н. Лойко. Неоконченная повесть.
Константин Гурский. Мой Вайгач.
Аркадий Евсюгин. Судьба, клейменная ГУЛАГом.
Людмила Корепанова. Виталий Сущинский: записано на небесах
Ненецкий краеведческий музей. Заключенные Вайгачской Экспедиции ОГПУ