= на юг =
- Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, - сказал Затворник. - А если ты ее потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом.
... ну, то есть я вообще молодец,
именно в эти дни я додумалась взять у igenie пару томов Пелевина и перечитать "Затворника и Шестипалого".
Дважды.
Как будто одного раза мало, чтобы наполниться собой и болью, как парус ветром, и памятью о весне десять лет назад;
и переворачивает,
и раздирает,
старые, уже незаметные шрамы раскрываются, как двери, и из них вместо крови течет бессолнечное бесконечное небо.
... десять лет назад Пелевин меня так же раздирал.
... десять лет назад. Мой первый томик Бродского. Весна со вкусом мятных пастилок "рондо". Тополя. Трамваи. Затворник. И Шестипалый. Количество, перешедшее в качество. Не рассказать; но без этой весны не было бы "Аннунциаты", и поза-позавчера я не забиралась бы на колокольню, чтобы трезвонить в колокола. Мне было пятнадцать, и я не понимала, что со мной творится, потому что до этого, в общем, не умела любить. Мне было пятнадцать, мир звал, уводил, путал, был, как и обещано, ослепительно-снежным и сомнительно-нежным, и в какой-то момент остались только иллюзия и дорога.
Не рассказать.
... десять лет назад началась моя дорога на юг,
хотя этого я тогда тоже не понимала.
- Слушай, Затворник, ты все знаешь - что такое любовь?
- Интересно, где ты услыхал это слово? - спросил Затворник.
- Да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. Я сказал, что не знаю.
- Понятно. Я тебе вряд ли объясню. Это можно только на примере. Вот представь себе, что ты упал в воду и тонешь. Представил?
- Угу.
- А теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. И ты за это схватился и держишься. Так вот, если считать, что всю жизнь тонешь - а так это и есть, - то любовь - это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.
- Это ты про любовь к тому, что положено?
- Не важно. Хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. Что угодно. Какая разница, за что хвататься, - лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, - он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь - это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мертвых… Хотя…
- По-моему, я никогда ничего не любил, - перебил Шестипалый.
- Нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь. Ты ведь не знаешь, почему он это сделал. Может, он считал, что издевается над тобой куда тоньше других. Мне лично кажется, что так оно и было. Так что ты вел себя очень глупо, но совершенно правильно. Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
- Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна?
- Нет. Любовь - это что-то вроде любви, а сон - это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.
Там.
Здесь и сейчас.
... ну, то есть я вообще молодец,
именно в эти дни я додумалась взять у igenie пару томов Пелевина и перечитать "Затворника и Шестипалого".
Дважды.
Как будто одного раза мало, чтобы наполниться собой и болью, как парус ветром, и памятью о весне десять лет назад;
и переворачивает,
и раздирает,
старые, уже незаметные шрамы раскрываются, как двери, и из них вместо крови течет бессолнечное бесконечное небо.
... десять лет назад Пелевин меня так же раздирал.
... десять лет назад. Мой первый томик Бродского. Весна со вкусом мятных пастилок "рондо". Тополя. Трамваи. Затворник. И Шестипалый. Количество, перешедшее в качество. Не рассказать; но без этой весны не было бы "Аннунциаты", и поза-позавчера я не забиралась бы на колокольню, чтобы трезвонить в колокола. Мне было пятнадцать, и я не понимала, что со мной творится, потому что до этого, в общем, не умела любить. Мне было пятнадцать, мир звал, уводил, путал, был, как и обещано, ослепительно-снежным и сомнительно-нежным, и в какой-то момент остались только иллюзия и дорога.
Не рассказать.
... десять лет назад началась моя дорога на юг,
хотя этого я тогда тоже не понимала.
- Слушай, Затворник, ты все знаешь - что такое любовь?
- Интересно, где ты услыхал это слово? - спросил Затворник.
- Да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. Я сказал, что не знаю.
- Понятно. Я тебе вряд ли объясню. Это можно только на примере. Вот представь себе, что ты упал в воду и тонешь. Представил?
- Угу.
- А теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. И ты за это схватился и держишься. Так вот, если считать, что всю жизнь тонешь - а так это и есть, - то любовь - это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.
- Это ты про любовь к тому, что положено?
- Не важно. Хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. Что угодно. Какая разница, за что хвататься, - лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, - он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь - это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мертвых… Хотя…
- По-моему, я никогда ничего не любил, - перебил Шестипалый.
- Нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь. Ты ведь не знаешь, почему он это сделал. Может, он считал, что издевается над тобой куда тоньше других. Мне лично кажется, что так оно и было. Так что ты вел себя очень глупо, но совершенно правильно. Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
- Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна?
- Нет. Любовь - это что-то вроде любви, а сон - это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.
Там.
Здесь и сейчас.