Kominn heim.
Kominn heim.
Эфтирь смотрит из окна на бездетную игровую площадку. Нет, малыши там появляются, но в солнечную погоду. «Давно её не было,»-резко повернула она ручку на оконной раме, хрустнув тонкой кистью. Её полупустую комнату обволок омерзительно зябкий воздух. Вдохнув этот странный ноябрьский запах- сырой, вялый, тухлый- Эфтирь закашлялась. Разломанные фьорды, оголённые деревья, густой смог, давящая тишина, сотканная из еле слышного шуршания измороси. Пасьянс из квадратиков сезонов стал складываться в её приболевшем от звенящего одиночества разуме. Эфтирь не забывает никогда прикосновений к своей коже, после объятий еще долго остаётся ощущение рук на её плечах, на губах покоится всё еще невидимый контакт с потрескавшейся розовой скрижалью, о котором она так мечтает.
Резко темнеет: уже невозможно различить чёткие линии слякотных холмов, улицы становятся еще более безжизненными. Эфтирь стоит у окна, ей некуда спешить, она всегда будет ждать, она готова. Не раз эти суматошные слова выскальзывали из её памяти на бумагу, на которой она так нервно выводила маленькие квадратные буковки, непривычные для её размашистого почерка. Шотландский туман не унимался. Высунув утиный нос чуть дальше, она почувствовала, как атомы невесомого дождя барабанят по намокающей коже приёмом пиццикато. Её странник далеко, в Гренландском море, перебирает улов в уныло-влажной лодке, морщась от косых капель, и смотрит сквозь ресницы на плещущуюся серо-бирюзовую воду.
Серая вата облаков, бордовые жилы на неровно загорелых руках, варенье с зернышками, а потом икеевские весы. Она не считает чертовы калории. Она расстраивается, продолжает злобно шаркать и ворчать. Но ничего не делает для достижения цели. Эфтирь не может рифмовать слова «солнце», «ресницы», «хвостик», что угодно, но не это. Эфемерное создание в белом греческом платье на крыльях шепчет, а она не слышит, её уши сфокусированы на осеннем шорохе за окном.
Ну что же ты, маленькая кривоногая девочка с коленными чашечками,смотрящими друг на друга, не грусти так. Ты так хотела этой прохлады, не терпелось тебе надеть новую антрацитовую- или это не тот оттенок, о котором я думаю?- куртку с мягкой подкладкой. Её нежный войлок будет напоминать тебе о напрочь запамятованных объятиях недостижимого путешественника. Звук дождя усиливается, будто Эфтирь здорово перемудрила с поднятием смесителя воды в ванной. Косой, убивающий всякую надежду, неблагодарный.
Приходи же домой, морской путник, kominn heim.
Эфтирь смотрит из окна на бездетную игровую площадку. Нет, малыши там появляются, но в солнечную погоду. «Давно её не было,»-резко повернула она ручку на оконной раме, хрустнув тонкой кистью. Её полупустую комнату обволок омерзительно зябкий воздух. Вдохнув этот странный ноябрьский запах- сырой, вялый, тухлый- Эфтирь закашлялась. Разломанные фьорды, оголённые деревья, густой смог, давящая тишина, сотканная из еле слышного шуршания измороси. Пасьянс из квадратиков сезонов стал складываться в её приболевшем от звенящего одиночества разуме. Эфтирь не забывает никогда прикосновений к своей коже, после объятий еще долго остаётся ощущение рук на её плечах, на губах покоится всё еще невидимый контакт с потрескавшейся розовой скрижалью, о котором она так мечтает.
Резко темнеет: уже невозможно различить чёткие линии слякотных холмов, улицы становятся еще более безжизненными. Эфтирь стоит у окна, ей некуда спешить, она всегда будет ждать, она готова. Не раз эти суматошные слова выскальзывали из её памяти на бумагу, на которой она так нервно выводила маленькие квадратные буковки, непривычные для её размашистого почерка. Шотландский туман не унимался. Высунув утиный нос чуть дальше, она почувствовала, как атомы невесомого дождя барабанят по намокающей коже приёмом пиццикато. Её странник далеко, в Гренландском море, перебирает улов в уныло-влажной лодке, морщась от косых капель, и смотрит сквозь ресницы на плещущуюся серо-бирюзовую воду.
Серая вата облаков, бордовые жилы на неровно загорелых руках, варенье с зернышками, а потом икеевские весы. Она не считает чертовы калории. Она расстраивается, продолжает злобно шаркать и ворчать. Но ничего не делает для достижения цели. Эфтирь не может рифмовать слова «солнце», «ресницы», «хвостик», что угодно, но не это. Эфемерное создание в белом греческом платье на крыльях шепчет, а она не слышит, её уши сфокусированы на осеннем шорохе за окном.
Ну что же ты, маленькая кривоногая девочка с коленными чашечками,смотрящими друг на друга, не грусти так. Ты так хотела этой прохлады, не терпелось тебе надеть новую антрацитовую- или это не тот оттенок, о котором я думаю?- куртку с мягкой подкладкой. Её нежный войлок будет напоминать тебе о напрочь запамятованных объятиях недостижимого путешественника. Звук дождя усиливается, будто Эфтирь здорово перемудрила с поднятием смесителя воды в ванной. Косой, убивающий всякую надежду, неблагодарный.
Приходи же домой, морской путник, kominn heim.