вустрау
Послевоенный рассказ члена НТС А. Парфенова о лагере Вустрау, интересный несмотря на известную, особенно ближе к концу, партийность.
Биленкин Александр Семенович (1895 - 1961) - инженер-строитель, во время войны начальник инженерной службы 102 отдельной стрелковой бригады в звании капитана. Попал в немецкий плен 24 июля 1942 года. В плену использовал фамилию Парфенов, стал преподавателем в лагере Вустрау, вступил в НТС. В концы войны - начальник отдела по работе с гражданским населением отдела пропаганды КОНР. После войны остался в Западной Германии, в 1947 г. эмигрировал в Марокко, в 1951 г. вернулся в ФРГ. Активный деятель НТС, публиковался под псевдонимом Светов. Отец писателя Дмитрия Биленкина.
Курсивом даны комментарии, добавленные автором позже на отдельном листе.
ВУСТРАУ
Лагерь Вустрау, около деревни того же имени, в 50-ти километрах от Берлина и в 3 км от жел.дор.станции Раденслебен, был организован в начале 1942 года и находился в ведении Восточного Министерства, главой которого был Розенберг. С начала 1942 г. лагерь находился в непосредственном ведении начальника одного из департаментов этого министерства г. Кнюпфера. Он был одним из немногих немецких чиновников, не состоявшим в нацистской партии. Инспектором и консультантом по русским делам, имевшим прямое отношение к лагерю был прибалтийский немец д-р Пален. Начальником самого лагеря - некий оберштурмфюрер г-н Френцель - оберштурмфюрер СА, сочувственно или во всяком случае лояльно относившийся к русской группе в Вустрау. Все эти лица хорошо говорили по-русски и считали необходимым в интересах Германии привлекать самих русских к работе на Востоке, в оккупированных областях России.
Не знаю точно, по чьей инициативе и кем был создан этот лагерь, но весной 1942 года на Востоке начали работать несколько комиссий Восточного Министерства по отбору из советских военнопленных кандидатов для прохождения пропагандных курсов в системе Вустрау с целью превратить недавних военнопленных в помощников немецкого аппарата управления на Востоке а также для работы по специальности в оккупированных областях.
Комиссии, преимущественно, отбирали людей из состава Красной Армии, которые казались нам подходящими для намеченной роли.
Техника отбора людей была ступенчатой. Главная масса кандидатов была отобрана в офицерском лагере в г. Владимире-Волынске при содействии местных зондерфюреров (поправка: 1) отбор проводился и в других лагерях, 2) зондерфюрерами отбиралась лишь небольшая часть кандидатов, а большинство попадало, как мною указано на стр.3 путем случайной удачи), и там эта акция представлялась военнопленным как путь освобождения из плена технических специалистов и других интеллигентных работников, кот. смогут таким образом работать по своей специальности и стать свободными людьми. Подобные комиссии действовали и в некоторых других лагерях.
Отобранные военнопленные отправлялись большей частью в специальный лагерь в г.Кельцы (Польша), где находились два-три месяца на положении полулегионеров, на приличном пайке и имели даже право по субботам и воскресеньям выходить из лагеря по специальным пропускам в город, посещать церковь, кино, рестораны и другие места. Правильно сказать, что в Кельцах мы были на положении не "полулегионров", а "полувоеннопленных". Правом отпуска по субботам и воскресеньям пользовались далеко не все. Очень многие работали на погрузке угля и других тяжелых работах. Легионеров (кавказцев) было больше, чем остальных и командиром по лагерю был грузин Енукидзе, который часто и выдумывал специальные наказания и выслуживался перед немцами. Немцы же при провинностях чаще всего сажали в карцер.
В лагере г.Кельцы наряду с отобранными, как выше указано, лицами, находились и группы легионеров, главным образом кавказских народностей, которые изъявили желание образовать свои вооруженные отряды для борьбы с советской властью. Эти группы проходили строевые занятия, но оружия не имели.
В мою бытность в Кельцах легионеров (главным образом грузин и армян) было около 400 человек, а остальных, предназначенных для гражданской деятельности около 500-600 человек. Последние в строевых занятиях не участвовали, но подчинялись одинаковой казарменной дисциплине, и с ними от времени до времени проводились беседы на политические темы приезжавшими в лагерь русскими эмигрантами (барон Д[еллингсхаузен], г.Е[вреинов] и г.П.)
Режим лагеря в Кельцах не был тяжелым, но иногда немецкое начальство практиковалось в издевательских наказаниях за дисциплинарные проступки (например, Kriechgang - ползание на коленках после пробега по кругу и более редко - наказание "палками").
После нескольких месяцев пребывания в Кельцах, проводилась новая отборочная комиссия (на этот раз русскими эмигрантами), и группы выезжали в Вустрау.
Однако, они не сразу попадали в так называемый "свободный лагерь" Вустрау, а в начале направлялись в специальные околовустравские лагери, находившиеся в административном подчинении Wehrmacht, т.е. в лагери военнопленных - снова за колючую проволоку. Таких лагерей было несколько, один для русских - Циттенгорст (6 км от Вустрау), один для украинцев - Вустрау II (в полутора килом.) и один белорусский (в 35 км от Вустрау). Кавказцы же попадали сразу в "свободный лагерь" Вустрау, им оказывалось большее доверие и за ними немцы ухаживали.
В Циттенгорсте как и в других лагерях этой системы, с вновь прибывшими велись занятия в течение 3-4 месяцев в виде вечерних бесед (по 2-3 часа). Руководителями этих занятий были старые эмигранты соответствующей национальности. Среди руководителей-преподавателей в Циттенгорсте в нашу бытность там были уже двое из новых (советских) людей, в частности г. Шт[ифанов]. Все они были членами НТС. Эти же руководители вели занятия и в "свободном" лагере, но уже в дневные часы. Строгих программ занятий не было и начальством Вустрау была утверждена лишь их схема: 1) Германия и национал-социализм, 2) разоблачение большевизма и роли мирового еврейства как основных врагов немецкого народа и всего человечества, 3) какой должна быть Новая Россия. Немцы особенно требовали антисемитской пропаганды и по этому вопросу, главным образом, с русской частью преподавателей все время проходили трения и стычки. Лагери снабжались небольшими нацистскими брошюрами на русском языке, но они касались исключительно роли нацистской партии и положения Германии в мире.
Мне неизвестно точно - какими путями русские эмигранты проникли в систему этих лагерей, но в конце 1942 года, когда я попал в Циттенгорст, и в июне 1943 г. когда я попал в "свободный" лагерь Вустрау - там было уже 4-5 человек русских эмигрантов-преподавателей. Некоторое время 1-2 жили постоянно в Циттенгорсте, в отдельном домике за проволокой.
Днем военнопленные были заняты на работах по уборке лагеря, весной и летом - на огородах, а иногда отдельные группы брались на работу вне лагеря - для разгрузки баржей с кирпичом, на лесопильный завод, к бауэрам и т.д.
Кормили в лагере неважно - больше баланда из брюквы и репы, иногда картошка и капуста, очень редко какая-нибудь крупа в супе, но кроме того давалось на день: 10 гр. сахара, 20 гр. колбасы или сыра и от 300-т до 350-ти гр. хлеба. На внешних работах давали дополнительный хороший обед в тогдашнем понимании военнопленных за счет предпринимателей или бауэров, для которых работа выполнялась. Это естественно привлекало туда лагерников
В Циттенгорсте одновременно находилось 200-250 человек, разбитых на 5-6 учебных групп (до 150 человек) и неучебную команду, выполнявшую наиболее неприятные хозяйственные функции по лагерю (как например, очистка отхожих мест) Не следует подчеркивать, что неучебная команда чистила отхожие места, т.к. этим приходилось часто заниматься и учебным группам. Из неучебной команды многие работали на кухне, что было фактически привилегией, а не каким-либо ограничением. В эту команду отсеивались военнопленные или не представляющие ценности для занятий (по мнению преподавателей) или те, которые сами отказались от прохождения занятий. Таких было немного, и они сначала оставались при лагере, но к концу 1943 г. их начали постепенно переводить в обычные лагеря военнопленных (Stalag III).
Теперь расскажу об отношении военнопленных к отборочным комиссиям и к перспективе получить освобождение из плена.
Во Владимир-Волынске, например, всей политической подоплеки дела мы, военнопленные, еще не знали. Пленная жизнь была очень тяжела. Несмотря на то, что дело было уже во второй половине 1942 года, и лагерь был офицерский, кормили нас отвратительно, смертность была велика, и большинство постепенно превращались в "доходяг" или умирали от тифа. Были избиения и порки. Весть о приезде какой-то комиссии, о возможности выйти из лагеря, да еще работать по специальности, естественно, волновала всех (а было в лагере до 8000 человек).
Отбирали, однако, только несколько сот. На комиссию старались попасть всеми способами, не думая о последующих целях и о назначении отбираемых кандидатов.
Следует сказать, что одновременно в лагерь приезжали и просто вербовщики - в казачьи части, в кавказские легионы и просто в "русские" батальоны немецкой армии. Среди казаков и кавказцев этот призыв встречал отклик, но не всеобщий. Шло в эти образования 60-70% объявлявших себя казаками и националами. Остальные все же побаивались этих формирований, но процент отказывающихся по убеждению, т.е. не желавших вести борьбу с большевизмом, был невелик (10-15%) Следует внести поправку: в легионы мож. быть до 60% шло из старшего командного состава, а из младшего лишь ок. 20%. Популярностью служба у немцев не пользовалась и шли гл. обр. для спасения от голодной смерти.
На "технические" же комиссии охотно стремились все за редкими исключениями. Большинство рассуждало так: "Пойдем, а там видно будет". Отбор был беспорядочный и случайный: кто протиснулся, словчил, кому повезло, а дальше - был принят по внешнему впечатлению, а иногда по двум-трем заданным вопросам.
В порядке случайности и внешнего впечатления - попал и я, но не в первую, а во вторую партию. Первую партию вместо г.Кельцы завезли почему-то в Ченстохов, и они там три недели бедовали в худшем лагере. Моя же партия прибыла прямо в г.Кельцы (около 200 чел.) и попала туда даже несколько раньше первой (примерно той же численности). Численность наших двух групп мною преувеличена. В обоих было меньше 200 человек.
Лагерь в Кельцах после всего пережитого в других лагерях произвел отрадное впечатление, и люди повеселели.
Через несколько недель появились первые русские эмигранты, один из которых был украинцем, но не "щирым" Преподаватель-украинец был не старым эмигрантом, а из новых, уже воспитанник Вустрау. Они начали беседы с группами, а в дальнейшем небольшая группка (в 15-20 человек) часто навещала их на дому, в отдельном домике, находившемся тоже в черте лагеря. Эти первые виденные нами русские эмигранты, конечно, вызвали у нас общий интерес.
Помню первое собрание, когда г.Е[вреинов], войдя в помещение, где собралось человек 200, с места в карьер отрекомендовался: господа, перед вами гвардии поручик, махровый белобандит... и начал рассказывать об одном из походов Белой армии, а затем о большевиках, о задачах борьбы, о каких-то новых идеях Национально-трудовой России и т.д.
Простая манера себя держать, какая-то искренность тона и неожиданное прямое вступление, а иногда шутливый юмор над прошлым - все привлекло к нему внимание аудитории и очень быстро с ним установился внутренний контакт, и доброжелательный интерес к его беседам.
Со вторым - украинцем - тоже было достигнуто понимание, правда несколько медленнее и труднее, но он оказался любителем литературы, стихов и прочего, что также привлекло к нему сердца многих.
Так была заложена система бесед, лекций, самостоятельных докладов, а для некоторых - и личной близости.
В Кельцах же я впервые узнал о существовании НТС и его идеях построения нового национально-трудового строя в России после падения большевистской власти.
После трехмесячного пребывания в г.Кельцах отобранные кадры (как мною было выше отмечено) прибыли в систему лагерей Вустрау, но прежде чем попасть в "свободный" лагерь и получить формальное освобождение, надо было еще пройти искус Циттенгорста.
В Циттенгорсте безсистемные и нерегулярные доклады, проводившиеся в Кельцах, сменились планомерной разбивкой людей на группы и организованными занятиями.
Распределение по группам было произведено недели через две после прибытия в Циттенгорст и некоторого беглого ознакомления с нами преподавателей Вустрау. Делалось это с учетом оценок, данных из Кельц теми двумя русскими эмигрантами, которые проводили там отборочную комиссию. Это были барон Д[ельвиг] и Е[вреинов]. Украинец П. в комиссии не участвовал, ибо уехал раньше. При распределении по группам в Циттенгорсте оценки бар[она] Д[еллингсхаузен]а далеко не всегда принимались во внимание и был даже случай, когда одного его протеже - подхалима немцев - не только не приняли в учебную группу, но и отправили сразу в обыкновенный в/пл. лагерь.
Я оказался в первой группе, в которую попало только 10 человек. Эта группа считалась подавшей большие надежды и интеллектуально более сильной. Кроме нее было создано еще 5 групп по 20-25 человек, в 6-й их было даже 32 (наиболее слабая группа).
После нескольких вступительных бесед работа началась по определенному плану и программе, рассчитанных на три месяца. Фактически же наше пребывание в Циттенгорсте по ряду внешних причин затянулось почти на полгода. Вызвано это было сокращением возможностей по отсылке людей на Восток, с также различными внутренними трениями в немецких кругах по поводу целесообразности работы лагерей Вустрау.
С начала занятий нам сразу дали понять, что официальные разделы программы, в особенности по национал-социализму мало интересуют наших преподавателей и главное будет заключаться в разделах исторического прошлого России, критики большевизма и самостоятельной разработки нами путей построения Новой России.
Действительно, первый раздел программы - о Германии - был пройден быстро и формально, без всякой тенденции хвалить национал-социализм, а даже уже тогда - с легкими элементами критики и большого скептицизма. Прохождение остальных тем было поставлено интересно и содержательно. При этом нам давалась полная свобода высказывать свои мысли и критиковать те или иные положения. Нас всячески вызывали на откровенность и не навязывали своих мыслей, а стремились правильно уловить наше настроение, наше понимание советской теории и практики, наши желания и стремления, думы о новом и т.д. Занятия постепенно переходили в самостоятельные рефераты, выступления, споры и живой обмен мнениями. Преподаватель только в конце дискуссии по тому или иному вопросу пытался резюмировать прения и дать свое направляющее освещение обсуждаемых проблем.
Преподавателей в Циттенгорсте мы не боялись и понимали, что они "не с немцами". Однако, абсолютной свободой высказывания своих мыслей, мне кажется, никто из нас еще не пользовался, и некоторая оглядка на то, что "можно" или "нельзя" говорить, у большинства была. При этом не столько опасались неодобрения преподавателя, как своих же товарищей. Обьяснялось это тем, что были случаи доносов немцам со стороны наших же курсантов - о большевистском прошлом того или иного лица, о неуважении к немцам и национал-социализму, даже подозрение в "еврействе" и т.д. Все это заставляло быть осторожными (правда, в нашей 1-й группе этот период скоро прошел). Известный "резерв" по отношению к нам был и со стороны преподавателей, так как и на них шли доносы. Все это я хорошо испытал впоследствии, когда сам стал "преподавателем".
Последним разделом программы были вопросы построения Новой России.
В 1-й группе после нескольких месяцев общения с нашими преподавателями у нас сложились уже такие отношения понимания, что мы начали просто изучение только что выработанной "схемы национально-трудового строя (1942г.)" и знали уже, что имеем дело с представителями НТС. Здесь же нам давались для чтения "зеленые романы" (условное название трех сборников курса национально-политической подготовки НТС Нового Поколения, издан. 1939 года в Париже) и другие материалы - вплоть до листовок на фронт, в оккупированные области и т.д.
Все эти материалы горячо обсуждались, и мы высказывали свои особые мнения, вносили ряд поправок и т.д. К ним наши преподаватели очень прислушивались.
К моменту перехода в "свободный" лагерь 6 из нас (из 10) сами выразили желание стать членами НТС.
Помню также большие дебаты, которые происходили в январе 1943 года в связи с образованием первого "Русского Комитета" ген[ерала] А.А.Власова и 13-ти пунктов его воззвания. Вначале большинство из нас отнеслись к этому начинанию скептически. Весьма сдержанным было и отношение наших преподавателей. Много думали и обсуждали вопросы "измены", "предательства", службы в немецких войсках, на стороне врага и т.д., хотя 13-ти пунктам и сочувствовали.
Только в 1944 году, когда немцы терпели поражения, а Власовское движение начало приобретать более независимые от немцев черты, наше мнение изменилось, и мы стали на путь поддержки этой акции (КОНРа и Пражского Манифеста), так как считали, что немцы для России уже не представляют никакой опасности. В этом мы были безусловно правы. Ошибались мы только в "демократиях". Мы считали, что они должны понять и в дальнейшем поддержать силы ОДНР, что на самом деле не оправдалось и обернулось трагическими выдачами власовцев на расправу большевикам. Тогда мы об этом не думали, а шли на поддержку Власовского движения, видя в нем единственную надежду спасения России от большевизма. Дополнение: вначале было много споров о том, кто враг N1, а также много сомнений, допустят ли немцы создать русскую силу.
В июне 1943 г. наши группы из Циттенгорста получили, наконец, освобождение и перешли в "свободный" лагерь, а наше место заняли свежие группы.
В июне четверо из нас уже сами стали преподавателями и вернулись в этом звании в Циттенгорст, но уже в преподавательский домик, вне проволоки.
Отношения немцев, руководителей Вустрау, со старыми нашими преподавателями, о которых было известно, что они являются видными деятелями НТС, к этому времени уже начали сильно портиться, и последние видели в нас смену. Меньше, чем через год в Вустрау действительно из старых преподавателей русской группы уже никого не осталось, а в июне 1944 года почти все они были арестованы Гестапо по обвинению в антинемецкой деятельности и в связях с англичанами. Двое из них (один в 1945 г. в Чехословакии и второй в 1947 г. в Берлине) заплатили своей жизнью за политическую деятельность в рядах НТС.
Наша группа освобожденных влилась в "свободный" лагерь и почти целиком там застряла, так как к концу 1943 года уже почти не было отправок на Восток. Поправка: из нашей группы большинство еще выехало на Восток, а уже следующие группы оставались и в 44 году, т.к. людей в "свободном" лагере все прибавлялось, их начали устраивать на работы - в Берлин, на ремонты поврежденных зданий (было 3 строительных фирмы, принимавших русских рабочих), а частично - отпускали к бауэрам. Люди из предыдущих групп (наша была 5-й) наоборот в большинстве своем находились в оккупированных еще немцами областях России. Многие из них были членами НТС и вели в России революционно-политическую работу. Новые группы же еще прибывали и уже мы - новые преподаватели - вели с ними занятия и беседы.
К весне 1944 г. лагерь военнопленных Циттенгорст был закрыт как и украинский, и белорусский лагери, и только в Вустрау II оставалась (непереведенная из Циттенгорста) русская группа. Я был ее старшим преподавателем и провел два выпуска новых освобожденных, откуда вновь было почерпнуто несколько новых преподавателей и ряд активных членов НТС. В период моей работы там на меня дважды были доносы в антинемецкой деятельности, но их удалось затушить благодаря некоторой особой позиции немецкого начальства Вустрау, которое в ряде вопросов сильно лавировало между требованиями официальных немецких властей и нашими стремлениями к наибольшей независимости.
В Вустрау II и в "свободном" лагере, где к лету 1944 года главным преподавателем стал некий Т[ензеров], наша национально-освобожденческая работа протекала еще более интенсивно, хотя и с большим риском. Однако мы выкручивались вплоть до поздней осени 1944 г., когда большинство из нас в той или иной форме перешло на работу, связанную с оформлением КОНРа, выходом газеты "Воля [народа]" и другими политическими и пропагандными заданиями (осенью 1944 г. некоторым из нас грозил арест, но все же мы его избежали).
В течение второй половины 1943 г. и в дальнейшем я и ряд моих товарищей из Вустрау участвовали в больших семинарских работах с нашими старыми преподавателями-эмигрантами по разработке идеологических и пропагандных вопросов НТС, в пересмотре "схемы", курса НПП и в выработке новых идеологических положений. Часть работы велась в Берлине и координировалась с той, которая одновременно велась в Дабендорфе. Объединяющим центром был "идеологический семинар" под руководством ныне погибшего зампредседателя ИБ НТС К. Вергуна.
Осенью 1943 г. в Вустрау началось издание ежемесячного издания "Наши дни", главное участие в котором приняли новые преподаватели и члены НТС. До осени 1944 г. вышло 8 номеров на ротаторе. Этот журнал имел общественно-политический отдел и литературный. В нем рассматривались отдельные идеологические проблемы, и все материалы строились в духе новых идей НТС и разоблачения большевизма. Журнал подвергался местной немецкой цензуре и по поводу многих статей приходилось выдерживать трудную борьбу за право более или менее свободно излагать свои мысли. В некоторых передовых статьях приходилось делать некоторые "реверансы" нашим "союзникам-немцам", но единственное, что мы полностью отстояли - это полное игнорирование нами еврейского вопроса. Во всех номерах журнала не было даже и тени антисемитской или пронацистской и расовой пропаганды. Мои друзья считают необходимым подчеркнуть - не только отсутствие антисемитизма в журнале "Наши дни", но и его независимый национальный характер, что и делало его крайне популярным. Этот журнал, расходившийся не только по лагерям Вустрау, но и по Берлину, отдельным остовским лагерям, проникал также и на Восток. Он всюду очень горячо принимался и на Востоке наши люди находили зачитанные до дыр номера, которые считались там нелегальной литературой. Наш, часто эзоповский, язык хорошо понимался.
В течение лета 1944 г. издательская деятельность была расширена и было выпущено, под флагом учебных пособий несколько брошюр: "Почему большевизм будет уничтожен", "Критика диалектического материализма", "Техника ораторской речи", "Советский суд", тетради новых тезисов к курсу НПП и т.д. Выпущен был также сборник "Стихов о родине". К изданиям Вустрау следует добавить: "Схема НТС" (печаталась нелегально) и "Европа и душа Востока" Шубарта (тоже нелегально), а также "Сокращенная схема НТС", "Призыв" и ряд других листовок.
Обо всем этом вустравском периоде и берлинском периоде жизни, встречах и работе можно вспоминать только с чувством глубокого волнения и признательности. Работали во всех делах самоотверженно и горячо, в обстановке недоедания, конспирации и многих тревог, но с осознанием выполненного долга.
В дни разгрома немцами руководства НТС (с июля 1944 г.) многие из новых стали на руководящие посты и вели дальше трудную работу - в обстановке надвигающейся катастрофы и борьбы на два фронта.
Эпоха "Вустрау", познание нового, революционная работа в сложнейших условиях - навсегда останется в нашей памяти светлым временем подлинного горения, жертвенности и товарищеской спайки.
Сейчас, на расстоянии от событий тех лет и уже в иной обстановке выхода в широкий мир, за пределы тогдашней Германии, многое из того периода понимается иначе, сознаются отдельные промахи, ошибки и заблуждения, но и теперь нам ясно, что в основном мы шли по правильному пути и далеко не безрезультатно. Поражение НТС как и всего Освободительного движения, явилось исторически неизбежным в силу безумной немецкой политики и нашего нахождения в Германии, но оно выковало тысячи новых борцов, которые не пали духом и продолжают на всех фронтах, на родине и в эмиграции, непримиримую борьбу с большевизмом, оставшимся сейчас главным врагом после свержения нацизма.
О том, как мы, новые, воспринимали идеи НТС и его борьбу - в другом очерке.
Добавление: Из Вустрау люди выходили на политическую работу - на восток, в осталгери и лагери в/пл., в Дабендорф, в Утрату (лагерь русских инвалидов и раненых под Лицманнштадтом-Лодзью), расходились по всей Германии, затем в РОА, КОНР и т.д. В этом отношении была велика формирующая и организационная работа НТС через Вустрау и все его каналы. Здесь же был первоначальный центр встречи с советскими людьми и идеологической работы
А.С[ветов]. [1947? год]
Биленкин Александр Семенович (1895 - 1961) - инженер-строитель, во время войны начальник инженерной службы 102 отдельной стрелковой бригады в звании капитана. Попал в немецкий плен 24 июля 1942 года. В плену использовал фамилию Парфенов, стал преподавателем в лагере Вустрау, вступил в НТС. В концы войны - начальник отдела по работе с гражданским населением отдела пропаганды КОНР. После войны остался в Западной Германии, в 1947 г. эмигрировал в Марокко, в 1951 г. вернулся в ФРГ. Активный деятель НТС, публиковался под псевдонимом Светов. Отец писателя Дмитрия Биленкина.
Курсивом даны комментарии, добавленные автором позже на отдельном листе.
ВУСТРАУ
Лагерь Вустрау, около деревни того же имени, в 50-ти километрах от Берлина и в 3 км от жел.дор.станции Раденслебен, был организован в начале 1942 года и находился в ведении Восточного Министерства, главой которого был Розенберг. С начала 1942 г. лагерь находился в непосредственном ведении начальника одного из департаментов этого министерства г. Кнюпфера. Он был одним из немногих немецких чиновников, не состоявшим в нацистской партии. Инспектором и консультантом по русским делам, имевшим прямое отношение к лагерю был прибалтийский немец д-р Пален. Начальником самого лагеря - некий оберштурмфюрер г-н Френцель - оберштурмфюрер СА, сочувственно или во всяком случае лояльно относившийся к русской группе в Вустрау. Все эти лица хорошо говорили по-русски и считали необходимым в интересах Германии привлекать самих русских к работе на Востоке, в оккупированных областях России.
Не знаю точно, по чьей инициативе и кем был создан этот лагерь, но весной 1942 года на Востоке начали работать несколько комиссий Восточного Министерства по отбору из советских военнопленных кандидатов для прохождения пропагандных курсов в системе Вустрау с целью превратить недавних военнопленных в помощников немецкого аппарата управления на Востоке а также для работы по специальности в оккупированных областях.
Комиссии, преимущественно, отбирали людей из состава Красной Армии, которые казались нам подходящими для намеченной роли.
Техника отбора людей была ступенчатой. Главная масса кандидатов была отобрана в офицерском лагере в г. Владимире-Волынске при содействии местных зондерфюреров (поправка: 1) отбор проводился и в других лагерях, 2) зондерфюрерами отбиралась лишь небольшая часть кандидатов, а большинство попадало, как мною указано на стр.3 путем случайной удачи), и там эта акция представлялась военнопленным как путь освобождения из плена технических специалистов и других интеллигентных работников, кот. смогут таким образом работать по своей специальности и стать свободными людьми. Подобные комиссии действовали и в некоторых других лагерях.
Отобранные военнопленные отправлялись большей частью в специальный лагерь в г.Кельцы (Польша), где находились два-три месяца на положении полулегионеров, на приличном пайке и имели даже право по субботам и воскресеньям выходить из лагеря по специальным пропускам в город, посещать церковь, кино, рестораны и другие места. Правильно сказать, что в Кельцах мы были на положении не "полулегионров", а "полувоеннопленных". Правом отпуска по субботам и воскресеньям пользовались далеко не все. Очень многие работали на погрузке угля и других тяжелых работах. Легионеров (кавказцев) было больше, чем остальных и командиром по лагерю был грузин Енукидзе, который часто и выдумывал специальные наказания и выслуживался перед немцами. Немцы же при провинностях чаще всего сажали в карцер.
В лагере г.Кельцы наряду с отобранными, как выше указано, лицами, находились и группы легионеров, главным образом кавказских народностей, которые изъявили желание образовать свои вооруженные отряды для борьбы с советской властью. Эти группы проходили строевые занятия, но оружия не имели.
В мою бытность в Кельцах легионеров (главным образом грузин и армян) было около 400 человек, а остальных, предназначенных для гражданской деятельности около 500-600 человек. Последние в строевых занятиях не участвовали, но подчинялись одинаковой казарменной дисциплине, и с ними от времени до времени проводились беседы на политические темы приезжавшими в лагерь русскими эмигрантами (барон Д[еллингсхаузен], г.Е[вреинов] и г.П.)
Режим лагеря в Кельцах не был тяжелым, но иногда немецкое начальство практиковалось в издевательских наказаниях за дисциплинарные проступки (например, Kriechgang - ползание на коленках после пробега по кругу и более редко - наказание "палками").
После нескольких месяцев пребывания в Кельцах, проводилась новая отборочная комиссия (на этот раз русскими эмигрантами), и группы выезжали в Вустрау.
Однако, они не сразу попадали в так называемый "свободный лагерь" Вустрау, а в начале направлялись в специальные околовустравские лагери, находившиеся в административном подчинении Wehrmacht, т.е. в лагери военнопленных - снова за колючую проволоку. Таких лагерей было несколько, один для русских - Циттенгорст (6 км от Вустрау), один для украинцев - Вустрау II (в полутора килом.) и один белорусский (в 35 км от Вустрау). Кавказцы же попадали сразу в "свободный лагерь" Вустрау, им оказывалось большее доверие и за ними немцы ухаживали.
В Циттенгорсте как и в других лагерях этой системы, с вновь прибывшими велись занятия в течение 3-4 месяцев в виде вечерних бесед (по 2-3 часа). Руководителями этих занятий были старые эмигранты соответствующей национальности. Среди руководителей-преподавателей в Циттенгорсте в нашу бытность там были уже двое из новых (советских) людей, в частности г. Шт[ифанов]. Все они были членами НТС. Эти же руководители вели занятия и в "свободном" лагере, но уже в дневные часы. Строгих программ занятий не было и начальством Вустрау была утверждена лишь их схема: 1) Германия и национал-социализм, 2) разоблачение большевизма и роли мирового еврейства как основных врагов немецкого народа и всего человечества, 3) какой должна быть Новая Россия. Немцы особенно требовали антисемитской пропаганды и по этому вопросу, главным образом, с русской частью преподавателей все время проходили трения и стычки. Лагери снабжались небольшими нацистскими брошюрами на русском языке, но они касались исключительно роли нацистской партии и положения Германии в мире.
Мне неизвестно точно - какими путями русские эмигранты проникли в систему этих лагерей, но в конце 1942 года, когда я попал в Циттенгорст, и в июне 1943 г. когда я попал в "свободный" лагерь Вустрау - там было уже 4-5 человек русских эмигрантов-преподавателей. Некоторое время 1-2 жили постоянно в Циттенгорсте, в отдельном домике за проволокой.
Днем военнопленные были заняты на работах по уборке лагеря, весной и летом - на огородах, а иногда отдельные группы брались на работу вне лагеря - для разгрузки баржей с кирпичом, на лесопильный завод, к бауэрам и т.д.
Кормили в лагере неважно - больше баланда из брюквы и репы, иногда картошка и капуста, очень редко какая-нибудь крупа в супе, но кроме того давалось на день: 10 гр. сахара, 20 гр. колбасы или сыра и от 300-т до 350-ти гр. хлеба. На внешних работах давали дополнительный хороший обед в тогдашнем понимании военнопленных за счет предпринимателей или бауэров, для которых работа выполнялась. Это естественно привлекало туда лагерников
В Циттенгорсте одновременно находилось 200-250 человек, разбитых на 5-6 учебных групп (до 150 человек) и неучебную команду, выполнявшую наиболее неприятные хозяйственные функции по лагерю (как например, очистка отхожих мест) Не следует подчеркивать, что неучебная команда чистила отхожие места, т.к. этим приходилось часто заниматься и учебным группам. Из неучебной команды многие работали на кухне, что было фактически привилегией, а не каким-либо ограничением. В эту команду отсеивались военнопленные или не представляющие ценности для занятий (по мнению преподавателей) или те, которые сами отказались от прохождения занятий. Таких было немного, и они сначала оставались при лагере, но к концу 1943 г. их начали постепенно переводить в обычные лагеря военнопленных (Stalag III).
Теперь расскажу об отношении военнопленных к отборочным комиссиям и к перспективе получить освобождение из плена.
Во Владимир-Волынске, например, всей политической подоплеки дела мы, военнопленные, еще не знали. Пленная жизнь была очень тяжела. Несмотря на то, что дело было уже во второй половине 1942 года, и лагерь был офицерский, кормили нас отвратительно, смертность была велика, и большинство постепенно превращались в "доходяг" или умирали от тифа. Были избиения и порки. Весть о приезде какой-то комиссии, о возможности выйти из лагеря, да еще работать по специальности, естественно, волновала всех (а было в лагере до 8000 человек).
Отбирали, однако, только несколько сот. На комиссию старались попасть всеми способами, не думая о последующих целях и о назначении отбираемых кандидатов.
Следует сказать, что одновременно в лагерь приезжали и просто вербовщики - в казачьи части, в кавказские легионы и просто в "русские" батальоны немецкой армии. Среди казаков и кавказцев этот призыв встречал отклик, но не всеобщий. Шло в эти образования 60-70% объявлявших себя казаками и националами. Остальные все же побаивались этих формирований, но процент отказывающихся по убеждению, т.е. не желавших вести борьбу с большевизмом, был невелик (10-15%) Следует внести поправку: в легионы мож. быть до 60% шло из старшего командного состава, а из младшего лишь ок. 20%. Популярностью служба у немцев не пользовалась и шли гл. обр. для спасения от голодной смерти.
На "технические" же комиссии охотно стремились все за редкими исключениями. Большинство рассуждало так: "Пойдем, а там видно будет". Отбор был беспорядочный и случайный: кто протиснулся, словчил, кому повезло, а дальше - был принят по внешнему впечатлению, а иногда по двум-трем заданным вопросам.
В порядке случайности и внешнего впечатления - попал и я, но не в первую, а во вторую партию. Первую партию вместо г.Кельцы завезли почему-то в Ченстохов, и они там три недели бедовали в худшем лагере. Моя же партия прибыла прямо в г.Кельцы (около 200 чел.) и попала туда даже несколько раньше первой (примерно той же численности). Численность наших двух групп мною преувеличена. В обоих было меньше 200 человек.
Лагерь в Кельцах после всего пережитого в других лагерях произвел отрадное впечатление, и люди повеселели.
Через несколько недель появились первые русские эмигранты, один из которых был украинцем, но не "щирым" Преподаватель-украинец был не старым эмигрантом, а из новых, уже воспитанник Вустрау. Они начали беседы с группами, а в дальнейшем небольшая группка (в 15-20 человек) часто навещала их на дому, в отдельном домике, находившемся тоже в черте лагеря. Эти первые виденные нами русские эмигранты, конечно, вызвали у нас общий интерес.
Помню первое собрание, когда г.Е[вреинов], войдя в помещение, где собралось человек 200, с места в карьер отрекомендовался: господа, перед вами гвардии поручик, махровый белобандит... и начал рассказывать об одном из походов Белой армии, а затем о большевиках, о задачах борьбы, о каких-то новых идеях Национально-трудовой России и т.д.
Простая манера себя держать, какая-то искренность тона и неожиданное прямое вступление, а иногда шутливый юмор над прошлым - все привлекло к нему внимание аудитории и очень быстро с ним установился внутренний контакт, и доброжелательный интерес к его беседам.
Со вторым - украинцем - тоже было достигнуто понимание, правда несколько медленнее и труднее, но он оказался любителем литературы, стихов и прочего, что также привлекло к нему сердца многих.
Так была заложена система бесед, лекций, самостоятельных докладов, а для некоторых - и личной близости.
В Кельцах же я впервые узнал о существовании НТС и его идеях построения нового национально-трудового строя в России после падения большевистской власти.
После трехмесячного пребывания в г.Кельцах отобранные кадры (как мною было выше отмечено) прибыли в систему лагерей Вустрау, но прежде чем попасть в "свободный" лагерь и получить формальное освобождение, надо было еще пройти искус Циттенгорста.
В Циттенгорсте безсистемные и нерегулярные доклады, проводившиеся в Кельцах, сменились планомерной разбивкой людей на группы и организованными занятиями.
Распределение по группам было произведено недели через две после прибытия в Циттенгорст и некоторого беглого ознакомления с нами преподавателей Вустрау. Делалось это с учетом оценок, данных из Кельц теми двумя русскими эмигрантами, которые проводили там отборочную комиссию. Это были барон Д[ельвиг] и Е[вреинов]. Украинец П. в комиссии не участвовал, ибо уехал раньше. При распределении по группам в Циттенгорсте оценки бар[она] Д[еллингсхаузен]а далеко не всегда принимались во внимание и был даже случай, когда одного его протеже - подхалима немцев - не только не приняли в учебную группу, но и отправили сразу в обыкновенный в/пл. лагерь.
Я оказался в первой группе, в которую попало только 10 человек. Эта группа считалась подавшей большие надежды и интеллектуально более сильной. Кроме нее было создано еще 5 групп по 20-25 человек, в 6-й их было даже 32 (наиболее слабая группа).
После нескольких вступительных бесед работа началась по определенному плану и программе, рассчитанных на три месяца. Фактически же наше пребывание в Циттенгорсте по ряду внешних причин затянулось почти на полгода. Вызвано это было сокращением возможностей по отсылке людей на Восток, с также различными внутренними трениями в немецких кругах по поводу целесообразности работы лагерей Вустрау.
С начала занятий нам сразу дали понять, что официальные разделы программы, в особенности по национал-социализму мало интересуют наших преподавателей и главное будет заключаться в разделах исторического прошлого России, критики большевизма и самостоятельной разработки нами путей построения Новой России.
Действительно, первый раздел программы - о Германии - был пройден быстро и формально, без всякой тенденции хвалить национал-социализм, а даже уже тогда - с легкими элементами критики и большого скептицизма. Прохождение остальных тем было поставлено интересно и содержательно. При этом нам давалась полная свобода высказывать свои мысли и критиковать те или иные положения. Нас всячески вызывали на откровенность и не навязывали своих мыслей, а стремились правильно уловить наше настроение, наше понимание советской теории и практики, наши желания и стремления, думы о новом и т.д. Занятия постепенно переходили в самостоятельные рефераты, выступления, споры и живой обмен мнениями. Преподаватель только в конце дискуссии по тому или иному вопросу пытался резюмировать прения и дать свое направляющее освещение обсуждаемых проблем.
Преподавателей в Циттенгорсте мы не боялись и понимали, что они "не с немцами". Однако, абсолютной свободой высказывания своих мыслей, мне кажется, никто из нас еще не пользовался, и некоторая оглядка на то, что "можно" или "нельзя" говорить, у большинства была. При этом не столько опасались неодобрения преподавателя, как своих же товарищей. Обьяснялось это тем, что были случаи доносов немцам со стороны наших же курсантов - о большевистском прошлом того или иного лица, о неуважении к немцам и национал-социализму, даже подозрение в "еврействе" и т.д. Все это заставляло быть осторожными (правда, в нашей 1-й группе этот период скоро прошел). Известный "резерв" по отношению к нам был и со стороны преподавателей, так как и на них шли доносы. Все это я хорошо испытал впоследствии, когда сам стал "преподавателем".
Последним разделом программы были вопросы построения Новой России.
В 1-й группе после нескольких месяцев общения с нашими преподавателями у нас сложились уже такие отношения понимания, что мы начали просто изучение только что выработанной "схемы национально-трудового строя (1942г.)" и знали уже, что имеем дело с представителями НТС. Здесь же нам давались для чтения "зеленые романы" (условное название трех сборников курса национально-политической подготовки НТС Нового Поколения, издан. 1939 года в Париже) и другие материалы - вплоть до листовок на фронт, в оккупированные области и т.д.
Все эти материалы горячо обсуждались, и мы высказывали свои особые мнения, вносили ряд поправок и т.д. К ним наши преподаватели очень прислушивались.
К моменту перехода в "свободный" лагерь 6 из нас (из 10) сами выразили желание стать членами НТС.
Помню также большие дебаты, которые происходили в январе 1943 года в связи с образованием первого "Русского Комитета" ген[ерала] А.А.Власова и 13-ти пунктов его воззвания. Вначале большинство из нас отнеслись к этому начинанию скептически. Весьма сдержанным было и отношение наших преподавателей. Много думали и обсуждали вопросы "измены", "предательства", службы в немецких войсках, на стороне врага и т.д., хотя 13-ти пунктам и сочувствовали.
Только в 1944 году, когда немцы терпели поражения, а Власовское движение начало приобретать более независимые от немцев черты, наше мнение изменилось, и мы стали на путь поддержки этой акции (КОНРа и Пражского Манифеста), так как считали, что немцы для России уже не представляют никакой опасности. В этом мы были безусловно правы. Ошибались мы только в "демократиях". Мы считали, что они должны понять и в дальнейшем поддержать силы ОДНР, что на самом деле не оправдалось и обернулось трагическими выдачами власовцев на расправу большевикам. Тогда мы об этом не думали, а шли на поддержку Власовского движения, видя в нем единственную надежду спасения России от большевизма. Дополнение: вначале было много споров о том, кто враг N1, а также много сомнений, допустят ли немцы создать русскую силу.
В июне 1943 г. наши группы из Циттенгорста получили, наконец, освобождение и перешли в "свободный" лагерь, а наше место заняли свежие группы.
В июне четверо из нас уже сами стали преподавателями и вернулись в этом звании в Циттенгорст, но уже в преподавательский домик, вне проволоки.
Отношения немцев, руководителей Вустрау, со старыми нашими преподавателями, о которых было известно, что они являются видными деятелями НТС, к этому времени уже начали сильно портиться, и последние видели в нас смену. Меньше, чем через год в Вустрау действительно из старых преподавателей русской группы уже никого не осталось, а в июне 1944 года почти все они были арестованы Гестапо по обвинению в антинемецкой деятельности и в связях с англичанами. Двое из них (один в 1945 г. в Чехословакии и второй в 1947 г. в Берлине) заплатили своей жизнью за политическую деятельность в рядах НТС.
Наша группа освобожденных влилась в "свободный" лагерь и почти целиком там застряла, так как к концу 1943 года уже почти не было отправок на Восток. Поправка: из нашей группы большинство еще выехало на Восток, а уже следующие группы оставались и в 44 году, т.к. людей в "свободном" лагере все прибавлялось, их начали устраивать на работы - в Берлин, на ремонты поврежденных зданий (было 3 строительных фирмы, принимавших русских рабочих), а частично - отпускали к бауэрам. Люди из предыдущих групп (наша была 5-й) наоборот в большинстве своем находились в оккупированных еще немцами областях России. Многие из них были членами НТС и вели в России революционно-политическую работу. Новые группы же еще прибывали и уже мы - новые преподаватели - вели с ними занятия и беседы.
К весне 1944 г. лагерь военнопленных Циттенгорст был закрыт как и украинский, и белорусский лагери, и только в Вустрау II оставалась (непереведенная из Циттенгорста) русская группа. Я был ее старшим преподавателем и провел два выпуска новых освобожденных, откуда вновь было почерпнуто несколько новых преподавателей и ряд активных членов НТС. В период моей работы там на меня дважды были доносы в антинемецкой деятельности, но их удалось затушить благодаря некоторой особой позиции немецкого начальства Вустрау, которое в ряде вопросов сильно лавировало между требованиями официальных немецких властей и нашими стремлениями к наибольшей независимости.
В Вустрау II и в "свободном" лагере, где к лету 1944 года главным преподавателем стал некий Т[ензеров], наша национально-освобожденческая работа протекала еще более интенсивно, хотя и с большим риском. Однако мы выкручивались вплоть до поздней осени 1944 г., когда большинство из нас в той или иной форме перешло на работу, связанную с оформлением КОНРа, выходом газеты "Воля [народа]" и другими политическими и пропагандными заданиями (осенью 1944 г. некоторым из нас грозил арест, но все же мы его избежали).
В течение второй половины 1943 г. и в дальнейшем я и ряд моих товарищей из Вустрау участвовали в больших семинарских работах с нашими старыми преподавателями-эмигрантами по разработке идеологических и пропагандных вопросов НТС, в пересмотре "схемы", курса НПП и в выработке новых идеологических положений. Часть работы велась в Берлине и координировалась с той, которая одновременно велась в Дабендорфе. Объединяющим центром был "идеологический семинар" под руководством ныне погибшего зампредседателя ИБ НТС К. Вергуна.
Осенью 1943 г. в Вустрау началось издание ежемесячного издания "Наши дни", главное участие в котором приняли новые преподаватели и члены НТС. До осени 1944 г. вышло 8 номеров на ротаторе. Этот журнал имел общественно-политический отдел и литературный. В нем рассматривались отдельные идеологические проблемы, и все материалы строились в духе новых идей НТС и разоблачения большевизма. Журнал подвергался местной немецкой цензуре и по поводу многих статей приходилось выдерживать трудную борьбу за право более или менее свободно излагать свои мысли. В некоторых передовых статьях приходилось делать некоторые "реверансы" нашим "союзникам-немцам", но единственное, что мы полностью отстояли - это полное игнорирование нами еврейского вопроса. Во всех номерах журнала не было даже и тени антисемитской или пронацистской и расовой пропаганды. Мои друзья считают необходимым подчеркнуть - не только отсутствие антисемитизма в журнале "Наши дни", но и его независимый национальный характер, что и делало его крайне популярным. Этот журнал, расходившийся не только по лагерям Вустрау, но и по Берлину, отдельным остовским лагерям, проникал также и на Восток. Он всюду очень горячо принимался и на Востоке наши люди находили зачитанные до дыр номера, которые считались там нелегальной литературой. Наш, часто эзоповский, язык хорошо понимался.
В течение лета 1944 г. издательская деятельность была расширена и было выпущено, под флагом учебных пособий несколько брошюр: "Почему большевизм будет уничтожен", "Критика диалектического материализма", "Техника ораторской речи", "Советский суд", тетради новых тезисов к курсу НПП и т.д. Выпущен был также сборник "Стихов о родине". К изданиям Вустрау следует добавить: "Схема НТС" (печаталась нелегально) и "Европа и душа Востока" Шубарта (тоже нелегально), а также "Сокращенная схема НТС", "Призыв" и ряд других листовок.
Обо всем этом вустравском периоде и берлинском периоде жизни, встречах и работе можно вспоминать только с чувством глубокого волнения и признательности. Работали во всех делах самоотверженно и горячо, в обстановке недоедания, конспирации и многих тревог, но с осознанием выполненного долга.
В дни разгрома немцами руководства НТС (с июля 1944 г.) многие из новых стали на руководящие посты и вели дальше трудную работу - в обстановке надвигающейся катастрофы и борьбы на два фронта.
Эпоха "Вустрау", познание нового, революционная работа в сложнейших условиях - навсегда останется в нашей памяти светлым временем подлинного горения, жертвенности и товарищеской спайки.
Сейчас, на расстоянии от событий тех лет и уже в иной обстановке выхода в широкий мир, за пределы тогдашней Германии, многое из того периода понимается иначе, сознаются отдельные промахи, ошибки и заблуждения, но и теперь нам ясно, что в основном мы шли по правильному пути и далеко не безрезультатно. Поражение НТС как и всего Освободительного движения, явилось исторически неизбежным в силу безумной немецкой политики и нашего нахождения в Германии, но оно выковало тысячи новых борцов, которые не пали духом и продолжают на всех фронтах, на родине и в эмиграции, непримиримую борьбу с большевизмом, оставшимся сейчас главным врагом после свержения нацизма.
О том, как мы, новые, воспринимали идеи НТС и его борьбу - в другом очерке.
Добавление: Из Вустрау люди выходили на политическую работу - на восток, в осталгери и лагери в/пл., в Дабендорф, в Утрату (лагерь русских инвалидов и раненых под Лицманнштадтом-Лодзью), расходились по всей Германии, затем в РОА, КОНР и т.д. В этом отношении была велика формирующая и организационная работа НТС через Вустрау и все его каналы. Здесь же был первоначальный центр встречи с советскими людьми и идеологической работы
А.С[ветов]. [1947? год]