объявление
Завтра в 19.00 в клубе «Жесть» (Б. Лубянка, 13/16, вход со двора) 
Давид Паташинский будет представлять свою книгу «Случайная почта».
Любителям поэзии - горячо рекомендую. Давид непростой, но крутой. К тому же в Москву приезжает раз в 20 лет примерно.
Под катом - два его стихотворения.
Москва, как много в этом зэке для сердца русского тоски,
что нам ни в сказке не сказати, ни развалиться на куски,
Харон моржовым плавал брассом, собака откликалась фасом,
фасад лица давно побит, и на лужайке трилобит
блестит, серебряное брюхо подставив утренней звезде,
мы жили-были, часто сухо, но больше далее везде.
В полках наметилась Отчизна североморских крейсеров,
полковник наш, рожденный жизни, как занемог, так будь здоров,
его слуга царю солдата булат налево не ходи,
я говорю, а будто брата, и шарик теннисный в груди.
Вот был денек, и ночь не хуже, мы сами знали почему же,
держали девок при себе, зарю играли на трубе,
болезнь такая, жить здорову, назвали Каем, кий бери
и лупоглазую корову целуй на главное пари,
лупи шара, чтоб луза знала, и беломорского канала
каналий воду не до дна, разметь мелком зеленый пробег,
да ты о ком гутаришь топик, молчи, настали времена.
Москва, родимая земеля, Емеля мел, молол, молил,
уста заклеила умело, теперь воспользуйся белил
неосмотрительною силой, а ты забыть его косила,
простить, но помнить подлеца, и воду пить с его лица,
и умолять, сказав ни слова, во рту становится солово,
и сладость вечного суда, и ты поймешь, иди сюда.
война
Ну вот и все, надежды больше нет, но есть мечта, которой плачет кошка
голодная, что скажешь ей в ответ, и, каждым словом, как бы понарошку
он очертил приюты и луга, квартиры мелкие, задумчивые пабы,
был сам себе и гончий, и слуга, не пил с лица ни девушки, ни жабы,
не отрицал, что голос невелик, но вел вовсю, и всей ему хватало,
и если повернулся материк, то это он вздыхает так устало.
Ну вот и все, всего-то было нам, что чарки звон, да ветра подвыванье,
да речку перейти по валунам, найти затон и утолить желанье,
и утопить каналью до бровей, чтоб удивлялся бешеному свету,
земля кругла, но мы еще круглей, когда не доверяем шпингалету,
что щелкает, как клювом, на пальцах, темно глазницам, если в озерцах,
красив восход, судьбы довольно рыло, и ты меня, наверное, забыла.
Такая ночь, что враз ее назвал, вот вам приказ, проказливые гули,
ни шагу прочь, вперед, на перевал, за ним война, и пушки все уснули,
и там беда, но режут провода на части ток и получают голос,
и льется спирт, как легкая вода, в желудочную, жалобную полость,
и ни смотреть, ни видеть не моги, такие зги, что небо меньше жизни,
и если вдруг привидятся враги, так то мы сами в зеркале отчизны.
Давид Паташинский будет представлять свою книгу «Случайная почта».
Любителям поэзии - горячо рекомендую. Давид непростой, но крутой. К тому же в Москву приезжает раз в 20 лет примерно.
Под катом - два его стихотворения.
Москва, как много в этом зэке для сердца русского тоски,
что нам ни в сказке не сказати, ни развалиться на куски,
Харон моржовым плавал брассом, собака откликалась фасом,
фасад лица давно побит, и на лужайке трилобит
блестит, серебряное брюхо подставив утренней звезде,
мы жили-были, часто сухо, но больше далее везде.
В полках наметилась Отчизна североморских крейсеров,
полковник наш, рожденный жизни, как занемог, так будь здоров,
его слуга царю солдата булат налево не ходи,
я говорю, а будто брата, и шарик теннисный в груди.
Вот был денек, и ночь не хуже, мы сами знали почему же,
держали девок при себе, зарю играли на трубе,
болезнь такая, жить здорову, назвали Каем, кий бери
и лупоглазую корову целуй на главное пари,
лупи шара, чтоб луза знала, и беломорского канала
каналий воду не до дна, разметь мелком зеленый пробег,
да ты о ком гутаришь топик, молчи, настали времена.
Москва, родимая земеля, Емеля мел, молол, молил,
уста заклеила умело, теперь воспользуйся белил
неосмотрительною силой, а ты забыть его косила,
простить, но помнить подлеца, и воду пить с его лица,
и умолять, сказав ни слова, во рту становится солово,
и сладость вечного суда, и ты поймешь, иди сюда.
война
Ну вот и все, надежды больше нет, но есть мечта, которой плачет кошка
голодная, что скажешь ей в ответ, и, каждым словом, как бы понарошку
он очертил приюты и луга, квартиры мелкие, задумчивые пабы,
был сам себе и гончий, и слуга, не пил с лица ни девушки, ни жабы,
не отрицал, что голос невелик, но вел вовсю, и всей ему хватало,
и если повернулся материк, то это он вздыхает так устало.
Ну вот и все, всего-то было нам, что чарки звон, да ветра подвыванье,
да речку перейти по валунам, найти затон и утолить желанье,
и утопить каналью до бровей, чтоб удивлялся бешеному свету,
земля кругла, но мы еще круглей, когда не доверяем шпингалету,
что щелкает, как клювом, на пальцах, темно глазницам, если в озерцах,
красив восход, судьбы довольно рыло, и ты меня, наверное, забыла.
Такая ночь, что враз ее назвал, вот вам приказ, проказливые гули,
ни шагу прочь, вперед, на перевал, за ним война, и пушки все уснули,
и там беда, но режут провода на части ток и получают голос,
и льется спирт, как легкая вода, в желудочную, жалобную полость,
и ни смотреть, ни видеть не моги, такие зги, что небо меньше жизни,
и если вдруг привидятся враги, так то мы сами в зеркале отчизны.