Людвик Ашкенази, неизвестный еврейский поэт
Возвращаюсь к своему старому посту. Захотелось еще раз вызвать из небытия светлого этого человека. И привожу из того же поста так порадовавший чудесный комментарий блогера olga_edu
Порадуйтесь и вы, дорогие читатели.
olga_edu : В обширной библиотеке моей будущей свекрови я по юности нашла крохотную книжку Брут. Рыдала всю ночь над рассказами. Потом библиотеку вывезли частично на дачу и книжку я долго не могла найти. А кто автор, напрочь забыла. И, что характерно, кому бы я ни перессказывала содержание рассказов, включая свекровь, никто не мог даже близко назвать автора. А поисковики на "Брут" выдавали понятно что. Через 15 лет удалось-таки при переезде и перестановке стелажей случайно наткнуться на книгу снова. Рассказы, поразившие меня и намертво засевшие в душе, оказались Ашкенази. Ну как ЭТОТ автор может быть неизвестным? "Брута" надо же в школе преподавать! Обязательная к прочтению вещь. Теперь не расстанусь. Кстати, книжке свекрови подарена, на ней написано "Ирочке".
Оригинал взят у la_belaga в Людвик Ашкенази, неизвестный еврейский поэт
Открыла для себя новое имя. Это на слова его "Женщин" написал музыку М. Таривердиев. Необыкновенная песня о любви. Какой потрясающий поэт, какая душа! И так мало известен широкому большинству... Что не удивительно в нашем несвободном мире, где историю редактируют политики светские и духовные.
В марте 2006 г. Давид Хахам написал о поэте статью. Интересно и трогательно. Спешу поделиться.
Давид Хахам
Людвик Ашкенази
(Из цикла «Еврейские имена в мировой поэзии»)
Почти уверен, что большинство читателей газеты «Секрет», в том числе любители поэзии, никогда не слышали этого имени. Я, честно говоря, сам столкнулся с ним впервые около двух лет назад, когда мне в руки попала книга московского писателя Матвея Гейзера «Путешествие в страну Шоа». Правда, впоследствии я вспомнил, что в 1960-х годах, во время моего активного приобщения к литературе и на первых курсах
филфака университета, я уже слышал это словосочетание, но потом оно как-то ушло из моей памяти. И вот лишь теперь, спустя сорок лет, снова возвратилось ко мне. Благодарю за это Матвея Гейзера - за то, что это прекрасное сочетание имени и фамилии засверкало для меня снова. На многих страницах своей книги Матвей Моисеевич Гейзер цитирует Людвика Ашкенази. Например, на с. 6 он пишет, вспоминая смерть своего детского друга Велвэлэ: «А однажды, после гибели (в гетто - Д.Х.) моего друга Вэлвэлэ, мне показалось (малыш глядел на небо - Д.Х), что одно из этих облачков - это он. Уже позже, спустя много десятилетий, когда я прочёл стихи Людвика Ашкенази (для экономии места цитирую «белый стих» Ашкенази в строку - Д.Х.):
В субботу нам шагать в трубу, в которой немцы сделают из нас барашков. Посмотри вверх! Видишь, вон…маленькое, розовое! То облачко, что убегает вдаль…Это мой товарищ Яша Винер. Он уже не живёт. -
снова вспомнил себя маленьким, сидящим на плечах деда. Не сомневаюсь: что-то из очень раннего детства - отдельные мгновения его, извлечённые из мрака, остаются в памяти навсегда». В другом месте (на с. 40), где Гейзер снова рассказывает о Вэлвэлэ, он опять обращается к строкам Людвика Ашкенази:
Никто не заметил, что в прошлую войну среди пропавших без вести был мальчик по имени Давид. Его последний вопрос был: «Скажите, господин учитель, от чего происходит слово «гетто»? Не от Гёте?»
В конце главы «Кладбище в Бершади» (с.55) автор книги «Путешествие в страну Шоа» в очередной раз обращается к строкам Людвика Ашкенази, где чешский поэт как бы передаёт нам цинизм слов нациста:
Так вылезай, осторожно, не торопись, не бойся, сдалась тебе эта канализация! Канализация - для крыс, а не для такого красивого жидочка, как ты. Дыши! Дыши! Лёгкие у тебя хорошие? Такой красивый парень, а прячется в канализации…Как тебя зовут? Коган или Кац? Или Хаймович? Дыши, дыши! Ещё немножко можешь подышать!
Такие слова автор стихотворения должен был услышать либо сам, либо от своих самых близких людей. Насколько я понял из его краткой биографии, в гетто он не был, поэтому, скорее всего, услышал рассказ об этом эпизоде из чьих-то уст, но рассказал так, что у читателя создаётся впечатление, будто бы нацист разговаривает так издевательски лично с ним. В этом - одна из отличительных особенностей настоящей поэзии, а в том, что перед нами - настоящая поэзия, я лично нисколько не сомневаюсь.
В конце другой главы книги Гейзера - «Делегат» ХХ партсъезда» (с.80) - опять звучат стихи Ашкенази:
В одном храме выложили стену необычной мозаикой. Из букв, цифр, крестиков. То была мозаика из имён и фамилий, из Адамов, Яковов, Циль и Давидов, из Эмилей, Соломонов, Иосифов, Рахилей. Словом - из евреев. И у всех был один надгробный камень. Холодный. Гладкий. С тонкими прожилками. И ни одного цветка возле них. И не цвели здесь плакучие ивы. И никто не ходил по тропинкам с лейкой. Да и к чему поливать из лейки буквы?
В книге Матвея Гейзера много других лирических строк, много других стихотворений известных поэтов (Маршака, Слуцкого) и не известных широкой публике имён, но зато имён близких и дорогих автору, потому что они - его земляки: Бориса Зицермана, Нины Векслер, Матвея Гарцмана… Но книгу (с.173) он завершает опять же строками Людвика Ашкенази: «То, о чём я хочу сказать сейчас, лучше меня выразил бесконечно любимый мной писатель Людвик Ашкенази. В Праге в одной из синагог, намеченной Герингом для музея «исчезнувшей нации», на одной из стен начертаны фамилии евреев, убиенных в Праге:
Несколько раз сюда приходила женщина , и всё искала она на стене своё имя. Мы говорили: «Верно, Вы ошибаетесь, пани! Вы ещё живы! Смотрите, пани, у Вас в кошёлке - свежая капуста!» Но она водила по стене маленьким, почти детским пальчиком и продолжала искать своё имя. «Нет, нет, - говорила она при этом, - я тоже должна быть где-то здесь, между Львом и Иосифом!»
Понимаете ли вы, уважаемые читатели, что такое невозможно придумать?! Такое можно только услышать и навсегда запомнить! Такое может сказать сумасшедший! Такое может сказать человек, прошедший через смерть, через ад и чудом оставшийся в живых, причём даже через много лет не веривший в это чудо своего спасения! И ещё одно замечание: об этом невозможно говорить рифмой, но и невозможно говорить прозой. Об этом автор говорит верлибром, «белым стихом», который в данном случае уместнее прозы и рифмованного стиха. Это высочайший образец поэтического слова!
Кто же такой Людвик Ашкенази?
За ответом я обратился в Интернет. И о, чудо! Нашёл о нём кое-какие сведения. Во-первых, в конце 1960-х годов известный советский композитор Микаэл Таривердиев, написавший музыку к фильму-легенде «Семнадцать мгновений весны», создавший ряд замечательных музыкальных циклов на стихи Михаила Светлова, Григория Поженяна, Андрея Вознесенского, создал также цикл из шести песен на стихи Людвика Ашкенази: «Не отнимайте у женщины сигареты!», «Радио», « Женщины », «Верочка», «Облако пара».
Во-вторых, свои песни на стихи Ашкенази исполняет уже много лет Елена Камбурова.
В третьих, в 1966-м году в Москве появился совершенно замечательный, уникальный фотоальбом-стихотворный сборник Людвика Ашкенази. «Чёрная шкатулка». Хотелось бы мне, кстати, знать, у кого из израильских русскоязычных читателей он сегодня имеется? Ведь после того, как советские танки вошли в Прагу, и Людвик Ашкенази эмигрировал, всё, что было связано с ним, превратилось в легенду, а его книги стали библиографической редкостью. Но именно в этом самом альбоме-сборнике, частично опубликованном в Интернете, я, наконец-то, нашёл сведения о Людвике Ашкенази. Вот что пишет переводчик и составитель сборника Александр Лейзерович: «Людвик Ашкенази родился в 1921-м году. Учился в университете города Лемберга (Львов) на факультете славистики. В 1939-м году, когда советские войска вошли в Западную Украину, он, как и многие другие, был интернирован и вывезен в Казахстан. В 1942-м году вступил в Чехословацкий корпус полковника Свободы (впоследствии - генерала, президента Чехословакии) и с ним вернулся на родину. Учился в пражском Карловом университете, потом работал на радио, был журналистом, написал получившие широкую известность и переведённые на многие языки, в том числе и на русский язык, книги рассказов - «Майские звёзды», «Брут», «Этюды детские и недетские» и другие. В 1968-м году эмигрировал из оккупированной Чехословакии, и долгие годы узнать что-либо о его дальнейшей судьбе не удавалось - само имя Ашкенази, как и многих других чешских и словацких писателей, журналистов, учёных, политиков, было под запретом и в Чехословакии, и в СССР. Только недавно я прочёл, что жил он в Германии, писал радиопьесы и сказки для детей, умер в 1986-м году, в городе Бальцано, в Италии, так и не увидев больше своей Праги».
До обидного мало сообщает об Ашкенази «Краткая еврейская энциклопедия». О том, кто был «властителем дум» в бывшем Советском Союзе, на чьи стихи писались песни и ставились спектакли, в дополнительном 4-м томе КЕЭ сказано только в одном кратком абзаце: «В эмиграции скончался Л. Ашкенази (1921-1986), книги которого пользовались значительной известностью уже в 1950-е годы («Сыньфуэгос, или Сто огней» /1952/, «Высокая политика» /1953/, «Звёзды в мае» /1955/, «Бабье лето» /1956/, «Собачья жизнь» /1959/). Произведения писателя, посвящённые теме Катастрофы, находили живой отклик не только на родине, но и в Советском Союзе. Среди них - рассказ «Брут» (перевод на русский язык - в сборнике «Брут», Прага, 1963) - потрясающее повествование о реквизированной немцами одноименной овчарке, что, вероятнее всего, натолкнуло Георгия Владимова на создание его «Верного Руслана», а также иллюстрированный сборник стихов «Чёрная шкатулка» (1966). Покинув родину после 1968-го года, Людвик Ашкенази занимался, преимущественно, детской литературой, работал также для телевидения».
Сборник «Чёрная шкатулка» содержит вступление переводчика и составителя сборника Александра Лейзеровича: «Книга Людвика Ашкенази «Чёрная шкатулка» вышла в Чехословакии в 1964-м году. Московское издательство «Художественная литература» планировало выпустить эту книгу по-русски в моих переводах в 1969-м году. К этому времени значительная их часть уже была опубликована - главным образом, в «Неделе» (приложении к газете «Известия»); некоторые вошли в сборник избранных произведений Людвика Ашкенази «Всюду встречались мне люди...», выпущенный тем же издательством в 1967-м; их читал в концертах и на радио замечательный артист Вячеслав Сомов (собственно говоря, первые переводы Ашкенази и были сделаны мной для его программы «Из чешских и словацких поэтов»); они звучали со сцен студенческих театров разных городов, были положены на музыку Алексеем Рыбниковым и Микаэлом Таривердиевым...
Всё это разом кончилось в августе 1968-го - с концом «Пражской весны», задушенной советскими войсками, вторгшимися в Чехословакию. «Чёрная шкатулка» была одной из примет «шестидесятых» и осталась такой в памяти многих людей того поколения - и из бывшей Чехословакии, и из бывшего Советского Союза.
«Чёрная шкатулка» - книга стихов и фотографий. Фотографии не иллюстрируют стихи, и стихи не служат подписями под фотографиями. Часть фотографий, вошедших в книгу, сделана лучшими чешскими мастерами и известна по фотоальбомам и популярному в своё время журналу «Чешское фото»; часть - принадлежит безвестным фотолюбителям.
В одном из последних стихотворений книги поэт Людвик Ашкенази предлагает плачущей девочке спрятать её слёзы в чёрной шкатулке... Чёрной шкатулкой становятся и старомодная камера фотоаппарата, и сама книга в её чёрном переплёте.
Стихи из «Чёрной шкатулки», как и фотографии, тоже не похожи друг на друга. В большинстве своём они написаны верлибром, «свободным стихом» - без рифмы и соблюдения канонических стихотворных размеров, будучи скреплены внутренним ритмом и поэтической логикой построения. Небольшая часть сохраняет внешние приметы стиха, но при этом как бы восходит к самым истокам поэзии: колыбельной, плачу, маршу. Вскоре после выхода в свет «Чёрная шкатулка» была издана в Чехословакии «на экспорт» - в русском и английском переводах.
Книга содержит авторское вступление: «...Я встретил девушку, изящную и стройную, как умная овчарка колли. Вместо сумки она носила чёрную шкатулку, шпагатом перевязанную накрест. «У каждого своё, - она сказала, - а я ношу с собой весь мир». Мы поднялись на крышу ресторана, и там она открыла чёрную шкатулку. Над головой у нас был пёстрый зонт от солнца, а под ногами - Прага, залитая его лучами, незаметно переходящей в рассвет. Это было на следующий день после того, как первый человек преодолел земное притяжение...Чёрную шкатулку переполняли лица, лица и глаза, глядящие в глаза друг другу... - Немые чёрно-белые баллады: безногий человек, мать над пустой тарелкой, еврей, который вылезает из канализации, старик-китаец, в поезд севший впервые в жизни, босая девушка, уснувшая на лестнице, красавица с усталыми глазами... И - дети; конечно, дети... Несколько десятков случайных снимков, семейный альбом Земли». А после этого авторского вступления следовали не обычные для поэзии на русском языке строки:
Женщины
Есть только две категории женщин , дорогая: женщины - ждущие и те, которых ждут. Если бы мысли были слышны, дорогая, улицы задыхались бы в женском крике, молящем о любви, дорогая, молящем о любви... Так что на самом деле все женщины ждут. Правда? И те, которых ждут.
Манекен
Одной летней ночью, которая отдавала гарью, бензином и спёкшейся кровью, после налёта остались двое: человек и манекен. Манекен был из мягкого дерева. Человек - из кислорода, водорода, кальция, воспоминаний, страха, голода, из забытой любви, из мужчины и женщины , бывших в нём. Человек наткнулся на манекен и похлопал его по плечу.
- Здорово кукла! - сказал он. - Мы с тобой одни в этой большой витрине, перед которой никто не стоит. До чего я тебе завидую, кукла, что у тебя не мозги под шляпой!
Сигарета
Не отнимайте у женщин сигареты! Я вам серьёзно говорю! И сами подносите спичку, не ожидая просьбы. Им нравится любой огонь, даже самый крохотный, игра с огнём, красная точка, тускло пронизывающая темень. Поэтому не берите у них сигареты, они любят курить вдвоём и смотреть на вас сквозь облачко голубоватого дыма, чтобы знать, как вы к этому относитесь и достаточно ли вы серьезны в темноте, незаметно переходящей в рассвет. Они всматриваются в вас, освещая огоньком сигареты, это их фонарик. Бывает, сигарета погаснет у женщины во рту, и поблизости не оказывается никого, кто бы мог снова дать ей огня.
Краса
Случилось как-то: это было в Париже и прямо в Эйфелевой башне! На конкурс красоты пришла сама Краса. Денег на вход у неё, разумеется, не было , и внутрь её не пустили. Краса печально спустилась по винтовым ступенькам, перешла по мосту через Сену и присела на лавочке близ Трокадеро. Рядом сидели влюблённые, и девушка говорила: - Антигона - мой идеал! - а сама думала: «Опять спустилась петля на чулке!». Тем временем конкурс закончился, и была избрана «Мисс Универсум». Получила чек на 50000 франков, поплевала на него на счастье и засунула за лиф из пенопласта. - Ах! - говорила себе Краса. - Мне так хочется кого-нибудь иметь. Право, пора... - На неё давно уже никто не засматривался. Она была немного старомодна в своей одежде - скорее мужской, чем женской, в костюме из зелёного вельвета, в простых застиранных чулках и башмаках, слишком стоптанных для женщины , в которых она ходила, точно Чарли Чаплин. Никто не знал её настоящей улыбки - улыбки князя Мышкина, Дон Кихота, Девочки со спичками, Маленького принца. Она очень редко так улыбалась, и никто не видел этой улыбки, потому, что в такие минуты вокруг всегда стояла темнота.
Правда
Иногда от нечего делать люди начинают спорить, какова же она, Правда? Один бойкий юноша, попросивший слова в подобном споре, сказал: «Я знаю, где она живёт! Она прекрасна!». - «Да иди ты... - сказали ему, - иди...» Юноша понял это буквально и пошёл. Между прочим, он и впрямь знал, где живет Правда. Ему сказал об этом дядя, отставной полковник, служивший прежде в разведке и живший на покое где-то рядом. Юноша подстерёг Правду на углу перед домом. Она как раз выносила золу из печки. Остановил её и сказал: «Простите, я знаю о Вас всё. Вы - Правда! Пожалуйста, не отпирайтесь!» - И пристально в неё вгляделся, и, к огорчению, увидел, что она ни капли не красива. Правда была старой, облезлой, изрядно потрепанной жизнью. Все её знали в этом переулке, названном в честь одного депутата, и даже перестали с ней раскланиваться. «Ах, - сказал юноша,- я оказался в глупом положении, пани! Если Вы и в самом деле Правда, то я влип! Вот не думал, что Правда так стара и так обычна! Прошу прощения! Как опишу я Вас своим друзьям? Я заключил пари, что Вы прекрасны!
- А ты соври, дружок! - сказала Правда. - Скажи: «Я встретил Правду! Ну и фигурка! Какие бедра, какие икры, упругие, как сбитень! И величавая осанка, и выступает, словно пава !Ох, девка, братцы! Пальчики оближешь! Секс-бомба, факт!» - Ври, сколько влезет, милый! - сказала Правда. - Трави на всю железку! - и с горечью, о Боже, с какой горечью смотрела ему вслед, пока он проходил по переулку, ведущему к центральному проспекту. Он внял её совету, стал специалистом. По части Правды. Теперь он знал о Правде всё.
В конце ХХ - начале ХХI веков Людвик Ашкенази снова стал «знаковым» писателем, кумиром, любимцем композиторов, драматургов, властителем дум. Это не пустые слова! Вот что я прочитал о Людвике Ашкенази в Интернете. В одном месте сказано: «Киевское отделение Еврейского агентства («Сохнут») в конце 2005-го года устроило семинар по проблемам Холокоста, на котором Алла Бураковская представила видение Катастрофы современными авторами - такими, как Людвик Ашкенази, Дан Пагис, Макс Жакоб, Имре Кертес и другими». В другом месте, озаглавленном так: «Киноведческие записки 1959-1974-го годов», - указано поколение «Пражской весны», среди которых названы тоже «знаковые» фигуры: кинорежиссёр Милош Форман, писатели, поэты, драматурги, сценаристы: Ян Прохазка, Людвик Ашкенази, Вацлав Гавел (будущий президент Чехии), Милан Кундера (знаменитый ныне на весь мир писатель)… Вот в каком почётном ряду находится Людвик Ашкенази! А ещё недавно я прочёл, что иерусалимец Владимир Воробьёв поставил в 2001-м году спектакль «Кабаре «Брут», или Сцены из собачьей жизни» по произведениям Людвика Ашкенази, Бертольда Брехта и Зэева Бен Элиэзера. Этот спектакль прошёл с большим успехом в США, Англии, Германии, Франции… Драматург и режиссёр Владимир Воробьёв воспроизвёл этот же спектакль в Санкт-Петербурге, на своей «доисторической» родине, в апреле 2004-го года. Театр - это жизнь, пишет он в Интернете, жизнь - это театр, и потому он вечен, как и сама жизнь, но и быстротечен. …Из 150 тысяч евреев, населявших гетто Терезин в годы 2-й мировой войны, остались в живых около 30 тысяч человек, а от 620 сыгранных там евреями спектаклей (всех жанров: драмы, оперы, балета, оперетты…) осталась память и две с половиной минуты немецкой киноплёнки. Спектакль, в котором использованы многие жанры, кроме трагедии, насыщенный текстами и музыкой классиков ХХ века, - это сцены с театральных подмостков концлагеря, где высокое искусство лицедейства одержало победу над губительной прозой выживания.
Газета «Молодёжь Эстонии» в одном из своих выпусков 1999-го года рассказала о книге воспоминаний актёра Таллиннского русского драматического театра Владимира Антиппы. Актёр вспоминал, как начинал свой творческий путь в народном театре Дома офицеров и как учился в Московском институте культуры. В Народном театре ставилась пьеса «Покушение на Прометея», где белые офицеры изображались «с человеческими лицами» и не могли остаться в стороне, когда на их родине происходили такие события. Практически в это же время Владимир Антипп играл в спектакле молодежной студии «Мир вечный, мир живой», поставленном А.Кяйсом по стихам советских поэтов, погибших на полях Великой Отечественной войны. В этой постановке звучали также стихи чешского поэта и писателя Людвика Ашкенази. Тут Владимиру Антиппу, пишет автор заметки, пришлось впервые столкнуться с «тупой властью». Наступил 1968-й год, советские танки вошли в Прагу, и спектакль, где молодые актёры играли с полной самоотдачей, запретили. Так, на всякий случай. За этим в знак протеста последовал уход молодых студийцев из Народного театра, но не из театра вообще. Судя по всему, к этому моменту «театральная болезнь» Владимира была уже неизлечима.
И Скачко в статье-интервью «Когда театры были молодыми…» рассказывает о создании при Харьковском госуниверситете студенческого театра «СИНТ-63», который возглавил Гарри Керцер. Название «СИНТ» подразумевало синтетическое искусство: в Харькове создавался театр драмы, балета, света, пантомимы, поэзии. Театр был яркий, своеобразный, но очень скоро его тоже запретили. Вот что рассказывает Гарри Лазаревич Керцер: «Следующей работой (после спектакля по произведениям Брехта - Д.Х.) в нашем репертуаре стала «Чёрная шкатулка» Людвика Ашкенази. Это был очень не обычный для Харькова спектакль. В нём всё было необыкновенно остро. Вот все кричат, что человек - это высшее существо, венец природы. А мы говорили: «Нет! Ну, посмотрите, разве он Разумный! А как же вторая мировая война?» К тому же в этой пьесе прослеживалась еврейская тематика, что вообще было за пределами всяких разрешений. У Ашкенази - утверждение абсолютной морали, а у нас в стране ведь господствовала мораль относительная - хорошо только то, что хорошо для рабочего класса. Короче, спектакль вызвал у партийного руководства протест просто сумасшедший. Хотя почти все харьковские газеты написали об этой работе «СИНТа». Спектакль то разрешали, то запрещали. Закончилось тем, что запретили не «Шкатулку», а весь театр». Вот такой шум производил в те времена Ашкенази!
Мне бы очень хотелось сегодня, чтобы творчество Людвика Ашкенази снова мощно зазвучало, вошло в нашу жизнь, - уже не только в виде современной, но и в виде исторической поэзии, хотя многое из того, о чём писал Ашкенази, не потеряло своей актуальности и сегодня. Наверное, в этом и состоит подлинный смысл настоящей, большой поэзии: оставаться актуальной везде и во все времена!
Порадуйтесь и вы, дорогие читатели.
olga_edu : В обширной библиотеке моей будущей свекрови я по юности нашла крохотную книжку Брут. Рыдала всю ночь над рассказами. Потом библиотеку вывезли частично на дачу и книжку я долго не могла найти. А кто автор, напрочь забыла. И, что характерно, кому бы я ни перессказывала содержание рассказов, включая свекровь, никто не мог даже близко назвать автора. А поисковики на "Брут" выдавали понятно что. Через 15 лет удалось-таки при переезде и перестановке стелажей случайно наткнуться на книгу снова. Рассказы, поразившие меня и намертво засевшие в душе, оказались Ашкенази. Ну как ЭТОТ автор может быть неизвестным? "Брута" надо же в школе преподавать! Обязательная к прочтению вещь. Теперь не расстанусь. Кстати, книжке свекрови подарена, на ней написано "Ирочке".
Оригинал взят у la_belaga в Людвик Ашкенази, неизвестный еврейский поэт
Открыла для себя новое имя. Это на слова его "Женщин" написал музыку М. Таривердиев. Необыкновенная песня о любви. Какой потрясающий поэт, какая душа! И так мало известен широкому большинству... Что не удивительно в нашем несвободном мире, где историю редактируют политики светские и духовные.
В марте 2006 г. Давид Хахам написал о поэте статью. Интересно и трогательно. Спешу поделиться.
Давид Хахам
Людвик Ашкенази
(Из цикла «Еврейские имена в мировой поэзии»)
Почти уверен, что большинство читателей газеты «Секрет», в том числе любители поэзии, никогда не слышали этого имени. Я, честно говоря, сам столкнулся с ним впервые около двух лет назад, когда мне в руки попала книга московского писателя Матвея Гейзера «Путешествие в страну Шоа». Правда, впоследствии я вспомнил, что в 1960-х годах, во время моего активного приобщения к литературе и на первых курсах
филфака университета, я уже слышал это словосочетание, но потом оно как-то ушло из моей памяти. И вот лишь теперь, спустя сорок лет, снова возвратилось ко мне. Благодарю за это Матвея Гейзера - за то, что это прекрасное сочетание имени и фамилии засверкало для меня снова. На многих страницах своей книги Матвей Моисеевич Гейзер цитирует Людвика Ашкенази. Например, на с. 6 он пишет, вспоминая смерть своего детского друга Велвэлэ: «А однажды, после гибели (в гетто - Д.Х.) моего друга Вэлвэлэ, мне показалось (малыш глядел на небо - Д.Х), что одно из этих облачков - это он. Уже позже, спустя много десятилетий, когда я прочёл стихи Людвика Ашкенази (для экономии места цитирую «белый стих» Ашкенази в строку - Д.Х.):
В субботу нам шагать в трубу, в которой немцы сделают из нас барашков. Посмотри вверх! Видишь, вон…маленькое, розовое! То облачко, что убегает вдаль…Это мой товарищ Яша Винер. Он уже не живёт. -
снова вспомнил себя маленьким, сидящим на плечах деда. Не сомневаюсь: что-то из очень раннего детства - отдельные мгновения его, извлечённые из мрака, остаются в памяти навсегда». В другом месте (на с. 40), где Гейзер снова рассказывает о Вэлвэлэ, он опять обращается к строкам Людвика Ашкенази:
Никто не заметил, что в прошлую войну среди пропавших без вести был мальчик по имени Давид. Его последний вопрос был: «Скажите, господин учитель, от чего происходит слово «гетто»? Не от Гёте?»
В конце главы «Кладбище в Бершади» (с.55) автор книги «Путешествие в страну Шоа» в очередной раз обращается к строкам Людвика Ашкенази, где чешский поэт как бы передаёт нам цинизм слов нациста:
Так вылезай, осторожно, не торопись, не бойся, сдалась тебе эта канализация! Канализация - для крыс, а не для такого красивого жидочка, как ты. Дыши! Дыши! Лёгкие у тебя хорошие? Такой красивый парень, а прячется в канализации…Как тебя зовут? Коган или Кац? Или Хаймович? Дыши, дыши! Ещё немножко можешь подышать!
Такие слова автор стихотворения должен был услышать либо сам, либо от своих самых близких людей. Насколько я понял из его краткой биографии, в гетто он не был, поэтому, скорее всего, услышал рассказ об этом эпизоде из чьих-то уст, но рассказал так, что у читателя создаётся впечатление, будто бы нацист разговаривает так издевательски лично с ним. В этом - одна из отличительных особенностей настоящей поэзии, а в том, что перед нами - настоящая поэзия, я лично нисколько не сомневаюсь.
В конце другой главы книги Гейзера - «Делегат» ХХ партсъезда» (с.80) - опять звучат стихи Ашкенази:
В одном храме выложили стену необычной мозаикой. Из букв, цифр, крестиков. То была мозаика из имён и фамилий, из Адамов, Яковов, Циль и Давидов, из Эмилей, Соломонов, Иосифов, Рахилей. Словом - из евреев. И у всех был один надгробный камень. Холодный. Гладкий. С тонкими прожилками. И ни одного цветка возле них. И не цвели здесь плакучие ивы. И никто не ходил по тропинкам с лейкой. Да и к чему поливать из лейки буквы?
В книге Матвея Гейзера много других лирических строк, много других стихотворений известных поэтов (Маршака, Слуцкого) и не известных широкой публике имён, но зато имён близких и дорогих автору, потому что они - его земляки: Бориса Зицермана, Нины Векслер, Матвея Гарцмана… Но книгу (с.173) он завершает опять же строками Людвика Ашкенази: «То, о чём я хочу сказать сейчас, лучше меня выразил бесконечно любимый мной писатель Людвик Ашкенази. В Праге в одной из синагог, намеченной Герингом для музея «исчезнувшей нации», на одной из стен начертаны фамилии евреев, убиенных в Праге:
Несколько раз сюда приходила женщина , и всё искала она на стене своё имя. Мы говорили: «Верно, Вы ошибаетесь, пани! Вы ещё живы! Смотрите, пани, у Вас в кошёлке - свежая капуста!» Но она водила по стене маленьким, почти детским пальчиком и продолжала искать своё имя. «Нет, нет, - говорила она при этом, - я тоже должна быть где-то здесь, между Львом и Иосифом!»
Понимаете ли вы, уважаемые читатели, что такое невозможно придумать?! Такое можно только услышать и навсегда запомнить! Такое может сказать сумасшедший! Такое может сказать человек, прошедший через смерть, через ад и чудом оставшийся в живых, причём даже через много лет не веривший в это чудо своего спасения! И ещё одно замечание: об этом невозможно говорить рифмой, но и невозможно говорить прозой. Об этом автор говорит верлибром, «белым стихом», который в данном случае уместнее прозы и рифмованного стиха. Это высочайший образец поэтического слова!
Кто же такой Людвик Ашкенази?
За ответом я обратился в Интернет. И о, чудо! Нашёл о нём кое-какие сведения. Во-первых, в конце 1960-х годов известный советский композитор Микаэл Таривердиев, написавший музыку к фильму-легенде «Семнадцать мгновений весны», создавший ряд замечательных музыкальных циклов на стихи Михаила Светлова, Григория Поженяна, Андрея Вознесенского, создал также цикл из шести песен на стихи Людвика Ашкенази: «Не отнимайте у женщины сигареты!», «Радио», « Женщины », «Верочка», «Облако пара».
Во-вторых, свои песни на стихи Ашкенази исполняет уже много лет Елена Камбурова.
В третьих, в 1966-м году в Москве появился совершенно замечательный, уникальный фотоальбом-стихотворный сборник Людвика Ашкенази. «Чёрная шкатулка». Хотелось бы мне, кстати, знать, у кого из израильских русскоязычных читателей он сегодня имеется? Ведь после того, как советские танки вошли в Прагу, и Людвик Ашкенази эмигрировал, всё, что было связано с ним, превратилось в легенду, а его книги стали библиографической редкостью. Но именно в этом самом альбоме-сборнике, частично опубликованном в Интернете, я, наконец-то, нашёл сведения о Людвике Ашкенази. Вот что пишет переводчик и составитель сборника Александр Лейзерович: «Людвик Ашкенази родился в 1921-м году. Учился в университете города Лемберга (Львов) на факультете славистики. В 1939-м году, когда советские войска вошли в Западную Украину, он, как и многие другие, был интернирован и вывезен в Казахстан. В 1942-м году вступил в Чехословацкий корпус полковника Свободы (впоследствии - генерала, президента Чехословакии) и с ним вернулся на родину. Учился в пражском Карловом университете, потом работал на радио, был журналистом, написал получившие широкую известность и переведённые на многие языки, в том числе и на русский язык, книги рассказов - «Майские звёзды», «Брут», «Этюды детские и недетские» и другие. В 1968-м году эмигрировал из оккупированной Чехословакии, и долгие годы узнать что-либо о его дальнейшей судьбе не удавалось - само имя Ашкенази, как и многих других чешских и словацких писателей, журналистов, учёных, политиков, было под запретом и в Чехословакии, и в СССР. Только недавно я прочёл, что жил он в Германии, писал радиопьесы и сказки для детей, умер в 1986-м году, в городе Бальцано, в Италии, так и не увидев больше своей Праги».
До обидного мало сообщает об Ашкенази «Краткая еврейская энциклопедия». О том, кто был «властителем дум» в бывшем Советском Союзе, на чьи стихи писались песни и ставились спектакли, в дополнительном 4-м томе КЕЭ сказано только в одном кратком абзаце: «В эмиграции скончался Л. Ашкенази (1921-1986), книги которого пользовались значительной известностью уже в 1950-е годы («Сыньфуэгос, или Сто огней» /1952/, «Высокая политика» /1953/, «Звёзды в мае» /1955/, «Бабье лето» /1956/, «Собачья жизнь» /1959/). Произведения писателя, посвящённые теме Катастрофы, находили живой отклик не только на родине, но и в Советском Союзе. Среди них - рассказ «Брут» (перевод на русский язык - в сборнике «Брут», Прага, 1963) - потрясающее повествование о реквизированной немцами одноименной овчарке, что, вероятнее всего, натолкнуло Георгия Владимова на создание его «Верного Руслана», а также иллюстрированный сборник стихов «Чёрная шкатулка» (1966). Покинув родину после 1968-го года, Людвик Ашкенази занимался, преимущественно, детской литературой, работал также для телевидения».
Сборник «Чёрная шкатулка» содержит вступление переводчика и составителя сборника Александра Лейзеровича: «Книга Людвика Ашкенази «Чёрная шкатулка» вышла в Чехословакии в 1964-м году. Московское издательство «Художественная литература» планировало выпустить эту книгу по-русски в моих переводах в 1969-м году. К этому времени значительная их часть уже была опубликована - главным образом, в «Неделе» (приложении к газете «Известия»); некоторые вошли в сборник избранных произведений Людвика Ашкенази «Всюду встречались мне люди...», выпущенный тем же издательством в 1967-м; их читал в концертах и на радио замечательный артист Вячеслав Сомов (собственно говоря, первые переводы Ашкенази и были сделаны мной для его программы «Из чешских и словацких поэтов»); они звучали со сцен студенческих театров разных городов, были положены на музыку Алексеем Рыбниковым и Микаэлом Таривердиевым...
Всё это разом кончилось в августе 1968-го - с концом «Пражской весны», задушенной советскими войсками, вторгшимися в Чехословакию. «Чёрная шкатулка» была одной из примет «шестидесятых» и осталась такой в памяти многих людей того поколения - и из бывшей Чехословакии, и из бывшего Советского Союза.
«Чёрная шкатулка» - книга стихов и фотографий. Фотографии не иллюстрируют стихи, и стихи не служат подписями под фотографиями. Часть фотографий, вошедших в книгу, сделана лучшими чешскими мастерами и известна по фотоальбомам и популярному в своё время журналу «Чешское фото»; часть - принадлежит безвестным фотолюбителям.
В одном из последних стихотворений книги поэт Людвик Ашкенази предлагает плачущей девочке спрятать её слёзы в чёрной шкатулке... Чёрной шкатулкой становятся и старомодная камера фотоаппарата, и сама книга в её чёрном переплёте.
Стихи из «Чёрной шкатулки», как и фотографии, тоже не похожи друг на друга. В большинстве своём они написаны верлибром, «свободным стихом» - без рифмы и соблюдения канонических стихотворных размеров, будучи скреплены внутренним ритмом и поэтической логикой построения. Небольшая часть сохраняет внешние приметы стиха, но при этом как бы восходит к самым истокам поэзии: колыбельной, плачу, маршу. Вскоре после выхода в свет «Чёрная шкатулка» была издана в Чехословакии «на экспорт» - в русском и английском переводах.
Книга содержит авторское вступление: «...Я встретил девушку, изящную и стройную, как умная овчарка колли. Вместо сумки она носила чёрную шкатулку, шпагатом перевязанную накрест. «У каждого своё, - она сказала, - а я ношу с собой весь мир». Мы поднялись на крышу ресторана, и там она открыла чёрную шкатулку. Над головой у нас был пёстрый зонт от солнца, а под ногами - Прага, залитая его лучами, незаметно переходящей в рассвет. Это было на следующий день после того, как первый человек преодолел земное притяжение...Чёрную шкатулку переполняли лица, лица и глаза, глядящие в глаза друг другу... - Немые чёрно-белые баллады: безногий человек, мать над пустой тарелкой, еврей, который вылезает из канализации, старик-китаец, в поезд севший впервые в жизни, босая девушка, уснувшая на лестнице, красавица с усталыми глазами... И - дети; конечно, дети... Несколько десятков случайных снимков, семейный альбом Земли». А после этого авторского вступления следовали не обычные для поэзии на русском языке строки:
Женщины
Есть только две категории женщин , дорогая: женщины - ждущие и те, которых ждут. Если бы мысли были слышны, дорогая, улицы задыхались бы в женском крике, молящем о любви, дорогая, молящем о любви... Так что на самом деле все женщины ждут. Правда? И те, которых ждут.
Манекен
Одной летней ночью, которая отдавала гарью, бензином и спёкшейся кровью, после налёта остались двое: человек и манекен. Манекен был из мягкого дерева. Человек - из кислорода, водорода, кальция, воспоминаний, страха, голода, из забытой любви, из мужчины и женщины , бывших в нём. Человек наткнулся на манекен и похлопал его по плечу.
- Здорово кукла! - сказал он. - Мы с тобой одни в этой большой витрине, перед которой никто не стоит. До чего я тебе завидую, кукла, что у тебя не мозги под шляпой!
Сигарета
Не отнимайте у женщин сигареты! Я вам серьёзно говорю! И сами подносите спичку, не ожидая просьбы. Им нравится любой огонь, даже самый крохотный, игра с огнём, красная точка, тускло пронизывающая темень. Поэтому не берите у них сигареты, они любят курить вдвоём и смотреть на вас сквозь облачко голубоватого дыма, чтобы знать, как вы к этому относитесь и достаточно ли вы серьезны в темноте, незаметно переходящей в рассвет. Они всматриваются в вас, освещая огоньком сигареты, это их фонарик. Бывает, сигарета погаснет у женщины во рту, и поблизости не оказывается никого, кто бы мог снова дать ей огня.
Краса
Случилось как-то: это было в Париже и прямо в Эйфелевой башне! На конкурс красоты пришла сама Краса. Денег на вход у неё, разумеется, не было , и внутрь её не пустили. Краса печально спустилась по винтовым ступенькам, перешла по мосту через Сену и присела на лавочке близ Трокадеро. Рядом сидели влюблённые, и девушка говорила: - Антигона - мой идеал! - а сама думала: «Опять спустилась петля на чулке!». Тем временем конкурс закончился, и была избрана «Мисс Универсум». Получила чек на 50000 франков, поплевала на него на счастье и засунула за лиф из пенопласта. - Ах! - говорила себе Краса. - Мне так хочется кого-нибудь иметь. Право, пора... - На неё давно уже никто не засматривался. Она была немного старомодна в своей одежде - скорее мужской, чем женской, в костюме из зелёного вельвета, в простых застиранных чулках и башмаках, слишком стоптанных для женщины , в которых она ходила, точно Чарли Чаплин. Никто не знал её настоящей улыбки - улыбки князя Мышкина, Дон Кихота, Девочки со спичками, Маленького принца. Она очень редко так улыбалась, и никто не видел этой улыбки, потому, что в такие минуты вокруг всегда стояла темнота.
Правда
Иногда от нечего делать люди начинают спорить, какова же она, Правда? Один бойкий юноша, попросивший слова в подобном споре, сказал: «Я знаю, где она живёт! Она прекрасна!». - «Да иди ты... - сказали ему, - иди...» Юноша понял это буквально и пошёл. Между прочим, он и впрямь знал, где живет Правда. Ему сказал об этом дядя, отставной полковник, служивший прежде в разведке и живший на покое где-то рядом. Юноша подстерёг Правду на углу перед домом. Она как раз выносила золу из печки. Остановил её и сказал: «Простите, я знаю о Вас всё. Вы - Правда! Пожалуйста, не отпирайтесь!» - И пристально в неё вгляделся, и, к огорчению, увидел, что она ни капли не красива. Правда была старой, облезлой, изрядно потрепанной жизнью. Все её знали в этом переулке, названном в честь одного депутата, и даже перестали с ней раскланиваться. «Ах, - сказал юноша,- я оказался в глупом положении, пани! Если Вы и в самом деле Правда, то я влип! Вот не думал, что Правда так стара и так обычна! Прошу прощения! Как опишу я Вас своим друзьям? Я заключил пари, что Вы прекрасны!
- А ты соври, дружок! - сказала Правда. - Скажи: «Я встретил Правду! Ну и фигурка! Какие бедра, какие икры, упругие, как сбитень! И величавая осанка, и выступает, словно пава !Ох, девка, братцы! Пальчики оближешь! Секс-бомба, факт!» - Ври, сколько влезет, милый! - сказала Правда. - Трави на всю железку! - и с горечью, о Боже, с какой горечью смотрела ему вслед, пока он проходил по переулку, ведущему к центральному проспекту. Он внял её совету, стал специалистом. По части Правды. Теперь он знал о Правде всё.
В конце ХХ - начале ХХI веков Людвик Ашкенази снова стал «знаковым» писателем, кумиром, любимцем композиторов, драматургов, властителем дум. Это не пустые слова! Вот что я прочитал о Людвике Ашкенази в Интернете. В одном месте сказано: «Киевское отделение Еврейского агентства («Сохнут») в конце 2005-го года устроило семинар по проблемам Холокоста, на котором Алла Бураковская представила видение Катастрофы современными авторами - такими, как Людвик Ашкенази, Дан Пагис, Макс Жакоб, Имре Кертес и другими». В другом месте, озаглавленном так: «Киноведческие записки 1959-1974-го годов», - указано поколение «Пражской весны», среди которых названы тоже «знаковые» фигуры: кинорежиссёр Милош Форман, писатели, поэты, драматурги, сценаристы: Ян Прохазка, Людвик Ашкенази, Вацлав Гавел (будущий президент Чехии), Милан Кундера (знаменитый ныне на весь мир писатель)… Вот в каком почётном ряду находится Людвик Ашкенази! А ещё недавно я прочёл, что иерусалимец Владимир Воробьёв поставил в 2001-м году спектакль «Кабаре «Брут», или Сцены из собачьей жизни» по произведениям Людвика Ашкенази, Бертольда Брехта и Зэева Бен Элиэзера. Этот спектакль прошёл с большим успехом в США, Англии, Германии, Франции… Драматург и режиссёр Владимир Воробьёв воспроизвёл этот же спектакль в Санкт-Петербурге, на своей «доисторической» родине, в апреле 2004-го года. Театр - это жизнь, пишет он в Интернете, жизнь - это театр, и потому он вечен, как и сама жизнь, но и быстротечен. …Из 150 тысяч евреев, населявших гетто Терезин в годы 2-й мировой войны, остались в живых около 30 тысяч человек, а от 620 сыгранных там евреями спектаклей (всех жанров: драмы, оперы, балета, оперетты…) осталась память и две с половиной минуты немецкой киноплёнки. Спектакль, в котором использованы многие жанры, кроме трагедии, насыщенный текстами и музыкой классиков ХХ века, - это сцены с театральных подмостков концлагеря, где высокое искусство лицедейства одержало победу над губительной прозой выживания.
Газета «Молодёжь Эстонии» в одном из своих выпусков 1999-го года рассказала о книге воспоминаний актёра Таллиннского русского драматического театра Владимира Антиппы. Актёр вспоминал, как начинал свой творческий путь в народном театре Дома офицеров и как учился в Московском институте культуры. В Народном театре ставилась пьеса «Покушение на Прометея», где белые офицеры изображались «с человеческими лицами» и не могли остаться в стороне, когда на их родине происходили такие события. Практически в это же время Владимир Антипп играл в спектакле молодежной студии «Мир вечный, мир живой», поставленном А.Кяйсом по стихам советских поэтов, погибших на полях Великой Отечественной войны. В этой постановке звучали также стихи чешского поэта и писателя Людвика Ашкенази. Тут Владимиру Антиппу, пишет автор заметки, пришлось впервые столкнуться с «тупой властью». Наступил 1968-й год, советские танки вошли в Прагу, и спектакль, где молодые актёры играли с полной самоотдачей, запретили. Так, на всякий случай. За этим в знак протеста последовал уход молодых студийцев из Народного театра, но не из театра вообще. Судя по всему, к этому моменту «театральная болезнь» Владимира была уже неизлечима.
И Скачко в статье-интервью «Когда театры были молодыми…» рассказывает о создании при Харьковском госуниверситете студенческого театра «СИНТ-63», который возглавил Гарри Керцер. Название «СИНТ» подразумевало синтетическое искусство: в Харькове создавался театр драмы, балета, света, пантомимы, поэзии. Театр был яркий, своеобразный, но очень скоро его тоже запретили. Вот что рассказывает Гарри Лазаревич Керцер: «Следующей работой (после спектакля по произведениям Брехта - Д.Х.) в нашем репертуаре стала «Чёрная шкатулка» Людвика Ашкенази. Это был очень не обычный для Харькова спектакль. В нём всё было необыкновенно остро. Вот все кричат, что человек - это высшее существо, венец природы. А мы говорили: «Нет! Ну, посмотрите, разве он Разумный! А как же вторая мировая война?» К тому же в этой пьесе прослеживалась еврейская тематика, что вообще было за пределами всяких разрешений. У Ашкенази - утверждение абсолютной морали, а у нас в стране ведь господствовала мораль относительная - хорошо только то, что хорошо для рабочего класса. Короче, спектакль вызвал у партийного руководства протест просто сумасшедший. Хотя почти все харьковские газеты написали об этой работе «СИНТа». Спектакль то разрешали, то запрещали. Закончилось тем, что запретили не «Шкатулку», а весь театр». Вот такой шум производил в те времена Ашкенази!
Мне бы очень хотелось сегодня, чтобы творчество Людвика Ашкенази снова мощно зазвучало, вошло в нашу жизнь, - уже не только в виде современной, но и в виде исторической поэзии, хотя многое из того, о чём писал Ашкенази, не потеряло своей актуальности и сегодня. Наверное, в этом и состоит подлинный смысл настоящей, большой поэзии: оставаться актуальной везде и во все времена!