(no subject)
Этот Сабри (который бывший турок-коммунист, а теперь турок-бюргер) презабавную тоже байку рассказывал про свою краснозадую юность.
Cостоял он в партячейке какой-то и даже доактивничал там до председателя. То есть очень был товарищ серьезный и весь за власть рабочих и крестьян. И вот, его ячейка, объединившись с еще какими-то ячейками, совершила в Стамбуле коммунистический акт покруче, чем ковыряние гвоздиком байских мерседесов. Сабри так не сказал что за акт - наверное и не надо было.
После этого акта стала на ребят сильно охотиться местная полиция. Ребята плотно ушли в подполье, а именно, свалили из Стамбула в приморскую деревню. Там купались, кушали урфа-кебаб и обсуждали мировую революцию. А что еще делать в двадцать лет, если ты студент самого продвинутого университета, все вокруг твердят о свободе и равенстве, хочется любви, а девушки-то нет? Что еще делать? Только мировую революцию обсуждать.
Вот и обсуждали. На пляже, развалившись на горячих лежаках. В кафешках, прихлёбывая жаркий чай. В парках, раскачиваясь на скрипящих качелях. Красота!
Но тут какой-то провокатор (сука!!!) сдал ребят жандармам, и жандармы взлютовали. Отловили почти всех активистов, включая Сабри, швырнули борцов за справедливость в застенки. В застенках Сабри болтался около месяца, но вёл себя кибальчишом и ничего не выдал. А как только его выпустили на волю, предписав из города никуда не уезжать и вести себя прилично, Сабри решил бежать.
Куда?
Ну как же! В Советский Союз. Куда ещё бегут коммунисты и пролетарии всех стран, выйдя из капиталистических застенков?
Однако напрямую в Союз бежать никак не получалось. Железный занавес мешал. Вот и надумал Сабри бежать хитро, а именно, через Европу. Т.е. решил он сперва попасть в какую-нибудь капиталистическую европу, а потом перейти границу и уже в соцевропе предстать в коммунистическом обличии и, размахивая алыми стягами, шуровать в СССР. А чего? Хороший маршрут. Почти как Ленин Владимир Ильич.
Ну вот. Сабри (а между прочим он учился на третьем курсе Технического университета) бросает учебу, идёт в порт и нанимается на первое попавшееся грузовое судно механиком. Судно это маршрутит по средиземке с заходом в Испанию, Италию и Францию.
Сабри быстро при помощи своих коммунистических друзей оформляет фальшивый паспорт, поднимается на борт и ту-тууууу... отправляется за свободой и равенством. Холмистые берега Босфора остаются позади, а впереди маячат серп и молот. Сабри почти счастлив и полон надежд.
В Италии и Испании матросика-Сабри на сушу не выпускают - молод ещё. Поэтому он с восторгом внимает рассказам братишек-морячков о прекрасных итальянках, страстных испанках и сифилисе, который достался боцману по чистой случайности. А вот в Марселе Сабри впервые топчет турецкими пятками европейский причал.
Вот казалось бы, что еще пацану надо? Денег ему выдали (валюты между прочим), итальянские джинсы он еще неделю назад приобрел у старшего моториста (почти без наценки), в портовых барах сидят симпатичные французские девчонки, а еда почти также хороша как в родном Стамбуле,а вино лучше в сто раз. Но Сабри - человек идейный. Его этими буржуазными прелестями не смутить.
Поэтому Сабри, ни капли не колеблясь, бросает родное судно под родным флагом, команду, к которой уже привык, капитана, которому потом придется отвечать за безобразника, и направляется прямиком в Париж. Почему в Париж? Ну, во-первых, ему хочется посмотреть на Эйфелеву башню, а во-вторых, он надеется что французские коммунисты его из Парижа направят в какую-нибудь социалистическую Польшу, а оттуда и до Кремля рукой подать. Помимо прочего, в Париже проживает товарищ Ахмет, который лет восемь назад так же вот терпел гонения турецких властей и был нелегально вывезен во Францию. Там и осел до лучших времён и наступления мировой революции. Сабри надеется что товарищ Ахмет наверняка подсобит молодому соратнику.
Сабри идёт в Париж!
Турецкий гасконец, мать его... Дартаньян как есть. Без документов. В этих итальянских джинсиках и холщовой рубахе, в шлёпках на босых тощих ногах и с пятидесятью франками он идёт в Париж. Сам. Пешком. Зная по французски только "мерси" и "господа, я не ел семь дней" (впрочем нет. этого он знать не мог)
Дальше начинается история такая, что Радищев может ворочаться беспрерывно. Путешествие турка из Марселя в Париж - долгое и безумное. Пятьдесят франков заканчиваются неожиданно быстро и бедолага голодает дня два, не решаясь зайти в какой нибудь придорожный бар и помыть посуду за тарелку буйабеса. Автостоп его тоже пугает, потому что за рулем каждого пежо ему видится злой французский жандарм и неизбежная департация. Но голод - не тётка. И Сабри идёт... в церковь. Он идёт в католическую первую попавшуюся на пути церковь, сообразив что там его хотя бы накормят. И точно.
Он получает кров, кусок хлеба и свиную котлету, которую с удовольствием и жадностью молотит. С утра, вместе с каким-то тощим негром и парочкой хиппи неизвестной расовой принадлежности, Сабри разгружает кирпичи. После чего молотит еще пару котлет, кушает макароны с сыром и понимает, что готов идти дальше. В Париж.
Он идёт. Чем дальше, тем отчаяннее. Церкви, бомжатники, приюты, улицы, мосты, кафешки (он таки научился мыть чашки за жратву). Дорога из Марселя в Париж занимает у Сабри полгода! По пути он умудряется подхватить воспаление легких и пару недель отлеживается в доме у каких-то китайцев, куда попадает по рекомендации какого-то пастора из какой-то опять же церкви. Китайцы молча кормят Сабри вонючей рыбой, молча расступаются, когда он идёт в туалет по узкому коридорчику и пичкают странного вида облатками, которые Сабри безропотно глотает.
После китайцев Сабри уже ничего не страшно, поэтому он идёт, идёт и идёт. Как какой-то человек и параход. И наконец Сабри приходит к цели. Париж.
Ах Пари! Пари! Монмартр. Елисейские поля. Сена. Вожделенная башня эйфелева. Сабри показывал мне фотографию, которую он сделал у уличного фотографа и даже не поленился забрать через сутки. Он там тощ, как гончая, оборван, словно клошар, а также жутким образом усат и бородат. На фотографическом Сабри неопрятная длинная предлинная рыжая борода и ужасные усищи. Из-за этих зарослей не видно, что мальчишке всего двадцать лет. Кажется что это такой страшный дядька, которому не хватает только бензопилы, чтобы начать крушить всё, включая парижскую богоматерь. Но в глазах у этого жуткого бородача горит такое ясное любопытство и такая жаркая страсть к жизни, какие бывают только в двадцать лет. Ага.
Итак, Сабри в Париже. Первое что он делает - достает из кармана коротеньких штанов (штаны подарили китайцы, джинсы уже неприлично было носить из-за запаха и потертостей в районе гениталий) монетку и идёт звонить по заученному наизусть телефону. Сабри звонит товарищу Ахмету. Сабри верит в то, что товарищ Ахмет сейчас приедет и познакомит Сабри с другими французскими товарищами. А там Польша и вожделенный СССР.
- Добрый день, товарищ Ахмет, - говорит Сабри и вздрагивает. Ему непривычно слышать турецкую речь. Полгода он не произнес на родном языке ни слова. - Это товарищ Сабри из Стамбула.
Дальше Сабри произносит пароль, чтобы товарищ Ахмет понял что это не провокация, а действительно товарищ.
В трубке долго молчат. Потом ПО-ТУРЕЦКИ кашляют, потом опять молчат... потом медленно произносят правильный ответный пароль.
- Товарищ Ахмет, я нахожусь в Париже. Стою на мосту Мирабо. Когда ты будешь здесь, товарищ? - Сабри счастлив и хочет хохотать от того, что все его передряги наконец закончены.
- Ээээ. Я сейчас занят. Мы можем встретиться завтра. - Товарищ Ахмет говорит неуверенно. Слишком неуверенно. Так неуверенно, что Сабри понимает - что-то тут не так.
Первое, что приходит Сабри в голову: товарищ Ахмет под колпаком. Тогда почему он ответил на пароль? Почему не сказал кодовую фразу, означающую что вступать с ним в контакт опасно. Но Сабри понимает, что просто так товарищ Ахмет не стал бы переносить встречу. Поэтому он суровеет глазами и кивает, словно Ахмет может его увидеть.
- Понял. Завтра. Когда и где?
- Можно там... на мосту. Я буду в девять утра. Вас устроит, Сабри бей.
- Договорились, - соглашается Сабри и кладет трубку.
И только потом соображает, что товарищ Ахмет назвал его Сабри беем. То есть господином Сабри. Это совсем сбивает голодного и уставшего Сабри с толку. Ему что-то сильно не нравится. Однако, он решает подумать обо всем завтра и привычно спускается под мост, где местные клошары принимают его за своего и даже не лезут бить морду и отбирать ботинки.
С утра Сабри вонючий и жутко голодный (последние деньги ушли на звонок товарищу) поднимается на мост. Он бродит туда-сюда, прячась от жандармов за спинами ранних туристов. Нервничает. Теребит бороду.
- Сабри бей?
- Товарищ Ахмет, - Сабри оборачивается, тянется обнять соотечественника и соратника по партии но тот резко отстраняется.
- Да. Я Ахмет. Как дела?
Как могут быть дела? Достаточно взглянуть на Сабри, чтобы понять что дела хреново. И достаточно бегло оглядеть товарища Ахмета, чтобы догадаться что это вовсе не товарищ, а очень даже господин.
- Хорошо. А как ваши дела, - Сабри запинается, - Ахмет бей.
Потом они гуляют по мосту и Ахмет сторонится Сабри, чтобы если что "я не я, и не знаю этого бородатого араба". Сабри рассказывает о своих планах, передает Ахмету приветы от членов партии, спрашивает как обстоят дела у коммунистов Франции, а Ахмет морщится и что-то хочет сказать.
- Дело в том... - он начинает и потом быстро-быстро, чтобы уже не передумать, тараторит.
Сабри сначала слушает, потом не верит, потом наливается кровавой яростью, а потом сдувается как рыбий пузырь, протнутый горелой спичкой.
Дело в том, что пока товарищ Ахмет жил в изгнании, он
а) женился на француженке (бывшей, кстати, коммунистке)
б) родил ребенка
в) получил гражданство
г) открыл магазинчик запчастей
д) счастлив
***
- Дело в том, что я счастлив. - Ахмет разводил руками и прятал глаза. - Вы молоды и горячи. Вы не понимаете, что с возрастом приоритеты меняются. Вы сейчас, наверное, осуждаете меня за предательство. Я понимаю. Но жизнь есть жизнь. И все мы взрослеем. У нас появляются семьи и юношеские увлечения становятся глупыми. Понимаете, Сабри бей, жизнь людей не в борьбе. Она в детях. Вот смотрите...
Ахмет суетливо полез в кожаную сумочку, висящую на плече, достал оттуда какую-то фотографию, стал совать в лицо Сабри.
- Да. Я понял. Вы просто трус. - Сабри выплюнул обвинение прямо в лицо покрасневшему иуде. - Трус и негодяй.
- Пусть так. - Ахмет убрал фотографию, машинально погладив ее пальцами. - Вам наверное нужны деньги. Поесть. Отель. Купить одежды. На билет.
- Оставьте ваши грязные, заработанные на крови пролетариата, гроши себе. От вас мне нужны конта... - Сабри хотел было попросить у предателя какие-нибудь телефоны французских товарищей, но подумал, что Ахмет вполне мог продаться полиции, и замолчал.
- Всё-таки возьмите... Вот.
Ахмет сунул в ворот мятой рубахи свернутые трубочкой купюры и быстро, чтобы Сабри не успел опомниться и ударить его, побежал к стоящей неподалеку машине. К такой машине, которую Сабри с удовольствием бы исцарапал гвоздями всю - от стопарей до дворников.
***
Сперва Сабри хотел выбросить деньги в Сену, потом решил раздать их клошарам. А потом увидел фотографа и отчего-то вдруг пошел фотографироваться. Как есть. С бородой. Страшный.
Потом Сабри на ближайшей распродаже купил себе носки и футболку. Потом шлепанцы. И к вечеру, он сидел уже в открытой кафешке, пил молодое кислое вино и плакал.
Ему было жалко себя, свою несчастную, погрязшую в капиталистическом болоте родину, буржуазный париж, бесхребетного Ахмета, которого наверняка соблазнила сука-француженка и весь капиталистический мир. Ему даже немножко социалистический мир, включая СССР, было жаль. Сабри не знал почему.
Ночевал Сабри в дешевой гостиничке. На следующий день, забрав готовую фотографию у изумленного переменами в облике клиента мастера, Сабри стал думать что делать дальше. На оставшиеся деньги он надумал позвонить в Стамбул, сказать маме что он жив и здоров, а потом связаться с друзьями и выяснить что-нибудь про французских товарищей. Мама плакала. Просила его поскорее вернуться. Говорила, что приходила местная полиция и что отец сердится. Сабри успокаивал мать, но под ложечкой у него свербело.
Товарищи же удивились, порадовались за Сабри, тайным сообщением сообщили что продолжают борьбу, но ничего толкового не присоветовали. Поэтому Сабри решил идти в СССР самостоятельно. И правда. Раз он добрался до Парижа, то почему бы до Москвы не добраться?
Сабри подсчитал имеющуюся наличность и понял что Ахмет бей (тамбовский волк ему товарищ) пожадничал и что предательство великой идеи не может стоить так дешево.
- Деньги нужны. Триста франков. - Сказал Сабри в трубку, не поздоровавшись. - И если не принесешь сегодня на мост, то мы, предатель, позаботимся о тебе и твоей семье.
Ясное дело, что Сабри блефовал, но ему казалось что так правильно.
- Да. Хорошо. Я принесу, - удивительно быстро согласился Ахмет, а Сабри пожалел что не попросил пять сотен.
***
Повязали Сабри на мосту. Повязали красивого -в новых шлепках и синей, как небо над Босфором, футболке. Видимо, Ахмет подло сообщил полиции про турка без документов, нарушающего миграционные законы (ни словом не обмолвившись про шантаж и угрозы). Вот и повязали нашего дартаньяна. Сабри сопротивлялся, матерился по-турецки и французски (зря что-ли с клошарами братался), но власть оказалась сильнее.
И через сутки Сабри посадили на рейс Париж-СТамбул. Лети домой, Сабри!
Он и летел, развалившись в кресле, как какой-нибудь важный бей, а стюардессы носили ему турецкие буржуазные газеты и кофе. Но не радовали Сабри ни кофе, ни симпатичные девушки в темно-синей форме. Он жалел что не убил предателя Ахмета прям там на мосту Мирабо, а также о том, что не добрался до СССР и не увидел свободных и счастливых людей, одним из которых он вполне мог стать.
Но когда самолет пошел на посадку и под крылом замерцали, заиграли гирляндами огни Стамбула у Сабри вдруг всплакнуло сердце и захотелось домой. Домой. К маме.
***
За месяц я отъелся, сбрил бороду и усы, восстановился в университете. А тут родители познакомили меня с Ферхундэ - это моя первая жена. Правда еще с полгода я в ячейку ходил, а потом как-то закончилось всё незаметно. Кто-то просто исчез, кто-то в тюрьму попал, кто-то женился... Так и завершилось мое тогдашнее увлечение политикой. Но знаешь. Вот я бы тех китайцев нашёл. Хорошие были люди. А Ахмет всё-таки сволочь, хоть я его теперь и понимаю. Но всё-равно сволочь и предатель. - Так закончил эту удивительную историю Сабри бей. Так ее заканчиваю и я.
Cостоял он в партячейке какой-то и даже доактивничал там до председателя. То есть очень был товарищ серьезный и весь за власть рабочих и крестьян. И вот, его ячейка, объединившись с еще какими-то ячейками, совершила в Стамбуле коммунистический акт покруче, чем ковыряние гвоздиком байских мерседесов. Сабри так не сказал что за акт - наверное и не надо было.
После этого акта стала на ребят сильно охотиться местная полиция. Ребята плотно ушли в подполье, а именно, свалили из Стамбула в приморскую деревню. Там купались, кушали урфа-кебаб и обсуждали мировую революцию. А что еще делать в двадцать лет, если ты студент самого продвинутого университета, все вокруг твердят о свободе и равенстве, хочется любви, а девушки-то нет? Что еще делать? Только мировую революцию обсуждать.
Вот и обсуждали. На пляже, развалившись на горячих лежаках. В кафешках, прихлёбывая жаркий чай. В парках, раскачиваясь на скрипящих качелях. Красота!
Но тут какой-то провокатор (сука!!!) сдал ребят жандармам, и жандармы взлютовали. Отловили почти всех активистов, включая Сабри, швырнули борцов за справедливость в застенки. В застенках Сабри болтался около месяца, но вёл себя кибальчишом и ничего не выдал. А как только его выпустили на волю, предписав из города никуда не уезжать и вести себя прилично, Сабри решил бежать.
Куда?
Ну как же! В Советский Союз. Куда ещё бегут коммунисты и пролетарии всех стран, выйдя из капиталистических застенков?
Однако напрямую в Союз бежать никак не получалось. Железный занавес мешал. Вот и надумал Сабри бежать хитро, а именно, через Европу. Т.е. решил он сперва попасть в какую-нибудь капиталистическую европу, а потом перейти границу и уже в соцевропе предстать в коммунистическом обличии и, размахивая алыми стягами, шуровать в СССР. А чего? Хороший маршрут. Почти как Ленин Владимир Ильич.
Ну вот. Сабри (а между прочим он учился на третьем курсе Технического университета) бросает учебу, идёт в порт и нанимается на первое попавшееся грузовое судно механиком. Судно это маршрутит по средиземке с заходом в Испанию, Италию и Францию.
Сабри быстро при помощи своих коммунистических друзей оформляет фальшивый паспорт, поднимается на борт и ту-тууууу... отправляется за свободой и равенством. Холмистые берега Босфора остаются позади, а впереди маячат серп и молот. Сабри почти счастлив и полон надежд.
В Италии и Испании матросика-Сабри на сушу не выпускают - молод ещё. Поэтому он с восторгом внимает рассказам братишек-морячков о прекрасных итальянках, страстных испанках и сифилисе, который достался боцману по чистой случайности. А вот в Марселе Сабри впервые топчет турецкими пятками европейский причал.
Вот казалось бы, что еще пацану надо? Денег ему выдали (валюты между прочим), итальянские джинсы он еще неделю назад приобрел у старшего моториста (почти без наценки), в портовых барах сидят симпатичные французские девчонки, а еда почти также хороша как в родном Стамбуле,а вино лучше в сто раз. Но Сабри - человек идейный. Его этими буржуазными прелестями не смутить.
Поэтому Сабри, ни капли не колеблясь, бросает родное судно под родным флагом, команду, к которой уже привык, капитана, которому потом придется отвечать за безобразника, и направляется прямиком в Париж. Почему в Париж? Ну, во-первых, ему хочется посмотреть на Эйфелеву башню, а во-вторых, он надеется что французские коммунисты его из Парижа направят в какую-нибудь социалистическую Польшу, а оттуда и до Кремля рукой подать. Помимо прочего, в Париже проживает товарищ Ахмет, который лет восемь назад так же вот терпел гонения турецких властей и был нелегально вывезен во Францию. Там и осел до лучших времён и наступления мировой революции. Сабри надеется что товарищ Ахмет наверняка подсобит молодому соратнику.
Сабри идёт в Париж!
Турецкий гасконец, мать его... Дартаньян как есть. Без документов. В этих итальянских джинсиках и холщовой рубахе, в шлёпках на босых тощих ногах и с пятидесятью франками он идёт в Париж. Сам. Пешком. Зная по французски только "мерси" и "господа, я не ел семь дней" (впрочем нет. этого он знать не мог)
Дальше начинается история такая, что Радищев может ворочаться беспрерывно. Путешествие турка из Марселя в Париж - долгое и безумное. Пятьдесят франков заканчиваются неожиданно быстро и бедолага голодает дня два, не решаясь зайти в какой нибудь придорожный бар и помыть посуду за тарелку буйабеса. Автостоп его тоже пугает, потому что за рулем каждого пежо ему видится злой французский жандарм и неизбежная департация. Но голод - не тётка. И Сабри идёт... в церковь. Он идёт в католическую первую попавшуюся на пути церковь, сообразив что там его хотя бы накормят. И точно.
Он получает кров, кусок хлеба и свиную котлету, которую с удовольствием и жадностью молотит. С утра, вместе с каким-то тощим негром и парочкой хиппи неизвестной расовой принадлежности, Сабри разгружает кирпичи. После чего молотит еще пару котлет, кушает макароны с сыром и понимает, что готов идти дальше. В Париж.
Он идёт. Чем дальше, тем отчаяннее. Церкви, бомжатники, приюты, улицы, мосты, кафешки (он таки научился мыть чашки за жратву). Дорога из Марселя в Париж занимает у Сабри полгода! По пути он умудряется подхватить воспаление легких и пару недель отлеживается в доме у каких-то китайцев, куда попадает по рекомендации какого-то пастора из какой-то опять же церкви. Китайцы молча кормят Сабри вонючей рыбой, молча расступаются, когда он идёт в туалет по узкому коридорчику и пичкают странного вида облатками, которые Сабри безропотно глотает.
После китайцев Сабри уже ничего не страшно, поэтому он идёт, идёт и идёт. Как какой-то человек и параход. И наконец Сабри приходит к цели. Париж.
Ах Пари! Пари! Монмартр. Елисейские поля. Сена. Вожделенная башня эйфелева. Сабри показывал мне фотографию, которую он сделал у уличного фотографа и даже не поленился забрать через сутки. Он там тощ, как гончая, оборван, словно клошар, а также жутким образом усат и бородат. На фотографическом Сабри неопрятная длинная предлинная рыжая борода и ужасные усищи. Из-за этих зарослей не видно, что мальчишке всего двадцать лет. Кажется что это такой страшный дядька, которому не хватает только бензопилы, чтобы начать крушить всё, включая парижскую богоматерь. Но в глазах у этого жуткого бородача горит такое ясное любопытство и такая жаркая страсть к жизни, какие бывают только в двадцать лет. Ага.
Итак, Сабри в Париже. Первое что он делает - достает из кармана коротеньких штанов (штаны подарили китайцы, джинсы уже неприлично было носить из-за запаха и потертостей в районе гениталий) монетку и идёт звонить по заученному наизусть телефону. Сабри звонит товарищу Ахмету. Сабри верит в то, что товарищ Ахмет сейчас приедет и познакомит Сабри с другими французскими товарищами. А там Польша и вожделенный СССР.
- Добрый день, товарищ Ахмет, - говорит Сабри и вздрагивает. Ему непривычно слышать турецкую речь. Полгода он не произнес на родном языке ни слова. - Это товарищ Сабри из Стамбула.
Дальше Сабри произносит пароль, чтобы товарищ Ахмет понял что это не провокация, а действительно товарищ.
В трубке долго молчат. Потом ПО-ТУРЕЦКИ кашляют, потом опять молчат... потом медленно произносят правильный ответный пароль.
- Товарищ Ахмет, я нахожусь в Париже. Стою на мосту Мирабо. Когда ты будешь здесь, товарищ? - Сабри счастлив и хочет хохотать от того, что все его передряги наконец закончены.
- Ээээ. Я сейчас занят. Мы можем встретиться завтра. - Товарищ Ахмет говорит неуверенно. Слишком неуверенно. Так неуверенно, что Сабри понимает - что-то тут не так.
Первое, что приходит Сабри в голову: товарищ Ахмет под колпаком. Тогда почему он ответил на пароль? Почему не сказал кодовую фразу, означающую что вступать с ним в контакт опасно. Но Сабри понимает, что просто так товарищ Ахмет не стал бы переносить встречу. Поэтому он суровеет глазами и кивает, словно Ахмет может его увидеть.
- Понял. Завтра. Когда и где?
- Можно там... на мосту. Я буду в девять утра. Вас устроит, Сабри бей.
- Договорились, - соглашается Сабри и кладет трубку.
И только потом соображает, что товарищ Ахмет назвал его Сабри беем. То есть господином Сабри. Это совсем сбивает голодного и уставшего Сабри с толку. Ему что-то сильно не нравится. Однако, он решает подумать обо всем завтра и привычно спускается под мост, где местные клошары принимают его за своего и даже не лезут бить морду и отбирать ботинки.
С утра Сабри вонючий и жутко голодный (последние деньги ушли на звонок товарищу) поднимается на мост. Он бродит туда-сюда, прячась от жандармов за спинами ранних туристов. Нервничает. Теребит бороду.
- Сабри бей?
- Товарищ Ахмет, - Сабри оборачивается, тянется обнять соотечественника и соратника по партии но тот резко отстраняется.
- Да. Я Ахмет. Как дела?
Как могут быть дела? Достаточно взглянуть на Сабри, чтобы понять что дела хреново. И достаточно бегло оглядеть товарища Ахмета, чтобы догадаться что это вовсе не товарищ, а очень даже господин.
- Хорошо. А как ваши дела, - Сабри запинается, - Ахмет бей.
Потом они гуляют по мосту и Ахмет сторонится Сабри, чтобы если что "я не я, и не знаю этого бородатого араба". Сабри рассказывает о своих планах, передает Ахмету приветы от членов партии, спрашивает как обстоят дела у коммунистов Франции, а Ахмет морщится и что-то хочет сказать.
- Дело в том... - он начинает и потом быстро-быстро, чтобы уже не передумать, тараторит.
Сабри сначала слушает, потом не верит, потом наливается кровавой яростью, а потом сдувается как рыбий пузырь, протнутый горелой спичкой.
Дело в том, что пока товарищ Ахмет жил в изгнании, он
а) женился на француженке (бывшей, кстати, коммунистке)
б) родил ребенка
в) получил гражданство
г) открыл магазинчик запчастей
д) счастлив
***
- Дело в том, что я счастлив. - Ахмет разводил руками и прятал глаза. - Вы молоды и горячи. Вы не понимаете, что с возрастом приоритеты меняются. Вы сейчас, наверное, осуждаете меня за предательство. Я понимаю. Но жизнь есть жизнь. И все мы взрослеем. У нас появляются семьи и юношеские увлечения становятся глупыми. Понимаете, Сабри бей, жизнь людей не в борьбе. Она в детях. Вот смотрите...
Ахмет суетливо полез в кожаную сумочку, висящую на плече, достал оттуда какую-то фотографию, стал совать в лицо Сабри.
- Да. Я понял. Вы просто трус. - Сабри выплюнул обвинение прямо в лицо покрасневшему иуде. - Трус и негодяй.
- Пусть так. - Ахмет убрал фотографию, машинально погладив ее пальцами. - Вам наверное нужны деньги. Поесть. Отель. Купить одежды. На билет.
- Оставьте ваши грязные, заработанные на крови пролетариата, гроши себе. От вас мне нужны конта... - Сабри хотел было попросить у предателя какие-нибудь телефоны французских товарищей, но подумал, что Ахмет вполне мог продаться полиции, и замолчал.
- Всё-таки возьмите... Вот.
Ахмет сунул в ворот мятой рубахи свернутые трубочкой купюры и быстро, чтобы Сабри не успел опомниться и ударить его, побежал к стоящей неподалеку машине. К такой машине, которую Сабри с удовольствием бы исцарапал гвоздями всю - от стопарей до дворников.
***
Сперва Сабри хотел выбросить деньги в Сену, потом решил раздать их клошарам. А потом увидел фотографа и отчего-то вдруг пошел фотографироваться. Как есть. С бородой. Страшный.
Потом Сабри на ближайшей распродаже купил себе носки и футболку. Потом шлепанцы. И к вечеру, он сидел уже в открытой кафешке, пил молодое кислое вино и плакал.
Ему было жалко себя, свою несчастную, погрязшую в капиталистическом болоте родину, буржуазный париж, бесхребетного Ахмета, которого наверняка соблазнила сука-француженка и весь капиталистический мир. Ему даже немножко социалистический мир, включая СССР, было жаль. Сабри не знал почему.
Ночевал Сабри в дешевой гостиничке. На следующий день, забрав готовую фотографию у изумленного переменами в облике клиента мастера, Сабри стал думать что делать дальше. На оставшиеся деньги он надумал позвонить в Стамбул, сказать маме что он жив и здоров, а потом связаться с друзьями и выяснить что-нибудь про французских товарищей. Мама плакала. Просила его поскорее вернуться. Говорила, что приходила местная полиция и что отец сердится. Сабри успокаивал мать, но под ложечкой у него свербело.
Товарищи же удивились, порадовались за Сабри, тайным сообщением сообщили что продолжают борьбу, но ничего толкового не присоветовали. Поэтому Сабри решил идти в СССР самостоятельно. И правда. Раз он добрался до Парижа, то почему бы до Москвы не добраться?
Сабри подсчитал имеющуюся наличность и понял что Ахмет бей (тамбовский волк ему товарищ) пожадничал и что предательство великой идеи не может стоить так дешево.
- Деньги нужны. Триста франков. - Сказал Сабри в трубку, не поздоровавшись. - И если не принесешь сегодня на мост, то мы, предатель, позаботимся о тебе и твоей семье.
Ясное дело, что Сабри блефовал, но ему казалось что так правильно.
- Да. Хорошо. Я принесу, - удивительно быстро согласился Ахмет, а Сабри пожалел что не попросил пять сотен.
***
Повязали Сабри на мосту. Повязали красивого -в новых шлепках и синей, как небо над Босфором, футболке. Видимо, Ахмет подло сообщил полиции про турка без документов, нарушающего миграционные законы (ни словом не обмолвившись про шантаж и угрозы). Вот и повязали нашего дартаньяна. Сабри сопротивлялся, матерился по-турецки и французски (зря что-ли с клошарами братался), но власть оказалась сильнее.
И через сутки Сабри посадили на рейс Париж-СТамбул. Лети домой, Сабри!
Он и летел, развалившись в кресле, как какой-нибудь важный бей, а стюардессы носили ему турецкие буржуазные газеты и кофе. Но не радовали Сабри ни кофе, ни симпатичные девушки в темно-синей форме. Он жалел что не убил предателя Ахмета прям там на мосту Мирабо, а также о том, что не добрался до СССР и не увидел свободных и счастливых людей, одним из которых он вполне мог стать.
Но когда самолет пошел на посадку и под крылом замерцали, заиграли гирляндами огни Стамбула у Сабри вдруг всплакнуло сердце и захотелось домой. Домой. К маме.
***
За месяц я отъелся, сбрил бороду и усы, восстановился в университете. А тут родители познакомили меня с Ферхундэ - это моя первая жена. Правда еще с полгода я в ячейку ходил, а потом как-то закончилось всё незаметно. Кто-то просто исчез, кто-то в тюрьму попал, кто-то женился... Так и завершилось мое тогдашнее увлечение политикой. Но знаешь. Вот я бы тех китайцев нашёл. Хорошие были люди. А Ахмет всё-таки сволочь, хоть я его теперь и понимаю. Но всё-равно сволочь и предатель. - Так закончил эту удивительную историю Сабри бей. Так ее заканчиваю и я.