= цитата к празднику =
"Подход постмодернизма кажется мне похожим на подход человека, влюбленного в просвещенную даму. Он знает, что не может сказать: "Я безумно тебя люблю", потому что он знает, что она знает (и что она знает, что он знает), что это уже написал Лиала. И все же выход есть. Он может сказать: "Как сказал бы Лиала, я безумно тебя люблю". Вот так, обойдя ложную невинность и четко сказав, что невинного разговора уже больше не получится, он в то же время сказал даме все, что хотел, что любит ее и любит ее во времена утраченной невинности".
(с) Умберто Эко. "Постмодернизм, ирония, удовольствие" (Из заметок к роману "Имя Розы").
"Умберто Эко отметил, что даже язык чувств в эпоху постмодернизма вынужден прибегать к кавычкам. Слово "люблю" повторялось уже столько раз, что интеллектуал новейшей формации не скажет своей подруге просто "люблю", но добавит: "Я люблю тебя, как сказал бы..." - и по своему вкусу добавит имя поэта или мыслителя. Кавычки здесь вполне уместны, поскольку меняют смысл того чувства, которое обозначают. "Люблю" в кавычках - чувство более утонченное, ироничное, уклончиво-обольстительное, чем просто "люблю". Может быть, это уже не любовь вообще, а нечто другое, выразимое не каким-то определенным словом, а только кавычками. Но если вокруг этих кавычек поставить еще одну пару кавычек, а затем третью, и четвертую, и пятую, то это умножение сложности уже не отзовется в чувстве, а скорее упразднит его. """""Люблю""""" не означает уже ничего, кроме любви к самим кавычкам. Именно так, по ступеням нарастающей рефлексии без поддержки и отклика чувств, движется современное самоцитатное искусство.
(...)
Теперь кавычки уже так впитались в плоть каждого слова, что оно само, без кавычек, несет в себе привкус всех своих прошлых употреблений, привкус вторичности, который стал просто необходим, чтобы на его фоне стала ощутима свежесть его повторного употребления. Вернемся к примеру, приведенному Умберто Эко. Когда произносится слово "люблю", то оно подразумевает: да, так могли бы сказать и Данте, и Пушкин, и Мопассан, и Умберто Эко, но это я говорю, и у меня нет другого слова, чтобы высказать то, что оно означает. Такое слово содержит презумпцию вины и жест извинения, признание собственной цитатности - и тем самым еще сильнее и увереннее подчеркивает свою безусловность, незаменимость, единственность. Если постмодернистское "люблю" пользовалось цитатностью как смысловой лазейкой, в которую субъект высказывания мог скрыться от его прямого смысла и ответственных последствий, то теперь цитатность подчеркивается, чтобы быть перечеркнутой. Слово сразу расслаивается на два слова, цитируемое и надцитатное (произносимое впервые, здесь и сейчас), что открывается простор для новой многозначности".
(с) Михаил Эпштейн, "О новой сентиментальности", 1992.
(с) Умберто Эко. "Постмодернизм, ирония, удовольствие" (Из заметок к роману "Имя Розы").
"Умберто Эко отметил, что даже язык чувств в эпоху постмодернизма вынужден прибегать к кавычкам. Слово "люблю" повторялось уже столько раз, что интеллектуал новейшей формации не скажет своей подруге просто "люблю", но добавит: "Я люблю тебя, как сказал бы..." - и по своему вкусу добавит имя поэта или мыслителя. Кавычки здесь вполне уместны, поскольку меняют смысл того чувства, которое обозначают. "Люблю" в кавычках - чувство более утонченное, ироничное, уклончиво-обольстительное, чем просто "люблю". Может быть, это уже не любовь вообще, а нечто другое, выразимое не каким-то определенным словом, а только кавычками. Но если вокруг этих кавычек поставить еще одну пару кавычек, а затем третью, и четвертую, и пятую, то это умножение сложности уже не отзовется в чувстве, а скорее упразднит его. """""Люблю""""" не означает уже ничего, кроме любви к самим кавычкам. Именно так, по ступеням нарастающей рефлексии без поддержки и отклика чувств, движется современное самоцитатное искусство.
(...)
Теперь кавычки уже так впитались в плоть каждого слова, что оно само, без кавычек, несет в себе привкус всех своих прошлых употреблений, привкус вторичности, который стал просто необходим, чтобы на его фоне стала ощутима свежесть его повторного употребления. Вернемся к примеру, приведенному Умберто Эко. Когда произносится слово "люблю", то оно подразумевает: да, так могли бы сказать и Данте, и Пушкин, и Мопассан, и Умберто Эко, но это я говорю, и у меня нет другого слова, чтобы высказать то, что оно означает. Такое слово содержит презумпцию вины и жест извинения, признание собственной цитатности - и тем самым еще сильнее и увереннее подчеркивает свою безусловность, незаменимость, единственность. Если постмодернистское "люблю" пользовалось цитатностью как смысловой лазейкой, в которую субъект высказывания мог скрыться от его прямого смысла и ответственных последствий, то теперь цитатность подчеркивается, чтобы быть перечеркнутой. Слово сразу расслаивается на два слова, цитируемое и надцитатное (произносимое впервые, здесь и сейчас), что открывается простор для новой многозначности".
(с) Михаил Эпштейн, "О новой сентиментальности", 1992.