про курение
Нынешний крестовый поход против курения мне, как человеку, родившемуся и выросшему на трибунах йошкар-олинского стадиона "Дружба", умом понять невозможно. Тогда ведь ещё не было ни пассивного курения, ни пассивного офсайда. Пассивного гомосексуализма и того не было (но о гомосексуализме отдельно). Над стадионом висел такой кумар, что некурящие игроки команды противника полностью теряли ориентацию (о гомосексуализме отдельно!) и блуждали в районе углового флажка, нелепо подрагивая конечностями. С тех самых пор вопрос "Вы не против, если я закурю?" не вызывает у меня ничего кроме гомерического хохота.
Позже, в армии, преимущества моего некурящего положения стали более очевидны. Курящих солдат всячески притесняли. Сначала им приходилось бегать в самоволку, чтобы на свои же деньги купить синюшного цвета пачку, содержимое которой нельзя назвать отравой лишь потому, что трудно отравиться отходами лесопильного или чаеразвесочного производств. А потом им запрещалось курить практически везде: в строю, в столовой, около склада горюче-смазочных материалов, в карауле по автопарку - их загоняли в резервации и подвергали там унижениям и побоям.
Когда к нам в часть прибыл новый командир - полковник Гробовой, сторонник здорового образа жизни - курящим и вовсе настал мучаш*.
Полковник приказал сделать все кровати в казарме двухэтажными, а на освободившейся площади устроить спортивный уголок. В спортивный уголок натащили самодельных тренажеров, по стенам развесили зеркала, так что получилась Настоящая Качалка.
С тех пор, заходя в казарму, полковник не обращал внимание ни на что: ни на рядового Абдулазизова, ковыряющего в носу мушкой автомата, ни на неуставную заправку кроватей - нет, он кидался прямиком в Качалку и миловался там с тренажерами, один фривольно хлопал по заду, другой нежно оглаживал, приподнимал штангу, напрягал, глядя в зеркало, мускул, словом, источал блаженство и негу.
Пока в один прекрасный весенний день, когда я был дежурным по роте ... Все было как обычно: рядовой Абдулазизов ковырял в носу, полковник, пустив слезу умиления, взялся за штангу...
И тут от обода штанги отвалился бычок, и упал на пол. Полковник отпустил штангу, схватил бычок и медленно поднес его к своим глазам. Я никогда не забуду выражение его лица в ту минуту. Я думаю, что если бы папе римскому принесли телеграмму "Меня нет. Бог.", то у него было бы похожее выражение лица. Скорбь, презрение, мизантропия и разочарование в человеческом роде смешивались на нём в невыразимых пропорциях.
За сценой наблюдало всего два человека: Абдулазизов и я. Реплика напрашивалась. "Огоньку, товарищ полковник?". Конечно, на следующее утро мой хладный истерзанный труп вывесили бы на воротах части в назидание будущим вольнодумцам, однако краткое мгновение сценического триумфа стоило того. Но я малодушно промолчал.
Позже, уже в Москве, я иногда попадал в круги творческой и артистической интеллигенции, в которых, конечно, смолили так, что стадион "Дружба" представлялся озоновым раем. На одной из вечеринок я встретил девушку, которая курила особенно утончённо и грациозно. Я немедленно кинулся расточать дифирамбы, но не устоял на ногах и рассыпался в комплиментах. Утончённая девушка собрала меня в кучку, усадила рядом и предложила сигарету.
Я понял, что отказываться нельзя.
Минуты две мы курили молча.
Потом девушка выпустила изо рта эстетически совершенное табачное колечко и спросила глубоким бархатным голосом: "Извините за нескромный вопрос, а то, что вы сейчас делаете с сигаретой - это магические пассы или дыхательная гимнастика по методу Левинзона-Погорелова?"
От этого удара я уже так никогда и не оправился.
* мучаш (мар.) - кирдык.