= Баудолино никогда не был святым =
"Но тут мое хобби подменяется любовью.
Жизнь расколота? Не скажи!
За окнами пахнет средневековьем.
Поэтому я делаю витражи".
(с) Андрей Вознесенский.
"В отличие от многих других тяжелых и болезненных для мировой культуры потерь, смерть Умберто Эко для меня стала еще и личной утратой. Невольно и, разумеется, не подозревая об этом, Эко сыграл огромную роль в моей маленькой частной жизни".
(с) Галина Юзефович.
Вчера умер Умберто Эко.
И вот я остановилась и думаю, скольким в моей жизни обязана его словам.
Эко в числе тех, чьи книги, как это модно сейчас говорить, сделали мою юность; и "Баудолино", конечно, в первую очередь;
с ним я окончательно вступила в эпоху победившего постмодернизма;
с ним впервые отчетливо поймала и отрефлексировала ощущение, которое позже буду внутри себя обозначать строками "чужого рока очарованный свидетель" и "я ранен светлой стрелой, меня не излечат".
На моем кольце, которое прикидывается обручальным, изнутри гравировка "Stat rosa pristina nomine".
Сейчас я мечтаю, что переведут на русский и издадут его бондологические исследования, а еще прикидываю, что надо бы перечитать "Таинственное пламя царицы Лоаны". И моя сегодняшняя печаль похожа на туман, а еще на тоску по весне 2004 года - периоду начала одного головокружительного романа (и "Баудолино" как романа в романе), временам лекций по латыни, средневековой истории и культуре, и бессонных ночей, и фенечек цвета шартрских витражей, и бесконечных репродукций манускриптов 10-15 веков, и столь же бесконечной влюбленности, пронизанной строками Эко, и облетающих яблонь, и цветущей сирени.
От сегодняшней порции кофе (самого крепкого, что подают в "Коффисе") мое сердце щемит, как тогда.
Ииии снижая градус пафоса и печали: а еще Эко - автор одной из лучших известных мне постельных сцен в мировой литературе. Эээ. Двух. Трех. Кто больше.
Фоточка стащена из "Эсквайра".
Жизнь расколота? Не скажи!
За окнами пахнет средневековьем.
Поэтому я делаю витражи".
(с) Андрей Вознесенский.
"В отличие от многих других тяжелых и болезненных для мировой культуры потерь, смерть Умберто Эко для меня стала еще и личной утратой. Невольно и, разумеется, не подозревая об этом, Эко сыграл огромную роль в моей маленькой частной жизни".
(с) Галина Юзефович.
Вчера умер Умберто Эко.
И вот я остановилась и думаю, скольким в моей жизни обязана его словам.
Эко в числе тех, чьи книги, как это модно сейчас говорить, сделали мою юность; и "Баудолино", конечно, в первую очередь;
с ним я окончательно вступила в эпоху победившего постмодернизма;
с ним впервые отчетливо поймала и отрефлексировала ощущение, которое позже буду внутри себя обозначать строками "чужого рока очарованный свидетель" и "я ранен светлой стрелой, меня не излечат".
На моем кольце, которое прикидывается обручальным, изнутри гравировка "Stat rosa pristina nomine".
Сейчас я мечтаю, что переведут на русский и издадут его бондологические исследования, а еще прикидываю, что надо бы перечитать "Таинственное пламя царицы Лоаны". И моя сегодняшняя печаль похожа на туман, а еще на тоску по весне 2004 года - периоду начала одного головокружительного романа (и "Баудолино" как романа в романе), временам лекций по латыни, средневековой истории и культуре, и бессонных ночей, и фенечек цвета шартрских витражей, и бесконечных репродукций манускриптов 10-15 веков, и столь же бесконечной влюбленности, пронизанной строками Эко, и облетающих яблонь, и цветущей сирени.
От сегодняшней порции кофе (самого крепкого, что подают в "Коффисе") мое сердце щемит, как тогда.
Ииии снижая градус пафоса и печали: а еще Эко - автор одной из лучших известных мне постельных сцен в мировой литературе. Эээ. Двух. Трех. Кто больше.
Фоточка стащена из "Эсквайра".