(no subject)
Всё-таки мне повезло с мамой.
Я избавилась от ее родительской вязкой опеки в шестнадцать, когда уехала учиться.
И уже тучу лет наши церебральные "дочки-матери" - так или иначе результат молчаливой договоренности на "поиграть в созависимость".
То есть я знаю, что всегда могу прекратить... не позволить... оборвать. Обычно прекращаю, если для меня по каким-либо причинам эта ноша сегодня неподъемна.
Мама знает что я могу. Пробует границы дозволенного. Продавливает там, где ей кажется мягким. Иногда, впрочем, увлекается. За что получает.
Порой и я расслабляюсь, пропускаю тот момент, когда необходимо сказать маме стоп-слово. Тогда она радостно и со всхлипами вгрызается в родненькую дочуркину слабину и жует то, что успела отхватить.
Садо-мазо-дочки-матери.
Нас таких тысячи, десятки тысяч. Отчего-то больше девочки страдают. Но тут без меня много сказано про всяких Фрейдов и про неприятие мамами своей=дочкиной сексуальности, и про экстраполяции, и нереализованность мамину, которую она перекладывает на дочь и разные прочие умности.
Вчера читала по ссылке одну вещь. "Мама, не читай", называется. По ссылке-рекомендации нашла.
Не рекомендую сама, поскольку ощущение как от ковыряния в чужой отрыжке. Очень плохая "Пианистка" или женский дурно-написанный "Похоронный плинтус". Много желчи, грязи, коросты. Обиды много. Много передергиваний. Понимаю так, что человеку просто необходимо было высказаться, чтобы жить. Чтож. Бывает. Мне тоже часто нужно сказать, написать, услышать, увидеть, выбросить вон. Чтобы дальше налегке. Но книга плохая.
Сегодня тоже... Отчего ноосфера такая плотная, а? Отчего если с утра аська начинается какой-то странной темой, этой же странной темой она полнится и весь остальной день... Сегодня у меня сплошные "дочки-матери".
Я не знаю что с этим делать. Но знаю что делать надо, и делать надо именно дочкам. Матери не могут. Не видят проблемы. Странно, что свои "дочкины" проблемы видят и помнят, а в "маминой" ипостаси становятся вдруг и навсегда слепоглухонемыми.
Я с мамой говорила как-то. Сидели, чаевничали и завели беседу. Она рассказывала мне про свое детство. Про детские свои обиды на мою бабушку. Про то что та, к примеру, не поясняла маме элементарных "женских" вещей. Ну как причесаться красиво, или что трусики надо тоже гладить, или как готовить еду. Т.е. сама бабушка была неряхой и деревенщиной и, понятное дело, не видела смысла во всех этих ужимках. Одевала маму как придется, кормила чем придется. Не поясняла ничего про семейную, а также половую жизнь. А мама потом долго страдала от насмешек ровесниц. (думаю, ей просто так казалось про насмешки, но страдала же)
Боже! Мама с такой горечью рассказывала, как она однажды с подругами поехала в Ленинград и там узнала, что нижнее белье бывает не шитое, а покупное. С кружавчиками.
А в школе когда мама училась, бабушка ее позорила - приходила после смены (санитаркой работала) в стыдном некрасивом халате и дырявых трикошках под ним и орала "Людка! Домой иди!"
А зачем бабка деда доводила до скандалов, а?
А зачем маму и ее брата таскала по всей улице и приговаривала "сиротинушки, отец родной из дома выгнал"?
А зарплату мамину целиком забирала зачем? А маме так хотелось юбочку.
Жааалко. Бабка все-таки стерва.
А вот еще мама не умела даже яичка пожарить - бабушка ей не пояснила. И поэтому папа долго над мамой глумился, пояснял ей как чай заваривать, к примеру. Бабушка виновата? Несомненно.
Но трагедия ли это? Не думаю.
А мама до сих пор считает что да - трагедия. И вся жизнь ее наперекосяк из-за этого яичка и неглаженых пошитых из дешевого ситца трусиков.
А еще, когда папа с мамой спорили, бабушка всегда вставала на сторону любимого зятя.
Ну? На мой взгляд - бабка права и хитра. На мамин взгляд - предательница.
А зачем бабушка когда мама была беременная заставляла ее полы мыть, а также... Ой. Вот тут я не помню что, но тоже трагедия и незакрытый мамин гештальт. И еще с дюжину таких вот "ужасных" историй, в который бабуля выглядит чистым монстром, а мама агнцем.
Мы пили чай, я маме сочувствовала вслух и по-настоящему. Ну и по-дружески (раз мы уж сидим и как подруги делимся рассказами о своих не слишком песталоцци-мамах) тоже ей рассказала разное.
Ну там про то, как она меня по ногам простынью мокрой, свернутой жгутом при подружках.
Или как "ты, дочка, у меня некрасивая - учись". Или там некупленный игрушечный чайник. И десятки разорванных в порыве гнева тетрадок, что приходилось ночами восстанавливать. И про собаку, которую купила, а потом втихушку от меня отдала. И еще с дюжину ужасных историй, в которых само собой мама выглядела монстром, а я светила нимбом во все четыре стороны.
И она слушала, слушала, кивала, и туманилась взглядом... А потом опс... И вспомнила, что говорю то я про нее. Не про абстрактную "маму", а про вполне конкретную женщину.
- Нет. Ты чего-то напридумывала. Не было такого! - замахала руками она. - Не могло быть.
- Ну как же. Вот помнишь, мы прятались под столом и следили за папой, а мне было так стыдно, а ты.
- Не... Не было! Ты что выдумываешь! Не могла я так сделать.
Я пригляделась повнимательнее. Думала, может она оправдывает себя так. И вдруг поняла. Что она НЕ ПОМНИТ.
Правда не помнит. Ни одного названного мной случая. Ни одной истории, из-за которой "моя жизнь пошла наперекосяк".
- Ну, а вот когда вы с отцом кричали всю ночь, а я услышала. И меня еще стошнило...
Понимаете. Она обязана была это помнить. Там было так кинематографично. Жутенько. Они бледные, напротив друг друга в коридоре. Мать кричит "ненавижу тебя. мы тебя с лариской ненавидим. уходи". И отец надевает ботинки, чтобы таки уйти. А я в дверях комнаты своей стою, такая вся в сорочке байковой в цветочек - ах ах бедная дефачька... и страшно мне до судорог. И так болит голова, раскалывается. И живот крутит. А они меня не видят. И только когда я блевать начинаю, видят. И тогда подхватывают, тащут куда-то, скорую вызывают, потому что температура под сорок... И они сидят потом надо мной оба напуганные. Она должна это помнить. Это же важно.
- Аааа, - она морщится. - Это ты тогда вишней с молоком объелась. Бабка тебя накормила. А я ведь ей говорила! Говорила! Нас тогда чуть с дизентерией не забрали. Да помню. И чего?
Понимаете, да? "И чего?" - спрашивает мама и недоумевает. Ну живот, ну дизентерия, ну потошнило.
А у меня там жизненный перекосяк и шрам во всю душу. А она даже не заметила. И, что интересно, сейчас тоже не замечает.
Потому что это не ее перекосяк, а мой. И мне его выравнивать, а не ей. Ей бы со своими справиться. Потому что она во-первых тоже дочка, как ни крути. И только во-вторых мама.
Я избавилась от ее родительской вязкой опеки в шестнадцать, когда уехала учиться.
И уже тучу лет наши церебральные "дочки-матери" - так или иначе результат молчаливой договоренности на "поиграть в созависимость".
То есть я знаю, что всегда могу прекратить... не позволить... оборвать. Обычно прекращаю, если для меня по каким-либо причинам эта ноша сегодня неподъемна.
Мама знает что я могу. Пробует границы дозволенного. Продавливает там, где ей кажется мягким. Иногда, впрочем, увлекается. За что получает.
Порой и я расслабляюсь, пропускаю тот момент, когда необходимо сказать маме стоп-слово. Тогда она радостно и со всхлипами вгрызается в родненькую дочуркину слабину и жует то, что успела отхватить.
Садо-мазо-дочки-матери.
Нас таких тысячи, десятки тысяч. Отчего-то больше девочки страдают. Но тут без меня много сказано про всяких Фрейдов и про неприятие мамами своей=дочкиной сексуальности, и про экстраполяции, и нереализованность мамину, которую она перекладывает на дочь и разные прочие умности.
Вчера читала по ссылке одну вещь. "Мама, не читай", называется. По ссылке-рекомендации нашла.
Не рекомендую сама, поскольку ощущение как от ковыряния в чужой отрыжке. Очень плохая "Пианистка" или женский дурно-написанный "Похоронный плинтус". Много желчи, грязи, коросты. Обиды много. Много передергиваний. Понимаю так, что человеку просто необходимо было высказаться, чтобы жить. Чтож. Бывает. Мне тоже часто нужно сказать, написать, услышать, увидеть, выбросить вон. Чтобы дальше налегке. Но книга плохая.
Сегодня тоже... Отчего ноосфера такая плотная, а? Отчего если с утра аська начинается какой-то странной темой, этой же странной темой она полнится и весь остальной день... Сегодня у меня сплошные "дочки-матери".
Я не знаю что с этим делать. Но знаю что делать надо, и делать надо именно дочкам. Матери не могут. Не видят проблемы. Странно, что свои "дочкины" проблемы видят и помнят, а в "маминой" ипостаси становятся вдруг и навсегда слепоглухонемыми.
Я с мамой говорила как-то. Сидели, чаевничали и завели беседу. Она рассказывала мне про свое детство. Про детские свои обиды на мою бабушку. Про то что та, к примеру, не поясняла маме элементарных "женских" вещей. Ну как причесаться красиво, или что трусики надо тоже гладить, или как готовить еду. Т.е. сама бабушка была неряхой и деревенщиной и, понятное дело, не видела смысла во всех этих ужимках. Одевала маму как придется, кормила чем придется. Не поясняла ничего про семейную, а также половую жизнь. А мама потом долго страдала от насмешек ровесниц. (думаю, ей просто так казалось про насмешки, но страдала же)
Боже! Мама с такой горечью рассказывала, как она однажды с подругами поехала в Ленинград и там узнала, что нижнее белье бывает не шитое, а покупное. С кружавчиками.
А в школе когда мама училась, бабушка ее позорила - приходила после смены (санитаркой работала) в стыдном некрасивом халате и дырявых трикошках под ним и орала "Людка! Домой иди!"
А зачем бабка деда доводила до скандалов, а?
А зачем маму и ее брата таскала по всей улице и приговаривала "сиротинушки, отец родной из дома выгнал"?
А зарплату мамину целиком забирала зачем? А маме так хотелось юбочку.
Жааалко. Бабка все-таки стерва.
А вот еще мама не умела даже яичка пожарить - бабушка ей не пояснила. И поэтому папа долго над мамой глумился, пояснял ей как чай заваривать, к примеру. Бабушка виновата? Несомненно.
Но трагедия ли это? Не думаю.
А мама до сих пор считает что да - трагедия. И вся жизнь ее наперекосяк из-за этого яичка и неглаженых пошитых из дешевого ситца трусиков.
А еще, когда папа с мамой спорили, бабушка всегда вставала на сторону любимого зятя.
Ну? На мой взгляд - бабка права и хитра. На мамин взгляд - предательница.
А зачем бабушка когда мама была беременная заставляла ее полы мыть, а также... Ой. Вот тут я не помню что, но тоже трагедия и незакрытый мамин гештальт. И еще с дюжину таких вот "ужасных" историй, в который бабуля выглядит чистым монстром, а мама агнцем.
Мы пили чай, я маме сочувствовала вслух и по-настоящему. Ну и по-дружески (раз мы уж сидим и как подруги делимся рассказами о своих не слишком песталоцци-мамах) тоже ей рассказала разное.
Ну там про то, как она меня по ногам простынью мокрой, свернутой жгутом при подружках.
Или как "ты, дочка, у меня некрасивая - учись". Или там некупленный игрушечный чайник. И десятки разорванных в порыве гнева тетрадок, что приходилось ночами восстанавливать. И про собаку, которую купила, а потом втихушку от меня отдала. И еще с дюжину ужасных историй, в которых само собой мама выглядела монстром, а я светила нимбом во все четыре стороны.
И она слушала, слушала, кивала, и туманилась взглядом... А потом опс... И вспомнила, что говорю то я про нее. Не про абстрактную "маму", а про вполне конкретную женщину.
- Нет. Ты чего-то напридумывала. Не было такого! - замахала руками она. - Не могло быть.
- Ну как же. Вот помнишь, мы прятались под столом и следили за папой, а мне было так стыдно, а ты.
- Не... Не было! Ты что выдумываешь! Не могла я так сделать.
Я пригляделась повнимательнее. Думала, может она оправдывает себя так. И вдруг поняла. Что она НЕ ПОМНИТ.
Правда не помнит. Ни одного названного мной случая. Ни одной истории, из-за которой "моя жизнь пошла наперекосяк".
- Ну, а вот когда вы с отцом кричали всю ночь, а я услышала. И меня еще стошнило...
Понимаете. Она обязана была это помнить. Там было так кинематографично. Жутенько. Они бледные, напротив друг друга в коридоре. Мать кричит "ненавижу тебя. мы тебя с лариской ненавидим. уходи". И отец надевает ботинки, чтобы таки уйти. А я в дверях комнаты своей стою, такая вся в сорочке байковой в цветочек - ах ах бедная дефачька... и страшно мне до судорог. И так болит голова, раскалывается. И живот крутит. А они меня не видят. И только когда я блевать начинаю, видят. И тогда подхватывают, тащут куда-то, скорую вызывают, потому что температура под сорок... И они сидят потом надо мной оба напуганные. Она должна это помнить. Это же важно.
- Аааа, - она морщится. - Это ты тогда вишней с молоком объелась. Бабка тебя накормила. А я ведь ей говорила! Говорила! Нас тогда чуть с дизентерией не забрали. Да помню. И чего?
Понимаете, да? "И чего?" - спрашивает мама и недоумевает. Ну живот, ну дизентерия, ну потошнило.
А у меня там жизненный перекосяк и шрам во всю душу. А она даже не заметила. И, что интересно, сейчас тоже не замечает.
Потому что это не ее перекосяк, а мой. И мне его выравнивать, а не ей. Ей бы со своими справиться. Потому что она во-первых тоже дочка, как ни крути. И только во-вторых мама.