уже август, серьезно?
Черта, за которую я люблю и ненавижу себя - обстоятельность (назовем так то, что следовало бы назвать тормознутостью, хехе)). Обдумывать что-то годами, изучать все за и против, тупить и прокрастинировать, чтобы потом, словив от вселенной волшебный пендель, сделать все за полчаса - дааа, это ко мне! Так я два без малого года собиралась увольняться с последней работы (и года четыре - с предыдущей), и два - два! - месяца ходила вокруг несчастного пятого текста. Ходила, ходила, а вчера послушала первое занятие одного писательского тренинга, минут за 15 поправила один из предыдущих текстов (четвертый) так, чтобы он вписался в журнал, с которым я иногда сотрудничаю, отправила его редактору, а потом еще за 15 дописала и пятый. Это была присказка,а сказка, как водится, дальше :)
"Что-то, что происходит летом за городом"
Лето вокруг стрекочет, поет и пахнет так яростно, что земля на мгновение уходит у Лики из-под ног. Отойдя от машины еще на пару десятков шагов по пыльной грунтовке, она задерживает дыхание, как перед нырком, и осторожно ступает прямо в траву. В центре поле выкошено, лежат аккуратные стога, похожие на бисквитные рулетики, каждый размером не больше ладони, если смотреть отсюда. Стебельки щекочут лодыжки, подол юбки цепляется за головки цветов - клевер, кашка, дикие маки, названий прочего разнотравья Лика, прожившая в городе последние пятнадцать лет, уже не помнит.
Максим за ее спиной, досадливо ругнувшись, с грохотом опускает капот. Верный "субарик", служивший без нареканий последние лет шесть, вдруг заглох среди дороги и теперь отказывается заводиться. Лика прищуривается - все равно она ничего не понимает в машинах и не садится за руль, а нарваться на ссору, когда Максим в таком настроении, легче легкого. Его и сама идея выбраться на пикник вдохновила не сильно, недовольство ощущалось в машине всю дорогу как холодный туман, она старалась, конечно, болтая за двоих, но под конец он, кажется, все же не сдержался - или это уже приснилось? Бесценный дар - мгновенно задремывать в дороге, хоть в машине, хоть в самолете, даже пусть и пропуская при этом дорожные красоты. Проснуться в пункте Б, если повезет, или как сейчас, где-то на подъездах к нему, вынырнуть из бледно-синего безмолвия, получить шанс перезапустить день заново (мнимый, впрочем), смешно повертеть головой, спросить, что случилось. Получить... ну, ответ. Правую ладонь обжигает вдруг резкой, как от ожога, болью, Лика вздрагивает, но через секунду все проходит.
Привычный ритуал - три глубоких вдоха, перестать думать о том, о чем не хочется, не обращать внимания на неприятное покалывание где-то между третьим и четвертым позвонком, нацепить на лицо непроницаемое выражение (не спокойную примирительную улыбку, как раньше, но уж что есть) - и сделать еще один шаг в зеленое колыхание.
Лика замечает в траве что-то красное, осторожно опускается на одно колено. Надо же - земляника! Совсем не такая, как жухлые проволочные метелки с твердыми, стукающимися друг о дружку зелеными шариками ягод, которые продают старушки у метро. Лика легко трогает стебелек, и земляничины одна за одной мягко падают прямо в подставленную ладонь, теплые, прогретые солнцем до последнего зернышка, такие же, как те, что они собирали с родителями целую вечность назад.
Максим все еще расхаживает вокруг машины, держа телефон на вытянутой руке над головой и напряженно вглядываясь в экран. Лика, спохватываясь, достает телефон из перекинутой наискосок через идеально подобранную "пейзанскую" блузку с вышивкой сумки - точно, сети нет. Дела... Можно, конечно, подойти к нему сзади, обнять, накормить с рук земляникой, засмеяться - мол, мы же все равно хотели сбежать за город на весь день, смотри, получилось даже лучше, чем планировалось. Вытащить с заднего сиденья пасторальную корзинку для пикника с бутербродами, мясистыми розовыми помидорами, холодным белым вином и непременным багетом. Можно, да, но Лика отворачивается.
Трава такая густая, что не видно ног, а жаль: густо-синие босоножки, аккуратные ноготки с ярким лаком - эффект "битое стекло", популярнейший этим летом, - на изумрудном, чудом не высохшем на вечном солнцепеке фоне могли стать идеальным кадром, глянцевой иллюстрацией дня. Телефон все еще в руках, Лика на всякий случай пару раз щелкает камерой - если получится ерунда, даст понять, что фото концептуальное, всего-то. Впрочем, это потом, когда появится сеть.
Солнце почти в зените, забавно - эта корзинка так и стоит перед глазами, почти можно почувствовать приятную тяжесть и шершавость плетеной ручки, холодок винной бутылки через тонкую соломенную стенку. Лика не голодна, просто не может вспомнить, действительно ли брала все это - багет, помидоры, салфетки - с собой, или просто в память врезалась какая-то журнальная картинка? Брала, наверное - они же ехали на пикник, да?
Лика нервно переступает с ноги на ногу, снова оглядывается и видит, что Максим машет рукой и вроде бы даже не злится. Хотя на расстоянии, конечно, так сразу не поймешь.
- Воды нету больше? Жарко невозможно, - жалуется он, шумно пьет из маленькой бутылочки, выуженной со дна Ликиной сумки, плещет остатки в ладонь, проводит по волосам. Лика разглядывает его со странной смесью нежности и отвращения: мокрые иглы волос, лопнувшая жилка в правом глазу, неровное дыхание, как у большого пса, грязные разводы у горлышка идеально белой футболки. Красное лицо - ему всегда жарче, чем ей. Синьор Помидор - вдруг приходит в голову, она сдавленно хмыкает и сразу же далеко, далеко прогоняет эту мысль.
- Тихо-то как тут, ни одной машины не слышно, - он утирает губы, кидает пустую бутылку куда-то за плечо, и Лика послушно прислушивается. И правда - ни рева вездесущих "магнитовских" фур, ни ровного гула трассы, и за то время, что они здесь, ни одна машина не мелькнула в прорехе между березками посадки. Это же так называется, вот эта полоса деревьев вдоль дороги - "посадка"? По крайней мере, Ликин папа называл ее именно так, когда давным-давно они каждые выходные садились всей семьей в машину и просто катались по окрестным дорогам, болтали обо всем на свете и обязательно останавливались перекусить вот так, в поле или на кромке леса. Свежие огурцы, яйца, яблоки, смородина, соль в баночке из-под витаминок. Конечно, не было у них тогда никаких багетов провансаль, а тем, что оставалось, Лика всегда угощала подружек, с серьезным видом убеждая их, что это передала лисичка из леса. Солнце, бесконечные каникулы, ей семь или восемь, Даньке года три. Ему позвонить - он вообще, наверное, ничего не помнит, а папы давно нет, его про посадку не спросишь.
- Что же делать-то, а? - Лика с удивлением замечает, что Максим по-настоящему дрожит, волосы и футболка совсем намокли, привычные тени под глазами от недосыпа, придававшие ему когда-то загадочный и декаданский вид, набрякли лиловыми мешками. - У тебя телефон тоже не ловит? Мать твою, если бы не этот твареныш, мы бы уже на полпути к границе были! - пнув колесо и не рассчитав силы, он шипит от боли.
- Ты про что? - Лика старается думать быстро-быстро и сразу о трех вещах: не солнечный ли это удар, как убедить Максима сесть на землю, в тень от машины, не нарвавшись при этом на крик, и есть ли в аптечке хоть что-нибудь непросроченное (хотя кто его знает, что вообще давать в таких случаях, и не погуглишь ведь, но это уже четвертая мысль)
- Ну этот, на "приоре", - Максим смотрит на нее с искренним недоумением, - ты вообще, что ли, всю дорогу спала? Мы с тобой посчитали, что до Абхазии за сутки доедем, помнишь? Встали в четыре, шли с опережением, ты сказала, что надо будет за арбузами завернуть в городок этот, не помню, как его, а на повороте с трассы нас этот козлина подрезал, и вот, - он широко поводит рукой и прислоняется к машине спиной, как будто на жест ушли последние силы.
Лика замирает с крышечкой от бутылки в руке. Абхазия, куда она ни за что не согласилась бы ехать, тем более на машине? Арбузы, которыми она однажды отравилась до реанимации и с тех пор один только вид чередующихся зеленых полосок вызывал у нее резь в животе? Он что, решил пошутить или от жары и правда умом тронулся? И потом, как бы они оказались метрах в двадцати от дороги, если даже допустить, что их кто-то подрезал - по воздуху, что ли, долетели?
- Так, ладно, - Максима все эти странности, кажется, не смущают совсем, - действуем по ситуации. Сейчас садишься за руль, я толкаю машину до дороги, а ты стараешься не уехать в поле. В горку вместе закатим, а там посмотрим, если с толкача не заведется... Ничего сложного, даже ты справишься.
Лика чувствует, как остатки земляничной сладости во рту обращаются в хину, как будто случайно разжевала жука вместе с ягодами. Два года назад она бы засмеялась вместе с ним, год назад - обиженно замолчала, месяц назад - проглотила бы сказанное, как ледяной кубик, сделала бы вид, что ничего не произошло. Но именно сейчас, в прогретом до звенящей дымки воздухе, она начинает злиться. Это новое чувство - злость, и больше всего оно напоминает гигантский, плавящийся на солнце шоколадный батончик, внутри которого, когда растает весь шоколад, может оказаться вообще все что угодно.
- Давай, давай, - Максим распахивает водительскую дверцу, несильно подталкивает ее вперед. - Просто сиди и держи руль ровно, если машина заведется - ничего, ради бога, не нажимай и не дергай, я все сам.
Лика чувствует толчок, машина сначала плавно покачивается на рессорах, как большая кошка перед прыжком, а потом катится вперед, потихоньку набирая скорость. Двигатель молчит, сзади сопит побагровевший окончательно Максим, а Лике вдруг вспоминается еще одна картинка, яркая и словно размытая по краям. Точно такая же дорога - потрескавшаяся, с пыльно-зеленой полосой посередине, шероховатый шар рычага передач в правой руке, мама озабоченно причитает, что уже вечер и пора поливать, а Данька закатил глаза так, как умеют только младшие братья. И папа, спокойно и уверенно повторявший раз за разом, что делать, и ни разу не сорвавшийся на крик, и в итоге она таки тронулась, не заглохнув, и машина так же плавно катилась вперед, подминая под себя колоски и разнотравье, до самого выезда на трассу.
- Нет, не вариант, - Максим озабоченно распахивает водительскую дверцу и даже помогает Лике выйти, ладонь снова начинает саднить. - Не бабское все это дело, конечно, но смотри, какая тут горка крутая... В общем, берись тут вот рукой и когда я скажу - подтолкнешь немного, в основном я сам, конечно...
Лика послушно упирается ладонями, толкает на счет три, босоножки скользят по дорожной пыли и мелким камушкам, машина медленно взбирается по склону и перед самой вершиной, содрогнувшись, как умирающий динозавр, безнадежно скатывается обратно. После третьей попытки Максим по-настоящему растерян и Лика легко считывает его мысли, словно выцарапанные на лбу - ему хочется заорать и сорваться, но ссориться с ней сейчас - глупо, поэтому он просто подходит, кладет тяжелую (неприятно тяжелую) руку ей на плечо, треплет, пытаясь не то приободрить, не то растормошить. Лика и правда как в полусне, с удивлением разглядывает ладони, отметины на которых - горячий металл машины, ее вес, резкий рывок, с которым она покатилась обратно второй раз, - слишком глубоки для жалких трех попыток.
Безмятежный взгляд прямо в его лицо, легко повести плечами, стряхнуть руку. Пойти, почти побежать обратно, увидеть в траве десятки, если не сотни, одинаковых пустых бутылочек из-под воды. Примерно триста идентичных кадров в галерее телефона - трава, в которой угадывается что-то густо-синее, стога, солнечные пятна по краям фоток, селфи словно украдкой, с широкой улыбкой и грустными глазами, снова трава. Почувствовать легкую тошноту, обернуться, успеть увидеть словно наложенную поверх "субарика" картинку - покореженный капот, тени в белом и кислотно-зеленом, выбитое лобовое стекло, два неясных пятна внутри. Моргнуть, вернуться к машине без единой царапины, отодвинуть Максима, как картонную фигуру - такие иногда ставят в кинотеатрах, открыть заднюю дверцу, достать корзинку для пикника - конечно, она всегда была здесь. Произнести спокойно "Я не еду с тобой дальше", понаблюдать, как слова выстраиваются над его головой, словно в комиксе, улыбнуться, не извиниться. Идти, не торопясь, по пыльной грунтовке на другой конец поля - корзинка приятно оттягивает руку и иногда касается прохладным боком ноги, багет, как часовой, следит за тем, что осталось за спиной и не посмеет больше приблизиться. Кромка леса, дорога уходит вглубь, в зелено-золотую прохладу, в сияние лета, где ей восемь или двенадцать, а прямо на границе света и тени стоит и улыбается папа, и Лика ускоряет шаг.
"Что-то, что происходит летом за городом"
Лето вокруг стрекочет, поет и пахнет так яростно, что земля на мгновение уходит у Лики из-под ног. Отойдя от машины еще на пару десятков шагов по пыльной грунтовке, она задерживает дыхание, как перед нырком, и осторожно ступает прямо в траву. В центре поле выкошено, лежат аккуратные стога, похожие на бисквитные рулетики, каждый размером не больше ладони, если смотреть отсюда. Стебельки щекочут лодыжки, подол юбки цепляется за головки цветов - клевер, кашка, дикие маки, названий прочего разнотравья Лика, прожившая в городе последние пятнадцать лет, уже не помнит.
Максим за ее спиной, досадливо ругнувшись, с грохотом опускает капот. Верный "субарик", служивший без нареканий последние лет шесть, вдруг заглох среди дороги и теперь отказывается заводиться. Лика прищуривается - все равно она ничего не понимает в машинах и не садится за руль, а нарваться на ссору, когда Максим в таком настроении, легче легкого. Его и сама идея выбраться на пикник вдохновила не сильно, недовольство ощущалось в машине всю дорогу как холодный туман, она старалась, конечно, болтая за двоих, но под конец он, кажется, все же не сдержался - или это уже приснилось? Бесценный дар - мгновенно задремывать в дороге, хоть в машине, хоть в самолете, даже пусть и пропуская при этом дорожные красоты. Проснуться в пункте Б, если повезет, или как сейчас, где-то на подъездах к нему, вынырнуть из бледно-синего безмолвия, получить шанс перезапустить день заново (мнимый, впрочем), смешно повертеть головой, спросить, что случилось. Получить... ну, ответ. Правую ладонь обжигает вдруг резкой, как от ожога, болью, Лика вздрагивает, но через секунду все проходит.
Привычный ритуал - три глубоких вдоха, перестать думать о том, о чем не хочется, не обращать внимания на неприятное покалывание где-то между третьим и четвертым позвонком, нацепить на лицо непроницаемое выражение (не спокойную примирительную улыбку, как раньше, но уж что есть) - и сделать еще один шаг в зеленое колыхание.
Лика замечает в траве что-то красное, осторожно опускается на одно колено. Надо же - земляника! Совсем не такая, как жухлые проволочные метелки с твердыми, стукающимися друг о дружку зелеными шариками ягод, которые продают старушки у метро. Лика легко трогает стебелек, и земляничины одна за одной мягко падают прямо в подставленную ладонь, теплые, прогретые солнцем до последнего зернышка, такие же, как те, что они собирали с родителями целую вечность назад.
Максим все еще расхаживает вокруг машины, держа телефон на вытянутой руке над головой и напряженно вглядываясь в экран. Лика, спохватываясь, достает телефон из перекинутой наискосок через идеально подобранную "пейзанскую" блузку с вышивкой сумки - точно, сети нет. Дела... Можно, конечно, подойти к нему сзади, обнять, накормить с рук земляникой, засмеяться - мол, мы же все равно хотели сбежать за город на весь день, смотри, получилось даже лучше, чем планировалось. Вытащить с заднего сиденья пасторальную корзинку для пикника с бутербродами, мясистыми розовыми помидорами, холодным белым вином и непременным багетом. Можно, да, но Лика отворачивается.
Трава такая густая, что не видно ног, а жаль: густо-синие босоножки, аккуратные ноготки с ярким лаком - эффект "битое стекло", популярнейший этим летом, - на изумрудном, чудом не высохшем на вечном солнцепеке фоне могли стать идеальным кадром, глянцевой иллюстрацией дня. Телефон все еще в руках, Лика на всякий случай пару раз щелкает камерой - если получится ерунда, даст понять, что фото концептуальное, всего-то. Впрочем, это потом, когда появится сеть.
Солнце почти в зените, забавно - эта корзинка так и стоит перед глазами, почти можно почувствовать приятную тяжесть и шершавость плетеной ручки, холодок винной бутылки через тонкую соломенную стенку. Лика не голодна, просто не может вспомнить, действительно ли брала все это - багет, помидоры, салфетки - с собой, или просто в память врезалась какая-то журнальная картинка? Брала, наверное - они же ехали на пикник, да?
Лика нервно переступает с ноги на ногу, снова оглядывается и видит, что Максим машет рукой и вроде бы даже не злится. Хотя на расстоянии, конечно, так сразу не поймешь.
- Воды нету больше? Жарко невозможно, - жалуется он, шумно пьет из маленькой бутылочки, выуженной со дна Ликиной сумки, плещет остатки в ладонь, проводит по волосам. Лика разглядывает его со странной смесью нежности и отвращения: мокрые иглы волос, лопнувшая жилка в правом глазу, неровное дыхание, как у большого пса, грязные разводы у горлышка идеально белой футболки. Красное лицо - ему всегда жарче, чем ей. Синьор Помидор - вдруг приходит в голову, она сдавленно хмыкает и сразу же далеко, далеко прогоняет эту мысль.
- Тихо-то как тут, ни одной машины не слышно, - он утирает губы, кидает пустую бутылку куда-то за плечо, и Лика послушно прислушивается. И правда - ни рева вездесущих "магнитовских" фур, ни ровного гула трассы, и за то время, что они здесь, ни одна машина не мелькнула в прорехе между березками посадки. Это же так называется, вот эта полоса деревьев вдоль дороги - "посадка"? По крайней мере, Ликин папа называл ее именно так, когда давным-давно они каждые выходные садились всей семьей в машину и просто катались по окрестным дорогам, болтали обо всем на свете и обязательно останавливались перекусить вот так, в поле или на кромке леса. Свежие огурцы, яйца, яблоки, смородина, соль в баночке из-под витаминок. Конечно, не было у них тогда никаких багетов провансаль, а тем, что оставалось, Лика всегда угощала подружек, с серьезным видом убеждая их, что это передала лисичка из леса. Солнце, бесконечные каникулы, ей семь или восемь, Даньке года три. Ему позвонить - он вообще, наверное, ничего не помнит, а папы давно нет, его про посадку не спросишь.
- Что же делать-то, а? - Лика с удивлением замечает, что Максим по-настоящему дрожит, волосы и футболка совсем намокли, привычные тени под глазами от недосыпа, придававшие ему когда-то загадочный и декаданский вид, набрякли лиловыми мешками. - У тебя телефон тоже не ловит? Мать твою, если бы не этот твареныш, мы бы уже на полпути к границе были! - пнув колесо и не рассчитав силы, он шипит от боли.
- Ты про что? - Лика старается думать быстро-быстро и сразу о трех вещах: не солнечный ли это удар, как убедить Максима сесть на землю, в тень от машины, не нарвавшись при этом на крик, и есть ли в аптечке хоть что-нибудь непросроченное (хотя кто его знает, что вообще давать в таких случаях, и не погуглишь ведь, но это уже четвертая мысль)
- Ну этот, на "приоре", - Максим смотрит на нее с искренним недоумением, - ты вообще, что ли, всю дорогу спала? Мы с тобой посчитали, что до Абхазии за сутки доедем, помнишь? Встали в четыре, шли с опережением, ты сказала, что надо будет за арбузами завернуть в городок этот, не помню, как его, а на повороте с трассы нас этот козлина подрезал, и вот, - он широко поводит рукой и прислоняется к машине спиной, как будто на жест ушли последние силы.
Лика замирает с крышечкой от бутылки в руке. Абхазия, куда она ни за что не согласилась бы ехать, тем более на машине? Арбузы, которыми она однажды отравилась до реанимации и с тех пор один только вид чередующихся зеленых полосок вызывал у нее резь в животе? Он что, решил пошутить или от жары и правда умом тронулся? И потом, как бы они оказались метрах в двадцати от дороги, если даже допустить, что их кто-то подрезал - по воздуху, что ли, долетели?
- Так, ладно, - Максима все эти странности, кажется, не смущают совсем, - действуем по ситуации. Сейчас садишься за руль, я толкаю машину до дороги, а ты стараешься не уехать в поле. В горку вместе закатим, а там посмотрим, если с толкача не заведется... Ничего сложного, даже ты справишься.
Лика чувствует, как остатки земляничной сладости во рту обращаются в хину, как будто случайно разжевала жука вместе с ягодами. Два года назад она бы засмеялась вместе с ним, год назад - обиженно замолчала, месяц назад - проглотила бы сказанное, как ледяной кубик, сделала бы вид, что ничего не произошло. Но именно сейчас, в прогретом до звенящей дымки воздухе, она начинает злиться. Это новое чувство - злость, и больше всего оно напоминает гигантский, плавящийся на солнце шоколадный батончик, внутри которого, когда растает весь шоколад, может оказаться вообще все что угодно.
- Давай, давай, - Максим распахивает водительскую дверцу, несильно подталкивает ее вперед. - Просто сиди и держи руль ровно, если машина заведется - ничего, ради бога, не нажимай и не дергай, я все сам.
Лика чувствует толчок, машина сначала плавно покачивается на рессорах, как большая кошка перед прыжком, а потом катится вперед, потихоньку набирая скорость. Двигатель молчит, сзади сопит побагровевший окончательно Максим, а Лике вдруг вспоминается еще одна картинка, яркая и словно размытая по краям. Точно такая же дорога - потрескавшаяся, с пыльно-зеленой полосой посередине, шероховатый шар рычага передач в правой руке, мама озабоченно причитает, что уже вечер и пора поливать, а Данька закатил глаза так, как умеют только младшие братья. И папа, спокойно и уверенно повторявший раз за разом, что делать, и ни разу не сорвавшийся на крик, и в итоге она таки тронулась, не заглохнув, и машина так же плавно катилась вперед, подминая под себя колоски и разнотравье, до самого выезда на трассу.
- Нет, не вариант, - Максим озабоченно распахивает водительскую дверцу и даже помогает Лике выйти, ладонь снова начинает саднить. - Не бабское все это дело, конечно, но смотри, какая тут горка крутая... В общем, берись тут вот рукой и когда я скажу - подтолкнешь немного, в основном я сам, конечно...
Лика послушно упирается ладонями, толкает на счет три, босоножки скользят по дорожной пыли и мелким камушкам, машина медленно взбирается по склону и перед самой вершиной, содрогнувшись, как умирающий динозавр, безнадежно скатывается обратно. После третьей попытки Максим по-настоящему растерян и Лика легко считывает его мысли, словно выцарапанные на лбу - ему хочется заорать и сорваться, но ссориться с ней сейчас - глупо, поэтому он просто подходит, кладет тяжелую (неприятно тяжелую) руку ей на плечо, треплет, пытаясь не то приободрить, не то растормошить. Лика и правда как в полусне, с удивлением разглядывает ладони, отметины на которых - горячий металл машины, ее вес, резкий рывок, с которым она покатилась обратно второй раз, - слишком глубоки для жалких трех попыток.
Безмятежный взгляд прямо в его лицо, легко повести плечами, стряхнуть руку. Пойти, почти побежать обратно, увидеть в траве десятки, если не сотни, одинаковых пустых бутылочек из-под воды. Примерно триста идентичных кадров в галерее телефона - трава, в которой угадывается что-то густо-синее, стога, солнечные пятна по краям фоток, селфи словно украдкой, с широкой улыбкой и грустными глазами, снова трава. Почувствовать легкую тошноту, обернуться, успеть увидеть словно наложенную поверх "субарика" картинку - покореженный капот, тени в белом и кислотно-зеленом, выбитое лобовое стекло, два неясных пятна внутри. Моргнуть, вернуться к машине без единой царапины, отодвинуть Максима, как картонную фигуру - такие иногда ставят в кинотеатрах, открыть заднюю дверцу, достать корзинку для пикника - конечно, она всегда была здесь. Произнести спокойно "Я не еду с тобой дальше", понаблюдать, как слова выстраиваются над его головой, словно в комиксе, улыбнуться, не извиниться. Идти, не торопясь, по пыльной грунтовке на другой конец поля - корзинка приятно оттягивает руку и иногда касается прохладным боком ноги, багет, как часовой, следит за тем, что осталось за спиной и не посмеет больше приблизиться. Кромка леса, дорога уходит вглубь, в зелено-золотую прохладу, в сияние лета, где ей восемь или двенадцать, а прямо на границе света и тени стоит и улыбается папа, и Лика ускоряет шаг.