Будет много букв. Воскресная графомания.
Открытка лежала в почтовом ящике. Через круглые дырочки ящика виднелся кокетливый блеск, не похожий ни на дешевую рябь бесплатных рекламных буклетов, ни на бледный официоз почтовых квитанций. Хозяйка почтового ящика довольно долго (целых полминуты) не решалась повернуть ключик и достать почту и еще дольше (целых полторы минуты) рассматривала глянцевого Деда Мороза в коротеньком красном полушубке, прежде чем перевернуть открытку и прочитать написанные аккуратным почерком слова.
«Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия! С Новым годом тебя и Рождеством! У нас всё хорошо. Может быть, скоро тебя навестим. Я и Тефаль. Он - чудо! Красивый, умный, заботливый и отличный помощник по дому. Уверена, что как только ты его узнаешь поближе, сразу полюбишь. Целую. Лена!»
Хозяйка почтового ящика перечитала открытку еще раз. И еще. Задумалась и долго изучала пустую графу «отправитель» и смазанный штемпель почтового отделения. «Ничего не понимаю! Кто такая Лена? Лена…Как это странно! Лена? Кто такая Лена и кто такой этот Тефаль?»
Открытка скользнула внутрь большой, пропахшей лекарствами сумки, устроилась в потайном кармашке рядом с паспортом и пенсионным удостоверением, а хозяйка ящика, сумки, а теперь и открытки выскочила из подъезда в стылое декабрьское утро и поспешила на автобус.
***
В одном городе жила пожилая женщина. Даже, наверное, старушка. Потому что пожилая - это когда "пожила" и ещё поживёт, а старушка - это старушка. Старенькая.
Так вот Евдокия Павловна была именно старушкой. Нет. Она не носила старушечьих платочков, не затягивала тонкие косицы, не укладывала их корзиночкой. Евдокия Павловна регулярно посещала парикмахерскую и даже красила губы яркой помадой. Но всё равно она была старушкой.
Сотрудники отдела, в котором Евдокия Павловна работала, так и называли её "наша старушенция".
"Надо у нашей старушенции спросить - она пояснит", "а ты старушенцию позови - поможет", "старушенция где? пусть разберётся".
Евдокия Павловна знала о своём прозвище и ничуть не обижалась. Она приходила на работу раньше всех, кивала ночному вахтеру, поднималась на второй этаж, пробиралась за свой стол, садилась, поправляла причёску и улыбалась. Только там, среди шкафов, забитых томами и рулонами, среди длинных столов и неуклюжих кульманов, Евдокия Павловна была счастлива.
Евдокия Павловна - руководитель очень секретного конструкторского бюро очень секретного завода, расположенного в очень закрытом городе (для удобства назовем его Энск), давно уже могла сообразить, что ни её отдел, состоящий из трёх человек и одного чайника, ни сам завод, ни даже город уже никому не нужны. Могла. Но не желала.
Поэтому она вставала в семь утра, умывалась, съедала творожный сырок, красила губы и шла на остановку заводского автобуса.
Иногда. Очень редко. Не чаще раза в квартал Евдокия Павловна позволяла себе прозреть, и тогда ей становилось неуютно до колик в желудке. Она смотрела на пустые цеха, на разобранные пролёты, на неподвижные краны, на оконные проёмы с грязными стеклами, на столовую, закрытую лет пять назад, и на проржавевший до дыр ларёк с надписью "Союзпечать", и ей казалось, что она видит какой то неприличный фильм.
Но уже через минуту Евдокия Павловна отгоняла от себя наваждение, встряхивалась и принималась думать о том, что проект «А», скорее всего, придётся в очередной раз переделать, а проект «Б» обречён на долгое согласование в министерстве. Ещё она думала, что эти «А» и «Б» уже давно пора бы запустить в испытательный цикл и приступить к рабочим чертежам по «В» и «Д», также закончить калькуляцию по «Е» и согласовать у «главного» ТЭО для «З» в первой редакции.
Вообще всю жизнь Евдокии Павловны можно было описать попроектно, и если бы однажды она решила сесть за мемуары, то главы бы так и назывались: Проект Первый, Проект Второй, Проект Третий - редакция один, два, три… сто двадцать три, и так далее. Но сочинять мемуары Евдокия Павловна не умела. В Энск она попала сразу после аспирантуры и больше оттуда не выбиралась. Сначала было некогда, потом нельзя, потом совсем нельзя, а потом уже и не к кому. На Большой Земле у Евдокии Павловны оставалась лишь двоюродная сестра Галя, переписка с которой закончилась давным-давно вернувшейся с пометкой «адресат убыл» открыткой к Первому мая. Евдокия Павловна убрала открытку в коробку из-под ассорти фабрики «Рот-Фронт» и продолжила работу над очередным проектом.
***
Глава первая - проект первый. Глава вторая - проект второй. Глава двадцатая - ещё один проект под каким-то номером и грифом "совсекретно". Иногда между главами случались незначительные эпизоды, о которых Евдокия Павловна предпочитала не вспоминать. Так, в шестидесятом она едва не вышла замуж за лейтенантика КГБ, прибывшего по распределению в особый отдел Энска. Они встречались с полгода, а потом случился неудачный запуск объекта, и ещё один, и ещё. А когда пусконаладку всё-таки успешно завершили, оказалось что лейтенантик давно уже женат на заводской буфетчице.
Следующий эпизод с заезжим консультантом из министерства завершился куда более печально, и если бы не знакомая акушерка, хорошее здоровье и порядочные соседи, пришлось бы Евдокии Павловне расстаться и с работой, и с партбилетом. Но всё обошлось. С тех пор Евдокия Павловна "эпизодами" не баловалась, посвятив себя науке, кульманам, чайнику и чтению классики. Шло время. И, сама не заметив как, она превратилась из молодого специалиста сперва в специалиста ведущего, потом в главного, потом в начальника отдела и, наконец, в старушенцию.
***
- Тааак. Ну и как у нас обстоят дела с приборчиками? - каждое утро спрашивала она у технолога Еремеева, а тот вежливо объяснял, что уровнемер он уже давно привязал, а дополнительный дифманометр они решили пока не рассматривать.
- Работайте, работайте, - подбадривала она подчинённых и поднималась к Главному. Стучала в обитую дерматином дверь, входила, садилась за длинный стол - прямая, суровая, бледная, похожая на собственный портрет в заводской газете.
- Дуня, - Главный помнил её ещё аспиранткой... - Дуня. Может, нам и вправду на пенсию? Мне вон дочь пишет, зовёт к себе в Смоленск. Всё равно ведь закроют рано или поздно.
- Не сметь сдаваться! - Даже теперь голос Евдокии Павловны оставался звонким и по-комсомольски задорным.
- Дуня, ну ты же понимаешь…
- Не раскисать!
***
А в конце сентября главный перебрался в Смоленск. Уехал тихо, не устраивая шумных проводов. Евдокия Павловна тогда вдруг захворала и взяла больничный, словно почувствовала, что не выдержит извиняющегося "счастливо оставаться, Дуня".
После отъезда главного в бюро стало совсем тихо. Все замерли в ожидании перемен, и лишь старушенция, немного обиженная, что ВРИО назначили не ее, а начальника производства Степанько, сновала туда-сюда среди кульманов, ругаясь по поводу неправильно расположенного клапана и отбивая каблуками стареньких туфель неровный, неудобный ни для нее самой, ни для остальных темп.
- Не пришлют из Москвы нового. Всё к этому уже давно идёт, - шептала кадровичка на ухо технологу Еремееву. - И так не пойми зачем всё это время держали, зарплату платили.
- Ага. Производство под утюги с пылесосами, дела в архив, нас - на свалку, - грустно шутил Еремеев. - Ну и ладно. Может, Энск наконец-то откроют, так хоть молодежи прибавится. А то не город, а прям паноптикум какой-то.
- Кто? - недоумевала кадровичка. -Аааа. Ну да - морг.
- Старушенцию жаль. У неё вся жизнь - завод. Ни мужа, ни детей. Куда она денется?
- Болонку заведёт. Кошку. Мало ли, - пожимала плечами кадровичка. - В парке будет гулять по вечерам.
- Еремеев у вас? - старенький коммутатор превращал «комсомольское» сопрано Старушенции в квакание. - Прекраакраатиить болтовнююю на раааабочем месте… Работать, саботааажники!
- Секундочку, Евдокия Павловна. Перепроверяем табель, - кадровичка подмигивала, нарезала вафельный торт крупными локтями и выдёргивала шнур коммутатора из розетки.
***
Осень выдалась дождливая, неприятная - Евдокия Павловна пару раз подхватывала простуду, но стоически перенесла ее на ногах, опасаясь, что останься она на день-другой дома - сотрудники совсем расслабятся.
- Еще раз проверим расчеты! Работать! Работать!- командовала она, стараясь не кашлять.
- Сколько можно? - бурчал Еремеев и склонялся над графиками.
О том, что из Москвы едет комиссия, Старушенция узнала от Степанько. Вечный ее конкурент и недруг (сколько проектов задерживалось по его вине) зашел в бюро и, отозвав ее в сторону, шепнул: «После праздников прибудут. Вместе с иностранными инвесторами, мать их. Производство у нас подходящее, мощности позволяют… Ты это… не расстраивайся, если что. Мы люди пожилые - нам не понять нынешних политик». Евдокия Павловна не нашлась что ответить, только кивнула. Вечером она спустилась в цеха и долго бродила по пустым залам, кашляя так, что пугалось даже эхо.
***
А на следующее утро Евдокия Павловна увидела в своем почтовом ящике новогоднюю открытку. Было что-то наглое в краснощеком глянцевом личике Деда Мороза в пухлых его ножках, одетых в коротенькие штанишки. Раньше Евдокия Павловна назвала бы это словом «буржуазное». Но куда больше буржуазного деда Евдокию Павловну беспокоил текст. «Здравствуйте, дорогая моя тётя Евдокия…». Какая-то Лена знала, что по этому адресу проживает она - Евдокия Павловна. Какая-то Лена называет её тётей, какая-то Лена упоминает некоего Тефаля. Тефаль… Очень похоже на французскую фамилию или имя. Что всё это значит? Тефаль.
В тот день старушенция не могла работать. Совсем. Она то и дело открывала сумку, забиралась в потайной карман и нащупывала открытку. «Провокация!» - эта мысль возникла почти сразу, едва лишь Евдокия Павловна увидела нерусскую фамилию (или имя?). «Если, воспользовавшись общей политической сумятицей, какие-нибудь спецслужбы … иностранные… решили внедриться в руководство заводом через нее - через Евдокию Павловну. Почему нет? Время удачное. Тем более её обошли с ВРИО - значит, обижена. Значит, может пойти на предательство, передать информацию… Тем более, она - ведущий специалист и имеет доступ к стратегически важным данным». Евдокия Павловна беззвучно застонала. Она всю жизнь боялась, что это может произойти. Всю жизнь ждала, что однажды ее попробуют завербовать и надо будет повести себя единственно-верным образом - сообщить обо всем контрразведке. Евдокия Павловна осознавала, что после этого ее, скорее всего, навсегда отстранят от должности. Неужели этот момент наступил?
«А если не провокация, а проверка? Если ее проверяют «сверху», чтобы предложить возглавить завод? Почему нет? Степанько хоть и хороший производственник - управленец никакой. И в министерстве, и еще кое-где это понимают. Тогда, следует, не раздумывая, идти к особистам и докладывать, что так, мол, и сяк. Что получено сообщение странного содержания… Да. Придется пережить неприятную беседу, может быть, даже пройти полиграф. Но это ерунда. Если это нужно для дела, она готова.
Или это Степанько решил ее обойти, подсунуть «переписку с иностранцами» и обеспечить себе прямой путь к креслу Главного? Тоже вариант. Степанько - хитрец и негодяй. И опять получается, надо не сидеть на месте, а бежать и докладывать про открытку.
***
Во время обеденного перерыва, когда все сотрудники разбрелись кто куда, Евдокия Павловна решилась достать открытку, чтобы снова ее перечитать. «Здравствуй, дорогая тетя Евдокия… Лена».
«Лена? А вдруг это… - Старушенция внезапно задохнулась Ее сердце застучало неровно, быстро, как будто его поместили на верхнюю полку плацкартного вагона. - А вдруг это Валина дочка. Ну, Вали - двоюродной сестры? Или даже внучка? Лена… Может быть, они нашлись и вот решили поздравить… Лена». Эта новая мысль оказалась настолько неожиданной, что старушенция поперхнулась чаем и закашлялась, некрасиво краснея и брызгая слюной.
«Лена… Теперь девочки так быстро растут. Так рано выходят замуж. И все хотят за иностранцев. За французов особенно. Тефаль. «Тефаль такой красивый…» Вот Леночка и вышла замуж за француза по имени (или по фамилии) Тефаль. Как будто своих мальчиков мало! С другой стороны, если он и по дому помогает, и умный - почему нет?»
Евдокия Павловна сидела, уставившись в чашку, и представляла молоденькую, похожую на Валю, темноглазую девочку, которая влюбилась в симпатичного невысокого французика в шарфе и берете. Почему-то Евдокия Павловна отчетливо видела этот темно-синий берет с пимпочкой - такие береты в ее представлении носили художники-импрессионисты.
«Тогда нельзя в отдел. Зачем это? У Леночки могут быть неприятности… И у этого Тефаля. Дурацкое имя (или фамилия). Конечно, откуда девочке знать, что у нас тут секретное предприятие и нам запрещено иметь знакомых иностранцев. Тем более родственников, даже дальних… Бедная девочка! Нет! Нельзя в отдел».
- Евдокия Павловна, вы в порядке? - Технолог Еремеев участливо заглядывал через перегородку, пытаясь понять, отчего это старушенция уже пять минут сидит без движения.
- А? Да. Да-да. В порядке. Работайте… Работайте. До праздников надо закончить с проверкой расчетов.
***
Этот Новый год стал самым непростым Новым годом в жизни старушенции. Она даже пожалела, что лет десять тому назад собственноручно вынесла телевизор на помойку, решив напрочь избавить свой дом от «апофеоза бездуховности», рвущегося наружу через голубой экран. Сейчас какой-нибудь концерт оказался бы как нельзя кстати. А теперь Евдокии Павловне оставалось только сидеть наедине со своими мыслями, которые в канун этого Нового года были уж совсем беспокойными. Евдокия Павловна терзалась мыслями об открытке. Сама виновница этих терзаний была спрятана под половик в коридоре «на всякий случай». Впрочем, Евдокия Павловна давно уже выучила текст наизусть до самой последней запятой. «Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия…»
«Если это провокация, или проверка, или Степанько - ясно! А если нет? И ведь не узнать никак… Никак не узнать, - Евдокия Павловна ходила из угла в угол, меряя некрупными шажками свою малометражку. - Лена… Кто такая Лена?»
На второе января Евдокия Павловна не выдержала. С утра она сняла бигуди, накрасила губы и направилась по адресу, который неизвестно зачем еще давным-давно вызнала у кадровички.
В квартире, которую много лет назад вне очереди получила заводская буфетчица, вкусно пахло жареной курицей.
- Ой. Стару… Евдокия Павловна, - статная седая женщина открыла дверь и посторонилась в радостном изумлении.
- Я не к вам. К вашему супругу. Он дома?
- А где ему еще быть? Фиалки свои поливает. Проходите же!
Буфетчица знала о былой связи своего мужа и про себя гордилась тем, что в свое время увела жениха у «образованной фифы». Впрочем, за давностью лет и гордость, и радость от обладания ценным трофеем стёрлись, и осталась лишь бабья жалость к неудачливой сопернице.
Поэтому буфетчица молча собрала на стол каких-то новогодних салатиков и вышла из комнаты, оставив мужа наедине со старушенцией, пристроившись, однако, возле замочной скважины «на всякий случай».
- Дуня? - когда-то сухощавый амбициозный лейтенантик, а теперь подполковник в отставке, удивленно развел руками и заулыбался радостно. - Какими судьбами?
- Есть вопрос, - тихо проговорила старушенция, мельком удивившись, как это она целый год сохла по этому пузатому лысому старику.- Могу я попросить держать нашу беседу в тайне?
- Лады!
- Видите… видишь ли, я недавно получила сообщение. - Евдокия Павловна непослушными пальцами нащупала твердый четырехугольник и медленно извлекла его наружу. - Это может быть опасно. Если за мной следят, а скорее всего за мной следят… Всё-таки я главный конструктор очень секретного завода.
- А ну иди отсюда! Провокаторша! - буфетчица ворвалась в комнату растрепанной фурией. Набросилась на мужа: - Не вздумай в руки даже брать. Потом найдут отпечатки - не отмажешься! Только жить начали, как люди!
Буфетчица кричала громко, профессионально, будто торговала горячими беляшами по тридцать копеек штука.
- С Новым годом, Дунь, - успел сказать бывший лейтенантик прежде, чем дверь захлопнулась, и Евдокия Павловна осталась стоять на лестничной клетке, придерживая одной рукой пальто, другой сапоги, которые ей даже не дали надеть.
***
Праздники были долгими. Евдокия Павловна и раньше плохо справлялась с десятидневным бездельем, а на этот раз оно оказалось невыносимым. «… дорогая моя тетя Евдокия…» - Евдокия Павловна несколько раз порывалась уничтожить открытку, но снова прятала ее то под половичок, то во второй том энциклопедии. Спать Евдокия Павловна не могла - француз по имени (или фамилии?) Тефаль появлялся, cтоило лишь закрыть глаза. Он то стрелял из пистолетика, то размахивал беретом с дурацкой пимпочкой, а то предлагал тысячу бесплатных творожных сырков за копию рабочего проекта номер шесть.
В первый рабочий день нового года старушенция проспала. Она появилась у проходной на полчаса позже обычного и, вместо того чтобы сразу подняться на второй этаж в бюро, направилась в кабинет Главного.
- А мы вас разыскивали. - Степанько - уставший и какой то сморщенный кивнул ей и обернулся к молодому розовощекому человеку в полосатом костюме. - Это наш главный конструктор. А это товари… это представители из министерства. Прибыли с инспекцией.
- Замечательно. Это замечательно. Это даже хорошо, я считаю. - Евдокия Павловна сосредоточенно ковырялась в сумке. - Я как раз хотела сообщить.
- Вы присаживайтесь. - «Полосатый» недоуменно смотрел, как взъерошенная старуха с неаккуратно накрашенными губами копошится в потертом ридикюле . - Мы хотели обсудить будущее вашего предприятия.
- Погодите! У меня важная информация! - Евдокия Павловна достала открытку и положила ее на стол. Краснощекий, немного потертый Дед мороз подмигивал собравшимся. - Вот! Очевидная провокация или шпионаж. Всё-таки я - главный конструктор. Следует немедленно доложить в органы.
- Ээээ, - министерские переглянулись.
- Вы читайте. Читайте. - Она совсем по-старушечьи закашлялась, и кто-то заботливо усадил ее на стул.
- «Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия! С Новым годом тебя и Рождеством! У нас всё хорошо. Может быть, скоро тебя навестим. Я и Тефаль. Он - чудо! Красивый, умный, заботливый и отличный помощник по дому. Уверена, что как только ты его узнаешь поближе, сразу полюбишь. Целую. Лена!» - прочитал «полосатый» вслух, - И что?
- Вот, - Евдокия Павловна закивала, почувствовав вдруг, что не может говорить.
- И что? - непонимающе переспросил «полосатый». - Обычная реклама «тефаля». Бытовая техника есть - «тефаль». У меня жена по десять штук таких открыток ежедневно получает.
- А адрес? А имя? Это же … - она попробовала вскочить, но ноги не удержали, и она обрушилась обратно на стул.
- Выяснили в справочной, - откровенно веселился «полосатый». - Здесь это, наверное, в новинку. Глушь и город закрытый. Ничего, скоро привыкнете.
Они еще посмеялись с полминуты и принялись обсуждать какие-то свои вопросы, изредка обращаясь к ней по имени-отчеству, не дожидаясь ответа. Она не слышала. Думала про Леночку и про француза в берете. Отчего-то берет не давал ей покоя.
- Такие вот дела. А вам, Евдокия Павловна, наверное, не интересно здесь будет. Совсем не ваш профиль… - «полосатый» участливо смотрел на старушенцию.
- Да. Нет… Да… Я давно уже размышляла об отдыхе.
***
Дома было неубрано. Она никогда не замечала, что дома неубрано. Все эти десятки лет и десятки проектов она не замечала, что на подоконниках пыль, что вода гудит в кранах, и что соседи за стенкой всё время шумят и ссорятся.
На следующее утро она проснулась, как обычно, в семь, села на кровати и подумала, что торопиться некуда. Тогда она легла снова и подождала до девяти, чтобы встать, съесть творожный сырок, накрасить губы и… никуда не пойти.
***
Утром в подъезде баловались подростки. Кто-то вытряхнул рекламные проспекты на пол, и они шуршали под ногами, как листья…
- Смотри-ка, Ленк, и тут одна реклама. А ты боялась, что закрытый город - магазинов нет, пойти некуда. - молодой человек поднял с пола листовку, усмехнулся и сунул её в карман.- Всё тут есть.
- Слушай, а вдруг она открытки не получила? Всё-таки надо было телеграмму отбить. Неудобно. - Темноглазая девушкасверилась с запиской и потянулась к звонку.
Звонок выдернул Евдокию Павловну из полудремы. Она тяжело поднялась, нащупала тапочки и пошаркала к двери. Долго ковырялась с замками. Долго потом всматривалась в лица двух молодых людей - мужчины и женщины.
- Вы к кому?
- Тетя Евдокия? Вы? А я Лена. Внучка вашей сестры - Гали. Я еще вам писала. Галя - моя бабушка. Оля -моя мама.А я - Лена.
- Лена?
- Ага, - она неловко улыбнулась. - А это муж мой - Женька. Евгений Николаевич Тефаль. Смешная фамилия, правда? Как у чайника… Его сюда работать перевели. Конструктором на завод. Представляете! Только нам пока жить негде. Это, конечно, нехорошо, что мы вам не писали - не писали, а когда вдруг понадобилось… Вы нас простите, ладно.
- Лена? Леночка?
- Ага. Вам бабушка тут письмо передала и варенья.
- А это, значит, Тефаль? - Евдокия Павловна разглядывала гостей пристально и недоверчиво.
Потом помолчала, подумала что-то свое и скомандовала громко и молодо: - Ну. Проходите. Только давайте договоримся сразу: не топтать, не курить, не шуметь. И работать! Работать!
«Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия! С Новым годом тебя и Рождеством! У нас всё хорошо. Может быть, скоро тебя навестим. Я и Тефаль. Он - чудо! Красивый, умный, заботливый и отличный помощник по дому. Уверена, что как только ты его узнаешь поближе, сразу полюбишь. Целую. Лена!»
Хозяйка почтового ящика перечитала открытку еще раз. И еще. Задумалась и долго изучала пустую графу «отправитель» и смазанный штемпель почтового отделения. «Ничего не понимаю! Кто такая Лена? Лена…Как это странно! Лена? Кто такая Лена и кто такой этот Тефаль?»
Открытка скользнула внутрь большой, пропахшей лекарствами сумки, устроилась в потайном кармашке рядом с паспортом и пенсионным удостоверением, а хозяйка ящика, сумки, а теперь и открытки выскочила из подъезда в стылое декабрьское утро и поспешила на автобус.
***
В одном городе жила пожилая женщина. Даже, наверное, старушка. Потому что пожилая - это когда "пожила" и ещё поживёт, а старушка - это старушка. Старенькая.
Так вот Евдокия Павловна была именно старушкой. Нет. Она не носила старушечьих платочков, не затягивала тонкие косицы, не укладывала их корзиночкой. Евдокия Павловна регулярно посещала парикмахерскую и даже красила губы яркой помадой. Но всё равно она была старушкой.
Сотрудники отдела, в котором Евдокия Павловна работала, так и называли её "наша старушенция".
"Надо у нашей старушенции спросить - она пояснит", "а ты старушенцию позови - поможет", "старушенция где? пусть разберётся".
Евдокия Павловна знала о своём прозвище и ничуть не обижалась. Она приходила на работу раньше всех, кивала ночному вахтеру, поднималась на второй этаж, пробиралась за свой стол, садилась, поправляла причёску и улыбалась. Только там, среди шкафов, забитых томами и рулонами, среди длинных столов и неуклюжих кульманов, Евдокия Павловна была счастлива.
Евдокия Павловна - руководитель очень секретного конструкторского бюро очень секретного завода, расположенного в очень закрытом городе (для удобства назовем его Энск), давно уже могла сообразить, что ни её отдел, состоящий из трёх человек и одного чайника, ни сам завод, ни даже город уже никому не нужны. Могла. Но не желала.
Поэтому она вставала в семь утра, умывалась, съедала творожный сырок, красила губы и шла на остановку заводского автобуса.
Иногда. Очень редко. Не чаще раза в квартал Евдокия Павловна позволяла себе прозреть, и тогда ей становилось неуютно до колик в желудке. Она смотрела на пустые цеха, на разобранные пролёты, на неподвижные краны, на оконные проёмы с грязными стеклами, на столовую, закрытую лет пять назад, и на проржавевший до дыр ларёк с надписью "Союзпечать", и ей казалось, что она видит какой то неприличный фильм.
Но уже через минуту Евдокия Павловна отгоняла от себя наваждение, встряхивалась и принималась думать о том, что проект «А», скорее всего, придётся в очередной раз переделать, а проект «Б» обречён на долгое согласование в министерстве. Ещё она думала, что эти «А» и «Б» уже давно пора бы запустить в испытательный цикл и приступить к рабочим чертежам по «В» и «Д», также закончить калькуляцию по «Е» и согласовать у «главного» ТЭО для «З» в первой редакции.
Вообще всю жизнь Евдокии Павловны можно было описать попроектно, и если бы однажды она решила сесть за мемуары, то главы бы так и назывались: Проект Первый, Проект Второй, Проект Третий - редакция один, два, три… сто двадцать три, и так далее. Но сочинять мемуары Евдокия Павловна не умела. В Энск она попала сразу после аспирантуры и больше оттуда не выбиралась. Сначала было некогда, потом нельзя, потом совсем нельзя, а потом уже и не к кому. На Большой Земле у Евдокии Павловны оставалась лишь двоюродная сестра Галя, переписка с которой закончилась давным-давно вернувшейся с пометкой «адресат убыл» открыткой к Первому мая. Евдокия Павловна убрала открытку в коробку из-под ассорти фабрики «Рот-Фронт» и продолжила работу над очередным проектом.
***
Глава первая - проект первый. Глава вторая - проект второй. Глава двадцатая - ещё один проект под каким-то номером и грифом "совсекретно". Иногда между главами случались незначительные эпизоды, о которых Евдокия Павловна предпочитала не вспоминать. Так, в шестидесятом она едва не вышла замуж за лейтенантика КГБ, прибывшего по распределению в особый отдел Энска. Они встречались с полгода, а потом случился неудачный запуск объекта, и ещё один, и ещё. А когда пусконаладку всё-таки успешно завершили, оказалось что лейтенантик давно уже женат на заводской буфетчице.
Следующий эпизод с заезжим консультантом из министерства завершился куда более печально, и если бы не знакомая акушерка, хорошее здоровье и порядочные соседи, пришлось бы Евдокии Павловне расстаться и с работой, и с партбилетом. Но всё обошлось. С тех пор Евдокия Павловна "эпизодами" не баловалась, посвятив себя науке, кульманам, чайнику и чтению классики. Шло время. И, сама не заметив как, она превратилась из молодого специалиста сперва в специалиста ведущего, потом в главного, потом в начальника отдела и, наконец, в старушенцию.
***
- Тааак. Ну и как у нас обстоят дела с приборчиками? - каждое утро спрашивала она у технолога Еремеева, а тот вежливо объяснял, что уровнемер он уже давно привязал, а дополнительный дифманометр они решили пока не рассматривать.
- Работайте, работайте, - подбадривала она подчинённых и поднималась к Главному. Стучала в обитую дерматином дверь, входила, садилась за длинный стол - прямая, суровая, бледная, похожая на собственный портрет в заводской газете.
- Дуня, - Главный помнил её ещё аспиранткой... - Дуня. Может, нам и вправду на пенсию? Мне вон дочь пишет, зовёт к себе в Смоленск. Всё равно ведь закроют рано или поздно.
- Не сметь сдаваться! - Даже теперь голос Евдокии Павловны оставался звонким и по-комсомольски задорным.
- Дуня, ну ты же понимаешь…
- Не раскисать!
***
А в конце сентября главный перебрался в Смоленск. Уехал тихо, не устраивая шумных проводов. Евдокия Павловна тогда вдруг захворала и взяла больничный, словно почувствовала, что не выдержит извиняющегося "счастливо оставаться, Дуня".
После отъезда главного в бюро стало совсем тихо. Все замерли в ожидании перемен, и лишь старушенция, немного обиженная, что ВРИО назначили не ее, а начальника производства Степанько, сновала туда-сюда среди кульманов, ругаясь по поводу неправильно расположенного клапана и отбивая каблуками стареньких туфель неровный, неудобный ни для нее самой, ни для остальных темп.
- Не пришлют из Москвы нового. Всё к этому уже давно идёт, - шептала кадровичка на ухо технологу Еремееву. - И так не пойми зачем всё это время держали, зарплату платили.
- Ага. Производство под утюги с пылесосами, дела в архив, нас - на свалку, - грустно шутил Еремеев. - Ну и ладно. Может, Энск наконец-то откроют, так хоть молодежи прибавится. А то не город, а прям паноптикум какой-то.
- Кто? - недоумевала кадровичка. -Аааа. Ну да - морг.
- Старушенцию жаль. У неё вся жизнь - завод. Ни мужа, ни детей. Куда она денется?
- Болонку заведёт. Кошку. Мало ли, - пожимала плечами кадровичка. - В парке будет гулять по вечерам.
- Еремеев у вас? - старенький коммутатор превращал «комсомольское» сопрано Старушенции в квакание. - Прекраакраатиить болтовнююю на раааабочем месте… Работать, саботааажники!
- Секундочку, Евдокия Павловна. Перепроверяем табель, - кадровичка подмигивала, нарезала вафельный торт крупными локтями и выдёргивала шнур коммутатора из розетки.
***
Осень выдалась дождливая, неприятная - Евдокия Павловна пару раз подхватывала простуду, но стоически перенесла ее на ногах, опасаясь, что останься она на день-другой дома - сотрудники совсем расслабятся.
- Еще раз проверим расчеты! Работать! Работать!- командовала она, стараясь не кашлять.
- Сколько можно? - бурчал Еремеев и склонялся над графиками.
О том, что из Москвы едет комиссия, Старушенция узнала от Степанько. Вечный ее конкурент и недруг (сколько проектов задерживалось по его вине) зашел в бюро и, отозвав ее в сторону, шепнул: «После праздников прибудут. Вместе с иностранными инвесторами, мать их. Производство у нас подходящее, мощности позволяют… Ты это… не расстраивайся, если что. Мы люди пожилые - нам не понять нынешних политик». Евдокия Павловна не нашлась что ответить, только кивнула. Вечером она спустилась в цеха и долго бродила по пустым залам, кашляя так, что пугалось даже эхо.
***
А на следующее утро Евдокия Павловна увидела в своем почтовом ящике новогоднюю открытку. Было что-то наглое в краснощеком глянцевом личике Деда Мороза в пухлых его ножках, одетых в коротенькие штанишки. Раньше Евдокия Павловна назвала бы это словом «буржуазное». Но куда больше буржуазного деда Евдокию Павловну беспокоил текст. «Здравствуйте, дорогая моя тётя Евдокия…». Какая-то Лена знала, что по этому адресу проживает она - Евдокия Павловна. Какая-то Лена называет её тётей, какая-то Лена упоминает некоего Тефаля. Тефаль… Очень похоже на французскую фамилию или имя. Что всё это значит? Тефаль.
В тот день старушенция не могла работать. Совсем. Она то и дело открывала сумку, забиралась в потайной карман и нащупывала открытку. «Провокация!» - эта мысль возникла почти сразу, едва лишь Евдокия Павловна увидела нерусскую фамилию (или имя?). «Если, воспользовавшись общей политической сумятицей, какие-нибудь спецслужбы … иностранные… решили внедриться в руководство заводом через нее - через Евдокию Павловну. Почему нет? Время удачное. Тем более её обошли с ВРИО - значит, обижена. Значит, может пойти на предательство, передать информацию… Тем более, она - ведущий специалист и имеет доступ к стратегически важным данным». Евдокия Павловна беззвучно застонала. Она всю жизнь боялась, что это может произойти. Всю жизнь ждала, что однажды ее попробуют завербовать и надо будет повести себя единственно-верным образом - сообщить обо всем контрразведке. Евдокия Павловна осознавала, что после этого ее, скорее всего, навсегда отстранят от должности. Неужели этот момент наступил?
«А если не провокация, а проверка? Если ее проверяют «сверху», чтобы предложить возглавить завод? Почему нет? Степанько хоть и хороший производственник - управленец никакой. И в министерстве, и еще кое-где это понимают. Тогда, следует, не раздумывая, идти к особистам и докладывать, что так, мол, и сяк. Что получено сообщение странного содержания… Да. Придется пережить неприятную беседу, может быть, даже пройти полиграф. Но это ерунда. Если это нужно для дела, она готова.
Или это Степанько решил ее обойти, подсунуть «переписку с иностранцами» и обеспечить себе прямой путь к креслу Главного? Тоже вариант. Степанько - хитрец и негодяй. И опять получается, надо не сидеть на месте, а бежать и докладывать про открытку.
***
Во время обеденного перерыва, когда все сотрудники разбрелись кто куда, Евдокия Павловна решилась достать открытку, чтобы снова ее перечитать. «Здравствуй, дорогая тетя Евдокия… Лена».
«Лена? А вдруг это… - Старушенция внезапно задохнулась Ее сердце застучало неровно, быстро, как будто его поместили на верхнюю полку плацкартного вагона. - А вдруг это Валина дочка. Ну, Вали - двоюродной сестры? Или даже внучка? Лена… Может быть, они нашлись и вот решили поздравить… Лена». Эта новая мысль оказалась настолько неожиданной, что старушенция поперхнулась чаем и закашлялась, некрасиво краснея и брызгая слюной.
«Лена… Теперь девочки так быстро растут. Так рано выходят замуж. И все хотят за иностранцев. За французов особенно. Тефаль. «Тефаль такой красивый…» Вот Леночка и вышла замуж за француза по имени (или по фамилии) Тефаль. Как будто своих мальчиков мало! С другой стороны, если он и по дому помогает, и умный - почему нет?»
Евдокия Павловна сидела, уставившись в чашку, и представляла молоденькую, похожую на Валю, темноглазую девочку, которая влюбилась в симпатичного невысокого французика в шарфе и берете. Почему-то Евдокия Павловна отчетливо видела этот темно-синий берет с пимпочкой - такие береты в ее представлении носили художники-импрессионисты.
«Тогда нельзя в отдел. Зачем это? У Леночки могут быть неприятности… И у этого Тефаля. Дурацкое имя (или фамилия). Конечно, откуда девочке знать, что у нас тут секретное предприятие и нам запрещено иметь знакомых иностранцев. Тем более родственников, даже дальних… Бедная девочка! Нет! Нельзя в отдел».
- Евдокия Павловна, вы в порядке? - Технолог Еремеев участливо заглядывал через перегородку, пытаясь понять, отчего это старушенция уже пять минут сидит без движения.
- А? Да. Да-да. В порядке. Работайте… Работайте. До праздников надо закончить с проверкой расчетов.
***
Этот Новый год стал самым непростым Новым годом в жизни старушенции. Она даже пожалела, что лет десять тому назад собственноручно вынесла телевизор на помойку, решив напрочь избавить свой дом от «апофеоза бездуховности», рвущегося наружу через голубой экран. Сейчас какой-нибудь концерт оказался бы как нельзя кстати. А теперь Евдокии Павловне оставалось только сидеть наедине со своими мыслями, которые в канун этого Нового года были уж совсем беспокойными. Евдокия Павловна терзалась мыслями об открытке. Сама виновница этих терзаний была спрятана под половик в коридоре «на всякий случай». Впрочем, Евдокия Павловна давно уже выучила текст наизусть до самой последней запятой. «Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия…»
«Если это провокация, или проверка, или Степанько - ясно! А если нет? И ведь не узнать никак… Никак не узнать, - Евдокия Павловна ходила из угла в угол, меряя некрупными шажками свою малометражку. - Лена… Кто такая Лена?»
На второе января Евдокия Павловна не выдержала. С утра она сняла бигуди, накрасила губы и направилась по адресу, который неизвестно зачем еще давным-давно вызнала у кадровички.
В квартире, которую много лет назад вне очереди получила заводская буфетчица, вкусно пахло жареной курицей.
- Ой. Стару… Евдокия Павловна, - статная седая женщина открыла дверь и посторонилась в радостном изумлении.
- Я не к вам. К вашему супругу. Он дома?
- А где ему еще быть? Фиалки свои поливает. Проходите же!
Буфетчица знала о былой связи своего мужа и про себя гордилась тем, что в свое время увела жениха у «образованной фифы». Впрочем, за давностью лет и гордость, и радость от обладания ценным трофеем стёрлись, и осталась лишь бабья жалость к неудачливой сопернице.
Поэтому буфетчица молча собрала на стол каких-то новогодних салатиков и вышла из комнаты, оставив мужа наедине со старушенцией, пристроившись, однако, возле замочной скважины «на всякий случай».
- Дуня? - когда-то сухощавый амбициозный лейтенантик, а теперь подполковник в отставке, удивленно развел руками и заулыбался радостно. - Какими судьбами?
- Есть вопрос, - тихо проговорила старушенция, мельком удивившись, как это она целый год сохла по этому пузатому лысому старику.- Могу я попросить держать нашу беседу в тайне?
- Лады!
- Видите… видишь ли, я недавно получила сообщение. - Евдокия Павловна непослушными пальцами нащупала твердый четырехугольник и медленно извлекла его наружу. - Это может быть опасно. Если за мной следят, а скорее всего за мной следят… Всё-таки я главный конструктор очень секретного завода.
- А ну иди отсюда! Провокаторша! - буфетчица ворвалась в комнату растрепанной фурией. Набросилась на мужа: - Не вздумай в руки даже брать. Потом найдут отпечатки - не отмажешься! Только жить начали, как люди!
Буфетчица кричала громко, профессионально, будто торговала горячими беляшами по тридцать копеек штука.
- С Новым годом, Дунь, - успел сказать бывший лейтенантик прежде, чем дверь захлопнулась, и Евдокия Павловна осталась стоять на лестничной клетке, придерживая одной рукой пальто, другой сапоги, которые ей даже не дали надеть.
***
Праздники были долгими. Евдокия Павловна и раньше плохо справлялась с десятидневным бездельем, а на этот раз оно оказалось невыносимым. «… дорогая моя тетя Евдокия…» - Евдокия Павловна несколько раз порывалась уничтожить открытку, но снова прятала ее то под половичок, то во второй том энциклопедии. Спать Евдокия Павловна не могла - француз по имени (или фамилии?) Тефаль появлялся, cтоило лишь закрыть глаза. Он то стрелял из пистолетика, то размахивал беретом с дурацкой пимпочкой, а то предлагал тысячу бесплатных творожных сырков за копию рабочего проекта номер шесть.
В первый рабочий день нового года старушенция проспала. Она появилась у проходной на полчаса позже обычного и, вместо того чтобы сразу подняться на второй этаж в бюро, направилась в кабинет Главного.
- А мы вас разыскивали. - Степанько - уставший и какой то сморщенный кивнул ей и обернулся к молодому розовощекому человеку в полосатом костюме. - Это наш главный конструктор. А это товари… это представители из министерства. Прибыли с инспекцией.
- Замечательно. Это замечательно. Это даже хорошо, я считаю. - Евдокия Павловна сосредоточенно ковырялась в сумке. - Я как раз хотела сообщить.
- Вы присаживайтесь. - «Полосатый» недоуменно смотрел, как взъерошенная старуха с неаккуратно накрашенными губами копошится в потертом ридикюле . - Мы хотели обсудить будущее вашего предприятия.
- Погодите! У меня важная информация! - Евдокия Павловна достала открытку и положила ее на стол. Краснощекий, немного потертый Дед мороз подмигивал собравшимся. - Вот! Очевидная провокация или шпионаж. Всё-таки я - главный конструктор. Следует немедленно доложить в органы.
- Ээээ, - министерские переглянулись.
- Вы читайте. Читайте. - Она совсем по-старушечьи закашлялась, и кто-то заботливо усадил ее на стул.
- «Здравствуй, дорогая моя тётя Евдокия! С Новым годом тебя и Рождеством! У нас всё хорошо. Может быть, скоро тебя навестим. Я и Тефаль. Он - чудо! Красивый, умный, заботливый и отличный помощник по дому. Уверена, что как только ты его узнаешь поближе, сразу полюбишь. Целую. Лена!» - прочитал «полосатый» вслух, - И что?
- Вот, - Евдокия Павловна закивала, почувствовав вдруг, что не может говорить.
- И что? - непонимающе переспросил «полосатый». - Обычная реклама «тефаля». Бытовая техника есть - «тефаль». У меня жена по десять штук таких открыток ежедневно получает.
- А адрес? А имя? Это же … - она попробовала вскочить, но ноги не удержали, и она обрушилась обратно на стул.
- Выяснили в справочной, - откровенно веселился «полосатый». - Здесь это, наверное, в новинку. Глушь и город закрытый. Ничего, скоро привыкнете.
Они еще посмеялись с полминуты и принялись обсуждать какие-то свои вопросы, изредка обращаясь к ней по имени-отчеству, не дожидаясь ответа. Она не слышала. Думала про Леночку и про француза в берете. Отчего-то берет не давал ей покоя.
- Такие вот дела. А вам, Евдокия Павловна, наверное, не интересно здесь будет. Совсем не ваш профиль… - «полосатый» участливо смотрел на старушенцию.
- Да. Нет… Да… Я давно уже размышляла об отдыхе.
***
Дома было неубрано. Она никогда не замечала, что дома неубрано. Все эти десятки лет и десятки проектов она не замечала, что на подоконниках пыль, что вода гудит в кранах, и что соседи за стенкой всё время шумят и ссорятся.
На следующее утро она проснулась, как обычно, в семь, села на кровати и подумала, что торопиться некуда. Тогда она легла снова и подождала до девяти, чтобы встать, съесть творожный сырок, накрасить губы и… никуда не пойти.
***
Утром в подъезде баловались подростки. Кто-то вытряхнул рекламные проспекты на пол, и они шуршали под ногами, как листья…
- Смотри-ка, Ленк, и тут одна реклама. А ты боялась, что закрытый город - магазинов нет, пойти некуда. - молодой человек поднял с пола листовку, усмехнулся и сунул её в карман.- Всё тут есть.
- Слушай, а вдруг она открытки не получила? Всё-таки надо было телеграмму отбить. Неудобно. - Темноглазая девушкасверилась с запиской и потянулась к звонку.
Звонок выдернул Евдокию Павловну из полудремы. Она тяжело поднялась, нащупала тапочки и пошаркала к двери. Долго ковырялась с замками. Долго потом всматривалась в лица двух молодых людей - мужчины и женщины.
- Вы к кому?
- Тетя Евдокия? Вы? А я Лена. Внучка вашей сестры - Гали. Я еще вам писала. Галя - моя бабушка. Оля -моя мама.А я - Лена.
- Лена?
- Ага, - она неловко улыбнулась. - А это муж мой - Женька. Евгений Николаевич Тефаль. Смешная фамилия, правда? Как у чайника… Его сюда работать перевели. Конструктором на завод. Представляете! Только нам пока жить негде. Это, конечно, нехорошо, что мы вам не писали - не писали, а когда вдруг понадобилось… Вы нас простите, ладно.
- Лена? Леночка?
- Ага. Вам бабушка тут письмо передала и варенья.
- А это, значит, Тефаль? - Евдокия Павловна разглядывала гостей пристально и недоверчиво.
Потом помолчала, подумала что-то свое и скомандовала громко и молодо: - Ну. Проходите. Только давайте договоримся сразу: не топтать, не курить, не шуметь. И работать! Работать!