солидаристы против и.л.солоневича
Два материала начала 1949 г.
I.
МАСТЕР ХАЛТУРЫ
Вместо полемики.
На днях до нас дошли первые номера газеты "Наша страна", выходящей в Буэнос-Айресе, рекомендующей себя как "орган русских монархистов" и издающийся Иваном (теперь Хуаном) Солоневичем, в котором без труда мы узнаем небезызвестного в свое время в эмиграции старого знакомого.
Братья Солоневичи появились при очень таинственных обстоятельствах в эмиграции лет за пять перед войной. С их появлением великое слово "халтура" приобрело в эмигрантском языке все права гражданства, а эмиграция, и до этого видавшая всякие виды, впервые могла посмотреть, как выглядит хорошо и со знанием дела организованный публичный скандал. Скандал именно публичный. а не политический, как это старается представить сей час Иван Лукьянович, потому что к политике это никакого отношения не имело. Да и иметь не могло. Во всей деятельности братьев мотив экономический заметно преобладал над всеми остальными. Не делали из этого секрета и сами братья. В одну из встреч, как говорится в таких случаях, в "задушевной беседе" с пишущим эти строки, старший брат Иван так определил свое политическое кредо:
- Я, знаете, глубоко презираю каждого эмигранта, который за двадцать пять лет жизни за границей не стал миллионером.
Согласившись с тем, что миллионером быть во всяком случае не плохо, а на чужбине особенно, я заметил, что политическая эмиграция, по крайней мере, до сих пор стремилась к достижениям целей, лежащих в несколько иной плоскости. Братья запротестовали на сей раз дуэтом:
- Ах, вот вы о чем... все это ерунда. Нужно делать деньгу, и мы ее сделаем...
Старая эмиграция не представляла собой однородной массы. Большинство людей как-то держались друг друга - для достижения ли общих политических целей, для защиты ли профессиональных интересов, просто ли для того, чтобы сохранить свою и своих детей русскость. Эти люди на с большим трудом заработанные медные гроши воспитывали подрастающее поколение, помогали ближним, попавшим в беду, на эти же медные гроши содержали русские школы и гимназии, а на Дальнем Востоке - даже университет. Это большинство. Меньшинство жило одиночками. Эти не принимали участия ни в чем - ни в политических партиях, ни в праздновании Дня Русской Культуры, ни даже в традиционных чашках чая и вечеринках. Для оправдания своего дикого состояния была у них и формула: "Никому не верю и ничего знать не желаю". Вот эти-то своеобразные политические эмигранты, по терминологии братьев Солоневичей, "люди, сидящие по углам", а позднее "штабс-капитаны" и пали первой жертвой братской предприимчивости. В газете, которую братья стали издавать в Софии, они повели атаку на штабс-капитанский кошелек с двух сторон, по всем правилам передового стратегического искусства. С одной стороны, стали убеждать людей, сидящих по углам, что вот они, эти люди, и есть собственно соль земли русской, красота русского прошлого, цвет настоящего и единственная надежда будущего. Единственная в такой степени, что из них, штабс-капитанов, и будет составлено будущее послебольшевистское правительство ну и так далее и тому подобное. С другой стороны, прием был использован не менее оригинальный и действенный.
Есть в журналистике род деятельности, который в смысле дохода оставляет за собой все остальное. Жанр этот можно определить так - "крыть" и "обкладывать" все, что ни попадет на глаза. Чем скандальные и громче, тем больше доход. Залогом этого является трудно объяснимое свойство человеческой психологии: пьяный буян на улице привлекает к себе больше внимания, чем человек, совершивший благопристойный поступок. Вот этот жанр и был использован братьями по отношению ко всему не штабс-капитанскому миру. Они "крыли" и "обкладывали" всех и вся - благотворительные общества и церковь, политические партии, организации и объединения, профессиональные союзы, отдельных общественных и политических деятелей и целые группы разом.
Иван Солоневич, в качестве редактора нового "органа", объявил, что "цена номера газеты равна цене двух рюмок водки". И нужно сказать, что не обманул - были номера, которые по доставленном штабс-капитанам удовольствию, стоил не двух рюмок, а целой бутылки.
Люди, сидящие по углам, ревели от восторга:
- Вот это так обложил - го-го-го! Вот это так здорово!
Иван Лукьянович, пересчитывая полученные франки, динары и левы, многообещающе подмигивал:
- Это еще что! Вот в следующем номере выкинем штучку - зашатаетесь...
И шатались. Когда обкладывать было уже больше нечего, предприимчивые братья, будучи, так сказать, монархистами, стали крыть и монархические организации вообще и членов династии в частности. Обкладывать так, что даже их вчерашние друзья и единомышленники из "Царского вестника" взвыли от негодования:
- Солоневич, может быть, и не агент ГПУ, но он хам и подлец (Цитирую по номеру первому "Нашей страны").
У нас не было никаких данных оспаривать вторую половину диагноза "Царского вестника", но против первой его части мы, помнится, протестовали - ГПУ тут было, вероятно не причем: для разлагательской работы в эмиграцию оно посылало людей менее эгоцентричных и хозяйственных и более толковых.
Газету Солоневича, конечно, читали не только люди, сидящие по углам, читали и другие, но уже больше как юмористический листок, а не как политический орган. Но главным контингентом подписчиков были все-таки штабс-капитаны.Очень скоро они стали уже "движением", в котором политические страсти рвались наружу. Солоневич со вкусом вспоминает славное прошлое: "Штабс-капитанское движение представляло собой наибольшую угрозу для эмигрантских партий..."
Но не только в сторону эмигрантских партий потрясали мечами штабс-капитаны. В редакцию газеты из темных захолустий летели требования и призывы:
- Вождь! Веди на Москву-у-у!
"Вождь" никого и никуда вести не собирался, а избыток политического темперамента настойчиво советовал трансформировать в соответствующую валюту и слать ему. Надобность в ней была большая, и "вождь" стриг ведомые "массы" рукой жестокой и хозяйственной: штабс-капитаны должны бли оплачивать издание своего "органа", наполнять какие-то самые невероятные фонды, обеспечивать чуть не до третьего колена потомков братьев-предпринимателей. Первый миллион маячил где-то невдалеке.
Начав застенчиво, пожимаясь, с "Я в вожди не лезу", Иван Солоневич потом все-таки не удержался и залез так высоко, что под конец уже глубокомысленно заявил: "Кроме меня управлять послебольшевистской Россией, собственно, некому".
Все это звучит как не очень остроумный анекдот, но тот, кто имеет возможность просмотреть номера "Голоса России", может убедиться, что во всем этом нет ни пол-слова вымысла и что это еще не самое юмористическое из того, что там писалось.
Идиллия продолжалась не долго. При дележе заработанной деньги лопнули родственные узы: Борис обложил Ивана, Иван - Бориса, из-под обоих перьев полились такие семейные помои, разведено было при этом такое нестерпимое благоухание, что поникли даже наиболее разгоряченные штабс-капитанские головы...
* * * Отгремела война. Эмиграция пережила тяжелые дни насильственной репатриации, дни полные неизвестности и тревоги. Годы жертвенной борьбы на путях к России - позади. судьба не благословила нас исполнением наших жгучих надежд и стремлений. Нужно начинать все сначала. Много трудностей, много трений, но мы преодолеем их, уже преодолеваем; в строй против общего врага включаются новые м новые силы. И вот на фоне намечающейся нашей организованности и укрепления, вынырнул из многолетнего небытия и Иван Солоневич. Отдавая дань духу времени, он ходит сейчас в отчаянных демократах и (аргентинская бумага терпит все) даже в "жертвах фашизма". Он прямо так и пишет: "Никто из антигерманских русских эмигрантов в Германии кроме меня не подвергался н и к а к и м (разрядка Ив.Сол.) преследованиям за свою антигерманскую деятельность" ("Наша страна", №2). В обращении "К здравому смыслу делового мира" - есть и уточнение этих преследований: "С началом германо-советской войны я был арестован и всю эту войну провел в ссылке." Дальше картина еще страшнее: "Я попал в тюрьму и спасся от виселицы только по какому-то мне и до сих пор неизвестному стечению обстоятельств".
Тот, кто прожил годы войны в Германии, о немецкой ссылке не слышал ничего. Не слышал ничего потому, что таковой не было. Были кацеты, были тюрьмы, но в них люди не имели возможности писать книг. А вот Иван Солоневич написал. Тот же, кто годы войны провел в Берлине, и имел возможность время от времени видеть Ивана Лукьяновича вполне живым и здоровым, удивлен будет, конечно, еще больше. Впрочем, в русском издании Иван Лукьянович на своих страданиях в Германии не настаивает. Наоборот, он неоднократно и не без хвастовства упоминает о своей нежной дружбе с ген.Бискупским, возглавлявшим, как известно, не к ночи будь помянуто, русское фертрауэнштелле, рассказывать о деятельности которого русским людям, жившим в Германии, не приходится. Кстати, вероятно, эта нежная дружба и определила отношение Солоневича к Освободительному Движению, но об этом ниже.
Виноват ли в этом аргентинский воздух или причина тому многолетнее молчание, но запущенная болезнь штабс-капитанского "вождя" - самовосхищение - приобрела характер галопирующий. В том же обращении к западному миру он рекомендует себя так: "Я утверждаю. что вне России сейчас нет ни одного человека, который знал бы Ивана (солдата советской армии) лучше. чем его знаю я..."... Оказывается, ни демятки тысяч новых политических эмигрантов, ни тысячи военнослужащих, бежавших из советской армии в западные зоны, сказать по этому поводу ничего не могут, а вот Иван Лукьянович может.
В сторону эмиграции с такой же подкупающей скромностью заявлено:
"То, что я могу, ИМЕЮ ПРАВО (заглавные буквы Ив.Сол.) сказать русскому зарубежью - в русском зарубежье не может н и к т о и н о й (разрядка И.С.)".
Послушаем, что же большими буквами имеет право сказать нам Иван Солоневич. А вот что: "Ни генералу Власову, ни его армии я не сочувствовал никак". А не сочувствовал, оказывается, потому, что Власов "все-таки большевик". Кроме того, "Я написал книгу, которую запретила власовская цензура, потому что я критиковал в ней коллективизацию и ликвидацию кулака как класса". И еще оказывается потому, что "пункты Манифеста явились результатом немецкого политического расчета..."
В статье о Солоневиче не хочется упоминать ни о свежих могилах, ни о принесенных, незабвенных для нас и святых, жертвах, но нужно сказать, что с этой стороны еще ни одно ослиное копыто не наносило нам удара. Удары наносились с другой.
Конечные цели Ивана Солоенвича отличаются постоянством и последовательностью. В первом номере "Нашей страны" он формулирует их с предельной четкостью: "Мне сейчас нужно ОЧЕНЬ МНОГО денег" (Заглавные буквы опять не фантазия редакции "Эхо", а взяты целиком из оригинала). В обращении "К здравому смыслу делового мира" внесен маленький вариант - "Помогите нам денежной помощью"...
В наш политический век нельзя жить вне политики. Есть она и у Ивана Солоневича. Основные линии ее ясны и четки: "Свергнуть советскую власть мы не можем никак, потому что никакая эмигрантская организация ничего в мире свергнуть не в состоянии. Это просто утопия." Может быть, можно было бы заняться тем, что объяснить иностранному [нрзб], что такое большевизм? Оказывается, и здесь игра не стоит свеч, так как "влиять на иностранцев мы можем в какой-то очень скромной степени". Так что же делать? Ничего? Но ведь к ничегонеделанию толкает эмиграцию и советская агентура - от тузов-провокаторов до мелкой гепеушной сошки, все они руководятся этой генеральной линией. Нет, тысячу раз нет, Иван Лукьянович не так прост. Он придумал ждя эмиграции занятие, для всей вместе и для каждого эмигранта в отдельности. Для исполнения поставленной цели он предлагает даже объединиться "всем, всем, всем", "от социалистов до высшего Монархического Совета". Объединиться, можно было бы подумать, что все же для каких-то форм борьбы против большевизма, ну хотя бы для самозащиты, оказывается, нет. Для борьбы, верно, но против... солидаризма. А почему? Потому что, по мнению, Ивана Лукьяновича, "солидаризм есть партия советской бюрократии, желающая удержать посты и не желающая сидеть в концлагерях". Элементарная логика, казалось, могла бы признать, что с этой бюрократией. может быть, можно было бы заключить союз, ну хотя бы временный, тем более, что бюрократия оная а концлагерях советских сидеть никак не хочет (а ее, повидимому, садят). Но Иван Лукьянович на союз идти не хочет, наоборот оне предвидит тяжелую изнурительную борьбу: "Или мы все остальные разгромим солидаризм или солидаризм свернет в бараний рог нас всех остальных".
Разгромить будет нелегко, потому что, по словам самого Ивана Солоневича, "у солидаристов есть большее, чем в какой бы то ни было эмигрантской организации количество активных и действительно жертвенных людей".
К солидаризму можно относиться и люди относятся по-разному, но после такой его рекомендации, логично было бы со стороны оппонентов, присмотреться к нему повнимательнее и может быть, в результате этого подойти поближе. Впрочем, это в расчеты Ивана Солоневича не входит уже никак...
* * * Все это - горячечный бред, провокационные сплетни, бахвальство и откровенные доносы ("Солидаристы - единственная партия, пошедшая на сотрудничество с немцами"), окутанное все густыми парами сивухи, выброшено сейчас на читательский рынок и ищет покупателя. потому что Ивану Солоневичу... нужно ОЧЕНЬ МНОГО денег...
О.Першин.
Источник: "Эхо", г. Регенсбург, №10, 1949 г.
II.
В редакцию газеты "Эхо".
Многоуважаемый господин редактор.
В связи со статьей О.Першина, помещенной в №10 (113) Вашей уважаемой газеты, настоятельно прошу Вас поместить следующую фактическую заметку:
"Сразу после занятия Риги немецкими войсками в мои руки попался номер газеты "Дас Шварце Кор" от последних чисел июня 1941 г., т.е. вышедший непосредственно после начала германо-советской войны. Газета, как известно, была одной из самых "коричневых" и издавалась чуть ли не Гестапо. В этой газете целая страница была занята статьей Солоневича. Только сбоку одна колонка была отделена под редакционную статейку с его фотографией и под заголовком "Вер ист Иван Лукьянович Солоневич". Из статейки выходило, что И.Л.Солоневич единственный русский - не унтерменш и если не будущий вождь поднемецкой Руси, то во всяком случае ее министр пропаганды (милостью Геббельса). Сама статья была полна обычных нападок на всех и вся - на большевиков, на русскую эмиграцию, на демократии и т.д.
Насколько мне известно, кроме Солоневича ни один русский (даже Бискупский) не писал ничего на страницах этой сквернейшей из газет.
С совершенным почтением, Д.Ш.
Лондон. Март 49 г."
Очень сожалею, что не могу поместить вышеуказанной заметки под своей подписью. За данную мной информацию абсолютно ручаюсь.
Л.Рар
Источник: Hoover Institution Archives, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 284, Folder 15 (по микрофильму в коллекции BSB)
Несколько комментариев к опубликованному.
1. Архив газеты "Наша страна" любезно оцифрован нынешней редакцией, ознакомиться с публикациями И.Л.Солоневича в "Нашей стране" каждый желающий может самостоятельно.
2. Вражда солидаристов и Солоневича началась еще перед войной, хотя первоначально НТС опекал Солоневича и даже выпустил в 1936 году первое издание "России в концлагере". Если основываться на отсылке в тексте статьи к " редакции "Эхо" , можно осторожно предположить, что автором статьи является Б.В.Прянишников, по крайней мере, никто иной из редакции "Эха" не мог вспоминать о предвоенных спорах с Солоневичем.
3. Газета "Das Schwarze Korps" была органом руководства СС. Однако, как представляется мне, Л.Рар перепутал в данном случае "Das Schwarze Korps" с "Der Angriff". По крайней мере статья Солоневича в "Ангриффе" (которую я перевел и опубликовал год назад) выглядит похожей на описание Рара: это полосная статья, сбоку которой помещена редакторская колонка "Wer ist Solonewitsch", имя же "Иван Лукьянович" указано в шапке самой статьи. Только фотографии Солоневича в ней нет, на фотографии над статьей изображена колонна наступающих на восток немецких войск. Точность пересказа Л. Рара и в этом случае каждый желающий может оценить сам.
4. Вопрос ссылки в Померанию достаточно запутан (я пока не читал свежую биографию Солоневича в ЖЗЛ и не знаю, что там по этому поводу сказано).
На начало войны с СССР И.Солоневич проживал в Берлине-Фриденау, Штирштрассе, 16 (Berlin-Friedenau, Stierstraße 16).
Ср. в письме И.А.Ильина И.С.Шмелеву: "Ивашку Солоневича (гад последний! наемный агент Геббельса, живет под Берлином в отнятой у евреев вилле) - прекрасно обработал Цуриков" [Речь о книге Н.Цурикова "Господин Солоневич и его 'работа' в эмиграции", 1939].
В Берлине-Фриденау действительно жило немало еврейских семей, впоследствии выгнанных из своих домов и отправленных в концлагеря. В адресных книгах Берлина "I. Solonewitsch, Schriftstell." фигурирует по указанному адресу с 1940 г., но так как в доме было более 20 квартиросъемщиков, подтвердить или опровергнуть обвинение Ильина только на основе адресных книг невозможно.
По данным своего, находившегося в Брюсселе, брата Бориса И.Л.Солоневич в сентябре 1941 г. отдыхал в Карлсбаде.
По рассказу биографа Солоневича И.П.Воронина, в октябре 1941 года Иван Солоневич был вызван в Гестапо, где ему было приказано в трехдневный срок покинуть Берлин и поселиться в Померании.
Тем не менее адресная книга свидетельствует, что берлинская квартира осталась в его владении. Более того, в архиве палаты изобразительных искусств рейха мне удалось найти письмо сына И.Л.Солоневича Георга (Юрия) в палату с информацией о том, что он оставил свою квартиру в Берлине и перебрался в Альтдрахайм (Померания). Письмо датировано 25 августа 1943 г. В январе же 1943 г. палата шлет Ю.Солоневичу разрешение на работу графиком и художником (судя по тексту, такие разрешения обновлялись раз в полгода) еще по берлинскому адресу.
Таким образом, вопрос о точной дате и модальности "ссылки в Померанию" требует дальнейшего уточнения на основании архивных данных.
I.
МАСТЕР ХАЛТУРЫ
Вместо полемики.
На днях до нас дошли первые номера газеты "Наша страна", выходящей в Буэнос-Айресе, рекомендующей себя как "орган русских монархистов" и издающийся Иваном (теперь Хуаном) Солоневичем, в котором без труда мы узнаем небезызвестного в свое время в эмиграции старого знакомого.
Братья Солоневичи появились при очень таинственных обстоятельствах в эмиграции лет за пять перед войной. С их появлением великое слово "халтура" приобрело в эмигрантском языке все права гражданства, а эмиграция, и до этого видавшая всякие виды, впервые могла посмотреть, как выглядит хорошо и со знанием дела организованный публичный скандал. Скандал именно публичный. а не политический, как это старается представить сей час Иван Лукьянович, потому что к политике это никакого отношения не имело. Да и иметь не могло. Во всей деятельности братьев мотив экономический заметно преобладал над всеми остальными. Не делали из этого секрета и сами братья. В одну из встреч, как говорится в таких случаях, в "задушевной беседе" с пишущим эти строки, старший брат Иван так определил свое политическое кредо:
- Я, знаете, глубоко презираю каждого эмигранта, который за двадцать пять лет жизни за границей не стал миллионером.
Согласившись с тем, что миллионером быть во всяком случае не плохо, а на чужбине особенно, я заметил, что политическая эмиграция, по крайней мере, до сих пор стремилась к достижениям целей, лежащих в несколько иной плоскости. Братья запротестовали на сей раз дуэтом:
- Ах, вот вы о чем... все это ерунда. Нужно делать деньгу, и мы ее сделаем...
Старая эмиграция не представляла собой однородной массы. Большинство людей как-то держались друг друга - для достижения ли общих политических целей, для защиты ли профессиональных интересов, просто ли для того, чтобы сохранить свою и своих детей русскость. Эти люди на с большим трудом заработанные медные гроши воспитывали подрастающее поколение, помогали ближним, попавшим в беду, на эти же медные гроши содержали русские школы и гимназии, а на Дальнем Востоке - даже университет. Это большинство. Меньшинство жило одиночками. Эти не принимали участия ни в чем - ни в политических партиях, ни в праздновании Дня Русской Культуры, ни даже в традиционных чашках чая и вечеринках. Для оправдания своего дикого состояния была у них и формула: "Никому не верю и ничего знать не желаю". Вот эти-то своеобразные политические эмигранты, по терминологии братьев Солоневичей, "люди, сидящие по углам", а позднее "штабс-капитаны" и пали первой жертвой братской предприимчивости. В газете, которую братья стали издавать в Софии, они повели атаку на штабс-капитанский кошелек с двух сторон, по всем правилам передового стратегического искусства. С одной стороны, стали убеждать людей, сидящих по углам, что вот они, эти люди, и есть собственно соль земли русской, красота русского прошлого, цвет настоящего и единственная надежда будущего. Единственная в такой степени, что из них, штабс-капитанов, и будет составлено будущее послебольшевистское правительство ну и так далее и тому подобное. С другой стороны, прием был использован не менее оригинальный и действенный.
Есть в журналистике род деятельности, который в смысле дохода оставляет за собой все остальное. Жанр этот можно определить так - "крыть" и "обкладывать" все, что ни попадет на глаза. Чем скандальные и громче, тем больше доход. Залогом этого является трудно объяснимое свойство человеческой психологии: пьяный буян на улице привлекает к себе больше внимания, чем человек, совершивший благопристойный поступок. Вот этот жанр и был использован братьями по отношению ко всему не штабс-капитанскому миру. Они "крыли" и "обкладывали" всех и вся - благотворительные общества и церковь, политические партии, организации и объединения, профессиональные союзы, отдельных общественных и политических деятелей и целые группы разом.
Иван Солоневич, в качестве редактора нового "органа", объявил, что "цена номера газеты равна цене двух рюмок водки". И нужно сказать, что не обманул - были номера, которые по доставленном штабс-капитанам удовольствию, стоил не двух рюмок, а целой бутылки.
Люди, сидящие по углам, ревели от восторга:
- Вот это так обложил - го-го-го! Вот это так здорово!
Иван Лукьянович, пересчитывая полученные франки, динары и левы, многообещающе подмигивал:
- Это еще что! Вот в следующем номере выкинем штучку - зашатаетесь...
И шатались. Когда обкладывать было уже больше нечего, предприимчивые братья, будучи, так сказать, монархистами, стали крыть и монархические организации вообще и членов династии в частности. Обкладывать так, что даже их вчерашние друзья и единомышленники из "Царского вестника" взвыли от негодования:
- Солоневич, может быть, и не агент ГПУ, но он хам и подлец (Цитирую по номеру первому "Нашей страны").
У нас не было никаких данных оспаривать вторую половину диагноза "Царского вестника", но против первой его части мы, помнится, протестовали - ГПУ тут было, вероятно не причем: для разлагательской работы в эмиграцию оно посылало людей менее эгоцентричных и хозяйственных и более толковых.
Газету Солоневича, конечно, читали не только люди, сидящие по углам, читали и другие, но уже больше как юмористический листок, а не как политический орган. Но главным контингентом подписчиков были все-таки штабс-капитаны.Очень скоро они стали уже "движением", в котором политические страсти рвались наружу. Солоневич со вкусом вспоминает славное прошлое: "Штабс-капитанское движение представляло собой наибольшую угрозу для эмигрантских партий..."
Но не только в сторону эмигрантских партий потрясали мечами штабс-капитаны. В редакцию газеты из темных захолустий летели требования и призывы:
- Вождь! Веди на Москву-у-у!
"Вождь" никого и никуда вести не собирался, а избыток политического темперамента настойчиво советовал трансформировать в соответствующую валюту и слать ему. Надобность в ней была большая, и "вождь" стриг ведомые "массы" рукой жестокой и хозяйственной: штабс-капитаны должны бли оплачивать издание своего "органа", наполнять какие-то самые невероятные фонды, обеспечивать чуть не до третьего колена потомков братьев-предпринимателей. Первый миллион маячил где-то невдалеке.
Начав застенчиво, пожимаясь, с "Я в вожди не лезу", Иван Солоневич потом все-таки не удержался и залез так высоко, что под конец уже глубокомысленно заявил: "Кроме меня управлять послебольшевистской Россией, собственно, некому".
Все это звучит как не очень остроумный анекдот, но тот, кто имеет возможность просмотреть номера "Голоса России", может убедиться, что во всем этом нет ни пол-слова вымысла и что это еще не самое юмористическое из того, что там писалось.
Идиллия продолжалась не долго. При дележе заработанной деньги лопнули родственные узы: Борис обложил Ивана, Иван - Бориса, из-под обоих перьев полились такие семейные помои, разведено было при этом такое нестерпимое благоухание, что поникли даже наиболее разгоряченные штабс-капитанские головы...
* * * Отгремела война. Эмиграция пережила тяжелые дни насильственной репатриации, дни полные неизвестности и тревоги. Годы жертвенной борьбы на путях к России - позади. судьба не благословила нас исполнением наших жгучих надежд и стремлений. Нужно начинать все сначала. Много трудностей, много трений, но мы преодолеем их, уже преодолеваем; в строй против общего врага включаются новые м новые силы. И вот на фоне намечающейся нашей организованности и укрепления, вынырнул из многолетнего небытия и Иван Солоневич. Отдавая дань духу времени, он ходит сейчас в отчаянных демократах и (аргентинская бумага терпит все) даже в "жертвах фашизма". Он прямо так и пишет: "Никто из антигерманских русских эмигрантов в Германии кроме меня не подвергался н и к а к и м (разрядка Ив.Сол.) преследованиям за свою антигерманскую деятельность" ("Наша страна", №2). В обращении "К здравому смыслу делового мира" - есть и уточнение этих преследований: "С началом германо-советской войны я был арестован и всю эту войну провел в ссылке." Дальше картина еще страшнее: "Я попал в тюрьму и спасся от виселицы только по какому-то мне и до сих пор неизвестному стечению обстоятельств".
Тот, кто прожил годы войны в Германии, о немецкой ссылке не слышал ничего. Не слышал ничего потому, что таковой не было. Были кацеты, были тюрьмы, но в них люди не имели возможности писать книг. А вот Иван Солоневич написал. Тот же, кто годы войны провел в Берлине, и имел возможность время от времени видеть Ивана Лукьяновича вполне живым и здоровым, удивлен будет, конечно, еще больше. Впрочем, в русском издании Иван Лукьянович на своих страданиях в Германии не настаивает. Наоборот, он неоднократно и не без хвастовства упоминает о своей нежной дружбе с ген.Бискупским, возглавлявшим, как известно, не к ночи будь помянуто, русское фертрауэнштелле, рассказывать о деятельности которого русским людям, жившим в Германии, не приходится. Кстати, вероятно, эта нежная дружба и определила отношение Солоневича к Освободительному Движению, но об этом ниже.
Виноват ли в этом аргентинский воздух или причина тому многолетнее молчание, но запущенная болезнь штабс-капитанского "вождя" - самовосхищение - приобрела характер галопирующий. В том же обращении к западному миру он рекомендует себя так: "Я утверждаю. что вне России сейчас нет ни одного человека, который знал бы Ивана (солдата советской армии) лучше. чем его знаю я..."... Оказывается, ни демятки тысяч новых политических эмигрантов, ни тысячи военнослужащих, бежавших из советской армии в западные зоны, сказать по этому поводу ничего не могут, а вот Иван Лукьянович может.
В сторону эмиграции с такой же подкупающей скромностью заявлено:
"То, что я могу, ИМЕЮ ПРАВО (заглавные буквы Ив.Сол.) сказать русскому зарубежью - в русском зарубежье не может н и к т о и н о й (разрядка И.С.)".
Послушаем, что же большими буквами имеет право сказать нам Иван Солоневич. А вот что: "Ни генералу Власову, ни его армии я не сочувствовал никак". А не сочувствовал, оказывается, потому, что Власов "все-таки большевик". Кроме того, "Я написал книгу, которую запретила власовская цензура, потому что я критиковал в ней коллективизацию и ликвидацию кулака как класса". И еще оказывается потому, что "пункты Манифеста явились результатом немецкого политического расчета..."
В статье о Солоневиче не хочется упоминать ни о свежих могилах, ни о принесенных, незабвенных для нас и святых, жертвах, но нужно сказать, что с этой стороны еще ни одно ослиное копыто не наносило нам удара. Удары наносились с другой.
Конечные цели Ивана Солоенвича отличаются постоянством и последовательностью. В первом номере "Нашей страны" он формулирует их с предельной четкостью: "Мне сейчас нужно ОЧЕНЬ МНОГО денег" (Заглавные буквы опять не фантазия редакции "Эхо", а взяты целиком из оригинала). В обращении "К здравому смыслу делового мира" внесен маленький вариант - "Помогите нам денежной помощью"...
В наш политический век нельзя жить вне политики. Есть она и у Ивана Солоневича. Основные линии ее ясны и четки: "Свергнуть советскую власть мы не можем никак, потому что никакая эмигрантская организация ничего в мире свергнуть не в состоянии. Это просто утопия." Может быть, можно было бы заняться тем, что объяснить иностранному [нрзб], что такое большевизм? Оказывается, и здесь игра не стоит свеч, так как "влиять на иностранцев мы можем в какой-то очень скромной степени". Так что же делать? Ничего? Но ведь к ничегонеделанию толкает эмиграцию и советская агентура - от тузов-провокаторов до мелкой гепеушной сошки, все они руководятся этой генеральной линией. Нет, тысячу раз нет, Иван Лукьянович не так прост. Он придумал ждя эмиграции занятие, для всей вместе и для каждого эмигранта в отдельности. Для исполнения поставленной цели он предлагает даже объединиться "всем, всем, всем", "от социалистов до высшего Монархического Совета". Объединиться, можно было бы подумать, что все же для каких-то форм борьбы против большевизма, ну хотя бы для самозащиты, оказывается, нет. Для борьбы, верно, но против... солидаризма. А почему? Потому что, по мнению, Ивана Лукьяновича, "солидаризм есть партия советской бюрократии, желающая удержать посты и не желающая сидеть в концлагерях". Элементарная логика, казалось, могла бы признать, что с этой бюрократией. может быть, можно было бы заключить союз, ну хотя бы временный, тем более, что бюрократия оная а концлагерях советских сидеть никак не хочет (а ее, повидимому, садят). Но Иван Лукьянович на союз идти не хочет, наоборот оне предвидит тяжелую изнурительную борьбу: "Или мы все остальные разгромим солидаризм или солидаризм свернет в бараний рог нас всех остальных".
Разгромить будет нелегко, потому что, по словам самого Ивана Солоневича, "у солидаристов есть большее, чем в какой бы то ни было эмигрантской организации количество активных и действительно жертвенных людей".
К солидаризму можно относиться и люди относятся по-разному, но после такой его рекомендации, логично было бы со стороны оппонентов, присмотреться к нему повнимательнее и может быть, в результате этого подойти поближе. Впрочем, это в расчеты Ивана Солоневича не входит уже никак...
* * * Все это - горячечный бред, провокационные сплетни, бахвальство и откровенные доносы ("Солидаристы - единственная партия, пошедшая на сотрудничество с немцами"), окутанное все густыми парами сивухи, выброшено сейчас на читательский рынок и ищет покупателя. потому что Ивану Солоневичу... нужно ОЧЕНЬ МНОГО денег...
О.Першин.
Источник: "Эхо", г. Регенсбург, №10, 1949 г.
II.
В редакцию газеты "Эхо".
Многоуважаемый господин редактор.
В связи со статьей О.Першина, помещенной в №10 (113) Вашей уважаемой газеты, настоятельно прошу Вас поместить следующую фактическую заметку:
"Сразу после занятия Риги немецкими войсками в мои руки попался номер газеты "Дас Шварце Кор" от последних чисел июня 1941 г., т.е. вышедший непосредственно после начала германо-советской войны. Газета, как известно, была одной из самых "коричневых" и издавалась чуть ли не Гестапо. В этой газете целая страница была занята статьей Солоневича. Только сбоку одна колонка была отделена под редакционную статейку с его фотографией и под заголовком "Вер ист Иван Лукьянович Солоневич". Из статейки выходило, что И.Л.Солоневич единственный русский - не унтерменш и если не будущий вождь поднемецкой Руси, то во всяком случае ее министр пропаганды (милостью Геббельса). Сама статья была полна обычных нападок на всех и вся - на большевиков, на русскую эмиграцию, на демократии и т.д.
Насколько мне известно, кроме Солоневича ни один русский (даже Бискупский) не писал ничего на страницах этой сквернейшей из газет.
С совершенным почтением, Д.Ш.
Лондон. Март 49 г."
Очень сожалею, что не могу поместить вышеуказанной заметки под своей подписью. За данную мной информацию абсолютно ручаюсь.
Л.Рар
Источник: Hoover Institution Archives, Boris I. Nicolaevsky Collection, Box 284, Folder 15 (по микрофильму в коллекции BSB)
Несколько комментариев к опубликованному.
1. Архив газеты "Наша страна" любезно оцифрован нынешней редакцией, ознакомиться с публикациями И.Л.Солоневича в "Нашей стране" каждый желающий может самостоятельно.
2. Вражда солидаристов и Солоневича началась еще перед войной, хотя первоначально НТС опекал Солоневича и даже выпустил в 1936 году первое издание "России в концлагере". Если основываться на отсылке в тексте статьи к " редакции "Эхо" , можно осторожно предположить, что автором статьи является Б.В.Прянишников, по крайней мере, никто иной из редакции "Эха" не мог вспоминать о предвоенных спорах с Солоневичем.
3. Газета "Das Schwarze Korps" была органом руководства СС. Однако, как представляется мне, Л.Рар перепутал в данном случае "Das Schwarze Korps" с "Der Angriff". По крайней мере статья Солоневича в "Ангриффе" (которую я перевел и опубликовал год назад) выглядит похожей на описание Рара: это полосная статья, сбоку которой помещена редакторская колонка "Wer ist Solonewitsch", имя же "Иван Лукьянович" указано в шапке самой статьи. Только фотографии Солоневича в ней нет, на фотографии над статьей изображена колонна наступающих на восток немецких войск. Точность пересказа Л. Рара и в этом случае каждый желающий может оценить сам.
4. Вопрос ссылки в Померанию достаточно запутан (я пока не читал свежую биографию Солоневича в ЖЗЛ и не знаю, что там по этому поводу сказано).
На начало войны с СССР И.Солоневич проживал в Берлине-Фриденау, Штирштрассе, 16 (Berlin-Friedenau, Stierstraße 16).
Ср. в письме И.А.Ильина И.С.Шмелеву: "Ивашку Солоневича (гад последний! наемный агент Геббельса, живет под Берлином в отнятой у евреев вилле) - прекрасно обработал Цуриков" [Речь о книге Н.Цурикова "Господин Солоневич и его 'работа' в эмиграции", 1939].
В Берлине-Фриденау действительно жило немало еврейских семей, впоследствии выгнанных из своих домов и отправленных в концлагеря. В адресных книгах Берлина "I. Solonewitsch, Schriftstell." фигурирует по указанному адресу с 1940 г., но так как в доме было более 20 квартиросъемщиков, подтвердить или опровергнуть обвинение Ильина только на основе адресных книг невозможно.
По данным своего, находившегося в Брюсселе, брата Бориса И.Л.Солоневич в сентябре 1941 г. отдыхал в Карлсбаде.
По рассказу биографа Солоневича И.П.Воронина, в октябре 1941 года Иван Солоневич был вызван в Гестапо, где ему было приказано в трехдневный срок покинуть Берлин и поселиться в Померании.
Тем не менее адресная книга свидетельствует, что берлинская квартира осталась в его владении. Более того, в архиве палаты изобразительных искусств рейха мне удалось найти письмо сына И.Л.Солоневича Георга (Юрия) в палату с информацией о том, что он оставил свою квартиру в Берлине и перебрался в Альтдрахайм (Померания). Письмо датировано 25 августа 1943 г. В январе же 1943 г. палата шлет Ю.Солоневичу разрешение на работу графиком и художником (судя по тексту, такие разрешения обновлялись раз в полгода) еще по берлинскому адресу.
Таким образом, вопрос о точной дате и модальности "ссылки в Померанию" требует дальнейшего уточнения на основании архивных данных.