"самая крупная шпионская афера второй мировой войны" (III)
Первая часть.
Вторая часть.
«Донесения Макса» и таинственный «агент Минишки».
Еще одно «донесение Макса» увековечил в своей биографии Гелена британский историк чешского происхождения Эдвард Спиро, публиковавшийся под псевдонимом Кукридж. Приведу оригинальную цитату:
В [лагере военнопленных] Лукенвальде одного из офицеров Гелена ожидала великолепная находка. Среди морально опустошенных и истощенных заключенных он обнаружил Владимира Минишкого, захваченного 13 октября 1941 года разведгруппой из «Валли I». Тогда Минишкий назвался капитаном Красной Армии, и, несмотря на то что [возглавлявший отдел «Валли I» майор Герман] Баун направил его в Лукенвальде, истинное положение русского не было вскрыто до момента прибытия туда офицера ФХО [отдела Иностранные армии Восток]. Этот 38-летний человек был на самом деле представителем высшего эшелона руководства Коммунистической партии Советского Союза. До войны он работал одним из семи помощников секретаря ЦК. Вскоре после нападения немцев в июне 1941 года был назначен политическим комиссаром к маршалу Жукову в Центральную армию. Он попал в плен вместе с шофером во время поездки по передовым частям в период боев под Вязьмой.
После восьми месяцев пребывания в лагере Минишкий находился в таком душевном состоянии, что офицеру ФХО не потребовалось больших усилий убедить пленного рассказать о себе правду. Бывший комиссар находился в глубокой депрессии, вызванной грандиозными победами немцев. Кроме того, он, кажется, имел зуб на свое прежнее политическое руководство. Иными словами, Минишкий уже был потенциально готов к измене. И как только разведчик вскрыл его прошлое, его забрали в штаб ФХО в Ангербурге […]
Так началась операция «Фламинго», которую Гелен проводил совместно с Бауном,
уже имевшим к этому времени своего радиста под псевдонимом Александр в Москве. Люди Бауна переправили Минишкого через линию фронта, после чего он явился в ближайший штаб Красной Армии и рассказал о том, как попал в плен и совершил смелый побег, что полностью соответствовало легенде, в деталях разработанной экспертами Гелена, Из штаба его отправили в Москву, где он был встречен как герой и рассказал офицерам советской разведки о том, что он видел, находясь в плену. За совершенный мужественный поступок он был назначен на военно-политическую работу в ГКО, Вскоре он установил связь с радистом и начал передавать информацию, используя для этого портативную радиостанцию, врученную ему в центре ФХО.
После нескольких незначительных донесений 14 июля 1942 года поступило его первое сенсационное сообщение. Гелен и [майор Хайнц-Данко] Герре просидели над ним всю ночь, составляя доклад, который на следующее утро руководитель ФХО персонально представил генералу Гальдеру:
В нем говорилось:
«Военный совет в Москве провел свое заседание в ночь на 13 июля. Среди прочих на нем присутствовали: Шапошников, Ворошилов, Молотов, а также главы английской, американской и китайской военных миссий. По заявлению Шапошникова, Красная Армия будет отступать до Волги, что вынудит немцев зимовать в этом районе. При отступлении все будет уничтожаться, а промышленные предприятия эвакуироваться на Урал и в Сибирь. Английский представитель обратился к советскому руководству с просьбой о помощи в Египте, но получил ответ, что советские мобилизационные резервы не столь велики, как это представляется союзникам.
Союзники испытывают недостаток в самолетах, танках, артиллерии, поэтому часть оружия, предназначенного для поставок в СССР, которые англичане вынуждены осуществлять через Басру в Персидском заливе, переадресована на оборону Египта.
Намечено проведение двух наступательных операций на следующих участках фронта: первая - севернее Орла, вторая - севернее Воронежа, с использованием большого количества танков и мощного авиационного прикрытия. Отвлекающий удар будет нанесен в направлении Калинина.
Принято решение на удержание Сталинграда, Новороссийска и Кавказа».
Исходя из вышеуказанного, Гелен сделал следующие выводы:
«Развитие ситуации за последние несколько дней полностью подтверждает донесение агента...» […]
A участники операции «Фламинго» продолжали присылать сообщения, хотя тон докладов Минишкого становился все более мрачным. И в начале октября Гелен отозвал агента, организовав опять же через Бауна его встречу с одним из передовых разведывательных подразделений «Валли», которое и переправило агента обратно через линию фронта таким же способом, как при его заброске в тыл Красной Армии. В дальнейшем Минишкий работал в отделе обработки и оценки информации. Он остался в Германии и уцелел после войны. [56]
Разумеется 50 лет назад историкам было доступно куда меньше архивных материалов, чем сейчас, к тому же Кукридж не контактировал непосредственно с Геленом, который относился к своему биографу весьма скептически, упрекая Кукриджа в неточностях и считая, что тому сливают информацию спецслужбы восточного блока [57]. Попробуем тем не менее верифицировать рассказ Кукриджа.
Как мы уже знаем, операция «Фламинго» абвером действительно проводилась, радиста действительно звали Александр, но она превратилась, во-первых, в радиоигру советских спецслужб, а во-вторых, среди сохранившихся донесений «Фламинго»-Демьянова нет ни одного, посвященного каким-либо военным советам у Сталина. Зато такие донесения неоднократно встречаются у Лонгина Иры. Не является ли и процитированное Кукриджем донесение «донесением Макса»? Эта догадка верна, в сводке оценки противника отдела «Иностранные армии Восток» от 15.07.1942 [58] действительно использовано «донесение Макса». Хотя в июле 1942 года сводки отдела «Иностранные армии Восток» еще не содержали приложения с указаниями источников сведений, авторство Лонгина Иры можно доказать иным путем: именно это донесение было передано 14 июля (то есть за день до появления в сводке) из Софии в Вену. [59] Если бы, как пишет Кукридж, предполагаемый агент Минишкий действительно передавал это донесение через радиста Александра, оно должно было оказаться не в Софии, а в Смоленске.
Впрочем, этим несуразности в рассказе Кукриджа не исчерпываются. Еще в 1972 году в рецензии на книгу Кукриджа в «Нью-Йорк Tаймс» американский дипломат Джеймс Макгрегор (публиковавшийся под псевдонимом Кристофер Феликс), который работал во время войны в России, саркастически заметил:
Одна штука у Кукриджа меня реально заинтриговала. Он цитирует, с очевидным восторгом, как подтверждение эффективности инфильтрации Гелена в России во время войны, радиосообщение от агента по имени «Минишкий», находившегося в ставке Сталина 14 июля 1942 года: [следует цитата из донесения]
[...] Я был в Москве в июле 1942 года. Иностранцы никогда не участвовали в советских «военных советах». Советские операции никогда не планировались или обсуждались в присутствии иностранцев. Адмирал, возглавлявший британскую военную миссию не находился на том уровне, чтобы чего-либо «требовать» от русских... Наконец, в Москве не было китайской военной миссии. Но, я полагаю, вносить поправки несколько поздновато. [60]
Перейдем теперь к загадочной фигуре «Владимира Минишкия». Описанные обстоятельства попадания в плен, вербовки, последующей работы в отделе «Иностранные армии Восток» и невозвращения в СССР не являются чем-то особенным, такие офицеры действительно существовали. Однако предположить, что такой человек был заброшен в Москву, а потом вернулся к немцам, можно лишь теоретически, ведь это означало бы, что агент (после контакта с Демьяновым) был перевербован.
Загадочно выглядит полное отсутствие упоминаний о «Минишкие» в сохранившихся архивах отдела «Иностранные армии Восток», в мемуарах самого Гелена, в архивах ЦРУ и в других ныне доступных источниках. Упомянутый Кукриджем Хайнц-Данко Герре был главным поставщиком сведений для опубликованной в 1953 году и повествующей о власовском движении книги Ю. Торвальда «Wen sie verderben wollen». Однако, в шести пухлых папках с его материалами в архиве Мюнхенского института современной истории ни фамилия Минишкий, ни схожее биографическое описание не встречаются. [61]
Это не помешало, впрочем, Минишкому некоторое время победоносно шествовать по страницам книг, посвященных войне и немецкой разведке. Так, в работе немецких журналистов Хене и Цоллинга «Pullach intern» (1971) он становится секретарем ЦК компартии Белоруссии [62], впрочем, несколько лет спустя Джон Эриксон в книге «The Road to Stalingrad» (1975) переводит его обратно в Москву и заодно переименовывает в Мишинского, справедливо сочтя эту фамилию более русской. [63] Наконец, французский историк Г. Риттершпорн считает, что этот человек после войны «переехал в США. Жил там под фамилией Мишинский, преподавал в разведшколах ФРГ и США. Умер в 80-х годах в Штате Вирджиния» [64]. Недостаток этой версии, как и прочих, лишь в одном: в отсутствии каких-либо документальных свидетельств.
Тем не менее человек по фамилии Минишки (не Минишкий и не Мишинский) реально существовал и после войны жил в Западной Германии. Вот его история.
Иван Минишки родился в 1895 в Болгарии. Участвовал в первой мировой войне, попал в плен, вернулся домой лишь через полтора года после окончания войны. Был членом компартии Болгарии, после провала восстания в 1923 году был вынужден вместе с другими коммунистами эмигрировать в СССР. После окончания финансовых курсов работал в Промбанке в Чите, в Курске и затем в Москве. С его слов, окончил военно-техническую академию (в связи с чем впоследствии утверждал, что его звание в Красной армии тогда соответствовало генеральскому). В 30-х годах работал в бюро технических норм Наркомтяжпрома. В 1937 году снят с работы, затем арестован, осужден на 8 лет (сознался под пытками) и отправлен в Каргопольский лагерь. В 1939 году дело было пересмотрено, и Минишки в декабре вернулся в Москву. В феврале 1941 года, оставив семью в России, уехал в Болгарию. В 1943 году приехал на работу в Германию. В 1945 г. оказался в британской оккупационной зоне, был арестован и около года находился в лагере. [65] После освобождения активно включился в антисталинскую пропаганду, написал воспоминания об аресте в СССР, которые были в отрывках опубликованы в 1949 году в газете «Die Zeit» [66], давал показания перед «международной комиссией против концентрационных лагерей», созданной в 1950 году французским политическим активистом Давидом Руссе.
Нетрудно, однако, заметить, что эта биография не имеет практически ничего общего с описанной Кукриджем. Болгарский Минишки не занимал высоких постов в советском партийном или правительственном аппарате, не участвовал в войне (по крайней мере, на советской стороне) и даже имя у него иное, чем у героя Кукриджа. Тем не менее показателен любопытный факт: в середине 50-х годов Иван Минишки активно сотрудничал с западногерманскими средствами массовой информации, выдавая себя за эксперта по Советскому Союзу и присвоив себе звание генерал-майора. [67] В том числе «бывший генерал НКВД» Минишки выступал в качестве консультанта пропагандистского фильма об СССР «Die rote Linie» (1954), и в нем - то ли по ошибке, то ли умышленно - был назван «Владимиром Минишки». [68]
Случайное совпадение имени с такой редкой фамилией - крайне маловероятно. Рассказ Кукриджа, по всей видимости, представляет собой контаминацию различных сюжетов. Два слагаемых: история А. Демьянова - «Фламинго» и «донесение Макса» о военном совете в Кремле нам уже известны. Два других, возможно: реальное имя бывшего болгарского коммуниста, придумавшего себе в старости ради заработка биографию «генерала НКВД» и история какого-то попавшего в плен и завербованного немецкой разведкой советского офицера, в советский тыл, однако, не засылавшегося. Каждое из четырех слагаемых каким-то образом соприкасается с реальностью, но общая история - так, как ее рассказал Кукридж - полностью фиктивна.
Секрет «донесений Макса».
Британская разведка, которая перехватывала и расшифровывала «донесения Макса и Морица», передаваемые Ирой из Софии в Вену, уже в 1942 году начала бить тревогу и искать крота в собственных рядах. Однако, после тщательной проверки средиземноморских «донесений Морица» оказалось, что действительности соответствуют менее 10% из них. Затем было установлено, что оригинальные сообщения, по всей видимости, пишутся на русском языке (в сообщениях встречались непереведенные слова типа «Istrebitjel» и «Sturmovik»). После идентификации «бюро Клатта» и Иры как источника сообщений строилось множество различных теорий, призванных объяснить, каким образом информация вообще попадает к Ире. Радиопередача исключалась: передатчик, судя по числу сообщений должен был бы быть крайне активным, но его ни разу не удалось запеленговать и перехватить. Кроме того «донесения Макса» в отличие от «донесений Морица» казались британцам аутентичными. Предсказанные направления советских ударов несколько раз оказывались верными. Перед британцами стояла задача сообщить советским союзникам о серьезной утечке в их верхах, но при этом не выдать собственный секрет: умение вскрывать немецкий шифр. В конце концов это было сделано, но СССР на удивление не проявил интереса к информации: британцы не знали, что благодаря «кембриджской пятерке» советская сторона была в курсе всех их изысканий. [69]
Тем временем советская разведка вела, в свою очередь, собственное расследование, итогом которого стал 61-страничный меморандум, представленный Сталину в июле 1947 года. Еще в ходе войны была проверена достоверность «донесений Макса». Оказалось, что верны лишь около 8% из них. Кроме того, радиоконтрразведкой не было зафиксировано работы неизвестных передатчиков или попыток выхода по радио с территории СССР на Софию или на Болгарию вообще. Искали и офицера по фамилии Самойлов, о существовании которого узнали из допросов бывших сотрудников «бюро Клатта», арестованных в Болгарии, но тоже безрезультатно. В итоге, советская разведка пришла к заключению, что «бюро Клатта» не получало информацию из СССР, а лишь имитировало разведывательную деятельность, скармливая немецкой разведке не соответствующие действительности сообщения. [70]
Лонгин Ира продолжал через Клатта снабжать немецкую разведку донесениями практически до самого конца войны. Ему пришлось перебраться из Софии в Будапешт, а затем в Братиславу, русские топонимы в сводках поменялись на немецкие, но общий шаблон донесений остался прежним. Например, 20 февраля 1945 года он сообщал, что советские войска в районе Бунцлау усилены за счет двух стрелковых бригад, танковой бригады, артиллерийской бригады и т. д. и должны быть задействованы в районе Лаубан - Герлиц. [71]
В 1946 году британская разведка вознамерилась, наконец, окончательно раскрыть тайну «донесений Макса». Каудер, Туркул и Ира были арестованы американцами в их зоне оккупации. Каудера допрашивали на месте, а двух последних по просьбе англичан позволили вывезти в Лондон. На допросе Ира практически сразу признался, что его донесения были фиктивными, он составлял их на основании военных сводок в газетах (в том числе доступных в Софии швейцарских и советских), собственного знания Красной Армии (которой он до войны весьма интересовался), подробных карт местности (их по заявке Каудера предоставил абвер), долетавших с фронта или из лагерей военнопленных слухов и т. д. «Я давал им ложную информацию и пытался стрясти с них взамен так много денег, сколько было возможно», - не без гордости заявил Ира. Его беда, однако, заключалась в том, что британские следователи были твердо убеждены, что «донесения Макса» являлись по большей части верными (на самом деле, процент верных сообщений был тем же, что и в «донесениях Морица», которые следователи считали фальшивыми), а значит, эту информацию ему передавала советская разведка, следовательно, он был советским агентом. Следователи выстроили внешне непротиворечивую схему: по их мнению, советская разведка умышленно давала немцам важную правдивую информацию в ущерб собственным интересам с тем, чтобы повысить ценность канала и в нужный момент использовать его для дезинформации. Разумеется такая сложная комбинация не могла быть осуществлена каким-то плюгавым корнетом, поэтому на роль главного шпиона был назначен генерал Туркул (сюжет оказался весьма живучим и до сих пор бродит по страницам исторических книг разной степени серьезности).
В ходе долгих и утомительных допросов Ира, по меткому наблюдению следователей, «погнулся», но не раскололся. Он отказался признать, что был советским агентом (и его можно понять: он им на самом деле не был). Ира до конца остался лояльным Туркулу, чего нельзя сказать о самом генерале. Конечно, Туркул знал, что никакой разветвленной сетью осведомителей в СССР его организация вообще и Ира в частности не располагают. Во время войны, по его словам, он считал, что информацию Ире сливают британцы. Убедившись на допросах, что это не так, он довольно быстро согласился с доводами следователей о том, что Ира работает на советскую сторону и сосредоточился на том, чтобы доказать собственную непричастность. [72]
Хотя версия Иры кажется на первый взгляд, весьма экстравагантной, на деле она единственная объясняет все нестыковки. И советская, и британская радиоконтрразведки на протяжении нескольких лет пытались засечь, как Ира получает свои сведения по радио, но не преуспели (при том, что радиограммы на линии София - Вена перехватывали в немалом количестве) лишь потому, что он не получал никаких сведений по радио. Точно также ничего не могла дать слежка за ним, которую организовывали софийский отдел абвера и немецкая служба безопасности: Ире нечего было скрывать. Так как донесения выдумывались, он мог легко переправлять их Каудеру не только в Софии (в которой было советское полпредство), но и позже в Будапеште и Братиславе (где и следа советских дипломатов не было), что озадачивало британских следователей. Фиктивностью донесений объясняется и то, что они были столь расплывчаты: любой профессиональный ясновидец подтвердит вам, что чем расплывчатее и многозначнее пророчество, тем больше у него шансов на успех (эта расплывчатость объясняет и то, что целых 8% донесений были верны: дивизии, бригады и полки действительно время от времени перебрасывались в направлении фронта). Также ясно почему, когда Ире приходилось, наконец, не просто говорить о перемещениях «двух стрелковых дивизий и танковой бригады», а приводить конкретные номера частей, он практически никогда не угадывал. Понятны и ляпсусы вроде появления в донесениях китайской военной миссии или генерала Петровского: у Иры не было точных сведений на этот счет.
Все это, конечно, ничуть не принижает масштаб аферы, организованной маленьким одноглазым корнетом практически в одиночку. Тысячи донесений, которые не должны содержать заведомо ложной информации (как минимум такой, которую абвер мог бы выявить), должны выглядеть логично и последовательно, и все это изо дня в день на протяжении нескольких лет с минимумом ошибок - в голове Иры работала настоящая вычислительная машина. Трудно оценить ущерб, который он нанес Германии, в конкретных цифрах, но вспомним еще раз приведенный выше факт: в одном лишь марте 1943 года три четверти всех донесений, приложенных к сводкам отдела «Иностранные армии Восток» и используемых для оценки намерений противника, были «донесениями Макса», то есть являлись дезинформацией. Как справедливо отметили О. Царев и Н. Вест, советские или британские разведки вряд ли сумели бы преуспеть с дезинформационной кампанией такого размаха и такой продолжительности.
Да, фактически Лонгин Ира годами водил абвер за нос, но кажущуюся - с точки зрения послезнания - курьезной доверчивость абвера тоже можно объяснить. У абвера не было в СССР агентов, передававших информацию из высших эшелонов власти: сравнивать было не с чем. Информация же, шедшая кружными путями, к примеру, через нейтральных дипломатов, сама по качеству мало чем отличалась от «донесений Макса». То же самое относится, к расплывчатости сведений. Заброшенные в советский тыл агенты, передававшие донесения, к примеру, из Тамбова или из Пензы, тоже, как правило, сообщали о передвижении войск лишь в общих чертах («через город прошла стрелковая дивизия», «на вокзале видел два эшелона с танками»), на их фоне «донесения Макса» ничем не выделялись. Защитную роль играла и легенда о разветвленной сети информаторов: даже если одно или два сообщения оказывались ложными, это списывалось на ошибки конкретных информаторов, но не ставило под вопрос всю сеть. Наконец, Иру несколько раз проверяли службы безопасности, но не выявили ничего подозрительного. Демпфировала угрозу разоблачения и выстроенная Ирой многоуровневая цепочка: донесения на пути в конкретный разведотдел проходили через трех, а то и четырех посредников. И наконец, возможно, самое главное: со временем абвер все сильнее и сильнее зависел от «донесений Макса», они стали своеобразным информационным стержнем для его сводок. Признать - с позиции Гелена - что несколько лет его отдел кормил вермахт дезинформацией, выдуманной одним-единственным человеком на софийской кухне, означало бы конец его карьеры - в лучшем случае.
Оставшись же в неведении, Гелен продолжал идти в гору и после войны, когда произвел на американцев большое впечатление своей информированностью и с их подачи оказался во главе BND - разведслужбы Западной Германии, которой руководил до 1968 года. После ухода в отставку написанные им мемуары и написанные о нем биографии стали основой большинства коллизий, обсужденных выше. В книге Хене и Цоллинга о Гелене и BND упоминается и генерал Туркул, переименованный, правда, в «Тургута». Вернувшись после допросов в Германию, Туркул занялся политической деятельностью, возглавлял различные эмигрантские организации, но, судя по всему, отношения с Ирой, который материально поддерживал «шефа» всю войну, прервал. Рихард Каудер, пользуясь отблесками былой славы, пытался продолжать торговлю разведывательной информацией, но не преуспел и вскоре умер в бедности. Александр Демьянов после войны ушел из разведки и работал в Москве простым инженером. Фальшивый «генерал НКВД» Иван Минишки после громких публикаций середины 50-х больше не попадал под свет юпитеров, зато дожил до 90 лет. Его мемуары о жизни в СССР «Иллюзии и действительность» [73] так и не были напечатаны. Лонгин Ира пережил их всех и еще успел увидеть по телевизору, как М.С. Горбачев провозглашает перестройку и новое мышление. Он собирал книги и артефакты белого движения, так что к концу жизни (он умер в 1987 году) его мюнхенская квартирка стала похожа на музей.
Во время одного из допросов в 1946 году, услышав от следователей обвинение в меркантильности, Ира вспылил:
Вы все говорите про «продался...» Все время «продался»... Я шесть лет прожил в постоянной опасности, что абвер меня повесит, я работал для России, и наступит день, когда национальная Россия станет считать меня героем. Возможно, этот день наступил.
Примечания:
[56] E.H. Cookridge. Gehlen: Spy of the Century. London: Hodder and Stoughton, 1971. Перевод В Патрушева, опубликован в «Секреты Сталина», Военно-исторический журнал, № 1, 1992.
[57] IfZ München, ED 100-68, 69.
[58] Kurze Beurteilung der Feindlage vom 15.07.1942// IfZ München MA 587/1
[59] Funkspruch Sofia - Wien, 14.07.1942, 18.10 (GMT), NA HW 19/34, ISOS 32887 // W. Meyer. Ibid. S. 253.
[60] C. Felix One thing, Chief... New York Times, 16.04.1972, P. 3.
[61] IfZ München, ZS-0406/1-6.
[62] H. Zolling, H. Höhne Pullach Intern. General Gehlen und die Geschichte des Bundesnachrichtendienstes, Hamburg: Bertelsmann, 1971, S. 66
[63] J. Erickson. The Road to Stalingrad: Stalin's War with Germany. New York: Harper and Row, 1975. P. 343.
[64] Военно-исторический журнал, № 1, 1992. С. 69.
[65] Биографические данные здесь и далее по письму И. Минишки Б. Николаевскому от 12.08.1952 // Hoover Institution Archives, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 492, Folder 28; письму И. Минишки Э. Дуне от 24.10.1950 // HIA, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 235, Folder 12; интервью И. Минишки для Гарвардского проекта // Harvard Project on the Soviet Social System. Schedule B, Vol. 5, Case 609; Vol. 6, Case 609.
[66] Der bittere Weg nach Kargopol // Die Zeit. 04.08.1949, продолжение в последующих номерах.
[67] См. например «Gib's auf, Genosse Schwager!» Von Generalmajor der Roten Armee Iwan Minischki // «Deutsche Illustrierte» № 10, 1955. В копии статьи в коллекции Б. Николаевского напротив воинского звания на полях нарисован большой знак вопроса. // HIA, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 492, Folder 28.
[68] См. рецензии «Photos aus dem Knopfloch» in «Der Spiegel» № 13, 1954 и «Die rote Linie. Ein Film, eine Legende und die Propaganda» in «Der Gegenwart» № 14, 1954.
[69] W. Meyer. Ibid.
[70] О. Царев, Н. Вест. Указ. соч. С.357-365.
[71] Frontaufklärungsmeldungen vom 22.02.1945 // NARA T78 Roll 423 Frame 6458031.
[72] W. Meyer. Ibid.
[73] Bakhmeteff Archive, Ivan N. Minishki Memoirs.
Вторая часть.
«Донесения Макса» и таинственный «агент Минишки».
Еще одно «донесение Макса» увековечил в своей биографии Гелена британский историк чешского происхождения Эдвард Спиро, публиковавшийся под псевдонимом Кукридж. Приведу оригинальную цитату:
В [лагере военнопленных] Лукенвальде одного из офицеров Гелена ожидала великолепная находка. Среди морально опустошенных и истощенных заключенных он обнаружил Владимира Минишкого, захваченного 13 октября 1941 года разведгруппой из «Валли I». Тогда Минишкий назвался капитаном Красной Армии, и, несмотря на то что [возглавлявший отдел «Валли I» майор Герман] Баун направил его в Лукенвальде, истинное положение русского не было вскрыто до момента прибытия туда офицера ФХО [отдела Иностранные армии Восток]. Этот 38-летний человек был на самом деле представителем высшего эшелона руководства Коммунистической партии Советского Союза. До войны он работал одним из семи помощников секретаря ЦК. Вскоре после нападения немцев в июне 1941 года был назначен политическим комиссаром к маршалу Жукову в Центральную армию. Он попал в плен вместе с шофером во время поездки по передовым частям в период боев под Вязьмой.
После восьми месяцев пребывания в лагере Минишкий находился в таком душевном состоянии, что офицеру ФХО не потребовалось больших усилий убедить пленного рассказать о себе правду. Бывший комиссар находился в глубокой депрессии, вызванной грандиозными победами немцев. Кроме того, он, кажется, имел зуб на свое прежнее политическое руководство. Иными словами, Минишкий уже был потенциально готов к измене. И как только разведчик вскрыл его прошлое, его забрали в штаб ФХО в Ангербурге […]
Так началась операция «Фламинго», которую Гелен проводил совместно с Бауном,
уже имевшим к этому времени своего радиста под псевдонимом Александр в Москве. Люди Бауна переправили Минишкого через линию фронта, после чего он явился в ближайший штаб Красной Армии и рассказал о том, как попал в плен и совершил смелый побег, что полностью соответствовало легенде, в деталях разработанной экспертами Гелена, Из штаба его отправили в Москву, где он был встречен как герой и рассказал офицерам советской разведки о том, что он видел, находясь в плену. За совершенный мужественный поступок он был назначен на военно-политическую работу в ГКО, Вскоре он установил связь с радистом и начал передавать информацию, используя для этого портативную радиостанцию, врученную ему в центре ФХО.
После нескольких незначительных донесений 14 июля 1942 года поступило его первое сенсационное сообщение. Гелен и [майор Хайнц-Данко] Герре просидели над ним всю ночь, составляя доклад, который на следующее утро руководитель ФХО персонально представил генералу Гальдеру:
В нем говорилось:
«Военный совет в Москве провел свое заседание в ночь на 13 июля. Среди прочих на нем присутствовали: Шапошников, Ворошилов, Молотов, а также главы английской, американской и китайской военных миссий. По заявлению Шапошникова, Красная Армия будет отступать до Волги, что вынудит немцев зимовать в этом районе. При отступлении все будет уничтожаться, а промышленные предприятия эвакуироваться на Урал и в Сибирь. Английский представитель обратился к советскому руководству с просьбой о помощи в Египте, но получил ответ, что советские мобилизационные резервы не столь велики, как это представляется союзникам.
Союзники испытывают недостаток в самолетах, танках, артиллерии, поэтому часть оружия, предназначенного для поставок в СССР, которые англичане вынуждены осуществлять через Басру в Персидском заливе, переадресована на оборону Египта.
Намечено проведение двух наступательных операций на следующих участках фронта: первая - севернее Орла, вторая - севернее Воронежа, с использованием большого количества танков и мощного авиационного прикрытия. Отвлекающий удар будет нанесен в направлении Калинина.
Принято решение на удержание Сталинграда, Новороссийска и Кавказа».
Исходя из вышеуказанного, Гелен сделал следующие выводы:
«Развитие ситуации за последние несколько дней полностью подтверждает донесение агента...» […]
A участники операции «Фламинго» продолжали присылать сообщения, хотя тон докладов Минишкого становился все более мрачным. И в начале октября Гелен отозвал агента, организовав опять же через Бауна его встречу с одним из передовых разведывательных подразделений «Валли», которое и переправило агента обратно через линию фронта таким же способом, как при его заброске в тыл Красной Армии. В дальнейшем Минишкий работал в отделе обработки и оценки информации. Он остался в Германии и уцелел после войны. [56]
Разумеется 50 лет назад историкам было доступно куда меньше архивных материалов, чем сейчас, к тому же Кукридж не контактировал непосредственно с Геленом, который относился к своему биографу весьма скептически, упрекая Кукриджа в неточностях и считая, что тому сливают информацию спецслужбы восточного блока [57]. Попробуем тем не менее верифицировать рассказ Кукриджа.
Как мы уже знаем, операция «Фламинго» абвером действительно проводилась, радиста действительно звали Александр, но она превратилась, во-первых, в радиоигру советских спецслужб, а во-вторых, среди сохранившихся донесений «Фламинго»-Демьянова нет ни одного, посвященного каким-либо военным советам у Сталина. Зато такие донесения неоднократно встречаются у Лонгина Иры. Не является ли и процитированное Кукриджем донесение «донесением Макса»? Эта догадка верна, в сводке оценки противника отдела «Иностранные армии Восток» от 15.07.1942 [58] действительно использовано «донесение Макса». Хотя в июле 1942 года сводки отдела «Иностранные армии Восток» еще не содержали приложения с указаниями источников сведений, авторство Лонгина Иры можно доказать иным путем: именно это донесение было передано 14 июля (то есть за день до появления в сводке) из Софии в Вену. [59] Если бы, как пишет Кукридж, предполагаемый агент Минишкий действительно передавал это донесение через радиста Александра, оно должно было оказаться не в Софии, а в Смоленске.
Впрочем, этим несуразности в рассказе Кукриджа не исчерпываются. Еще в 1972 году в рецензии на книгу Кукриджа в «Нью-Йорк Tаймс» американский дипломат Джеймс Макгрегор (публиковавшийся под псевдонимом Кристофер Феликс), который работал во время войны в России, саркастически заметил:
Одна штука у Кукриджа меня реально заинтриговала. Он цитирует, с очевидным восторгом, как подтверждение эффективности инфильтрации Гелена в России во время войны, радиосообщение от агента по имени «Минишкий», находившегося в ставке Сталина 14 июля 1942 года: [следует цитата из донесения]
[...] Я был в Москве в июле 1942 года. Иностранцы никогда не участвовали в советских «военных советах». Советские операции никогда не планировались или обсуждались в присутствии иностранцев. Адмирал, возглавлявший британскую военную миссию не находился на том уровне, чтобы чего-либо «требовать» от русских... Наконец, в Москве не было китайской военной миссии. Но, я полагаю, вносить поправки несколько поздновато. [60]
Перейдем теперь к загадочной фигуре «Владимира Минишкия». Описанные обстоятельства попадания в плен, вербовки, последующей работы в отделе «Иностранные армии Восток» и невозвращения в СССР не являются чем-то особенным, такие офицеры действительно существовали. Однако предположить, что такой человек был заброшен в Москву, а потом вернулся к немцам, можно лишь теоретически, ведь это означало бы, что агент (после контакта с Демьяновым) был перевербован.
Загадочно выглядит полное отсутствие упоминаний о «Минишкие» в сохранившихся архивах отдела «Иностранные армии Восток», в мемуарах самого Гелена, в архивах ЦРУ и в других ныне доступных источниках. Упомянутый Кукриджем Хайнц-Данко Герре был главным поставщиком сведений для опубликованной в 1953 году и повествующей о власовском движении книги Ю. Торвальда «Wen sie verderben wollen». Однако, в шести пухлых папках с его материалами в архиве Мюнхенского института современной истории ни фамилия Минишкий, ни схожее биографическое описание не встречаются. [61]
Это не помешало, впрочем, Минишкому некоторое время победоносно шествовать по страницам книг, посвященных войне и немецкой разведке. Так, в работе немецких журналистов Хене и Цоллинга «Pullach intern» (1971) он становится секретарем ЦК компартии Белоруссии [62], впрочем, несколько лет спустя Джон Эриксон в книге «The Road to Stalingrad» (1975) переводит его обратно в Москву и заодно переименовывает в Мишинского, справедливо сочтя эту фамилию более русской. [63] Наконец, французский историк Г. Риттершпорн считает, что этот человек после войны «переехал в США. Жил там под фамилией Мишинский, преподавал в разведшколах ФРГ и США. Умер в 80-х годах в Штате Вирджиния» [64]. Недостаток этой версии, как и прочих, лишь в одном: в отсутствии каких-либо документальных свидетельств.
Тем не менее человек по фамилии Минишки (не Минишкий и не Мишинский) реально существовал и после войны жил в Западной Германии. Вот его история.
Иван Минишки родился в 1895 в Болгарии. Участвовал в первой мировой войне, попал в плен, вернулся домой лишь через полтора года после окончания войны. Был членом компартии Болгарии, после провала восстания в 1923 году был вынужден вместе с другими коммунистами эмигрировать в СССР. После окончания финансовых курсов работал в Промбанке в Чите, в Курске и затем в Москве. С его слов, окончил военно-техническую академию (в связи с чем впоследствии утверждал, что его звание в Красной армии тогда соответствовало генеральскому). В 30-х годах работал в бюро технических норм Наркомтяжпрома. В 1937 году снят с работы, затем арестован, осужден на 8 лет (сознался под пытками) и отправлен в Каргопольский лагерь. В 1939 году дело было пересмотрено, и Минишки в декабре вернулся в Москву. В феврале 1941 года, оставив семью в России, уехал в Болгарию. В 1943 году приехал на работу в Германию. В 1945 г. оказался в британской оккупационной зоне, был арестован и около года находился в лагере. [65] После освобождения активно включился в антисталинскую пропаганду, написал воспоминания об аресте в СССР, которые были в отрывках опубликованы в 1949 году в газете «Die Zeit» [66], давал показания перед «международной комиссией против концентрационных лагерей», созданной в 1950 году французским политическим активистом Давидом Руссе.
Нетрудно, однако, заметить, что эта биография не имеет практически ничего общего с описанной Кукриджем. Болгарский Минишки не занимал высоких постов в советском партийном или правительственном аппарате, не участвовал в войне (по крайней мере, на советской стороне) и даже имя у него иное, чем у героя Кукриджа. Тем не менее показателен любопытный факт: в середине 50-х годов Иван Минишки активно сотрудничал с западногерманскими средствами массовой информации, выдавая себя за эксперта по Советскому Союзу и присвоив себе звание генерал-майора. [67] В том числе «бывший генерал НКВД» Минишки выступал в качестве консультанта пропагандистского фильма об СССР «Die rote Linie» (1954), и в нем - то ли по ошибке, то ли умышленно - был назван «Владимиром Минишки». [68]
Случайное совпадение имени с такой редкой фамилией - крайне маловероятно. Рассказ Кукриджа, по всей видимости, представляет собой контаминацию различных сюжетов. Два слагаемых: история А. Демьянова - «Фламинго» и «донесение Макса» о военном совете в Кремле нам уже известны. Два других, возможно: реальное имя бывшего болгарского коммуниста, придумавшего себе в старости ради заработка биографию «генерала НКВД» и история какого-то попавшего в плен и завербованного немецкой разведкой советского офицера, в советский тыл, однако, не засылавшегося. Каждое из четырех слагаемых каким-то образом соприкасается с реальностью, но общая история - так, как ее рассказал Кукридж - полностью фиктивна.
Секрет «донесений Макса».
Британская разведка, которая перехватывала и расшифровывала «донесения Макса и Морица», передаваемые Ирой из Софии в Вену, уже в 1942 году начала бить тревогу и искать крота в собственных рядах. Однако, после тщательной проверки средиземноморских «донесений Морица» оказалось, что действительности соответствуют менее 10% из них. Затем было установлено, что оригинальные сообщения, по всей видимости, пишутся на русском языке (в сообщениях встречались непереведенные слова типа «Istrebitjel» и «Sturmovik»). После идентификации «бюро Клатта» и Иры как источника сообщений строилось множество различных теорий, призванных объяснить, каким образом информация вообще попадает к Ире. Радиопередача исключалась: передатчик, судя по числу сообщений должен был бы быть крайне активным, но его ни разу не удалось запеленговать и перехватить. Кроме того «донесения Макса» в отличие от «донесений Морица» казались британцам аутентичными. Предсказанные направления советских ударов несколько раз оказывались верными. Перед британцами стояла задача сообщить советским союзникам о серьезной утечке в их верхах, но при этом не выдать собственный секрет: умение вскрывать немецкий шифр. В конце концов это было сделано, но СССР на удивление не проявил интереса к информации: британцы не знали, что благодаря «кембриджской пятерке» советская сторона была в курсе всех их изысканий. [69]
Тем временем советская разведка вела, в свою очередь, собственное расследование, итогом которого стал 61-страничный меморандум, представленный Сталину в июле 1947 года. Еще в ходе войны была проверена достоверность «донесений Макса». Оказалось, что верны лишь около 8% из них. Кроме того, радиоконтрразведкой не было зафиксировано работы неизвестных передатчиков или попыток выхода по радио с территории СССР на Софию или на Болгарию вообще. Искали и офицера по фамилии Самойлов, о существовании которого узнали из допросов бывших сотрудников «бюро Клатта», арестованных в Болгарии, но тоже безрезультатно. В итоге, советская разведка пришла к заключению, что «бюро Клатта» не получало информацию из СССР, а лишь имитировало разведывательную деятельность, скармливая немецкой разведке не соответствующие действительности сообщения. [70]
Лонгин Ира продолжал через Клатта снабжать немецкую разведку донесениями практически до самого конца войны. Ему пришлось перебраться из Софии в Будапешт, а затем в Братиславу, русские топонимы в сводках поменялись на немецкие, но общий шаблон донесений остался прежним. Например, 20 февраля 1945 года он сообщал, что советские войска в районе Бунцлау усилены за счет двух стрелковых бригад, танковой бригады, артиллерийской бригады и т. д. и должны быть задействованы в районе Лаубан - Герлиц. [71]
В 1946 году британская разведка вознамерилась, наконец, окончательно раскрыть тайну «донесений Макса». Каудер, Туркул и Ира были арестованы американцами в их зоне оккупации. Каудера допрашивали на месте, а двух последних по просьбе англичан позволили вывезти в Лондон. На допросе Ира практически сразу признался, что его донесения были фиктивными, он составлял их на основании военных сводок в газетах (в том числе доступных в Софии швейцарских и советских), собственного знания Красной Армии (которой он до войны весьма интересовался), подробных карт местности (их по заявке Каудера предоставил абвер), долетавших с фронта или из лагерей военнопленных слухов и т. д. «Я давал им ложную информацию и пытался стрясти с них взамен так много денег, сколько было возможно», - не без гордости заявил Ира. Его беда, однако, заключалась в том, что британские следователи были твердо убеждены, что «донесения Макса» являлись по большей части верными (на самом деле, процент верных сообщений был тем же, что и в «донесениях Морица», которые следователи считали фальшивыми), а значит, эту информацию ему передавала советская разведка, следовательно, он был советским агентом. Следователи выстроили внешне непротиворечивую схему: по их мнению, советская разведка умышленно давала немцам важную правдивую информацию в ущерб собственным интересам с тем, чтобы повысить ценность канала и в нужный момент использовать его для дезинформации. Разумеется такая сложная комбинация не могла быть осуществлена каким-то плюгавым корнетом, поэтому на роль главного шпиона был назначен генерал Туркул (сюжет оказался весьма живучим и до сих пор бродит по страницам исторических книг разной степени серьезности).
В ходе долгих и утомительных допросов Ира, по меткому наблюдению следователей, «погнулся», но не раскололся. Он отказался признать, что был советским агентом (и его можно понять: он им на самом деле не был). Ира до конца остался лояльным Туркулу, чего нельзя сказать о самом генерале. Конечно, Туркул знал, что никакой разветвленной сетью осведомителей в СССР его организация вообще и Ира в частности не располагают. Во время войны, по его словам, он считал, что информацию Ире сливают британцы. Убедившись на допросах, что это не так, он довольно быстро согласился с доводами следователей о том, что Ира работает на советскую сторону и сосредоточился на том, чтобы доказать собственную непричастность. [72]
Хотя версия Иры кажется на первый взгляд, весьма экстравагантной, на деле она единственная объясняет все нестыковки. И советская, и британская радиоконтрразведки на протяжении нескольких лет пытались засечь, как Ира получает свои сведения по радио, но не преуспели (при том, что радиограммы на линии София - Вена перехватывали в немалом количестве) лишь потому, что он не получал никаких сведений по радио. Точно также ничего не могла дать слежка за ним, которую организовывали софийский отдел абвера и немецкая служба безопасности: Ире нечего было скрывать. Так как донесения выдумывались, он мог легко переправлять их Каудеру не только в Софии (в которой было советское полпредство), но и позже в Будапеште и Братиславе (где и следа советских дипломатов не было), что озадачивало британских следователей. Фиктивностью донесений объясняется и то, что они были столь расплывчаты: любой профессиональный ясновидец подтвердит вам, что чем расплывчатее и многозначнее пророчество, тем больше у него шансов на успех (эта расплывчатость объясняет и то, что целых 8% донесений были верны: дивизии, бригады и полки действительно время от времени перебрасывались в направлении фронта). Также ясно почему, когда Ире приходилось, наконец, не просто говорить о перемещениях «двух стрелковых дивизий и танковой бригады», а приводить конкретные номера частей, он практически никогда не угадывал. Понятны и ляпсусы вроде появления в донесениях китайской военной миссии или генерала Петровского: у Иры не было точных сведений на этот счет.
Все это, конечно, ничуть не принижает масштаб аферы, организованной маленьким одноглазым корнетом практически в одиночку. Тысячи донесений, которые не должны содержать заведомо ложной информации (как минимум такой, которую абвер мог бы выявить), должны выглядеть логично и последовательно, и все это изо дня в день на протяжении нескольких лет с минимумом ошибок - в голове Иры работала настоящая вычислительная машина. Трудно оценить ущерб, который он нанес Германии, в конкретных цифрах, но вспомним еще раз приведенный выше факт: в одном лишь марте 1943 года три четверти всех донесений, приложенных к сводкам отдела «Иностранные армии Восток» и используемых для оценки намерений противника, были «донесениями Макса», то есть являлись дезинформацией. Как справедливо отметили О. Царев и Н. Вест, советские или британские разведки вряд ли сумели бы преуспеть с дезинформационной кампанией такого размаха и такой продолжительности.
Да, фактически Лонгин Ира годами водил абвер за нос, но кажущуюся - с точки зрения послезнания - курьезной доверчивость абвера тоже можно объяснить. У абвера не было в СССР агентов, передававших информацию из высших эшелонов власти: сравнивать было не с чем. Информация же, шедшая кружными путями, к примеру, через нейтральных дипломатов, сама по качеству мало чем отличалась от «донесений Макса». То же самое относится, к расплывчатости сведений. Заброшенные в советский тыл агенты, передававшие донесения, к примеру, из Тамбова или из Пензы, тоже, как правило, сообщали о передвижении войск лишь в общих чертах («через город прошла стрелковая дивизия», «на вокзале видел два эшелона с танками»), на их фоне «донесения Макса» ничем не выделялись. Защитную роль играла и легенда о разветвленной сети информаторов: даже если одно или два сообщения оказывались ложными, это списывалось на ошибки конкретных информаторов, но не ставило под вопрос всю сеть. Наконец, Иру несколько раз проверяли службы безопасности, но не выявили ничего подозрительного. Демпфировала угрозу разоблачения и выстроенная Ирой многоуровневая цепочка: донесения на пути в конкретный разведотдел проходили через трех, а то и четырех посредников. И наконец, возможно, самое главное: со временем абвер все сильнее и сильнее зависел от «донесений Макса», они стали своеобразным информационным стержнем для его сводок. Признать - с позиции Гелена - что несколько лет его отдел кормил вермахт дезинформацией, выдуманной одним-единственным человеком на софийской кухне, означало бы конец его карьеры - в лучшем случае.
Оставшись же в неведении, Гелен продолжал идти в гору и после войны, когда произвел на американцев большое впечатление своей информированностью и с их подачи оказался во главе BND - разведслужбы Западной Германии, которой руководил до 1968 года. После ухода в отставку написанные им мемуары и написанные о нем биографии стали основой большинства коллизий, обсужденных выше. В книге Хене и Цоллинга о Гелене и BND упоминается и генерал Туркул, переименованный, правда, в «Тургута». Вернувшись после допросов в Германию, Туркул занялся политической деятельностью, возглавлял различные эмигрантские организации, но, судя по всему, отношения с Ирой, который материально поддерживал «шефа» всю войну, прервал. Рихард Каудер, пользуясь отблесками былой славы, пытался продолжать торговлю разведывательной информацией, но не преуспел и вскоре умер в бедности. Александр Демьянов после войны ушел из разведки и работал в Москве простым инженером. Фальшивый «генерал НКВД» Иван Минишки после громких публикаций середины 50-х больше не попадал под свет юпитеров, зато дожил до 90 лет. Его мемуары о жизни в СССР «Иллюзии и действительность» [73] так и не были напечатаны. Лонгин Ира пережил их всех и еще успел увидеть по телевизору, как М.С. Горбачев провозглашает перестройку и новое мышление. Он собирал книги и артефакты белого движения, так что к концу жизни (он умер в 1987 году) его мюнхенская квартирка стала похожа на музей.
Во время одного из допросов в 1946 году, услышав от следователей обвинение в меркантильности, Ира вспылил:
Вы все говорите про «продался...» Все время «продался»... Я шесть лет прожил в постоянной опасности, что абвер меня повесит, я работал для России, и наступит день, когда национальная Россия станет считать меня героем. Возможно, этот день наступил.
Примечания:
[56] E.H. Cookridge. Gehlen: Spy of the Century. London: Hodder and Stoughton, 1971. Перевод В Патрушева, опубликован в «Секреты Сталина», Военно-исторический журнал, № 1, 1992.
[57] IfZ München, ED 100-68, 69.
[58] Kurze Beurteilung der Feindlage vom 15.07.1942// IfZ München MA 587/1
[59] Funkspruch Sofia - Wien, 14.07.1942, 18.10 (GMT), NA HW 19/34, ISOS 32887 // W. Meyer. Ibid. S. 253.
[60] C. Felix One thing, Chief... New York Times, 16.04.1972, P. 3.
[61] IfZ München, ZS-0406/1-6.
[62] H. Zolling, H. Höhne Pullach Intern. General Gehlen und die Geschichte des Bundesnachrichtendienstes, Hamburg: Bertelsmann, 1971, S. 66
[63] J. Erickson. The Road to Stalingrad: Stalin's War with Germany. New York: Harper and Row, 1975. P. 343.
[64] Военно-исторический журнал, № 1, 1992. С. 69.
[65] Биографические данные здесь и далее по письму И. Минишки Б. Николаевскому от 12.08.1952 // Hoover Institution Archives, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 492, Folder 28; письму И. Минишки Э. Дуне от 24.10.1950 // HIA, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 235, Folder 12; интервью И. Минишки для Гарвардского проекта // Harvard Project on the Soviet Social System. Schedule B, Vol. 5, Case 609; Vol. 6, Case 609.
[66] Der bittere Weg nach Kargopol // Die Zeit. 04.08.1949, продолжение в последующих номерах.
[67] См. например «Gib's auf, Genosse Schwager!» Von Generalmajor der Roten Armee Iwan Minischki // «Deutsche Illustrierte» № 10, 1955. В копии статьи в коллекции Б. Николаевского напротив воинского звания на полях нарисован большой знак вопроса. // HIA, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 492, Folder 28.
[68] См. рецензии «Photos aus dem Knopfloch» in «Der Spiegel» № 13, 1954 и «Die rote Linie. Ein Film, eine Legende und die Propaganda» in «Der Gegenwart» № 14, 1954.
[69] W. Meyer. Ibid.
[70] О. Царев, Н. Вест. Указ. соч. С.357-365.
[71] Frontaufklärungsmeldungen vom 22.02.1945 // NARA T78 Roll 423 Frame 6458031.
[72] W. Meyer. Ibid.
[73] Bakhmeteff Archive, Ivan N. Minishki Memoirs.