Горы
Про горы трудно. Там все иначе. Совсем иначе. Про них даже не напишешь вот так сразу, будто бы ничего особенного и не произошло, просто кончился отпуск и под ногами больше не качается неустойчивый подвесной мост. Все другое, другой воздух, другой свет, другие краски. Другая я.
Тишина, конечно, оглушает. Даже на базе, в относительно тепличных уловиях, за окном шумят пороги и, сидя на деревянной веранде, можно смотреть на них бесконечно. Течение плавное, не особенно быстрое, но минут через пятнадцать начинает кружиться голова и ты не знаешь, - может от мыслей, может от кислорода.
А названия запоминаешь на раз, они очень красивые, и буквы складываются в причудливые звуки. Барангол, Майма, Чемал, Эликманар, Чике-Таман, Еланда, Эдиган, Катунь. И нереальный цвет воды, бирюзовый, аквамариновый, совершенно прозрачный, хотя стоит ли так о воде. Узкие дорожки перевалов и пять часов по кедрачу и полям (а я-то всегда думала, что вершины гор острые), когда давно не ловят телефоны и рассказывают, что на перевалах нельзя говорить, есть, смеяться, чтобы не обидеть духов, когда последняя деревня осталась далеко далеко, и ты ползешь в гору, а она кажется снизу такой легкой, а ты садишься на землю через каждые пятнадцать шагов и дышишь, дышишь, и не можешь надышаться.
Нет, я совсем ничего не знаю о горах. Я не знаю 2200 это много или мало. И надо ли было бояться, когда мы рассуждали о том, что у нас полная машина спальников и дров, глядя на стремительно заходящее солнце. И что нужно было чувствовать, когда вокруг тебя ничего, только горы, горы, горы, покрытые вечным снегом верхушки вдалеке. Что нужно было чувствовать, зная, что ты уедешь, затихнет мотор, и тишина вновь покроет все своей пленкой, как было до тебя и после тебя. До того момента, как кто-то снова не решится на такой бросок. Может быть, только через пару лет.
Тишина, конечно, оглушает. Даже на базе, в относительно тепличных уловиях, за окном шумят пороги и, сидя на деревянной веранде, можно смотреть на них бесконечно. Течение плавное, не особенно быстрое, но минут через пятнадцать начинает кружиться голова и ты не знаешь, - может от мыслей, может от кислорода.
А названия запоминаешь на раз, они очень красивые, и буквы складываются в причудливые звуки. Барангол, Майма, Чемал, Эликманар, Чике-Таман, Еланда, Эдиган, Катунь. И нереальный цвет воды, бирюзовый, аквамариновый, совершенно прозрачный, хотя стоит ли так о воде. Узкие дорожки перевалов и пять часов по кедрачу и полям (а я-то всегда думала, что вершины гор острые), когда давно не ловят телефоны и рассказывают, что на перевалах нельзя говорить, есть, смеяться, чтобы не обидеть духов, когда последняя деревня осталась далеко далеко, и ты ползешь в гору, а она кажется снизу такой легкой, а ты садишься на землю через каждые пятнадцать шагов и дышишь, дышишь, и не можешь надышаться.
Нет, я совсем ничего не знаю о горах. Я не знаю 2200 это много или мало. И надо ли было бояться, когда мы рассуждали о том, что у нас полная машина спальников и дров, глядя на стремительно заходящее солнце. И что нужно было чувствовать, когда вокруг тебя ничего, только горы, горы, горы, покрытые вечным снегом верхушки вдалеке. Что нужно было чувствовать, зная, что ты уедешь, затихнет мотор, и тишина вновь покроет все своей пленкой, как было до тебя и после тебя. До того момента, как кто-то снова не решится на такой бросок. Может быть, только через пару лет.