Люблю ли я сказки?
Когда-то давно...
Тогда еще, помню, энты были большими, а Гари Плотер даже не был задуман Хьюлет Паккардом,
Людмилу Зыкину на гастролях в Турции приветственно освистывали так, что заглушали рев прилетающего с ней самолета,
самые центральные секретари были плотью от плоти народной и лично участвовали в кровопролитных сражениях,
настоящую и искусственную кожу на босоножках было легко распознать, а мел не давал аллергии и был только одного цвета,
а я была более хороша собой, чем сейчас...
Тогда-то бабушка под чутким руководством дедушки научила меня читать.
Буквально за один вечер, в промежутке между Спокойной ночи, малыши и Время. Правда-правда.
И вот у меня в голове взорвался простор литературных далей.
Вроде того, как если бы по целому Чипполине с расчесаной макушкой засунуть вам в каждую ноздрю.
АаааааааааааааааааааааааааааааапппппппппппппппппппппппппччччччччччччччччччччХИ! - смущенно сказала я всем сознанием и канула в черный сон.
А на утро. Ну, может быть это было не то самое утро, а утро месяца три спустя, я, правда, не помню.
А на утро я умылась, сделала зарядку, приняла завтрак и ванну, оделась по праздничному в голубое шелковое платье с бантом на груди и талии, и встала перед огромным дубовым книжным шкафом. Шкаф никак не чувствовал опасности, совсем как котэ в жж. Он стоял и не шевелился ни одной пылинкой, которые в изобилии освещались апельсиновым солнцем, струившим свои благодатные лучи на лакированные, резные и стеклянные поверхности. Я стояла руки-в-боки и пытливо смотрела на знания, в изобилии наполнявшие нутро шкафа. И тут частично девственный простор в моей голове и ставшее доступным изобилие непоглощенных знаний вошли в изобильный взаимовосторг. Я вскрикнула. Бабушка ахнула. Дедушка крякнул.
Я по бырому сбегала на кухоньку и притащила трехногую, совсем как в детских сказках, табуретку - дедушка был столяром-краснодеревцем и мастерил такие штуки, какие не сделает Гари Потнег даже с применением ВП и разнообразной матери. Табуретка была тяжелая и пока я ее тащила, набила себе кучу синяков и шишек. Однако, вау, ай дидэнт эген, как говорится, я сделала это - вот мы с табуреткой вместе стоим перед шкафом руки-в-боки. И в следующее мигомгновение я как ветер взвиваюсь на скользкую устойчивую спину моего трехногого коня и на цыпочках, на цыпочках и наконец таки на цииииииииипочках тянусь за самым толстым и лохматым томом Русских народных сказок про народы мира.
А рядом со сказками стоит банка с клубничным вареньем, которую дедушка по совету бабушки убрал с глаз моих подальше, потому что четыре таких я уговорила за милую душу на прошлой неделе. И банка вроде бы как сторонится моей детской руки, тянущейся за сказками. А рука, откровенно говоря, ужасно изящная детская моя рука, она скребет подстриженными ноготками по древнему (мне так казалось) корешку тяжело тома, и никак не может стянуть его туда, вниз, ко мне, в открытую всему новому практически незамутненному осознанию.
Скрип-скрип, скрип-скрип - это покачивается подо мной табурет.
СссссссссккккккккккррррррррррррррррррррррррррёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёббБ - это я уцепила том и стянула его с полки.
Но прекрасное дореволюционное издание Русских народных сказок в одном томе оказалось на тот исторический момент перемазано вареньем. Дедушка и бабушка тоже любили его. И Сказки потянули за собой с полки Варенье. И эта сладкая парочка преспокойно полетела вниз, и увлекла к падению меня, табурет и престиж знаний.
С тех пор я больше доверяю опыту.
А к сказкам и варенью у меня отношение любовно-сложное.
Тогда еще, помню, энты были большими, а Гари Плотер даже не был задуман Хьюлет Паккардом,
Людмилу Зыкину на гастролях в Турции приветственно освистывали так, что заглушали рев прилетающего с ней самолета,
самые центральные секретари были плотью от плоти народной и лично участвовали в кровопролитных сражениях,
настоящую и искусственную кожу на босоножках было легко распознать, а мел не давал аллергии и был только одного цвета,
а я была более хороша собой, чем сейчас...
Тогда-то бабушка под чутким руководством дедушки научила меня читать.
Буквально за один вечер, в промежутке между Спокойной ночи, малыши и Время. Правда-правда.
И вот у меня в голове взорвался простор литературных далей.
Вроде того, как если бы по целому Чипполине с расчесаной макушкой засунуть вам в каждую ноздрю.
АаааааааааааааааааааааааааааааапппппппппппппппппппппппппччччччччччччччччччччХИ! - смущенно сказала я всем сознанием и канула в черный сон.
А на утро. Ну, может быть это было не то самое утро, а утро месяца три спустя, я, правда, не помню.
А на утро я умылась, сделала зарядку, приняла завтрак и ванну, оделась по праздничному в голубое шелковое платье с бантом на груди и талии, и встала перед огромным дубовым книжным шкафом. Шкаф никак не чувствовал опасности, совсем как котэ в жж. Он стоял и не шевелился ни одной пылинкой, которые в изобилии освещались апельсиновым солнцем, струившим свои благодатные лучи на лакированные, резные и стеклянные поверхности. Я стояла руки-в-боки и пытливо смотрела на знания, в изобилии наполнявшие нутро шкафа. И тут частично девственный простор в моей голове и ставшее доступным изобилие непоглощенных знаний вошли в изобильный взаимовосторг. Я вскрикнула. Бабушка ахнула. Дедушка крякнул.
Я по бырому сбегала на кухоньку и притащила трехногую, совсем как в детских сказках, табуретку - дедушка был столяром-краснодеревцем и мастерил такие штуки, какие не сделает Гари Потнег даже с применением ВП и разнообразной матери. Табуретка была тяжелая и пока я ее тащила, набила себе кучу синяков и шишек. Однако, вау, ай дидэнт эген, как говорится, я сделала это - вот мы с табуреткой вместе стоим перед шкафом руки-в-боки. И в следующее мигомгновение я как ветер взвиваюсь на скользкую устойчивую спину моего трехногого коня и на цыпочках, на цыпочках и наконец таки на цииииииииипочках тянусь за самым толстым и лохматым томом Русских народных сказок про народы мира.
А рядом со сказками стоит банка с клубничным вареньем, которую дедушка по совету бабушки убрал с глаз моих подальше, потому что четыре таких я уговорила за милую душу на прошлой неделе. И банка вроде бы как сторонится моей детской руки, тянущейся за сказками. А рука, откровенно говоря, ужасно изящная детская моя рука, она скребет подстриженными ноготками по древнему (мне так казалось) корешку тяжело тома, и никак не может стянуть его туда, вниз, ко мне, в открытую всему новому практически незамутненному осознанию.
Скрип-скрип, скрип-скрип - это покачивается подо мной табурет.
СссссссссккккккккккррррррррррррррррррррррррррёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёббБ - это я уцепила том и стянула его с полки.
Но прекрасное дореволюционное издание Русских народных сказок в одном томе оказалось на тот исторический момент перемазано вареньем. Дедушка и бабушка тоже любили его. И Сказки потянули за собой с полки Варенье. И эта сладкая парочка преспокойно полетела вниз, и увлекла к падению меня, табурет и престиж знаний.
С тех пор я больше доверяю опыту.
А к сказкам и варенью у меня отношение любовно-сложное.