гиммлер о славянах и заселении восточных территорий (3)
Из речи на совещании военачальников в Бад Шахене, 14.10.43
[...]
На востоке мы имеем дело с большим числом чужих народов, с которыми у нас нет расового родства - то есть со всеми славянскими народностями.
[...]
Я хочу перейти к комплексу вопросов, который, как мне кажется, уже обсуждался в докладе рейхсштатгальтера Грейзера. Я тоже уже коснулся вопроса нахождения чужого народа на немецкой земле, когда сказал, что в Германии находятся 6-7 миллионов иностранцев. Эти вопросы затрагивают всю оккупированную территорию. Ведь в новые немецкие гау - Верхнюю Силезию, Вартегау, Западную Пруссию, Восточную Пруссию, и в другие районы - в Верхнюю Крайну, в Нижнюю Штирию, в Эльзас, Лотарингию и Люксембург мы направили миллионы людей. Вопрос в сущности - в отношении к этим людям. Часто меня укоризненным тоном спрашивают, почему это люди из фолькслиста третьей категории, награжденные Железным Крестом, не получают немедленно вместе с членами своей семьи немецкое гражданство.
Я могу сразу дать ответ, то есть сообщить свое решение, которое я принял: я на это не пойду. Я не собираюсь совершать ошибки, множество которых мы уже совершили в 1914-18 годах. Позволю себе напомнить тем из вас, господа, кто сражался в 1918-19 с поляками и кто противостоял в 1921 польскому восстанию в Верхней Силезии, что самыми опасными в соединениях "Вестмаркен" и во всем повстанческом движении в Польше были наши старые прусские унтерофицеры с Железными Крестами. Это были опаснейшие противники. Представители чужого народа, но вышколенные нами, обученные нами обращаться с оружием и привыкшие воевать.
Вы не сможете опровергнуть эти примеры. Также вы не сможете опровергнуть, что представители этих слоев уже на протяжении столетий болтаются между Германией и Польшей. Таков был ход истории в последние 300 лет, злосчастной слабой истории нашего рейха. Мы не должны забывать, что прошло лишь 72 года с тех пор, как у нас снова появился рейх. До этого у нас его долгое время не было. Со времен Тридцатилетней войны Германия была игрушкой в руках всевозможных держав и сил. С большим трудом Пруссия, насчитывавшая тогда два с половиной миллиона жителей, прежде всего при Фридрихе II, образовала новую признанную в Европе немецкую державу. Но мы были народом, который не мог удержать свои приграничные провинции. И народ этих провинций швыряло то туда, то сюда. К примеру, их постепенно заставили стать поляками. Их лишили народных школ. Они больше не учили немецкий, они учили польский. Они читали - если я думаю о последних 25 годах - только польские газеты. Они узнавали лишь те вещи, которые им сообщали поляки. За последние 10 лет, слушая радио, они узнавали лишь то, что хотели им сказать поляки. Возможность попасть в немецкий мир у них отсутствовала, так как им не хватало ключа ко всему - они не умели ни говорить, ни читать по-немецки. И вот через 20 или 25 лет - как это происходит на востоке - эти несчастные снова попали к нам. Среди этих сотен тысяч людей есть расово ценные и расово бесполезные.
Здесь я хотел бы коснуться вот какого вопроса: а что за человек вообще славянин, славянин, которого мы видим в поляке, в русском, в великороссе, в украинце, в словенце, в стойком сербе и в послушном, но гораздом до интриг чехе? Что же это за люди? Ответ на этот вопрос зависит от опыта, который каждый лично приобрел с тем или иным экземпляром. Приедет какой-нибудь бравый немец, никогда не занимавшийся этими вопросами, на Украину, скажем, в окрестности Запорожья и говорит: "Такие же люди как мы - белокурые, голубоглазые, замечательно!" И другой в полном восторге: "Сплошь древние готы!". А еще один приезжает, например, в район Лыса Гура, в эту гористую польскую местность, и говорит: "Да ведь они выглядят как гунны". Лыса Гура - это горы, поросшие лесом, а такие местности всегда были районами, в которых находили пристанище остатки народов.
Итак вы найдете весь диапазон от монголов до германцев. Иногда расовые особенности четко разделены географически, тогда можно сказать: население здесь расово годное. А в других местах оно крайне расово негодное и чужое. Но в большинстве случаев - и потому вопрос так труден - вы обнаруживаете в местности вроде Верхней Силезии или Вартегау население, в котором заметны все следы смешения. Вы можете встретить человека коренастого, плотного, типично восточного, можно даже сказать монгольского телосложения, но с голубыми глазами. Или внезапно найдете другого, высокого, но с типично монгольским лицом. У него широкие скулы и косо расположенные глаза.
Будьте уверены - насколько перемешаны тела и их внешние признаки, настолько же перемешаны душа и сознание.Это злосчастные продукты смешения двух рас. Что объясняется следующим фактором: здесь присутствует широкий фундамент - нижние прослойки из масс, когда-то устремившихся сюда с востока во время переселения народов. Над этими массами монголов и восточных балтов - так, что доказано исторически, возникли славянские государства - образовалась правящая немецко-германская прослойка, можно называть ее викингами, варягами или - как называли прежнюю германскую правящую прослойку в Польше - шляхтичами. Начинается смешение, которое продолжается столетиями. И так порой появляются эти опасные типы, которые становятся нашими противниками. Возникает национализм, польский национализм или русский национализм. Горе нам, если во главе такого народа или такой части света встает человек нашей крови. Тогда положение становится опасным: ведь в одном человеке соединяются азиатско-монгольская жестокость и германские ум, изобретательность и руководящие способности.
Я могу здесь вспомнить пример, который вы вероятно видели своими глазами. Во время войны с Польшей, в кампании, продолжавшейся 18 дней и проходившей для Польши весьма плачевно, на польской стороне можно было отметить имена двух военачальников, продержавшихся несколько дольше других. Это были генерал Руммель в Варшаве и адмирал Унру на Хельской косе. Унру, которого мы все знаем, был прежде во флоте кайзера. У него была польская мать и немецкий отец. Польская кровь и любовь к этой польской крови и польской национальности победили в нем. Другой пример показал генерал Томе в Модлине. Томе, конечно же, не поляк, а - что многократно попадается и среди нашей лучшей крови - французский эмигрант, гугенот, тот кто в прежней Франции решился протестовать и поэтому эмигрировал.
Итак в момент, когда наша кровь на той стороне попадает в жилы правителя - становится опасно. Поэтому вопрос о принадлежности к народу - я недаром показал вам эти примеры - нельзя запросто решить, сказав: "У отца Железный Крест, значит он - гражданин Германии, нас стало на одного больше". Нет, мы должны вести здесь отбор, с одной стороны по внешним телесным признакам, а с другой стороны - явно устанавливая происхождение. Это вещи, о которых гауляйтер Грейзер позавчера вам уже докладывал. Я вовсе не склонен к тому, чтобы давать всей семье немецкое гражданство лишь потому, что один член семьи дал пример мужской храбрости и получил Железный Крест. Я не знаю и вы не знаете, что за жена у этого человека. Но мы все знаем, что польская жена или чешская жена всегда была сильной стороной в браке. Из-за женщин семьи очехивались и ополячивались. Зачастую немец женился на женщине из чужого народа, и эта женщина как мать детей определяла вместе с детьми, в которых тоже пробивалась польско-славянская или чехо-славянская кровь, направление развития семьи. Она воздействовала и на своего мужа так, что такие мужчины. прожив в браке 10 или 15 лет, во многих случаях уже не разговаривали по-немецки и в любом случае дома разговаривали лишь по-польски, по-чешски или по-русски. И если я возьму наилучший вариант, что этот "Качмарек" с Железным Крестом - бравый немец, то командир роты на фронте и знать не знает какой народности госпожа "Качмарек". Он также не знает, как поведет себя тот, вернувшись домой в Верхнюю Силезию, если жена ему скажет: "О том, что мы станем немцами, и речи нет, дети говорят только по-польски".
Итак, вопрос о принадлежности к народу невозможно решать на основе наград за доблесть. Поэтому мы все хорошо обдумали и установили срок в десять лет. Данная персона становится в испытательном порядке гражданином. По истечении десяти лет, за которые он сам должен себя испытать, проверяется, как далеко продвинулись он и его семья. Я не дам гражданство семье, квартира которой выглядит так, что каждый, в нее зашедший, говорит: "Типичный польский свинарник".
Такие вещи - тоже предмет воспитания, господа. Кроме того я стою на следующей точке зрения: государство не должны быть чересчур щедрым, жалуя то и другое, кому ни попадя. Гражданство рейха - и вам это известно - через несколько лет станет одной из самых желанных вещей в Европе. Горе нам, если мы будем легкомысленно раздавать и предлагать как безделушку мощь и прелесть этого рейха, созданного нашими отцами, защищаемого нами и преумноженного под руководством нашего фюрера, державы,которая в будущем возвеличится и станет германским рейхом. Нет, за человеком, который в последние 20 лет не заботился о Германии, а жил сегодняшним днем, который был поляком, пока жил в Польше, мы не побежим со словами: "Не хочешь ли ты принять немецкое гражданство, ну будь так добр, ну возьми же его, ну пожалуйста". Мы этого не сделаем даже тогда, когда командир роты скажет, что солдат недоволен, мол, он уже целый год солдат, а гражданство все еще не получил. На это я могу ответить лишь: командир роты не годен, он должен правильно воспитывать своих солдат, а не подменять воспитательную работу в роте подарками великогерманского рейха. Так не пойдет.
В заключение я хочу сказать по этому вопросу еще вот что. Я договорился с людьми из ОКВ, что случаи, в которых некто получил Железный Крест первого класса должны направляться ко мне - как рейхскомиссар по укреплению германской народности я отвечаю за это - на проверку. Если семья действительно или хотя бы более-менее в порядке - я буду тут великодушен - в этих случаях 500 или 1000 награжденных Железным Крестом первого класса станут полноценными гражданами. Но и в этом случае - и я искренне прошу вас об этом - нельзя выдавать людям свидетельства со словами: "Ох, уж эта наша бюрократия! Наконец-то вы гражданин. Вы давно это заслужили". Это было бы - уж не обижайтесь - типично немецким поступком. Англичанин никогда бы так не поступил. В таком случае следует говорить: "Ты храбро и отважно вел себя в бою и потому удостаиваешься привилегии: ты и твоя семья уже сейчас получают гражданство рейха". Сама церемония происходит по месту жительства - бургомистр или местный партийный начальник производит торжественное вручение, что служит для остальных стимулом тоже поднапрячься. Если же солдат на передовой то - если имеется возможность - командир роты торжественно перед строем вручает свидетельство со словами: "Итак, с сегодняшнего дня ты - гражданин рейха. Эй, вы остальные, если вы будете стараться, то и для вас существует возможность уже через несколько лет получить гражданство, но только благодаря вашим и ваших семей успехам". Об этих 500 случаев становятся известно. Если вы даете гражданство одному солдату в батальоне, то вскоре все люди из фолькслиста третьей категории в этом батальоне и в полку знают: Качмарек уже получил гражданство. В деревне тоже самое. Но этой цели не достигнуть, если обесценить всю процедуру, если спешки ради, из-за того, что нас как раз сейчас прижало, навсегда включать в немецкий рейх и немецкий народ людей, о которых вероятно через несколько лет мы выясним, что они нам не нужны. Со всеми вопросами крови надо быть очень осторожными.
По этой причине - упоминаю, между прочим - я или мы, то есть полиция, очень строги в части наказаний представителей чужих народов, вступивших с связь с немецкими девушками и женщинами. В каждом случае заводится дело, оно расследуется и, женщина вызывается в местный суд. Если женщина частично виновна, то есть дала обвиняемому повод, то иностранец - речь идет здесь о поляках и русских - пожизненно отправляется в концлагерь. В худших случаях его вешают прямо на месте. Это может показаться излишне суровым. Но по моему мнению мы обязаны ради нашего народа проявлять такую суровость. Если бы в кровь нашего народа попало чересчур много таких чужих капелек крови, это означало бы для нас разжижение величайшей ценности, которой мы обладаем - а именно нашей крови.
Я попрошу вас принять в расчет вот что. Общеизвестно, что по окончании Тридцатилетней войны численность нашего народа составляла от 3 до 4 миллионов человек. То, что этот бедный народ, эти 3-4 миллиона, окруженные с запада, юга, востока и севера могущественными соседями, не исчезли вообще - одно из необъяснимых исторических чудес. Мы не только не исчезли, но и смогли снова расти, развиваться, мы стали одним народом и одной страной, хотя по численности мы уступали прочей Европе, прежде всего Восточной Европе. Это можно объяснить лишь ценностью нашей крови и нашей расы. Горе, если мы затронем эту ценность. Горе, если мы позволим влиться в этот организм большому количеству - а с течением времени многие мелкие капли образуют его - чужой крови. Таким образом мы парализуем умения, которые позволяли и позволяют нам управлять, изобретать, создавать, творить новое и - а это одна из главных черт арийцев, германцев - структурированно мыслить, упорядочивать, организовывать. С чересчур большим количеством монгольско-восточной крови структурированное мышление, изобретательство, творчество невозможно.
Вероятно, вы приведете мне в качестве контрпримера русских. Я хочу возразить следующее: я знаю, что у русских есть очень способные инженеры, очень способные специалисты. Это и есть объяснение. Они специалисты. Один специализируется на том, другой - на этом. Они старательно ведут исследования, но еще старательнее крадут по всему миру идеи. В России, если вы присмотритесь - я видел такие фабрики в Кривом Роге - весьма интересно. Здесь шведский станок, там немецкий станок, тут американский станок, и все они должны, как вы знаете, поставляться вместе с чертежами. И по этим чертежам строятся собственные станки. Лично я считаю, что славянские народы не смогут развивать свою культуру на протяжении длительного времени. Там будут все время возникать отдельные крупные военачальники или государственные деятели, о которых мы знаем из истории, звали ли их Чингисхан, Ленин или Сталин. Но это отдельные случаи, в которых благодаря счастливому смешению - то есть для нас, европейцев, конечно, несчастливому - отдельных элементов возникает дар предводителя. Но в тот момент, когда этого предводителя больше нет, славянин снова становится тем, кем он был всегда: вечно плетущим заговоры и не способным управлять собой народом.
Позволю себе совершенно открыто назвать здесь имя генерала Власова. На этого генерала Власова возлагались большие надежды. Но надежды были не столь обоснованы, как считали некоторые. Я думаю, мы исходили из неверной оценки славян. Каждый славянин, каждый русский генерал, если развязать ему язык, поощряя его тщеславие, начнет разбалтывать такое, что нам, немцам, и не снилось. Я особо подчеркиваю: речь не идет здесь о допросах с пристрастием, о пытках или еще о чем-то из арсенала ГПУ или НКВД, нет, я говорю о том, что из русских пленных, если с ними мило общаться, задавать им вопросы и настаивать, что у них есть чему поучиться, информация льется подобно водопаду. У вас, господа, не меньше опыта в этом, чем у меня, и вы можете это подтвердить. Генерал Власов - что меня несказанно удивило - сам начал вести в Германии пропаганду, и выступал перед нами, немцами, с докладами, должен сказать, порой очень гротескного свойства. И в этом я вижу наибольший урон. Вовне мы можем вести какую угодно пропаганду любыми средствами. Любые средства, приближающие победу, оправданы. Любые средства, заставляющие эти дикие народы служить нам и ведущие к тому, что вместо немца погибает русский, оправданы. Мы сможем оправдаться и перед людьми и перед Богом. Но здесь без нашего ведома произошло вот что: генерал Власов с типичной для русских, для славян заносчивостью начал рассказывать. И дорассказывался, мол, Германия никогда не могла победить Россию, Россия может быть побеждена только русскими.
Смотрите, господа, это утверждение таит смертельную опасность для народа и армии. Армия - во всех подразделениях вплоть до роты - должна сохранять убежденность в том, что мы превосходим нашего противника, пусть он сейчас больше стреляет, пусть у него сейчас больше танков, мы все равно сильнее его. Это замечательное превосходство древней и вечно юной немецкой пехоты мы не вправе терять. Это величайшая ценность нашей армии, ведь с древности, со средних веков, нас отличает то, что мы лучшие пехотинцы. И в рукопашном бою мы лучшие, и у нас крепче нервы. Если мы начнем цепляться к этим ценностям или из-за неправильной политики выльем на них разъедающую кислоту, то мы, господа, разрушим тот фундамент, на котором стоит наша армия. Утренняя, дневная и вечерняя молитва немецкой армии должна гласить: "Мы превосходим любого врага, мы немецкая пехота, сильнее любого врага в мире". И если потом является русский, такой вот перебежчик, позавчера еще поди подручный мясника, а вчера генерал милостью Сталина - и со своей славянской заносчивостью выступает с докладами и вставляет в них, что Россия может быть побеждена только русскими, тогда я уж могу кое-что сказать: одним этим предложением он показывает, какая он свинья. Если бы он действительно был таким великим патриотом, какого изображает, то это предложение застряло бы у него в глотке, любит он Сталина или нет. И такому человеку мы хотим доверить сотни тысячи сказать: "Пожалуйста, господин Власов, повоюйте с русскими".
Полагаю, что тому, кто хочет владычествовать над славянами, нечему учиться у славянских командиров. Сам Сталин лучше всех знает свой собственный народ. И он его обучает. И мы можем у него многому научиться в этом отношении. Человека постоянно психически обрабатывают: будь то в окопе, на отдыхе, у партизан или на фронте. Все, что Ивану рассказывается - ужасная чушь, редкая белиберда, но ему постоянно что-то рассказывают в соответствии со строгой и грубой линией пропаганды. Ему постоянно говорится: "Надо продержаться, зато потом у тебя будет прекрасная страна. Немцы гораздо хуже, чем Сталин. Поэтому оставайся и воюй за Сталина".
Это лишь пара отдельных примеров. Но в дополнение к обучению все эти господа: Сталин, Ленин, Петр Великий и как их там еще звали, все те, кто имел дело с этим народом, ввели еще кое-что иное. Они сказали себе: если три или четыре славянина соберутся вместе, это создает угрозу власти, это означает, что они плетут интриги против своего хозяина. Пусть этот хозяин будет немцем, русским или монголом, неважно, они все равно плетут интриги. С поляками то же самое. Никогда не были способны создать честное и порядочное собственное государство, но всегда способны к интригам против любого государства и любой власти. Это им всегда удавалось. Строить заговоры, кидать бомбы, сговариваться, создавать новые группы и организации - это они умеют, а вот сделать что-то полезное своими руками - уже нет.
Сталин знает своих русских. Если там соберутся отец, мать и трое детей, то при всей любви друг к другу, никто из пятерых не знает, кто кого выдает НКВД. В русской роте тоже никто не знает, кто тут осведомитель НКВД, а кто нет. Мы теперь тоже с этим знакомы. За последние полгода мы обнаружили, что во многих деревнях все еще сидит по 15-20 агентов НКВД при том, что мы за два года оттуда уже 10 или 15 агентов НКВД повылавливали. И это - представьте себе - в деревне с населением в 500-600 человек.
Понимаете, поодиночке славян можно прекрасно использовать. В качестве слуги - если хозяин в порядке - русский превосходен, в обозе в одиночку хорош. И даже как водителя танка его можно прекрасно задействовать. Но если вы сделаете водителями танков 30 русских, то позаботьтесь, чтобы они не жили вместе, иначе начнутся интриги. Если они живут по одному - все замечательно. Но в момент когда они собираются вместе, славянская тяга вечно раздробленной беспокойной крови пробуждает интриги и вероломство. Я недавно говорил: славян - мы можем быть уверены - мы никогда не изучим, никогда в них до конца не вникнем. Славянин способен на все: на братский поцелуй, которым он награждает своего "брата", на истовую молитву казанской богоматери, на бурлацкое пение, на все эти трогательные вещи. Он также способен подорвать себя вместе со своим танком или - как сделал комиссар в Севастополе - взорвать весь форт вместе с женщинами и детьми. Он способен промышлять людоедством, забить своего соседа, вырезать у него печень и носить в своей походной сумке. В нем заключены все эти возможности. И то, какую из них он сейчас выберет - вопрос исключительно случая. Вследствие этого, полагаю, мы должны подходить к вопросу обращения с чужим, прежде всего славянским, народом не с немецкой точки зрения и не приписывать этим людям пристойные немецкие мысли, логические выводы, на которые они не способны, а принимать их такими, какие они есть в действительности.
Совершенно ясно, что в этом месиве народов всегда найдутся расово годные персоны. И здесь, полагаю, наша задача - взять себе их детей, вырвать их из окружения, пусть мы должны отбирать этих детей тайно или силой. Возможно, это царапнет наше европейское сознание: нельзя же быть столь жестоким и отбирать детей у матерей. На это я вправе ответить, как вы можете быть столь жестоки, что оставите на той стороне гениального будущего врага, который потом убьет вашего сына или вашего внука. Или мы берем себе хорошую кровь, которую можем использовать и встраиваем ее в наши ряды или, господа - хотите, зовите это жестокостью, природа ведь тоже жестока - мы уничтожаем эту кровь. Но оставить эту кровь на той стороне было бы безответственным шагом перед лицом наших детей и наших потомков, ведь тогда наш противник получит способных вождей и способных комиссаров. Было бы трусостью для нашего поколения переложить решение проблемы на плечи потомков.
Позволю привести еще один пример, который произвел на меня ужасное и чудовищное впечатление. Его рассказал мне эстонский солдат, который пережил это на своей шкуре перед тем, как перебежать к нам. Русский батальон идет в атаку. Атака отбита. Офицеров батальона вызывают к русскому комиссару. Комиссар сидит в своей каморке и пишет. Офицеры стоят вокруг по стойке смирно. Через четверть часа один из офицеров устает и шевелится. Комиссар реагирует: "Неужели вы уже устали?" Снова тишина. Комиссар продолжает писать. Потом он задает вопрос: "Что вы имеете сказать и доложить об атаке?" Один командир роты отвечает: "Атака на этом участке - невыполнимая задача". Комиссар вынимает пистолет и пристреливает командира роты, после чего ставит вопрос остальным офицерам: "Хочет ли еще кто-то доложить об атаке? Так я и думал, спасибо!". Через час батальон снова идет в атаку.
Почему этот пример произвел на меня такое ужасное впечатление? Я скажу вам. Он демонстрирует, с каким жестоким, беспощадным и неумолимым противником мы имеем дело. Это урок, который мы должны извлечь. Вся эта восточноевропейско-среднеазиатская орда управляется политическими офицерами этого режима, комиссарами. Сегодня комиссар и командир зачастую одно и то же лицо. С отдельных участков фронта мне докладывают, что комиссары и офицеры получают паек американскими консервами при том, что простые солдаты питаются чем попало из близлежащих деревень. Подобные действия я легко могу себе представить у такого славянского народа как русские, которые вообще не имеют жалости к собственным людям. Сталин говорит: эту войну я веду с помощью моих политических офицеров, моих комиссаров. Массы мне безразличны, они будут делать то, что им внушат сверху, что им прикажут сверху и что их заставят делать благодаря террору и нажиму.
Мы можем заключить, что эти комиссары и политруки - политические офицеры - видят свою задачу в том, чтобы постоянно воздействовать на солдат. У меня есть материалы о том, что - как я вам уже и сказал - политзанятия проходят даже у партизан и в окопах на передовой. Человека ни на секунду не оставляют в покое: на него воздействуют, его воспитывают. То, что у комиссаров есть и другая задача, ясно на примере из экономической области:
Если в Германии ставится какая-то сногсшибательная экономическая задача, то от ответственных лиц часто приходит ответ: "Сообщаю, что задание невыполнимо". В России такое сообщение не приходит, так как человек, его отправивший, может расплатиться за это собственной жизнью.
Мы все часто удивлялись, как русский на фронте со своей беспримерной беспощадностью возводит мосты, строит дороги, прокладывает рельсы, восстанавливает разрушенное. Тут необходимо заметить, что все диктуется комиссаром. Люди роли там не играют. Это необходимо всегда повторять. Комиссар приказывает - и вот участок пути уже в порядке и построен. И там не найдется комиссара, который сообщит, что это невозможно. То есть и на этом поприще беспощадный, немилосердный, жестокий противник.
[...]
Никогда не должны мы терять веры, всегда должны наносить ответный удар и тогда однажды эта война закончится. Старому Фрицу потребовалось 10 лет, чтобы сделать из Германии сильную европейскую державу. Для нас окончание этой войны будет означать свободную дорогу на восток, создание германского рейха и привлечение тем или иным путем - детали мы пока назвать не можем - 30 миллионов людей нашей крови, так чтобы еще при нашей жизни мы превратились в народ, насчитывающий 120 миллионов германцев. Это означает, что мы станем единственной и определяющей силой в Европе. Это означает, что мы сможем взяться за мирные дела, и за первые 20 лет мира мы хотим заново отстроить наши города и деревни и передвинуть границу расселения немецкого народа на 500 километров к востоку. И это означает, господа, что на востоке у нас будет военная граница, постоянно в движении, не дающая нам заснуть. От нее мы постепенно сможем прирастать территорией, создавая зону безопасности для наших внуков и правнуков, которая в будущей войне им понадобится, чтобы не быть уничтоженными под бомбами противника.
[...]
Док. 070-L. IMT том XXXVII, стр.506-523, перевод здесь и далее мой.
Из речи перед офицерами пехотной дивизии на учебном полигоне Бич, 26.7.44
[...]
Перед нами три противника - русские, англичане и американцы. В настоящий момент, да и вообще, русские представляются мне наиболее опасным противником. Это единственный противник, которым управляют с беспощадностью и в которого вбиты фанатические политические взгляды, фанатическое мировозрение. Будьте уверены: русский командир роты силен лишь когда им движет фанатическая вера и он фанатически воспитывает солдат в своем духе. Но мы - с нашей верой в Миф рейха, в будущее германского рейха - сильнее его и лучше. Если вы сумеете пробудить эту веру в своих солдатах, вы без сомнения одолеете эти орды. Вы согласитесь со мной, это же нелепость, когда каждый солдат, возвращающийся с фронта, говорит: ну и отвратительный же сброд, эти русские. Пехота вообще ничего не стоит. Танки тоже уже не те, что раньше. Артиллерия у них есть, это да. Но главное - дешевые солдаты. Дешевая смехотворная война. Никакой больше пехоты, которая по-настоящему нападает. Но если прорывается пара танков, они потом во многих случаях ссаживают пару людей, и те организуют прорыв. Они просачиваются, потому что наши фронты слишком тонки. Эту проблему я надеюсь решить - и в этом я вижу одну из моих главных задач - тем, что я направлю на фронт людей, реорганизовав и прочесав все - можете мне поверить - радикально. С особенной любовью и пристрастием я подойду к тыловым соединениям. И Вам я это рекомендую. Моей задачей будет так уплотнить тонкие фронты, чтобы просачивание было невозможно, вот и поглядим тогда на русских. И тогда мы убедимся, что этот, на самом деле уже истекший кровью противник - слаб. Даже если взять его численность в 200 миллионов человек, что вряд ли верно, на самом деле их всего 190 или 180 миллионов, то при призыве 32-33% мужского населения, они могут выставить 32 миллиона солдат. Это призыв всех от 17 до 55 лет, то есть тотальный призыв. Ведь у этих восточных народов 45-48% населения еще в возрасте до 16 лет. Мы хотим вести расчет трезво.
Это все вопросы, которые не имеют никакого отношения к вере. Это вопросы рассудка, вопросы, которые постигаются мозгом, даденым господом не для того чтобы повторять разную чушь будто попугаи, а для того, чтобы им думать. Итак если все подсчитать, даже исходя из худшего для нас числа в 200 миллионов, если призвать из этих 200 миллионов 16%, то это составит 52% всех мужчин до 55 лет включительно.
Здесь следует учесть, что русские по самым трезвым подсчетам и по своим собственным данным до начала этого года потеряли уже 18 миллионов человек, так что в строю у них в лучшем случае остается 14 миллионов, включая войска в тылу, авиацию, флот и немалое количество НКВДшников для своего обожаемого населения. И кроме того я могу считаться с тем, что оба дорогих союзника и сотоварища, англичане в Ираке, а русские на Каспии собирают, глядя друг на друга, армию в 25-30 дивизий. Это весьма милое и приятное развитие событий. Чуда не произойдет, я вообще не верю в чудеса, если исключить то, что спасло фюрера, на войне я в чудеса не верю. Нет, солдаты, то есть мы, должны всего добиваться сами. Такова тяжелая ноша, возложенная на нас Богом. Поэтому я не верю, что из-за того, что на Каспии и в Ираке лицом к лицу стоят две армии, сегодня или завтра произойдет чудо. Но это милое развитие событие, которое может принести нам пользу.
[...]
И теперь я вправе дать вам совет: наверняка наступит час, когда будет трудно, когда вам покажется, что вы не выстоите. Но подумайте тогда о будущем. Подумайте о том, что случится через 20 лет после войны, в которой - и это столь же истинно как то, что я сейчас стою перед вами - мы победим. Подумайте, в чем смысл этой войны? Что произойдет после войны? Смысл войны - в историческом утверждении великогерманского рейха перед всем миром. Это само по себе было бы свершением, это само по себе было бы достаточно важным, чтобы вести шестилетнюю войну за это в то время как Фридрих в гораздо более безвыходной ситуации сражался за утверждение своей двухсполовиноймиллионной державы семь лет. И это положит начало основанию великогерманского рейха, расширению нашего народа путем привлечения 30 миллионов человек нашей крови - датчан, фламандцев, голландцев, норвежцев и возможно, других.
В-третьих, смысл войны - во владычестве над континентом, зовущемся Европой, и в его реорганизации, ведь мы дали ему культуру, жизнь и безопасность ценой крови и жертв наших бесчисленных предков-солдат. И в мирное время мы должны привести в порядок экономику этого континента и - на случай будущих войн и столкновений - его обороноспособность. Причем исходя из солдатского разумения и наших знаний надо сказать, что будущая война в нынешних границах была бы сразу проиграна, что народ, который не обладает постами воздушного предупреждения в 2000 километрах от своей границы, уже в проигрыше.
В-четвертых, смысл войны - в основательном передвижении границы расселения немецкого народа минимум на 500 километров восточнее, если брать за основу границу 1939 года. Эта территория должна быть заселена сынами Германии и семьями Германии и стать питомником германской крови с тем, чтобы мы и дальше оставались крестьянским народом, которым почти уже перестали быть, так как крестьянская часть нашего народа постоянно уменьшалась.
И еще кое-что я хочу вам сказать. Это я говорю вам сегодня, когда русский стоит вблизи от нашей границы. Наша задача - снова овладеть пашнями, которыми мы уже владели в этой войне и которые мы сейчас сдали. И это не станет проблемой. Наша задача - передвижение военной границы до границы сферы наших военных интересов с постоянным въеданием в Восток, который больше не будет для нас угрозой. Ведь мы превосходим его, мы сильнее его.
[...]
NARA, T175 Roll 93, цит. по "Heinrich Himmler. Geheimreden 1933 bis 1945 und andere Ansprachen", 1974, стр.229-231, 236-237.
[...]
На востоке мы имеем дело с большим числом чужих народов, с которыми у нас нет расового родства - то есть со всеми славянскими народностями.
[...]
Я хочу перейти к комплексу вопросов, который, как мне кажется, уже обсуждался в докладе рейхсштатгальтера Грейзера. Я тоже уже коснулся вопроса нахождения чужого народа на немецкой земле, когда сказал, что в Германии находятся 6-7 миллионов иностранцев. Эти вопросы затрагивают всю оккупированную территорию. Ведь в новые немецкие гау - Верхнюю Силезию, Вартегау, Западную Пруссию, Восточную Пруссию, и в другие районы - в Верхнюю Крайну, в Нижнюю Штирию, в Эльзас, Лотарингию и Люксембург мы направили миллионы людей. Вопрос в сущности - в отношении к этим людям. Часто меня укоризненным тоном спрашивают, почему это люди из фолькслиста третьей категории, награжденные Железным Крестом, не получают немедленно вместе с членами своей семьи немецкое гражданство.
Я могу сразу дать ответ, то есть сообщить свое решение, которое я принял: я на это не пойду. Я не собираюсь совершать ошибки, множество которых мы уже совершили в 1914-18 годах. Позволю себе напомнить тем из вас, господа, кто сражался в 1918-19 с поляками и кто противостоял в 1921 польскому восстанию в Верхней Силезии, что самыми опасными в соединениях "Вестмаркен" и во всем повстанческом движении в Польше были наши старые прусские унтерофицеры с Железными Крестами. Это были опаснейшие противники. Представители чужого народа, но вышколенные нами, обученные нами обращаться с оружием и привыкшие воевать.
Вы не сможете опровергнуть эти примеры. Также вы не сможете опровергнуть, что представители этих слоев уже на протяжении столетий болтаются между Германией и Польшей. Таков был ход истории в последние 300 лет, злосчастной слабой истории нашего рейха. Мы не должны забывать, что прошло лишь 72 года с тех пор, как у нас снова появился рейх. До этого у нас его долгое время не было. Со времен Тридцатилетней войны Германия была игрушкой в руках всевозможных держав и сил. С большим трудом Пруссия, насчитывавшая тогда два с половиной миллиона жителей, прежде всего при Фридрихе II, образовала новую признанную в Европе немецкую державу. Но мы были народом, который не мог удержать свои приграничные провинции. И народ этих провинций швыряло то туда, то сюда. К примеру, их постепенно заставили стать поляками. Их лишили народных школ. Они больше не учили немецкий, они учили польский. Они читали - если я думаю о последних 25 годах - только польские газеты. Они узнавали лишь те вещи, которые им сообщали поляки. За последние 10 лет, слушая радио, они узнавали лишь то, что хотели им сказать поляки. Возможность попасть в немецкий мир у них отсутствовала, так как им не хватало ключа ко всему - они не умели ни говорить, ни читать по-немецки. И вот через 20 или 25 лет - как это происходит на востоке - эти несчастные снова попали к нам. Среди этих сотен тысяч людей есть расово ценные и расово бесполезные.
Здесь я хотел бы коснуться вот какого вопроса: а что за человек вообще славянин, славянин, которого мы видим в поляке, в русском, в великороссе, в украинце, в словенце, в стойком сербе и в послушном, но гораздом до интриг чехе? Что же это за люди? Ответ на этот вопрос зависит от опыта, который каждый лично приобрел с тем или иным экземпляром. Приедет какой-нибудь бравый немец, никогда не занимавшийся этими вопросами, на Украину, скажем, в окрестности Запорожья и говорит: "Такие же люди как мы - белокурые, голубоглазые, замечательно!" И другой в полном восторге: "Сплошь древние готы!". А еще один приезжает, например, в район Лыса Гура, в эту гористую польскую местность, и говорит: "Да ведь они выглядят как гунны". Лыса Гура - это горы, поросшие лесом, а такие местности всегда были районами, в которых находили пристанище остатки народов.
Итак вы найдете весь диапазон от монголов до германцев. Иногда расовые особенности четко разделены географически, тогда можно сказать: население здесь расово годное. А в других местах оно крайне расово негодное и чужое. Но в большинстве случаев - и потому вопрос так труден - вы обнаруживаете в местности вроде Верхней Силезии или Вартегау население, в котором заметны все следы смешения. Вы можете встретить человека коренастого, плотного, типично восточного, можно даже сказать монгольского телосложения, но с голубыми глазами. Или внезапно найдете другого, высокого, но с типично монгольским лицом. У него широкие скулы и косо расположенные глаза.
Будьте уверены - насколько перемешаны тела и их внешние признаки, настолько же перемешаны душа и сознание.Это злосчастные продукты смешения двух рас. Что объясняется следующим фактором: здесь присутствует широкий фундамент - нижние прослойки из масс, когда-то устремившихся сюда с востока во время переселения народов. Над этими массами монголов и восточных балтов - так, что доказано исторически, возникли славянские государства - образовалась правящая немецко-германская прослойка, можно называть ее викингами, варягами или - как называли прежнюю германскую правящую прослойку в Польше - шляхтичами. Начинается смешение, которое продолжается столетиями. И так порой появляются эти опасные типы, которые становятся нашими противниками. Возникает национализм, польский национализм или русский национализм. Горе нам, если во главе такого народа или такой части света встает человек нашей крови. Тогда положение становится опасным: ведь в одном человеке соединяются азиатско-монгольская жестокость и германские ум, изобретательность и руководящие способности.
Я могу здесь вспомнить пример, который вы вероятно видели своими глазами. Во время войны с Польшей, в кампании, продолжавшейся 18 дней и проходившей для Польши весьма плачевно, на польской стороне можно было отметить имена двух военачальников, продержавшихся несколько дольше других. Это были генерал Руммель в Варшаве и адмирал Унру на Хельской косе. Унру, которого мы все знаем, был прежде во флоте кайзера. У него была польская мать и немецкий отец. Польская кровь и любовь к этой польской крови и польской национальности победили в нем. Другой пример показал генерал Томе в Модлине. Томе, конечно же, не поляк, а - что многократно попадается и среди нашей лучшей крови - французский эмигрант, гугенот, тот кто в прежней Франции решился протестовать и поэтому эмигрировал.
Итак в момент, когда наша кровь на той стороне попадает в жилы правителя - становится опасно. Поэтому вопрос о принадлежности к народу - я недаром показал вам эти примеры - нельзя запросто решить, сказав: "У отца Железный Крест, значит он - гражданин Германии, нас стало на одного больше". Нет, мы должны вести здесь отбор, с одной стороны по внешним телесным признакам, а с другой стороны - явно устанавливая происхождение. Это вещи, о которых гауляйтер Грейзер позавчера вам уже докладывал. Я вовсе не склонен к тому, чтобы давать всей семье немецкое гражданство лишь потому, что один член семьи дал пример мужской храбрости и получил Железный Крест. Я не знаю и вы не знаете, что за жена у этого человека. Но мы все знаем, что польская жена или чешская жена всегда была сильной стороной в браке. Из-за женщин семьи очехивались и ополячивались. Зачастую немец женился на женщине из чужого народа, и эта женщина как мать детей определяла вместе с детьми, в которых тоже пробивалась польско-славянская или чехо-славянская кровь, направление развития семьи. Она воздействовала и на своего мужа так, что такие мужчины. прожив в браке 10 или 15 лет, во многих случаях уже не разговаривали по-немецки и в любом случае дома разговаривали лишь по-польски, по-чешски или по-русски. И если я возьму наилучший вариант, что этот "Качмарек" с Железным Крестом - бравый немец, то командир роты на фронте и знать не знает какой народности госпожа "Качмарек". Он также не знает, как поведет себя тот, вернувшись домой в Верхнюю Силезию, если жена ему скажет: "О том, что мы станем немцами, и речи нет, дети говорят только по-польски".
Итак, вопрос о принадлежности к народу невозможно решать на основе наград за доблесть. Поэтому мы все хорошо обдумали и установили срок в десять лет. Данная персона становится в испытательном порядке гражданином. По истечении десяти лет, за которые он сам должен себя испытать, проверяется, как далеко продвинулись он и его семья. Я не дам гражданство семье, квартира которой выглядит так, что каждый, в нее зашедший, говорит: "Типичный польский свинарник".
Такие вещи - тоже предмет воспитания, господа. Кроме того я стою на следующей точке зрения: государство не должны быть чересчур щедрым, жалуя то и другое, кому ни попадя. Гражданство рейха - и вам это известно - через несколько лет станет одной из самых желанных вещей в Европе. Горе нам, если мы будем легкомысленно раздавать и предлагать как безделушку мощь и прелесть этого рейха, созданного нашими отцами, защищаемого нами и преумноженного под руководством нашего фюрера, державы,которая в будущем возвеличится и станет германским рейхом. Нет, за человеком, который в последние 20 лет не заботился о Германии, а жил сегодняшним днем, который был поляком, пока жил в Польше, мы не побежим со словами: "Не хочешь ли ты принять немецкое гражданство, ну будь так добр, ну возьми же его, ну пожалуйста". Мы этого не сделаем даже тогда, когда командир роты скажет, что солдат недоволен, мол, он уже целый год солдат, а гражданство все еще не получил. На это я могу ответить лишь: командир роты не годен, он должен правильно воспитывать своих солдат, а не подменять воспитательную работу в роте подарками великогерманского рейха. Так не пойдет.
В заключение я хочу сказать по этому вопросу еще вот что. Я договорился с людьми из ОКВ, что случаи, в которых некто получил Железный Крест первого класса должны направляться ко мне - как рейхскомиссар по укреплению германской народности я отвечаю за это - на проверку. Если семья действительно или хотя бы более-менее в порядке - я буду тут великодушен - в этих случаях 500 или 1000 награжденных Железным Крестом первого класса станут полноценными гражданами. Но и в этом случае - и я искренне прошу вас об этом - нельзя выдавать людям свидетельства со словами: "Ох, уж эта наша бюрократия! Наконец-то вы гражданин. Вы давно это заслужили". Это было бы - уж не обижайтесь - типично немецким поступком. Англичанин никогда бы так не поступил. В таком случае следует говорить: "Ты храбро и отважно вел себя в бою и потому удостаиваешься привилегии: ты и твоя семья уже сейчас получают гражданство рейха". Сама церемония происходит по месту жительства - бургомистр или местный партийный начальник производит торжественное вручение, что служит для остальных стимулом тоже поднапрячься. Если же солдат на передовой то - если имеется возможность - командир роты торжественно перед строем вручает свидетельство со словами: "Итак, с сегодняшнего дня ты - гражданин рейха. Эй, вы остальные, если вы будете стараться, то и для вас существует возможность уже через несколько лет получить гражданство, но только благодаря вашим и ваших семей успехам". Об этих 500 случаев становятся известно. Если вы даете гражданство одному солдату в батальоне, то вскоре все люди из фолькслиста третьей категории в этом батальоне и в полку знают: Качмарек уже получил гражданство. В деревне тоже самое. Но этой цели не достигнуть, если обесценить всю процедуру, если спешки ради, из-за того, что нас как раз сейчас прижало, навсегда включать в немецкий рейх и немецкий народ людей, о которых вероятно через несколько лет мы выясним, что они нам не нужны. Со всеми вопросами крови надо быть очень осторожными.
По этой причине - упоминаю, между прочим - я или мы, то есть полиция, очень строги в части наказаний представителей чужих народов, вступивших с связь с немецкими девушками и женщинами. В каждом случае заводится дело, оно расследуется и, женщина вызывается в местный суд. Если женщина частично виновна, то есть дала обвиняемому повод, то иностранец - речь идет здесь о поляках и русских - пожизненно отправляется в концлагерь. В худших случаях его вешают прямо на месте. Это может показаться излишне суровым. Но по моему мнению мы обязаны ради нашего народа проявлять такую суровость. Если бы в кровь нашего народа попало чересчур много таких чужих капелек крови, это означало бы для нас разжижение величайшей ценности, которой мы обладаем - а именно нашей крови.
Я попрошу вас принять в расчет вот что. Общеизвестно, что по окончании Тридцатилетней войны численность нашего народа составляла от 3 до 4 миллионов человек. То, что этот бедный народ, эти 3-4 миллиона, окруженные с запада, юга, востока и севера могущественными соседями, не исчезли вообще - одно из необъяснимых исторических чудес. Мы не только не исчезли, но и смогли снова расти, развиваться, мы стали одним народом и одной страной, хотя по численности мы уступали прочей Европе, прежде всего Восточной Европе. Это можно объяснить лишь ценностью нашей крови и нашей расы. Горе, если мы затронем эту ценность. Горе, если мы позволим влиться в этот организм большому количеству - а с течением времени многие мелкие капли образуют его - чужой крови. Таким образом мы парализуем умения, которые позволяли и позволяют нам управлять, изобретать, создавать, творить новое и - а это одна из главных черт арийцев, германцев - структурированно мыслить, упорядочивать, организовывать. С чересчур большим количеством монгольско-восточной крови структурированное мышление, изобретательство, творчество невозможно.
Вероятно, вы приведете мне в качестве контрпримера русских. Я хочу возразить следующее: я знаю, что у русских есть очень способные инженеры, очень способные специалисты. Это и есть объяснение. Они специалисты. Один специализируется на том, другой - на этом. Они старательно ведут исследования, но еще старательнее крадут по всему миру идеи. В России, если вы присмотритесь - я видел такие фабрики в Кривом Роге - весьма интересно. Здесь шведский станок, там немецкий станок, тут американский станок, и все они должны, как вы знаете, поставляться вместе с чертежами. И по этим чертежам строятся собственные станки. Лично я считаю, что славянские народы не смогут развивать свою культуру на протяжении длительного времени. Там будут все время возникать отдельные крупные военачальники или государственные деятели, о которых мы знаем из истории, звали ли их Чингисхан, Ленин или Сталин. Но это отдельные случаи, в которых благодаря счастливому смешению - то есть для нас, европейцев, конечно, несчастливому - отдельных элементов возникает дар предводителя. Но в тот момент, когда этого предводителя больше нет, славянин снова становится тем, кем он был всегда: вечно плетущим заговоры и не способным управлять собой народом.
Позволю себе совершенно открыто назвать здесь имя генерала Власова. На этого генерала Власова возлагались большие надежды. Но надежды были не столь обоснованы, как считали некоторые. Я думаю, мы исходили из неверной оценки славян. Каждый славянин, каждый русский генерал, если развязать ему язык, поощряя его тщеславие, начнет разбалтывать такое, что нам, немцам, и не снилось. Я особо подчеркиваю: речь не идет здесь о допросах с пристрастием, о пытках или еще о чем-то из арсенала ГПУ или НКВД, нет, я говорю о том, что из русских пленных, если с ними мило общаться, задавать им вопросы и настаивать, что у них есть чему поучиться, информация льется подобно водопаду. У вас, господа, не меньше опыта в этом, чем у меня, и вы можете это подтвердить. Генерал Власов - что меня несказанно удивило - сам начал вести в Германии пропаганду, и выступал перед нами, немцами, с докладами, должен сказать, порой очень гротескного свойства. И в этом я вижу наибольший урон. Вовне мы можем вести какую угодно пропаганду любыми средствами. Любые средства, приближающие победу, оправданы. Любые средства, заставляющие эти дикие народы служить нам и ведущие к тому, что вместо немца погибает русский, оправданы. Мы сможем оправдаться и перед людьми и перед Богом. Но здесь без нашего ведома произошло вот что: генерал Власов с типичной для русских, для славян заносчивостью начал рассказывать. И дорассказывался, мол, Германия никогда не могла победить Россию, Россия может быть побеждена только русскими.
Смотрите, господа, это утверждение таит смертельную опасность для народа и армии. Армия - во всех подразделениях вплоть до роты - должна сохранять убежденность в том, что мы превосходим нашего противника, пусть он сейчас больше стреляет, пусть у него сейчас больше танков, мы все равно сильнее его. Это замечательное превосходство древней и вечно юной немецкой пехоты мы не вправе терять. Это величайшая ценность нашей армии, ведь с древности, со средних веков, нас отличает то, что мы лучшие пехотинцы. И в рукопашном бою мы лучшие, и у нас крепче нервы. Если мы начнем цепляться к этим ценностям или из-за неправильной политики выльем на них разъедающую кислоту, то мы, господа, разрушим тот фундамент, на котором стоит наша армия. Утренняя, дневная и вечерняя молитва немецкой армии должна гласить: "Мы превосходим любого врага, мы немецкая пехота, сильнее любого врага в мире". И если потом является русский, такой вот перебежчик, позавчера еще поди подручный мясника, а вчера генерал милостью Сталина - и со своей славянской заносчивостью выступает с докладами и вставляет в них, что Россия может быть побеждена только русскими, тогда я уж могу кое-что сказать: одним этим предложением он показывает, какая он свинья. Если бы он действительно был таким великим патриотом, какого изображает, то это предложение застряло бы у него в глотке, любит он Сталина или нет. И такому человеку мы хотим доверить сотни тысячи сказать: "Пожалуйста, господин Власов, повоюйте с русскими".
Полагаю, что тому, кто хочет владычествовать над славянами, нечему учиться у славянских командиров. Сам Сталин лучше всех знает свой собственный народ. И он его обучает. И мы можем у него многому научиться в этом отношении. Человека постоянно психически обрабатывают: будь то в окопе, на отдыхе, у партизан или на фронте. Все, что Ивану рассказывается - ужасная чушь, редкая белиберда, но ему постоянно что-то рассказывают в соответствии со строгой и грубой линией пропаганды. Ему постоянно говорится: "Надо продержаться, зато потом у тебя будет прекрасная страна. Немцы гораздо хуже, чем Сталин. Поэтому оставайся и воюй за Сталина".
Это лишь пара отдельных примеров. Но в дополнение к обучению все эти господа: Сталин, Ленин, Петр Великий и как их там еще звали, все те, кто имел дело с этим народом, ввели еще кое-что иное. Они сказали себе: если три или четыре славянина соберутся вместе, это создает угрозу власти, это означает, что они плетут интриги против своего хозяина. Пусть этот хозяин будет немцем, русским или монголом, неважно, они все равно плетут интриги. С поляками то же самое. Никогда не были способны создать честное и порядочное собственное государство, но всегда способны к интригам против любого государства и любой власти. Это им всегда удавалось. Строить заговоры, кидать бомбы, сговариваться, создавать новые группы и организации - это они умеют, а вот сделать что-то полезное своими руками - уже нет.
Сталин знает своих русских. Если там соберутся отец, мать и трое детей, то при всей любви друг к другу, никто из пятерых не знает, кто кого выдает НКВД. В русской роте тоже никто не знает, кто тут осведомитель НКВД, а кто нет. Мы теперь тоже с этим знакомы. За последние полгода мы обнаружили, что во многих деревнях все еще сидит по 15-20 агентов НКВД при том, что мы за два года оттуда уже 10 или 15 агентов НКВД повылавливали. И это - представьте себе - в деревне с населением в 500-600 человек.
Понимаете, поодиночке славян можно прекрасно использовать. В качестве слуги - если хозяин в порядке - русский превосходен, в обозе в одиночку хорош. И даже как водителя танка его можно прекрасно задействовать. Но если вы сделаете водителями танков 30 русских, то позаботьтесь, чтобы они не жили вместе, иначе начнутся интриги. Если они живут по одному - все замечательно. Но в момент когда они собираются вместе, славянская тяга вечно раздробленной беспокойной крови пробуждает интриги и вероломство. Я недавно говорил: славян - мы можем быть уверены - мы никогда не изучим, никогда в них до конца не вникнем. Славянин способен на все: на братский поцелуй, которым он награждает своего "брата", на истовую молитву казанской богоматери, на бурлацкое пение, на все эти трогательные вещи. Он также способен подорвать себя вместе со своим танком или - как сделал комиссар в Севастополе - взорвать весь форт вместе с женщинами и детьми. Он способен промышлять людоедством, забить своего соседа, вырезать у него печень и носить в своей походной сумке. В нем заключены все эти возможности. И то, какую из них он сейчас выберет - вопрос исключительно случая. Вследствие этого, полагаю, мы должны подходить к вопросу обращения с чужим, прежде всего славянским, народом не с немецкой точки зрения и не приписывать этим людям пристойные немецкие мысли, логические выводы, на которые они не способны, а принимать их такими, какие они есть в действительности.
Совершенно ясно, что в этом месиве народов всегда найдутся расово годные персоны. И здесь, полагаю, наша задача - взять себе их детей, вырвать их из окружения, пусть мы должны отбирать этих детей тайно или силой. Возможно, это царапнет наше европейское сознание: нельзя же быть столь жестоким и отбирать детей у матерей. На это я вправе ответить, как вы можете быть столь жестоки, что оставите на той стороне гениального будущего врага, который потом убьет вашего сына или вашего внука. Или мы берем себе хорошую кровь, которую можем использовать и встраиваем ее в наши ряды или, господа - хотите, зовите это жестокостью, природа ведь тоже жестока - мы уничтожаем эту кровь. Но оставить эту кровь на той стороне было бы безответственным шагом перед лицом наших детей и наших потомков, ведь тогда наш противник получит способных вождей и способных комиссаров. Было бы трусостью для нашего поколения переложить решение проблемы на плечи потомков.
Позволю привести еще один пример, который произвел на меня ужасное и чудовищное впечатление. Его рассказал мне эстонский солдат, который пережил это на своей шкуре перед тем, как перебежать к нам. Русский батальон идет в атаку. Атака отбита. Офицеров батальона вызывают к русскому комиссару. Комиссар сидит в своей каморке и пишет. Офицеры стоят вокруг по стойке смирно. Через четверть часа один из офицеров устает и шевелится. Комиссар реагирует: "Неужели вы уже устали?" Снова тишина. Комиссар продолжает писать. Потом он задает вопрос: "Что вы имеете сказать и доложить об атаке?" Один командир роты отвечает: "Атака на этом участке - невыполнимая задача". Комиссар вынимает пистолет и пристреливает командира роты, после чего ставит вопрос остальным офицерам: "Хочет ли еще кто-то доложить об атаке? Так я и думал, спасибо!". Через час батальон снова идет в атаку.
Почему этот пример произвел на меня такое ужасное впечатление? Я скажу вам. Он демонстрирует, с каким жестоким, беспощадным и неумолимым противником мы имеем дело. Это урок, который мы должны извлечь. Вся эта восточноевропейско-среднеазиатская орда управляется политическими офицерами этого режима, комиссарами. Сегодня комиссар и командир зачастую одно и то же лицо. С отдельных участков фронта мне докладывают, что комиссары и офицеры получают паек американскими консервами при том, что простые солдаты питаются чем попало из близлежащих деревень. Подобные действия я легко могу себе представить у такого славянского народа как русские, которые вообще не имеют жалости к собственным людям. Сталин говорит: эту войну я веду с помощью моих политических офицеров, моих комиссаров. Массы мне безразличны, они будут делать то, что им внушат сверху, что им прикажут сверху и что их заставят делать благодаря террору и нажиму.
Мы можем заключить, что эти комиссары и политруки - политические офицеры - видят свою задачу в том, чтобы постоянно воздействовать на солдат. У меня есть материалы о том, что - как я вам уже и сказал - политзанятия проходят даже у партизан и в окопах на передовой. Человека ни на секунду не оставляют в покое: на него воздействуют, его воспитывают. То, что у комиссаров есть и другая задача, ясно на примере из экономической области:
Если в Германии ставится какая-то сногсшибательная экономическая задача, то от ответственных лиц часто приходит ответ: "Сообщаю, что задание невыполнимо". В России такое сообщение не приходит, так как человек, его отправивший, может расплатиться за это собственной жизнью.
Мы все часто удивлялись, как русский на фронте со своей беспримерной беспощадностью возводит мосты, строит дороги, прокладывает рельсы, восстанавливает разрушенное. Тут необходимо заметить, что все диктуется комиссаром. Люди роли там не играют. Это необходимо всегда повторять. Комиссар приказывает - и вот участок пути уже в порядке и построен. И там не найдется комиссара, который сообщит, что это невозможно. То есть и на этом поприще беспощадный, немилосердный, жестокий противник.
[...]
Никогда не должны мы терять веры, всегда должны наносить ответный удар и тогда однажды эта война закончится. Старому Фрицу потребовалось 10 лет, чтобы сделать из Германии сильную европейскую державу. Для нас окончание этой войны будет означать свободную дорогу на восток, создание германского рейха и привлечение тем или иным путем - детали мы пока назвать не можем - 30 миллионов людей нашей крови, так чтобы еще при нашей жизни мы превратились в народ, насчитывающий 120 миллионов германцев. Это означает, что мы станем единственной и определяющей силой в Европе. Это означает, что мы сможем взяться за мирные дела, и за первые 20 лет мира мы хотим заново отстроить наши города и деревни и передвинуть границу расселения немецкого народа на 500 километров к востоку. И это означает, господа, что на востоке у нас будет военная граница, постоянно в движении, не дающая нам заснуть. От нее мы постепенно сможем прирастать территорией, создавая зону безопасности для наших внуков и правнуков, которая в будущей войне им понадобится, чтобы не быть уничтоженными под бомбами противника.
[...]
Док. 070-L. IMT том XXXVII, стр.506-523, перевод здесь и далее мой.
Из речи перед офицерами пехотной дивизии на учебном полигоне Бич, 26.7.44
[...]
Перед нами три противника - русские, англичане и американцы. В настоящий момент, да и вообще, русские представляются мне наиболее опасным противником. Это единственный противник, которым управляют с беспощадностью и в которого вбиты фанатические политические взгляды, фанатическое мировозрение. Будьте уверены: русский командир роты силен лишь когда им движет фанатическая вера и он фанатически воспитывает солдат в своем духе. Но мы - с нашей верой в Миф рейха, в будущее германского рейха - сильнее его и лучше. Если вы сумеете пробудить эту веру в своих солдатах, вы без сомнения одолеете эти орды. Вы согласитесь со мной, это же нелепость, когда каждый солдат, возвращающийся с фронта, говорит: ну и отвратительный же сброд, эти русские. Пехота вообще ничего не стоит. Танки тоже уже не те, что раньше. Артиллерия у них есть, это да. Но главное - дешевые солдаты. Дешевая смехотворная война. Никакой больше пехоты, которая по-настоящему нападает. Но если прорывается пара танков, они потом во многих случаях ссаживают пару людей, и те организуют прорыв. Они просачиваются, потому что наши фронты слишком тонки. Эту проблему я надеюсь решить - и в этом я вижу одну из моих главных задач - тем, что я направлю на фронт людей, реорганизовав и прочесав все - можете мне поверить - радикально. С особенной любовью и пристрастием я подойду к тыловым соединениям. И Вам я это рекомендую. Моей задачей будет так уплотнить тонкие фронты, чтобы просачивание было невозможно, вот и поглядим тогда на русских. И тогда мы убедимся, что этот, на самом деле уже истекший кровью противник - слаб. Даже если взять его численность в 200 миллионов человек, что вряд ли верно, на самом деле их всего 190 или 180 миллионов, то при призыве 32-33% мужского населения, они могут выставить 32 миллиона солдат. Это призыв всех от 17 до 55 лет, то есть тотальный призыв. Ведь у этих восточных народов 45-48% населения еще в возрасте до 16 лет. Мы хотим вести расчет трезво.
Это все вопросы, которые не имеют никакого отношения к вере. Это вопросы рассудка, вопросы, которые постигаются мозгом, даденым господом не для того чтобы повторять разную чушь будто попугаи, а для того, чтобы им думать. Итак если все подсчитать, даже исходя из худшего для нас числа в 200 миллионов, если призвать из этих 200 миллионов 16%, то это составит 52% всех мужчин до 55 лет включительно.
Здесь следует учесть, что русские по самым трезвым подсчетам и по своим собственным данным до начала этого года потеряли уже 18 миллионов человек, так что в строю у них в лучшем случае остается 14 миллионов, включая войска в тылу, авиацию, флот и немалое количество НКВДшников для своего обожаемого населения. И кроме того я могу считаться с тем, что оба дорогих союзника и сотоварища, англичане в Ираке, а русские на Каспии собирают, глядя друг на друга, армию в 25-30 дивизий. Это весьма милое и приятное развитие событий. Чуда не произойдет, я вообще не верю в чудеса, если исключить то, что спасло фюрера, на войне я в чудеса не верю. Нет, солдаты, то есть мы, должны всего добиваться сами. Такова тяжелая ноша, возложенная на нас Богом. Поэтому я не верю, что из-за того, что на Каспии и в Ираке лицом к лицу стоят две армии, сегодня или завтра произойдет чудо. Но это милое развитие событие, которое может принести нам пользу.
[...]
И теперь я вправе дать вам совет: наверняка наступит час, когда будет трудно, когда вам покажется, что вы не выстоите. Но подумайте тогда о будущем. Подумайте о том, что случится через 20 лет после войны, в которой - и это столь же истинно как то, что я сейчас стою перед вами - мы победим. Подумайте, в чем смысл этой войны? Что произойдет после войны? Смысл войны - в историческом утверждении великогерманского рейха перед всем миром. Это само по себе было бы свершением, это само по себе было бы достаточно важным, чтобы вести шестилетнюю войну за это в то время как Фридрих в гораздо более безвыходной ситуации сражался за утверждение своей двухсполовиноймиллионной державы семь лет. И это положит начало основанию великогерманского рейха, расширению нашего народа путем привлечения 30 миллионов человек нашей крови - датчан, фламандцев, голландцев, норвежцев и возможно, других.
В-третьих, смысл войны - во владычестве над континентом, зовущемся Европой, и в его реорганизации, ведь мы дали ему культуру, жизнь и безопасность ценой крови и жертв наших бесчисленных предков-солдат. И в мирное время мы должны привести в порядок экономику этого континента и - на случай будущих войн и столкновений - его обороноспособность. Причем исходя из солдатского разумения и наших знаний надо сказать, что будущая война в нынешних границах была бы сразу проиграна, что народ, который не обладает постами воздушного предупреждения в 2000 километрах от своей границы, уже в проигрыше.
В-четвертых, смысл войны - в основательном передвижении границы расселения немецкого народа минимум на 500 километров восточнее, если брать за основу границу 1939 года. Эта территория должна быть заселена сынами Германии и семьями Германии и стать питомником германской крови с тем, чтобы мы и дальше оставались крестьянским народом, которым почти уже перестали быть, так как крестьянская часть нашего народа постоянно уменьшалась.
И еще кое-что я хочу вам сказать. Это я говорю вам сегодня, когда русский стоит вблизи от нашей границы. Наша задача - снова овладеть пашнями, которыми мы уже владели в этой войне и которые мы сейчас сдали. И это не станет проблемой. Наша задача - передвижение военной границы до границы сферы наших военных интересов с постоянным въеданием в Восток, который больше не будет для нас угрозой. Ведь мы превосходим его, мы сильнее его.
[...]
NARA, T175 Roll 93, цит. по "Heinrich Himmler. Geheimreden 1933 bis 1945 und andere Ansprachen", 1974, стр.229-231, 236-237.