шахматы и дипи
В книге С.Воронкова "Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат" (2013) обнаружилось небольшое дополнение к истории С.Ю.Волка и столь же небольшое, но весьма важное, дополнение к другой, более давней, истории.
С.Воронков пишет:
До сих пор помню свою радость при виде статьи "Шахматы среди ди-пи в Германии" в английском журнале "Chess" (февраль 1949)... ди-пи был в течение четырех лет и один из героев статьи Федор Богатурчук (правда, в отличие от большинства дипийцев он жил не в лагере, а на частной квартире в Байройте).
Но статья интересна не только этим. В ней представлены шахматисты-беженцы, главным образом из Латвии и Литвы, с которыми Богатырчук играл в турнирах ди-пи. Среди них и автор статьи Зигмунд Волк, укрывшийся под псевдонимом Вотковский (Ю.Семенко называет его "бывшим советским шахматным мастером"):
«Среди 750000 "перемещенных лиц" в Западной зоне Германии много шахматистов. Почти в каждом лагере для ди-пи имеется своя "шахматная секция", играются турниры, а сеансы одновременной игры проводят не только свои, но и немецкие мастера.
Среди всех "национальных шахматных федераций" сильнейшей и самой организованной является латвийская...
У украинцев тоже хорошая шахматная федерация, но они обращают больше внимания на командные соревнования, чем на личные. Их лучший игрок - проф. Федор П. Богатырчук хорошо известен в шахматном мире...
Уроженец Польши Вотковский привлек внимание своей матчевой победой в 1947 году над хорошо известным немецким мастером д-ром Редлем (3,5:2,5). До этого он разделил с нынешним немецким чемпионом Унцикером третий приз Регенсбурге... Вотковский известен в Германии также подвигами в игре не глядя на доску. Начиная с 1946 года, он провел в американской зоне 67 сеансов вслепую с результатом +408-90=73...»
Таким образом, С.Ю.Волк участвовал после войны в шахматных турнирах под псевдонимом Вотковский и выдавал себя (что было обычной уловкой для дипи) за уроженца Польши.
Дальше С.Воронков цитирует воспоминания Ф.Богатырчука, который рассказывает о первом турнире среди дипи в лагере Меербек весной 1946 года:
«В Меербековском лагере были представители различных европейских национальностей и поэтому турнир был вроде как международный».
Но больше всего там было прибалтов, - продолжает С.Воронков, - поэтому если бы не участие Богатырчука и некого Садовского (также выступавшего под псевдонимом - Салтовскис), турниру вполне подошло бы название "чемпионат Прибалтики"!
Тут мне впору повторить зачин автора книги: "До сих пор помню свою радость при виде...", потому что при виде фамилии Садовский я сразу вспомнил про Евгения Садовского, переводчика Гельдерлина.
И действительно, практически наверняка это он:
One of the biggest international chess tournaments in the life of displaced persons was the Meerbeck chess tournament, which was held from March 7 to March 19 in the Meerbeck DP camp. The tournament was organised by the Lithuanian chess player J. Repecka and it attracted 14 players from the British and American zones. The winner was former champion of the Ukraine J. Bogenko (F. Bogatircuks, Latvian spelling; despite the fact that he played under an assumed name, both of his names appear in the bulletin in the headings to his games - editor), a well known personality in chess circles... Fifth was E. Saltovskis (Sadovsky - editor) who played very aggressively, scorning draws and having his share of luck.
Таким образом, наконец-то нашлась ниточка, связывающая его военную и послевоенную биографию.
Пользуясь случаем, выкладываю прошлогоднюю статью о нем из "Русской жизни", пока ее совсем не пожрала энтропия:
Три жизни переводчика Садовского.
Евгений
Иоганнес Р. Бехер, поэт-экспрессионист, коминтерновец и автор государственного гимна ГДР, после войны в нескольких статьях вспоминал историю про молодого советского переводчика, поставившего себе «задачей жизни» перевести на русский язык произведения Фридриха Гельдерлина. Когда этого переводчика в 1941-м призвали в армию, он взял с собой томик Гельдерлина, чтобы работать над текстами в «коротких перерывах между боями». Увы, переводчик попал в плен и - концовку Бехер варьировал - то ли умер от последствий тяжелого ранения, то ли был расстрелян за то, что отказался стать осведомителем. «Этот русский, - Бехер не жалел пафоса, - погиб за свою родину, но одновременно и за Германию Гельдерлина!»
Переводчика, о котором столь торжественно писал гэдээровский министр и лауреат, звали Евгений Садовский. Он родился в 1911 году в Мариуполе, закончил в Москве иняз (тогда Институт новых языков). Первой его большой работой стал перевод романа Г. Манна «Юность короля Генриха IV», изданный в 1939-м. Талант Садовского казался многогранным: одновременно с переводческой деятельностью он учился на физмате МГУ (к началу войны закончил четыре курса) и был сильным шахматистом. «Когда разразилась война, он в первый же день ушел на фронт. В армии, говорят, он остался таким же, каким был всегда: человеком благородной души и большого мужества. В последний раз его видели на Смоленщине, когда ночью, полуодетый, он во время внезапной атаки фашистов выбегал из горящего дома», - рассказывал позже товарищ-мемуарист, добавляя, конечно, неизменную деталь о томике Гельдерлина в полевой сумке.
Кстати, судя по мемуарам, литераторы, будь то ополченцы из «писательской роты» или призывники из ИФЛИ, книги с собой на фронт везли массово. И не только стихотворные тетрадки, но и нечто поувесистее, вплоть до четырех томов «Тихого Дона». Но здесь не до ерничанья, ведь многие, едва ли успев начитаться на редких привалах, так и остались навсегда под Смоленском, Ельней или Вязьмой.
В 1956-м жена Садовского написала запрос о судьбе мужа в редакцию «Красной Звезды». Ее вызвали в министерство обороны, в отдел по учету потерь, и вручили официальную справку: «Ваш муж техник-интендант 1-го ранга Садовский Евгений Иванович 27 января 1942 г. пропал без вести в бою с немецко-фашистскими захватчиками», на документе сохранилась расписка «Ответ получила на руки». В том же году в Свердловске переиздали «Юность короля Генриха IV», на что в 1958-м «Новый мир» внезапно отреагировал разгромной рецензией. Процитированные новомирским зоилом пассажи и впрямь режут ухо: в диалогах Генриха и его свиты проскальзывает не то монаршье косноязычие, не то отчаянный вызов школе буквалистского перевода. Лишь в 1969-м друзьям Садовского, наконец, удалось пробить издание «Гипериона». Главный роман Гельдерлина Садовский перевел еще до войны; тридцать лет рукопись пролежала в ящике стола. Через год имя и подвиг Садовского были канонизированы: о его трагической судьбе написала «Литературка» (статья называлась «Со стихами в рюкзаке»); его память почтили на Смоленщине, где он погиб; наконец, ему была посвящена небольшая глава в сборнике «Строка, оборванная пулей». В Москве в ЦДЛ есть мемориальная доска «Московские писатели, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны». Последнее имя во второй колонке: Е.И. Садовский.
Ойген
Рота пропаганды 693, расквартированная в 1942-1943 годах в Орле и ответственная за издание газеты «Речь», не могла пожаловаться на отсутствие ярких личностей. Чего стоил один зондерфюрер Бай - белоэмигрант, затем пронацистский журналист, затем конфидент невозвращенца и авантюриста Беседовского, затем - как и было сказано - зондерфюрер, затем успешный предприниматель и, наконец, на склоне лет вице-президент общества дружбы «ФРГ - СССР». Или Владимир Самарин (Соколов), в 70-х почтенный преподаватель кафедры славистики Йельского университета, а тридцатью годами раньше пламенный публицист, разоблачавший со страниц «Речи» заговор мирового жидовства. Или редактор этой самой «Речи» Михаил Октан (Илинич) - живая иллюстрация того, что и в оккупации действовали социальные лифты: заштатный одесский инженер стал золотым пером коллаборационистской прессы. В «Речи» было семь сотрудников, это магическое число повторяется в различных источниках, см. например, воспоминание случайного военкора: «Когда я был в Орле в 1943-м, я зашел в редакцию... Все семеро сотрудников были пьяны» или мемуар того же Самарина: «В редакции „Речи“, помещавшейся в трех небольших комнатах, работало 6-7 человек: редактор, его заместитель, три сотрудника... машинистка и переводчик». Редакционное фото не сохранилось, но его несложно представить: вот сам редактор Октан - «высокий худой человек в черной танкистской форме с двумя или тремя немецкими медалями», вот ранняя лысина «сына царедворца» и «жертвы репрессий» Самарина, вот остальные сотрудники - Азбукин, Богомолов, Петров, Софронова - и, наконец, в уголке - самый незаметный, безымянный. Хотя он заполняет половину газетных полос, его фамилия в газете не фигурирует, ведь он лишь переводит присылаемые из Берлина фронтовые сводки - в последнее время все больше о сдаче тех или иных городов, стыдливо именуемой выравниванием линии фронта. Переводчика зовут Евгений Садовский. В немецкой характеристике («Политически и культурно весьма подкованный, интеллигентный молодой русский гуманитарий, убежденный поклонник немецкого образа жизни и немецкой культуры») Садовский рассказывает, что по своей воле перебежал 25 января 1942-го на немецкую сторону и - очевидно, минуя лагерь военнопленных - уже 19 февраля был зачислен в штат «Речи». В июле 1943-го очередное «выравнивание линии фронта» задевает Орел - редакция «Речи» эвакуируется сначала под Брянск, затем в Бобруйск. Здесь Садовского перехватывает айнзацштаб рейхсляйтера Розенберга, учреждение в 1943-м (видимо, решив, что лучше поздно, чем никогда) озаботившееся сбором информации об СССР. Десятки оставшихся в оккупации советских ученых строчат на радость айнзацштабу разработки. Диапазон тем широк - от «Советская художественная литература как оружие подготовки коммунистами мировой войны» до «Разведение скота в Дагестане». Но Садовский опять остается в тени. Из очередной характеристики: «Его нужно постоянно подталкивать, чтобы он преодолевал свою леность». Айнзацштаб эвакуируется из Минска в Верхнюю Силезию и - уже на грани самораспада - командирует Садовского в пресс-службу «Вельтдинст»: «Так как он хорошо говорит по-немецки, много знает о большевизме и кроме того на собственной шкуре знаком с еврейским вопросом». О подоплеке последнего оборота можно лишь гадать: то ли Садовский внезапно припомнил жидомасонский заговор против издания Гельдерлина, то ли айнзацштаб хотел потрафить антисемитам из «Вельтдинста». Где-то по дороге из Верхней Силезии во Франкфурт следы Садовского окончательно теряются в багровом зареве наступающего 45-го.
Юджин
В 1952 году в округе Колумбия на американскую землю ступил иммигрант по имени Eugene Sadowski. Головоломные виражи - не редкость в биографиях эмигрантов второй волны, а вот верность имени из советского паспорта удивительна. Разумеется, Садовский не мог знать о своей посмертной карьере в СССР, однако опасаться чекистского колпака после службы в «Речи» и айнзацштабе имел все основания. Впрочем, американский мистер Садовски уже не переводчик и вообще не литератор: в начале шестидесятых он поселился во Флориде и преподавал математику (физмат МГУ пригодился!) в университете Майами. В 1964-м стал членом Американского математического общества. В соавторстве опубликовал несколько статей с суровыми названиями вроде «The kernel of the wreath product of semigroups». В конце шестидесятых переводил с русского на английский материалы для сборников «Soviet Mathematics» (ровно в то же самое время, когда в Москве печатался «Гиперион», а «Литературка» рассказывала про «стихи в рюкзаке»). Параллельно играл в шахматы на первенство Флориды. Умер в 1987-м.
Социальные сети, в которых мы все давно барахтаемся, позволяют достаточно быстро найти «Фейсбук» американской дочери Садовского. С тех пор как я раскопал эту историю, я думаю о том, не написать ли ей. «Дорогая миссис X, а Вы знаете, что...» Нет, это чересчур прямолинейно. Может быть, обходной маневр: «А у Вас случайно не сохранились неопубликованные переводы Гельдерлина?» Похоже на пароль из давешнего шпионского романа. Отзыв, натурально: «Простите, Hoelderwho?» Явка провалена. Профессор Плейшнер изменившимся лицом бежит окну. В этой истории, как и у ее протагониста, нет никакой морали.
С.Воронков пишет:
До сих пор помню свою радость при виде статьи "Шахматы среди ди-пи в Германии" в английском журнале "Chess" (февраль 1949)... ди-пи был в течение четырех лет и один из героев статьи Федор Богатурчук (правда, в отличие от большинства дипийцев он жил не в лагере, а на частной квартире в Байройте).
Но статья интересна не только этим. В ней представлены шахматисты-беженцы, главным образом из Латвии и Литвы, с которыми Богатырчук играл в турнирах ди-пи. Среди них и автор статьи Зигмунд Волк, укрывшийся под псевдонимом Вотковский (Ю.Семенко называет его "бывшим советским шахматным мастером"):
«Среди 750000 "перемещенных лиц" в Западной зоне Германии много шахматистов. Почти в каждом лагере для ди-пи имеется своя "шахматная секция", играются турниры, а сеансы одновременной игры проводят не только свои, но и немецкие мастера.
Среди всех "национальных шахматных федераций" сильнейшей и самой организованной является латвийская...
У украинцев тоже хорошая шахматная федерация, но они обращают больше внимания на командные соревнования, чем на личные. Их лучший игрок - проф. Федор П. Богатырчук хорошо известен в шахматном мире...
Уроженец Польши Вотковский привлек внимание своей матчевой победой в 1947 году над хорошо известным немецким мастером д-ром Редлем (3,5:2,5). До этого он разделил с нынешним немецким чемпионом Унцикером третий приз Регенсбурге... Вотковский известен в Германии также подвигами в игре не глядя на доску. Начиная с 1946 года, он провел в американской зоне 67 сеансов вслепую с результатом +408-90=73...»
Таким образом, С.Ю.Волк участвовал после войны в шахматных турнирах под псевдонимом Вотковский и выдавал себя (что было обычной уловкой для дипи) за уроженца Польши.
Дальше С.Воронков цитирует воспоминания Ф.Богатырчука, который рассказывает о первом турнире среди дипи в лагере Меербек весной 1946 года:
«В Меербековском лагере были представители различных европейских национальностей и поэтому турнир был вроде как международный».
Но больше всего там было прибалтов, - продолжает С.Воронков, - поэтому если бы не участие Богатырчука и некого Садовского (также выступавшего под псевдонимом - Салтовскис), турниру вполне подошло бы название "чемпионат Прибалтики"!
Тут мне впору повторить зачин автора книги: "До сих пор помню свою радость при виде...", потому что при виде фамилии Садовский я сразу вспомнил про Евгения Садовского, переводчика Гельдерлина.
И действительно, практически наверняка это он:
One of the biggest international chess tournaments in the life of displaced persons was the Meerbeck chess tournament, which was held from March 7 to March 19 in the Meerbeck DP camp. The tournament was organised by the Lithuanian chess player J. Repecka and it attracted 14 players from the British and American zones. The winner was former champion of the Ukraine J. Bogenko (F. Bogatircuks, Latvian spelling; despite the fact that he played under an assumed name, both of his names appear in the bulletin in the headings to his games - editor), a well known personality in chess circles... Fifth was E. Saltovskis (Sadovsky - editor) who played very aggressively, scorning draws and having his share of luck.
Таким образом, наконец-то нашлась ниточка, связывающая его военную и послевоенную биографию.
Пользуясь случаем, выкладываю прошлогоднюю статью о нем из "Русской жизни", пока ее совсем не пожрала энтропия:
Три жизни переводчика Садовского.
Евгений
Иоганнес Р. Бехер, поэт-экспрессионист, коминтерновец и автор государственного гимна ГДР, после войны в нескольких статьях вспоминал историю про молодого советского переводчика, поставившего себе «задачей жизни» перевести на русский язык произведения Фридриха Гельдерлина. Когда этого переводчика в 1941-м призвали в армию, он взял с собой томик Гельдерлина, чтобы работать над текстами в «коротких перерывах между боями». Увы, переводчик попал в плен и - концовку Бехер варьировал - то ли умер от последствий тяжелого ранения, то ли был расстрелян за то, что отказался стать осведомителем. «Этот русский, - Бехер не жалел пафоса, - погиб за свою родину, но одновременно и за Германию Гельдерлина!»
Переводчика, о котором столь торжественно писал гэдээровский министр и лауреат, звали Евгений Садовский. Он родился в 1911 году в Мариуполе, закончил в Москве иняз (тогда Институт новых языков). Первой его большой работой стал перевод романа Г. Манна «Юность короля Генриха IV», изданный в 1939-м. Талант Садовского казался многогранным: одновременно с переводческой деятельностью он учился на физмате МГУ (к началу войны закончил четыре курса) и был сильным шахматистом. «Когда разразилась война, он в первый же день ушел на фронт. В армии, говорят, он остался таким же, каким был всегда: человеком благородной души и большого мужества. В последний раз его видели на Смоленщине, когда ночью, полуодетый, он во время внезапной атаки фашистов выбегал из горящего дома», - рассказывал позже товарищ-мемуарист, добавляя, конечно, неизменную деталь о томике Гельдерлина в полевой сумке.
Кстати, судя по мемуарам, литераторы, будь то ополченцы из «писательской роты» или призывники из ИФЛИ, книги с собой на фронт везли массово. И не только стихотворные тетрадки, но и нечто поувесистее, вплоть до четырех томов «Тихого Дона». Но здесь не до ерничанья, ведь многие, едва ли успев начитаться на редких привалах, так и остались навсегда под Смоленском, Ельней или Вязьмой.
В 1956-м жена Садовского написала запрос о судьбе мужа в редакцию «Красной Звезды». Ее вызвали в министерство обороны, в отдел по учету потерь, и вручили официальную справку: «Ваш муж техник-интендант 1-го ранга Садовский Евгений Иванович 27 января 1942 г. пропал без вести в бою с немецко-фашистскими захватчиками», на документе сохранилась расписка «Ответ получила на руки». В том же году в Свердловске переиздали «Юность короля Генриха IV», на что в 1958-м «Новый мир» внезапно отреагировал разгромной рецензией. Процитированные новомирским зоилом пассажи и впрямь режут ухо: в диалогах Генриха и его свиты проскальзывает не то монаршье косноязычие, не то отчаянный вызов школе буквалистского перевода. Лишь в 1969-м друзьям Садовского, наконец, удалось пробить издание «Гипериона». Главный роман Гельдерлина Садовский перевел еще до войны; тридцать лет рукопись пролежала в ящике стола. Через год имя и подвиг Садовского были канонизированы: о его трагической судьбе написала «Литературка» (статья называлась «Со стихами в рюкзаке»); его память почтили на Смоленщине, где он погиб; наконец, ему была посвящена небольшая глава в сборнике «Строка, оборванная пулей». В Москве в ЦДЛ есть мемориальная доска «Московские писатели, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны». Последнее имя во второй колонке: Е.И. Садовский.
Ойген
Рота пропаганды 693, расквартированная в 1942-1943 годах в Орле и ответственная за издание газеты «Речь», не могла пожаловаться на отсутствие ярких личностей. Чего стоил один зондерфюрер Бай - белоэмигрант, затем пронацистский журналист, затем конфидент невозвращенца и авантюриста Беседовского, затем - как и было сказано - зондерфюрер, затем успешный предприниматель и, наконец, на склоне лет вице-президент общества дружбы «ФРГ - СССР». Или Владимир Самарин (Соколов), в 70-х почтенный преподаватель кафедры славистики Йельского университета, а тридцатью годами раньше пламенный публицист, разоблачавший со страниц «Речи» заговор мирового жидовства. Или редактор этой самой «Речи» Михаил Октан (Илинич) - живая иллюстрация того, что и в оккупации действовали социальные лифты: заштатный одесский инженер стал золотым пером коллаборационистской прессы. В «Речи» было семь сотрудников, это магическое число повторяется в различных источниках, см. например, воспоминание случайного военкора: «Когда я был в Орле в 1943-м, я зашел в редакцию... Все семеро сотрудников были пьяны» или мемуар того же Самарина: «В редакции „Речи“, помещавшейся в трех небольших комнатах, работало 6-7 человек: редактор, его заместитель, три сотрудника... машинистка и переводчик». Редакционное фото не сохранилось, но его несложно представить: вот сам редактор Октан - «высокий худой человек в черной танкистской форме с двумя или тремя немецкими медалями», вот ранняя лысина «сына царедворца» и «жертвы репрессий» Самарина, вот остальные сотрудники - Азбукин, Богомолов, Петров, Софронова - и, наконец, в уголке - самый незаметный, безымянный. Хотя он заполняет половину газетных полос, его фамилия в газете не фигурирует, ведь он лишь переводит присылаемые из Берлина фронтовые сводки - в последнее время все больше о сдаче тех или иных городов, стыдливо именуемой выравниванием линии фронта. Переводчика зовут Евгений Садовский. В немецкой характеристике («Политически и культурно весьма подкованный, интеллигентный молодой русский гуманитарий, убежденный поклонник немецкого образа жизни и немецкой культуры») Садовский рассказывает, что по своей воле перебежал 25 января 1942-го на немецкую сторону и - очевидно, минуя лагерь военнопленных - уже 19 февраля был зачислен в штат «Речи». В июле 1943-го очередное «выравнивание линии фронта» задевает Орел - редакция «Речи» эвакуируется сначала под Брянск, затем в Бобруйск. Здесь Садовского перехватывает айнзацштаб рейхсляйтера Розенберга, учреждение в 1943-м (видимо, решив, что лучше поздно, чем никогда) озаботившееся сбором информации об СССР. Десятки оставшихся в оккупации советских ученых строчат на радость айнзацштабу разработки. Диапазон тем широк - от «Советская художественная литература как оружие подготовки коммунистами мировой войны» до «Разведение скота в Дагестане». Но Садовский опять остается в тени. Из очередной характеристики: «Его нужно постоянно подталкивать, чтобы он преодолевал свою леность». Айнзацштаб эвакуируется из Минска в Верхнюю Силезию и - уже на грани самораспада - командирует Садовского в пресс-службу «Вельтдинст»: «Так как он хорошо говорит по-немецки, много знает о большевизме и кроме того на собственной шкуре знаком с еврейским вопросом». О подоплеке последнего оборота можно лишь гадать: то ли Садовский внезапно припомнил жидомасонский заговор против издания Гельдерлина, то ли айнзацштаб хотел потрафить антисемитам из «Вельтдинста». Где-то по дороге из Верхней Силезии во Франкфурт следы Садовского окончательно теряются в багровом зареве наступающего 45-го.
Юджин
В 1952 году в округе Колумбия на американскую землю ступил иммигрант по имени Eugene Sadowski. Головоломные виражи - не редкость в биографиях эмигрантов второй волны, а вот верность имени из советского паспорта удивительна. Разумеется, Садовский не мог знать о своей посмертной карьере в СССР, однако опасаться чекистского колпака после службы в «Речи» и айнзацштабе имел все основания. Впрочем, американский мистер Садовски уже не переводчик и вообще не литератор: в начале шестидесятых он поселился во Флориде и преподавал математику (физмат МГУ пригодился!) в университете Майами. В 1964-м стал членом Американского математического общества. В соавторстве опубликовал несколько статей с суровыми названиями вроде «The kernel of the wreath product of semigroups». В конце шестидесятых переводил с русского на английский материалы для сборников «Soviet Mathematics» (ровно в то же самое время, когда в Москве печатался «Гиперион», а «Литературка» рассказывала про «стихи в рюкзаке»). Параллельно играл в шахматы на первенство Флориды. Умер в 1987-м.
Социальные сети, в которых мы все давно барахтаемся, позволяют достаточно быстро найти «Фейсбук» американской дочери Садовского. С тех пор как я раскопал эту историю, я думаю о том, не написать ли ей. «Дорогая миссис X, а Вы знаете, что...» Нет, это чересчур прямолинейно. Может быть, обходной маневр: «А у Вас случайно не сохранились неопубликованные переводы Гельдерлина?» Похоже на пароль из давешнего шпионского романа. Отзыв, натурально: «Простите, Hoelderwho?» Явка провалена. Профессор Плейшнер изменившимся лицом бежит окну. В этой истории, как и у ее протагониста, нет никакой морали.