Юлий Ким об Израиле.
Пару лет назад уже помещала часть рассказов об Израиле Юлия Кима. Он так хорош, что рискую повториться. Опять-таки, помещаю только часть. Очень тепло отношусь к этому человеку, очень уважаю и люблю. Прочитать больше и комментарии можно открыв линк.
HTML>
http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer2/Kim1.php
Юлий Ким
В Израиле
1.
В Израиле мне хорошо, и я знаю почему. В России мне тоже хорошо, но по другим причинам. Израиль мне страна, а Россия мне родня. Дорога моей жизни, видать, заранее имела в виду пройти через Израиль и потому, для репетиции, в начале юности прошла через солнечную Туркмению, где летом +40 - обычное дело. Плюс древние минареты, плавные верблюды, юркие ящерицы и всяческая скорпионь, драгоценность воды и тени и роскошные рыночные развалы всего: пёстрого, вкусного, сочного и недорогого, в сопровождении праздничного многоголосья и рекламных воплей. Восток, одним словом. Правда, среднеазиатские дамы любят одеваться в радостный полосатый разноцвет, а израильские традиционно носят тёмные или белые моно. Сказывается близость к строгим небесам. К хорошему привыкаешь быстро. Из Москвы слетать в Израиль стало как съездить в Питер.
И столь же естественно стало для меня жить и в Иерусалиме, и в Москве, где я иду себе по Пресне мимо метро к парку прогуливать свои немолодые ноги (четыре раза по периметру под сенью тополей и дубов как раз час) так и в Иерусалиме я иду себе по просторной улице Ганенет, которая впадает тоже в парк, только хвойный, окутавший пушистой шапкой целую гору, которую за час всю не обойдёшь. И, как в Москве, где я, возвращаясь домой, захожу в свой Народный гастроном захватить пакет черешневого сока, так и в Иерусалиме, идя из парка, навещаю свой - за соком из той же черешни той же украинской фирмы. И там и там у меня небольшая квартирка, где у плиты и у компьютера хлопочет одна и та же моя Лизавета, и там и там. На этом сходство заканчивается.
В Израиле я оказался уже после Дании и Франции. Хотя предполагал, что знакомство с заграницей начнётся именно с Израиля, где столько поселилось нашего народу, а особенно нашего брата шестидесятника, откуда в горбачёвские времена так и посыпались звонки, приветы и приглашения. Однако, первой моей заграницей , так уж вышло, оказалась Дания. Я её почти всю проехал на переднем сидении просторного автобуса, перевозившего туда-сюда нашу писательскую группу, и вдоволь насмотрелся этого непрерывного видового широкоформатного цветного фильма о прекрасной Европе, где так удобно и безопасно жить человеку.Через год был Париж, город-музей, город экипажей и карет, цилиндров и котелков, мопассановских усов и ришельевских эспаньолок, город, чьи жители - тоже туристы. Только в парадные дни, когда по нему скачут на лошадях костюмированные драгуны с уланами, он становится, на миг, самим собой, и тогда его мраморные тритоны трубят в свои раковины охотно и по-настоящему.
Дошёл черёд и до Израиля. Через год. Потом уж были и Штаты, и Германия, и Канада, но всё это была заграница, как Дания с Парижем, а Израиль - нет. Хотя он вроде бы позаграничнее (поэкзотичнее) прекрасных стран Европы. Но о них я всё-таки кое-что знал, по книжкам, фильмам и Прибалтике. А что я знал об Израиле? Ничего. И вот он предо мною. Меня по нему водили, возили, таскали и прогуливали наши бывшие москвичи, питерцы и харьковчане , как, впрочем, и по Америке-Канаде. Но здешние-то таскали и гуляли меня по своей земле. По своей - не только в смысле паспорта и гражданства. А по чувству. Наши американские или европейские - приживалы. Здешние - свои. И вся иерусалимская экзотика с её двумя базарами (еврейским и арабским), двадцатью двумя конфессиями, с верблюдами и пейсами, с пальмами и кактусами, с мечетями, могендовидами и крестами - всё это для наших здешних такое же своё, каким были для них когда-то Кремль с Василием Блаженным или Нева с Петром на бронзовом коне. Вот почему Израиль не заграница. И немало есть знакомых, которые, приехав поначалу в Израиль, потом переехали в какую-нибудь Канаду, и вот, угнездившись в Торонто, прочно и навсегда, они ежегодно в отпуск ездят на родину, где с наслаждением погружаются в любимый иврит, а заодно в Средиземное, Красное,Солёное (оно же Мёртвое) море. А? сорок лет в России, двадцать лет в Канаде, а между ними всего-то лет пять в Израиле. И всё-таки родина - он. Что меня сразу пронзило, это что Израиль - рукотворная страна. Вечнозелёный рай, широкой полосою идущий вдоль средиземного берега от Тель-Авива до Хайфы, полный прудов, полных рыбы, шумящий эвкалиптами и цветущий миндалём, пронизанный тремя скоростными автострадами, короче, текущий мёдом и млеком , он весь устроен евреями на месте длинного гниловатого болота, плодившего болезни и мошкару. Хвойные леса, окутавшие Израиль от севера до Иудеи, все посажены евреями. Огромные плантации, малахитовыми прямоугольниками лежащие меж холмами, выдают по два урожая в год - и всё это благодаря щедрому солнцу и капельному орошению. Это когда вода с питательным раствором подаётся через длинные тонкие чёрненькие шланги каждому корню каждого фрукта-овоща-злака, образуя влажное пятно, достаточное для его насыщения, а спустя время подаётся опять, по команде компьютера. Почти стопроцентный КПД , в отличие от знакомого нам арычного полива, который больше половины воды просаживает мимо цели. Небось, капая на хлопок по-израильски экономно, возможно было сохранить Аральское море. До которого ни Аму-, ни Сыр-Дарья не смогли дотащить свои жёлтые воды, расхищенные по дороге хлопкоробами для победных отчётов перед Москвой. Неискоренимая привычка людей - ради сегодняшней пользы жертвовать будущим. Например: ради тысячи капризных баб истребить всего соболя. Или прошлым. Например, ради десятка гаражей разорить старинное кладбище. Буковский в каком-то интервью сказал, что сейчас интереснее всего живут Россия и Израиль. То есть, как я понял, обоих отличает интенсивность событий, противоречий и перемен, конфликтная напряженность, высокий общеэнергетический градус жизни , нет, всё-таки не держится сопоставление: чувство симпатии к Израилю перевешивает чашку с чувством боязни и жалости по отношению к матушке Руси. Потому что Израиль действительно в кольце врагов, а матушка, как всегда, враг самой себе. Хотя в Израиле то же самое сплошь говорят и об Израиле, главным образом, наши " русские". Что он губит себя непрерывными уступками, что стремительно движется к самоуничтожению. Что через пять (или десять, или двадцать) лет не будет на карте мира этого государства. Но пессимизм прогнозов сильно расходится с наглядной кипучей жизнью, всегда готовой к празднику, как и к отпору.
O празднике.
Я так понимаю, это заложено в самом иудаизме: жизнь - это дар Божий, которым надлежит дорожить и которому надо радоваться. И когда слышу, как шахид гордо говорит: "Мы победим, потому что не боимся смерти" и когда вижу, как Израиль затевает целую войну, чтобы вызволить из плена пару своих солдат, я чувствую серьёзную разницу в отношении к жизни у одних и других. Для праздника у евреев огромный арсенал общих песен и плясок. Едешь в такси, водила включает музыку и подпевает каждой песне. Любой водила любого такси или автобуса. Причём часть репертуара звучит на музыке советских композиторов (тексты, само собой, свои). Что до общих танцев, то вот ярчайшее воспоминание. В Тверии, на берегу озера Кинерет (оно же Галилейское, Тивериадское и просто Генисарет), ночью, при ярком свете фонарей и реклам, иду по набережной, дыша тёплой влагой вкусного воздуха, и вдруг вижу: невысокий, лет пятидесяти, шустрый толстячок быстро расставляет по бордюру парапета небольшие динамики небольшого магнитофона; щелкнув кнопкой, включает музыку; и на первых тактах он сразу же показывает несколько простых движений. И к нему сходу пристраиваются люди, уже знающие, как это танцуется, а движения-то простые, повторить и запомнить ничего не стоит. И мигом заводится хоровод, сперва в одно кольцо. А там и в двойное, и в тройное. С переменой партнёров, с поворотами и прихлопами-притопами - этакое ритмическое хождение. Причём каждый сам по себе и в то же время все вместе. Всех возрастов и оттенков. От кудрявых до лысых. От блондинов до эфиопов. И этот танцующий магнит неуклонно втягивает в себя всякого, кто приблизится. Не успеешь оглянуться, как ты уже между ними, с независимым выражением лица, уже уверенно не боясь ошибиться : четыре шага вправо, оборот, хлоп, хлоп, четыре влево, оборот, теперь прямо -настолько уже в рисунке, что позволяешь себе этакое небрежное изящество. Когда-то в Союзе школьники разучивали вальсы, полечки и па д-эспань (падыспанец), это были наши "культурные танцы", самозабвенно любимые. Вот так же самозабвенно танцуют евреи на площадях в своих хороводах. Так посетило меня чувство израильского народа.
Чувство израильской земли
начинает в тебе гудеть сразу же, когда из аэропорта Бен-Гурион начинаешь движение - здесь это называется поднимаешься - к Иерусалиму этой дивной дорогой между крутыми склонами, окутанными хвоей, дважды глубоко ныряешь и плавно выныриваешь, и в какой-то момент вдруг он весь открывается перед тобой, белокаменной россыпью по всему окоёму, уступчатыми террасами по холмам, и как на крыльях в три виража взлетаешь к нему - каменный венец Израиля, Ерушалаим, провинциальная столица мира, как любовно окрестил его Губерман.
Есть два памятника войны, ошеломившие меня: Хатынь в Белоруссии и броневики на иерусалимской дороге. На месте белорусской деревни, сожжённой карателями, стоят условные горелые избы, мраморный невысокий барьер по периметру дома и внутри тёмный гранитный столб как обугленная печь. Каждая такая изба, поставлена точно на месте каждой подлинно сгоревшей избы. Чуть прикрой глаза, чуть подоткни воображение и картина опустевшего пепелища вся разом перед тобой, в окружении того самого подлинного леса, реального очевидца чудовищного преступления. А на иерусалимской дороге, на крутых откосах, вразброс, там и сям, то справа, то слева - железные остовы грузовиков, обшитых стальными листами , не целые, фрагменты, скелет кабины, рёбра кузова, выкрашены красным суриком - всё, что осталось от отчаянного еврейского прорыва к осаждённому Иерусалиму в 48 году. Подлинность этих скелетов действует на воображение неотразимо: несчастные броневики, которые не дошли, и остались на этих склонах в тех позах, в каких застала их огненная гибель. Это, конечно, всё моя романтика: уже несколько раз перемещали эти железки с одного места на другое и в конце концов собрали на одной площадке. В позе памятников, а не в момент смерти. Сегодня это, скорее, груда героического лома, но всё-таки есть она, есть, свидетельствует. Де-юре здесь мир, де-факто - война, постоянные касамы из Газы, постоянные нападения шахидов на мирных евреев или налёты на блокпосты , теперь хоть на севере обстрелы прекратились, но у Хизбаллы, известно, всё копится и обновляется ракетный арсенал, опять угрожающе нависая над многострадальными северянами.
И поэтому ежегодно идёт призыв молодых людей обоего пола под ружье, и мало кто уклоняется от необходимого долга народной самозащиты. И поэтому на каждом шагу в уличной толпе, в автобусах или магазинах видишь молодых военных с автоматами через плечо, группой или поодиночке, так как регулярно имеют они увольнительную навестить семью и поплясать на дискотеке. Они ежедневно ходят на службу. Как и остальной Израиль, только в форме и с оружием вместо кейсов. Отслуживший же Израиль всё равно весь военный, только в отставке, и по месяцу в году резервисты непременно проводят на сборах, поддерживая форму на случай мобилизации. Всё же за шестьдесят лет пережить шесть полноценных войн, одну на истощение. И две объявленных интифады, непрерывно живя в условиях необъявленной, дорогой ценой обходится национальное самостояние. И не видать конца народной арабской ненависти, которой всё никак не дадут успокоиться их вожди, чтобы перейти к мирному соседству. Всё равно придётся. Зачем же отодвигать и отодвигать эту явную неизбежность всё новой и новой кровью, кормя ею лишь ненасытную, равно как и совершенно бесплодную ненависть? Израиль шестьдесят лет в обороне, вот чего никак не понимают в Европе, не понимаю почему. "Израильская военщина","израильские агрессоры" - эти древние советские клише чрезвычайно живучи среди европейцев, в том числе и умных, которые твердят их, как дятлы. Без видимой попытки серьёзного анализа. Знаменитая фотография: худенький арабчонок с камнем против огромного израильского танка заслонила им ясные очи, и они не в состоянии даже на миг подумать о том, какая сила на стороне мальчика и какая на стороне танка. С какого это родительского благословения арабский Давид замахнулся на израильского Голиафа? Кто это внушил такое бесстрашие сорванцу? Уж не Лига ли арабских государств сидит там, за кустами, подстрекая Гавроша на подвиг? А кто в кустах за танком? А там Американские Штаты, которые танку всё время шепчут: ты уж по мальчонке-то не стреляй, ну, отодвинься на шаг-другой, может, он и перестанет накидываться? " Да я уж и на три отодвинулся, он только ещё пуще размахался." " Ну, ладно, ладно, не раздражай малютку, подвинься уж." " Да мне уж некуда, разве что в море."
Как Израиль отодвигается, это весь мир видел. Кроме Израиля такое, я думаю, нигде невозможно. Это было в секторе Газа, когда армия и полиция насильно депортировали евреев, не пожелавших расстаться со своими поселениями Гуш-Катиф, поселениями с тридцатилетней историей жизни в кольце враждебных арабов, подвергаясь ежедневному смертельному риску вместе со всей семьёй и тем самым оттягивая на себя значительную воинскую силу для защиты. Чтобы окончательно оградить поселенцев от опасности, а также вывести из опасной зоны войска, премьер Шарон приказал депортировать Гуш-Катиф внутрь страны, пообещав компенсацию тем, кто покинет дома добровольно. Кто-то согласился. Отказчиков депортировали силой.
Советских корейцев, чеченцев и ингушей, поволжских немцев и крымских татар советские войска депортировали быстро, беспощадно, безо всяких компенсаций. Под страхом немедленной расправы, по теплушкам и вперёд, в сибирскую или в азиатскую тьмутаракань, на вечную каторжную ссылку. В Израиле упирающихся молча отцепляли от своих домов и на руках переносили к машинам. Солдаты выполняли приказ, сжав зубы, они волокли поселенцев, сочувствуя им, некоторые волокли и плакали. Море солидарных собралось со всего Израиля в защиту поселенцев, их также приходилось отцеплять и волочить, и не было взаимной злобы, не было, вот что необыкновенно! Было какое-то общее сознание вынужденной беды, никто не палил в воздух, не избивал сопротивляющихся, были те, кто, рыдая, цеплялся, и те, кто, рыдая, отцеплял. Я смотрел на это по телевизору, славил Израиль и рыдал вместе с ним. Тут приехал возмутитель спокойствия Дима Быков, блестящий наш многоталантливый Везувий, постоянно извергающий какую-нибудь лаву. На книжной здешней ярмарке произнёс он речь, в которой назвал создание Израиля неудачным экспериментом и объяснил почему. Объяснением пренебрегли, а утверждением оскорбились. А он-то неудачу именно и объяснял как смертельную опасность для мирового еврейства, которое в итоге собрали в кучку, весьма удобную для повторения Холокоста. Так бы жили себе в рассеянии, а тут - готовая мишень для мгновенного уничтожения. Какой-нибудь Будь-он-Неладен зарядил очередной самолёт - бах! И нет Израиля. Но и выслушав Димино объяснение, хочется таки возразить: Дима видит эксперимент там, где гудит стихия. То есть Дима вроде того оратора:- Ошибочность данного землетрясения…
Ещё одна история, к той же теме. Сталину рассказали, что в Ленинграде, приветствуя Ахматову, зал поднялся в едином порыве. Немедленная и абсолютно естественная для этого ящера реакция:
- Кто организовал вставание?
"Вставание" Израиля, разумеется, было организовано, но уже только как венец долгого стихийного накопления евреев в Палестине. Пульсирующими потоками вливались они в неё, движимые кто чем : кто верой в Бога, кто в Социализм (и до сих пор в иных кибуцах свинину едят), но в самом-то подспуде гудело атавистическое чувство земли, сознание древнего права на эту полупустыню.
У палестинских арабов, живущих здесь уже столько веков, также есть чувство права на неё. В исходной своей точке евреи и не отказывают им в этом и даже не настаивают на том, что их, евреев, право - преимущественное (а исторически так оно и есть). В исходной своей точке евреи упирают на "также", и потому простые арабы свободно ходят по улицам Хайфы.
Арабы же никаких-таких "также" признавать не желают. И потому простому еврею лучше не показываться на улицах Рамаллы. Когда-нибудь, через сколько-то поколений, уж не меньше, чем через два или три, арабы согласятся с "также". Впрочем, как утверждает крепкий, основательный русский еврей со странной фамилией Бя, желанное согласие наступило бы куда раньше, если бы не алчность тех, кому выгодна еврейско-арабская вражда.
Алчность - один из основных инстинктов человека, отличающийся от естественной потребности животного стремлением иметь больше, чем достаточно, при этом не считаясь с удобствами окружающих. Отсюда вытекает желание владеть и властвовать. Это порождает войны и кризисы и прямо ведёт к ядерному самоубийству и вот тут-то должен заработать другой основной инстинкт - самосохранения. Он и заработал во время Карибского кризиса. Он же должен сработать и в нарастающем конфликте с радикальным исламом. Он же, надеюсь, устранит и угрозу экологической катастрофы, а также энергетической и демографической, с которыми управиться можно будет лишь сообща. Как поётся в песне "иного нет у нас пути". А естественная необходимость мирового со-жительства решит, полагаю, и проблемы со-жительства регионального.
Моими устами да мёд бы пить.
2
В Москве. В московской квартире сижу у дядюшки на семейном суаре, уже окончив ужин и наслаждаясь послевкусием за сигаретой и кофе. Дядюшка человек военный, прослужил в Генштабе всю жизнь честно-благородно, почему ни особых хором, ни чинов-орденов больших не нажил, кроме главного своего достояния, т. е. чести и благородства. Я его люблю. Он из нашего старого разночинного рода, происходящего от образованных священников. Плоть от плоти самых что ни на есть чеховских земских интеллигентов. С их подвижническим служением народу. На свои деньги первоклассный больничный комплекс. Лечение и просвещение крестьян и всяческая благотворительность. Любительский театр. Тот мужественный стиль деятельного добра, безо всякого жертвенного пафоса, который так снайперски угадал Тургенев в своём Базарове. Приоритет общественного долга - на генетическом уровне.Дядюшка сидит. Попыхивает сигаретой, в довольстве и благодушии слушает мой восклицательный монолог об Израиле. -…«Оккупированные территории»! у кого оккупированные? Иордания от Западного берега отказалась! Египет от Газы - тоже! ООН не взяла! Израиль действительно мог бы объявить их своими, но он же не стал! Он же отдал их Палестинской автономии! А им всё мало! ...«Израиль присвоил»! что он присвоил? Все поселения строятся либо на ничьих землях, либо на купленных у арабов же! …Голаны? Но когда с Голан можно рукой докинуть гранату до Тель-Авива, что прикажете делать? После того как Сирия трижды наезжала оттуда на советских танках? Не наезжали бы - никто бы у них Голаны не отбирал! …Как только еврей обрёл землю, все увидели. Как еврей пашет и как еврей воюет. Со всего мира съезжаются учиться земледелию! Во всех академиях изучают военный опыт! Ещё бы - когда хошь не хошь, а приходится его накапливать ежедневно! - Да-а, - произносит дядюшка этак мечтательно, - да-а…А знаешь ли ты, что в 68 году Израиль висел на ниточке, а держал её в своих руках один наш капитан. Ну конечно, оборвать ниточку он мог только по команде Кремля, но ножницы были у него, у капитана. - Ножницы - то есть атомная подлодка, небось?
- Она, она самая, К-172, не такая уж большая, между прочим. Не крейсер: всего 8 ракет с дальностью 600 километров, но на Израиль хватило бы: это как минимум 8 Хиросим.
- Что, и Иерусалим тоже?
- Задача была - держать под прицелом побережье.
- Это, стало быть, Тель-Авив, Хайфа, Ашдод, Ашкелон - прямо как на ладони, в шеренгу перед расстрелом. Больше половины всего населения.
- Да-а, и всего-то одна лодочка в море, причём о ней не знал никто, даже арабы, только Кремль.
- Одна маленькая лодочка, а в ней - гибель Израиля? Замерла на глубине и только ждёт сигнала?
- Какое замерла! Каждые два часа она должна была подниматься на перископную глубину, то есть почти наружу. Чтобы не прозевать кремлёвского сигнала, а море тогда было забито американцами: три авианосца, у каждого в эскорте по два десятка кораблей, чуть не на каждом - система подводного поиска. Да ещё в небе их патрули непрерывно молотят радарами по всему восточному Средиземноморью, да кроме прочего ещё и обычная толпа грузовых и пассажирских транспортов, да рыбаки, а на перископной глубине натолкнуться на кого-нибудь - пара пустяков. Это какие нервы надо иметь, чтобы выдержать такой напряг!
- И ради чего же такой риск?
- А я тебе больше скажу, - разволновался дядюшка, - по сути, моряки наши были смертниками, вроде этих, как их, шахидов. Эти лодки типа К-172 так и назывались - одноразовые. Они могли дать залп только в надводном положении, причём от всплытия до пуска - 20 минут: вполне достаточно, чтобы обнаружить и уничтожить. И знал об этом только капитан.
- Да уж, весело ему было. И из-за чего же эта каша заварена была?
- На случай американо-израильского десанта на Сирию.
- И в ответ - 8 ядерных ударов? Так ведь Штаты же ответили бы!
- То есть Третья мировая. Такое было время.
- Как при Хрущёве на Кубе?
- Только к нам поближе.
Тут и я разволновался.
- Послушай, дядя Коль. Вот твой капитан. И допустим, наши кремлёвские троглодиты дали бы такой сигнал. А что? Пошли же они на Афганистан. Ума хватило. Ну и? всплыл бы он на поверхность и скомандовал пуск?
- Приказ есть приказ.
- Так ведь 8 Хиросим. Практически мгновенный геноцид, так сказать. Мечта Гитлера.
- Что говорить. Такое время. Все были друг у друга на прицеле. Я и сейчас тебе назову пару американских капитанов, у которых ракеты были наведены на Урал. Думаешь, получив такой приказ, они бы задумались? Да ни на секунду. Военный человек приказы не обсуждает.
- Ага. Итак. Вот твой капитан с пальцем на ядерной кнопке. На нём - палец Кремля. Кремль жмёт на него, он на кнопку. Кнопка тугая, из красного пластика. Капитан - пятидесятилетний офицер, высшее образование, семейный, любит Рубцова. Какая-то разница между ним и кнопкой есть или нет? Он-то, нажимая, сознаёт, что убивает 3 миллиона людей?
- Хорошо. Какая альтернатива?
- Ясно какая. Отказ от исполнения.
- Так. А присяга?
- А что присяга - Божья заповедь, её же не прейдеши? Придётся нарушать.
- Сравнил. Причём тут Божьи заповеди? Их-то соблюдать никто клятвы не даёт. Причём смотри: «Не укради», «Не лжесвидетельствуй» - это и в человеческом законе записано да и «Не убий» записано, но - лишь для штатских, а для военных записано «Убий! обязательно убий!». То есть нарушить Божью заповедь вменяется в обязанность. Армии держим, ракеты, одна другой страшнее, лаборатории, одна другой хитрее, всё для того, чтобы как можно мощнее и эффективнее заповедь нарушить в случае чего. Такая уж ступень нашего развития. Не можем без крови. А раз так, значит армия. А раз армия, значит присяга, то есть клятва, нарушение которой во время войны карается немедленно. Так что если не нажмёшь на кнопочку, её тут же нажмёт твой старпом, а тебя застрелит. И никто не узнает, где могилка твоя.
- И моя, и старпома, и Израиля, и Урала заодно, да и Кремля с Белым Домом - абсурд!
- Абсурд.
- Значит, и присяга абсурд.
- А присяга не абсурд. Она важнейший гарант успеха в военном деле наряду с разумностью приказа. Вот где ищи абсурд - в его неразумности, в его безумии, проще говоря.
- Ну и вот, я, капитан, живой человек, а не кнопка, получаю приказ, вижу, что он безумен. И всё равно - нажимаю? Из-за тупого соблюдения присяги? 8 мирных городов?
- Ну, лыко-мочало, начинай сначала.
- Причём, вот ты говоришь, я произвожу залп - и тут же накрываюсь всей ихней противолодочной артиллерией, но хоть полшанса уйти у меня есть?
- Ну, есть.
- И вот, предположим, я всё-таки ухожу, и прихожу на базу, и получаю орден и могу гордиться чем? Что убил 3 миллиона?
- Орден тебе дадут за проявленное мужество и оперативное мастерство при исполнении задания. Стыдиться нечего.
- А 3 миллиона на ком?
- А 3 миллиона на начальстве, на политиках, на Москве с Вашингтоном.
- Не-не-не, дядюшка, не надо этих манёвров. Что киллер, что заказчик - отвечают оба.
- Ладно, ты тоже не увлекайся. И боевого капитана с киллером, пожалуйста, не ровняй. Уж если на то пошло, сошлись на японских камикадзе.
- Сравнение не идёт. Камикадзе атаковали военных, а не мирное население. Давай уж тогда вспомним героев 11 сентября, а что? Проявили и мужество, и оперативное мастерство при исполнении задания, пожертвовали и собой и экипажем, и пассажирами, и безо всяких бомб за 20 минут угробили три тыщи безвинных американцев во имя Аллаха.
- Вот именно что во имя Аллаха! Это фанатики, то есть безумцы сами по себе! А мой капитан - нормальный солдат, и уж поверь, никакой оголтелой вражды к Израилю не питал. Он выполнял задание. Вот и всё.
- Ну да, да, и в случае приказа нажать, нажал бы. И получается знаешь что? А вот что. Получается, что самый забулдыжный хипарь, из тех, между прочим, что однажды хлынули со всей Европы спасать Венецию от наводнения - этот беспечный бродяга, с косичкой на затылке, покуривающий марихуану и знающий толк, главным образом, в рок-музыке и сексе, а главное - в полной свободе от всяческих табу - национальных, религиозных, социальных, философских - кроме разве что некоторых нравственных, и среди них: не убий, не навязывай, не навреди, а при возможности и помоги - так вот, получается, что этот беспутный вольный ветер нравственно выше твоего честного капитана, потому что никогда не может быть ничьим орудием, а тем более оружием зла. А капитан - мог. С кнопки спроса нет, а с него - есть.
Тут дядюшка разволновался ещё больше. Даже киллера он мог ещё кой-как простить племяннику, но чтобы эти патлатые, с крашеными хвостами и разноцветными татуировками, дёргающиеся под звуки - му, дёргая при этом за струны гитару, торчащую прямо из гульфика прямо вам в нос, чтобы эти тунеядцы, закосившие от всякой полезной работы, уж не говоря об армии, ничего решительно не производящие, а только потребляющие (правда, согласен, не хищно, не алчно, а лишь в меру своих первичных необходимостей) - чтобы эти невесомые перекати-поле могли составить хоть какую-то альтернативу мужественному воину, скромному герою, бескорыстно положившему всю жизнь на алтарь…
- Ну да, да, а всё-таки мой хипарь на кнопку не нажмёт и ответственность за жизнь 3 миллионов возьмёт на себя, а твой капитан нажмёт, а ответственность переложит на приказ. И кто же из них герой?
- Всё! Хватит! Слышать не хочу!
Дискуссия завершилась.
Конечно, сопоставление нашего капитана с воображаемым хиппи хромает. Оно некорректно хотя бы в силу категорически невозможной ситуации: хиппи при ядерной кнопке. Он бы не нажал - потому что никогда бы рядом не оказался. Возможно ли вообще ситуацию их с капитаном хотя бы случайного пересечения. Хотя отчего же…
Наш капитан с женой вышли в Израиле из экскурсионного автобуса посмотреть на округу: роскошное море, на нём цветные паруса виндсерфинга, а по эту сторону - зелёные квадраты полей между стройными рощами финиковых пальм, весёлые вереницы снующих машин - а тут мимоходом и случился мой хипарь, мой Гарик, со своим рюкзачком за плечами, с косичкой на затылке, с серьгой в ухе. Услышал русскую речь, подвалил поближе. Высокий, седой капитан ему понравился.
- А? - спросил Гарик, кивком охватывая райскую панораму. - Как? Неплохой обзор?
- Красота, - от души вымолвил капитан.
- Да-а, - протянул Гарик. - И как подумаешь, что какой-то идиот в куфие сидит где-нибудь в Иране и только ждёт приказа на кнопку нажать.
Капитан промолчал. За строй его мыслей я не ручаюсь.
HTML>
http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer2/Kim1.php
Юлий Ким
В Израиле
1.
В Израиле мне хорошо, и я знаю почему. В России мне тоже хорошо, но по другим причинам. Израиль мне страна, а Россия мне родня. Дорога моей жизни, видать, заранее имела в виду пройти через Израиль и потому, для репетиции, в начале юности прошла через солнечную Туркмению, где летом +40 - обычное дело. Плюс древние минареты, плавные верблюды, юркие ящерицы и всяческая скорпионь, драгоценность воды и тени и роскошные рыночные развалы всего: пёстрого, вкусного, сочного и недорогого, в сопровождении праздничного многоголосья и рекламных воплей. Восток, одним словом. Правда, среднеазиатские дамы любят одеваться в радостный полосатый разноцвет, а израильские традиционно носят тёмные или белые моно. Сказывается близость к строгим небесам. К хорошему привыкаешь быстро. Из Москвы слетать в Израиль стало как съездить в Питер.
И столь же естественно стало для меня жить и в Иерусалиме, и в Москве, где я иду себе по Пресне мимо метро к парку прогуливать свои немолодые ноги (четыре раза по периметру под сенью тополей и дубов как раз час) так и в Иерусалиме я иду себе по просторной улице Ганенет, которая впадает тоже в парк, только хвойный, окутавший пушистой шапкой целую гору, которую за час всю не обойдёшь. И, как в Москве, где я, возвращаясь домой, захожу в свой Народный гастроном захватить пакет черешневого сока, так и в Иерусалиме, идя из парка, навещаю свой - за соком из той же черешни той же украинской фирмы. И там и там у меня небольшая квартирка, где у плиты и у компьютера хлопочет одна и та же моя Лизавета, и там и там. На этом сходство заканчивается.
В Израиле я оказался уже после Дании и Франции. Хотя предполагал, что знакомство с заграницей начнётся именно с Израиля, где столько поселилось нашего народу, а особенно нашего брата шестидесятника, откуда в горбачёвские времена так и посыпались звонки, приветы и приглашения. Однако, первой моей заграницей , так уж вышло, оказалась Дания. Я её почти всю проехал на переднем сидении просторного автобуса, перевозившего туда-сюда нашу писательскую группу, и вдоволь насмотрелся этого непрерывного видового широкоформатного цветного фильма о прекрасной Европе, где так удобно и безопасно жить человеку.Через год был Париж, город-музей, город экипажей и карет, цилиндров и котелков, мопассановских усов и ришельевских эспаньолок, город, чьи жители - тоже туристы. Только в парадные дни, когда по нему скачут на лошадях костюмированные драгуны с уланами, он становится, на миг, самим собой, и тогда его мраморные тритоны трубят в свои раковины охотно и по-настоящему.
Дошёл черёд и до Израиля. Через год. Потом уж были и Штаты, и Германия, и Канада, но всё это была заграница, как Дания с Парижем, а Израиль - нет. Хотя он вроде бы позаграничнее (поэкзотичнее) прекрасных стран Европы. Но о них я всё-таки кое-что знал, по книжкам, фильмам и Прибалтике. А что я знал об Израиле? Ничего. И вот он предо мною. Меня по нему водили, возили, таскали и прогуливали наши бывшие москвичи, питерцы и харьковчане , как, впрочем, и по Америке-Канаде. Но здешние-то таскали и гуляли меня по своей земле. По своей - не только в смысле паспорта и гражданства. А по чувству. Наши американские или европейские - приживалы. Здешние - свои. И вся иерусалимская экзотика с её двумя базарами (еврейским и арабским), двадцатью двумя конфессиями, с верблюдами и пейсами, с пальмами и кактусами, с мечетями, могендовидами и крестами - всё это для наших здешних такое же своё, каким были для них когда-то Кремль с Василием Блаженным или Нева с Петром на бронзовом коне. Вот почему Израиль не заграница. И немало есть знакомых, которые, приехав поначалу в Израиль, потом переехали в какую-нибудь Канаду, и вот, угнездившись в Торонто, прочно и навсегда, они ежегодно в отпуск ездят на родину, где с наслаждением погружаются в любимый иврит, а заодно в Средиземное, Красное,Солёное (оно же Мёртвое) море. А? сорок лет в России, двадцать лет в Канаде, а между ними всего-то лет пять в Израиле. И всё-таки родина - он. Что меня сразу пронзило, это что Израиль - рукотворная страна. Вечнозелёный рай, широкой полосою идущий вдоль средиземного берега от Тель-Авива до Хайфы, полный прудов, полных рыбы, шумящий эвкалиптами и цветущий миндалём, пронизанный тремя скоростными автострадами, короче, текущий мёдом и млеком , он весь устроен евреями на месте длинного гниловатого болота, плодившего болезни и мошкару. Хвойные леса, окутавшие Израиль от севера до Иудеи, все посажены евреями. Огромные плантации, малахитовыми прямоугольниками лежащие меж холмами, выдают по два урожая в год - и всё это благодаря щедрому солнцу и капельному орошению. Это когда вода с питательным раствором подаётся через длинные тонкие чёрненькие шланги каждому корню каждого фрукта-овоща-злака, образуя влажное пятно, достаточное для его насыщения, а спустя время подаётся опять, по команде компьютера. Почти стопроцентный КПД , в отличие от знакомого нам арычного полива, который больше половины воды просаживает мимо цели. Небось, капая на хлопок по-израильски экономно, возможно было сохранить Аральское море. До которого ни Аму-, ни Сыр-Дарья не смогли дотащить свои жёлтые воды, расхищенные по дороге хлопкоробами для победных отчётов перед Москвой. Неискоренимая привычка людей - ради сегодняшней пользы жертвовать будущим. Например: ради тысячи капризных баб истребить всего соболя. Или прошлым. Например, ради десятка гаражей разорить старинное кладбище. Буковский в каком-то интервью сказал, что сейчас интереснее всего живут Россия и Израиль. То есть, как я понял, обоих отличает интенсивность событий, противоречий и перемен, конфликтная напряженность, высокий общеэнергетический градус жизни , нет, всё-таки не держится сопоставление: чувство симпатии к Израилю перевешивает чашку с чувством боязни и жалости по отношению к матушке Руси. Потому что Израиль действительно в кольце врагов, а матушка, как всегда, враг самой себе. Хотя в Израиле то же самое сплошь говорят и об Израиле, главным образом, наши " русские". Что он губит себя непрерывными уступками, что стремительно движется к самоуничтожению. Что через пять (или десять, или двадцать) лет не будет на карте мира этого государства. Но пессимизм прогнозов сильно расходится с наглядной кипучей жизнью, всегда готовой к празднику, как и к отпору.
O празднике.
Я так понимаю, это заложено в самом иудаизме: жизнь - это дар Божий, которым надлежит дорожить и которому надо радоваться. И когда слышу, как шахид гордо говорит: "Мы победим, потому что не боимся смерти" и когда вижу, как Израиль затевает целую войну, чтобы вызволить из плена пару своих солдат, я чувствую серьёзную разницу в отношении к жизни у одних и других. Для праздника у евреев огромный арсенал общих песен и плясок. Едешь в такси, водила включает музыку и подпевает каждой песне. Любой водила любого такси или автобуса. Причём часть репертуара звучит на музыке советских композиторов (тексты, само собой, свои). Что до общих танцев, то вот ярчайшее воспоминание. В Тверии, на берегу озера Кинерет (оно же Галилейское, Тивериадское и просто Генисарет), ночью, при ярком свете фонарей и реклам, иду по набережной, дыша тёплой влагой вкусного воздуха, и вдруг вижу: невысокий, лет пятидесяти, шустрый толстячок быстро расставляет по бордюру парапета небольшие динамики небольшого магнитофона; щелкнув кнопкой, включает музыку; и на первых тактах он сразу же показывает несколько простых движений. И к нему сходу пристраиваются люди, уже знающие, как это танцуется, а движения-то простые, повторить и запомнить ничего не стоит. И мигом заводится хоровод, сперва в одно кольцо. А там и в двойное, и в тройное. С переменой партнёров, с поворотами и прихлопами-притопами - этакое ритмическое хождение. Причём каждый сам по себе и в то же время все вместе. Всех возрастов и оттенков. От кудрявых до лысых. От блондинов до эфиопов. И этот танцующий магнит неуклонно втягивает в себя всякого, кто приблизится. Не успеешь оглянуться, как ты уже между ними, с независимым выражением лица, уже уверенно не боясь ошибиться : четыре шага вправо, оборот, хлоп, хлоп, четыре влево, оборот, теперь прямо -настолько уже в рисунке, что позволяешь себе этакое небрежное изящество. Когда-то в Союзе школьники разучивали вальсы, полечки и па д-эспань (падыспанец), это были наши "культурные танцы", самозабвенно любимые. Вот так же самозабвенно танцуют евреи на площадях в своих хороводах. Так посетило меня чувство израильского народа.
Чувство израильской земли
начинает в тебе гудеть сразу же, когда из аэропорта Бен-Гурион начинаешь движение - здесь это называется поднимаешься - к Иерусалиму этой дивной дорогой между крутыми склонами, окутанными хвоей, дважды глубоко ныряешь и плавно выныриваешь, и в какой-то момент вдруг он весь открывается перед тобой, белокаменной россыпью по всему окоёму, уступчатыми террасами по холмам, и как на крыльях в три виража взлетаешь к нему - каменный венец Израиля, Ерушалаим, провинциальная столица мира, как любовно окрестил его Губерман.
Есть два памятника войны, ошеломившие меня: Хатынь в Белоруссии и броневики на иерусалимской дороге. На месте белорусской деревни, сожжённой карателями, стоят условные горелые избы, мраморный невысокий барьер по периметру дома и внутри тёмный гранитный столб как обугленная печь. Каждая такая изба, поставлена точно на месте каждой подлинно сгоревшей избы. Чуть прикрой глаза, чуть подоткни воображение и картина опустевшего пепелища вся разом перед тобой, в окружении того самого подлинного леса, реального очевидца чудовищного преступления. А на иерусалимской дороге, на крутых откосах, вразброс, там и сям, то справа, то слева - железные остовы грузовиков, обшитых стальными листами , не целые, фрагменты, скелет кабины, рёбра кузова, выкрашены красным суриком - всё, что осталось от отчаянного еврейского прорыва к осаждённому Иерусалиму в 48 году. Подлинность этих скелетов действует на воображение неотразимо: несчастные броневики, которые не дошли, и остались на этих склонах в тех позах, в каких застала их огненная гибель. Это, конечно, всё моя романтика: уже несколько раз перемещали эти железки с одного места на другое и в конце концов собрали на одной площадке. В позе памятников, а не в момент смерти. Сегодня это, скорее, груда героического лома, но всё-таки есть она, есть, свидетельствует. Де-юре здесь мир, де-факто - война, постоянные касамы из Газы, постоянные нападения шахидов на мирных евреев или налёты на блокпосты , теперь хоть на севере обстрелы прекратились, но у Хизбаллы, известно, всё копится и обновляется ракетный арсенал, опять угрожающе нависая над многострадальными северянами.
И поэтому ежегодно идёт призыв молодых людей обоего пола под ружье, и мало кто уклоняется от необходимого долга народной самозащиты. И поэтому на каждом шагу в уличной толпе, в автобусах или магазинах видишь молодых военных с автоматами через плечо, группой или поодиночке, так как регулярно имеют они увольнительную навестить семью и поплясать на дискотеке. Они ежедневно ходят на службу. Как и остальной Израиль, только в форме и с оружием вместо кейсов. Отслуживший же Израиль всё равно весь военный, только в отставке, и по месяцу в году резервисты непременно проводят на сборах, поддерживая форму на случай мобилизации. Всё же за шестьдесят лет пережить шесть полноценных войн, одну на истощение. И две объявленных интифады, непрерывно живя в условиях необъявленной, дорогой ценой обходится национальное самостояние. И не видать конца народной арабской ненависти, которой всё никак не дадут успокоиться их вожди, чтобы перейти к мирному соседству. Всё равно придётся. Зачем же отодвигать и отодвигать эту явную неизбежность всё новой и новой кровью, кормя ею лишь ненасытную, равно как и совершенно бесплодную ненависть? Израиль шестьдесят лет в обороне, вот чего никак не понимают в Европе, не понимаю почему. "Израильская военщина","израильские агрессоры" - эти древние советские клише чрезвычайно живучи среди европейцев, в том числе и умных, которые твердят их, как дятлы. Без видимой попытки серьёзного анализа. Знаменитая фотография: худенький арабчонок с камнем против огромного израильского танка заслонила им ясные очи, и они не в состоянии даже на миг подумать о том, какая сила на стороне мальчика и какая на стороне танка. С какого это родительского благословения арабский Давид замахнулся на израильского Голиафа? Кто это внушил такое бесстрашие сорванцу? Уж не Лига ли арабских государств сидит там, за кустами, подстрекая Гавроша на подвиг? А кто в кустах за танком? А там Американские Штаты, которые танку всё время шепчут: ты уж по мальчонке-то не стреляй, ну, отодвинься на шаг-другой, может, он и перестанет накидываться? " Да я уж и на три отодвинулся, он только ещё пуще размахался." " Ну, ладно, ладно, не раздражай малютку, подвинься уж." " Да мне уж некуда, разве что в море."
Как Израиль отодвигается, это весь мир видел. Кроме Израиля такое, я думаю, нигде невозможно. Это было в секторе Газа, когда армия и полиция насильно депортировали евреев, не пожелавших расстаться со своими поселениями Гуш-Катиф, поселениями с тридцатилетней историей жизни в кольце враждебных арабов, подвергаясь ежедневному смертельному риску вместе со всей семьёй и тем самым оттягивая на себя значительную воинскую силу для защиты. Чтобы окончательно оградить поселенцев от опасности, а также вывести из опасной зоны войска, премьер Шарон приказал депортировать Гуш-Катиф внутрь страны, пообещав компенсацию тем, кто покинет дома добровольно. Кто-то согласился. Отказчиков депортировали силой.
Советских корейцев, чеченцев и ингушей, поволжских немцев и крымских татар советские войска депортировали быстро, беспощадно, безо всяких компенсаций. Под страхом немедленной расправы, по теплушкам и вперёд, в сибирскую или в азиатскую тьмутаракань, на вечную каторжную ссылку. В Израиле упирающихся молча отцепляли от своих домов и на руках переносили к машинам. Солдаты выполняли приказ, сжав зубы, они волокли поселенцев, сочувствуя им, некоторые волокли и плакали. Море солидарных собралось со всего Израиля в защиту поселенцев, их также приходилось отцеплять и волочить, и не было взаимной злобы, не было, вот что необыкновенно! Было какое-то общее сознание вынужденной беды, никто не палил в воздух, не избивал сопротивляющихся, были те, кто, рыдая, цеплялся, и те, кто, рыдая, отцеплял. Я смотрел на это по телевизору, славил Израиль и рыдал вместе с ним. Тут приехал возмутитель спокойствия Дима Быков, блестящий наш многоталантливый Везувий, постоянно извергающий какую-нибудь лаву. На книжной здешней ярмарке произнёс он речь, в которой назвал создание Израиля неудачным экспериментом и объяснил почему. Объяснением пренебрегли, а утверждением оскорбились. А он-то неудачу именно и объяснял как смертельную опасность для мирового еврейства, которое в итоге собрали в кучку, весьма удобную для повторения Холокоста. Так бы жили себе в рассеянии, а тут - готовая мишень для мгновенного уничтожения. Какой-нибудь Будь-он-Неладен зарядил очередной самолёт - бах! И нет Израиля. Но и выслушав Димино объяснение, хочется таки возразить: Дима видит эксперимент там, где гудит стихия. То есть Дима вроде того оратора:- Ошибочность данного землетрясения…
Ещё одна история, к той же теме. Сталину рассказали, что в Ленинграде, приветствуя Ахматову, зал поднялся в едином порыве. Немедленная и абсолютно естественная для этого ящера реакция:
- Кто организовал вставание?
"Вставание" Израиля, разумеется, было организовано, но уже только как венец долгого стихийного накопления евреев в Палестине. Пульсирующими потоками вливались они в неё, движимые кто чем : кто верой в Бога, кто в Социализм (и до сих пор в иных кибуцах свинину едят), но в самом-то подспуде гудело атавистическое чувство земли, сознание древнего права на эту полупустыню.
У палестинских арабов, живущих здесь уже столько веков, также есть чувство права на неё. В исходной своей точке евреи и не отказывают им в этом и даже не настаивают на том, что их, евреев, право - преимущественное (а исторически так оно и есть). В исходной своей точке евреи упирают на "также", и потому простые арабы свободно ходят по улицам Хайфы.
Арабы же никаких-таких "также" признавать не желают. И потому простому еврею лучше не показываться на улицах Рамаллы. Когда-нибудь, через сколько-то поколений, уж не меньше, чем через два или три, арабы согласятся с "также". Впрочем, как утверждает крепкий, основательный русский еврей со странной фамилией Бя, желанное согласие наступило бы куда раньше, если бы не алчность тех, кому выгодна еврейско-арабская вражда.
Алчность - один из основных инстинктов человека, отличающийся от естественной потребности животного стремлением иметь больше, чем достаточно, при этом не считаясь с удобствами окружающих. Отсюда вытекает желание владеть и властвовать. Это порождает войны и кризисы и прямо ведёт к ядерному самоубийству и вот тут-то должен заработать другой основной инстинкт - самосохранения. Он и заработал во время Карибского кризиса. Он же должен сработать и в нарастающем конфликте с радикальным исламом. Он же, надеюсь, устранит и угрозу экологической катастрофы, а также энергетической и демографической, с которыми управиться можно будет лишь сообща. Как поётся в песне "иного нет у нас пути". А естественная необходимость мирового со-жительства решит, полагаю, и проблемы со-жительства регионального.
Моими устами да мёд бы пить.
2
В Москве. В московской квартире сижу у дядюшки на семейном суаре, уже окончив ужин и наслаждаясь послевкусием за сигаретой и кофе. Дядюшка человек военный, прослужил в Генштабе всю жизнь честно-благородно, почему ни особых хором, ни чинов-орденов больших не нажил, кроме главного своего достояния, т. е. чести и благородства. Я его люблю. Он из нашего старого разночинного рода, происходящего от образованных священников. Плоть от плоти самых что ни на есть чеховских земских интеллигентов. С их подвижническим служением народу. На свои деньги первоклассный больничный комплекс. Лечение и просвещение крестьян и всяческая благотворительность. Любительский театр. Тот мужественный стиль деятельного добра, безо всякого жертвенного пафоса, который так снайперски угадал Тургенев в своём Базарове. Приоритет общественного долга - на генетическом уровне.Дядюшка сидит. Попыхивает сигаретой, в довольстве и благодушии слушает мой восклицательный монолог об Израиле. -…«Оккупированные территории»! у кого оккупированные? Иордания от Западного берега отказалась! Египет от Газы - тоже! ООН не взяла! Израиль действительно мог бы объявить их своими, но он же не стал! Он же отдал их Палестинской автономии! А им всё мало! ...«Израиль присвоил»! что он присвоил? Все поселения строятся либо на ничьих землях, либо на купленных у арабов же! …Голаны? Но когда с Голан можно рукой докинуть гранату до Тель-Авива, что прикажете делать? После того как Сирия трижды наезжала оттуда на советских танках? Не наезжали бы - никто бы у них Голаны не отбирал! …Как только еврей обрёл землю, все увидели. Как еврей пашет и как еврей воюет. Со всего мира съезжаются учиться земледелию! Во всех академиях изучают военный опыт! Ещё бы - когда хошь не хошь, а приходится его накапливать ежедневно! - Да-а, - произносит дядюшка этак мечтательно, - да-а…А знаешь ли ты, что в 68 году Израиль висел на ниточке, а держал её в своих руках один наш капитан. Ну конечно, оборвать ниточку он мог только по команде Кремля, но ножницы были у него, у капитана. - Ножницы - то есть атомная подлодка, небось?
- Она, она самая, К-172, не такая уж большая, между прочим. Не крейсер: всего 8 ракет с дальностью 600 километров, но на Израиль хватило бы: это как минимум 8 Хиросим.
- Что, и Иерусалим тоже?
- Задача была - держать под прицелом побережье.
- Это, стало быть, Тель-Авив, Хайфа, Ашдод, Ашкелон - прямо как на ладони, в шеренгу перед расстрелом. Больше половины всего населения.
- Да-а, и всего-то одна лодочка в море, причём о ней не знал никто, даже арабы, только Кремль.
- Одна маленькая лодочка, а в ней - гибель Израиля? Замерла на глубине и только ждёт сигнала?
- Какое замерла! Каждые два часа она должна была подниматься на перископную глубину, то есть почти наружу. Чтобы не прозевать кремлёвского сигнала, а море тогда было забито американцами: три авианосца, у каждого в эскорте по два десятка кораблей, чуть не на каждом - система подводного поиска. Да ещё в небе их патрули непрерывно молотят радарами по всему восточному Средиземноморью, да кроме прочего ещё и обычная толпа грузовых и пассажирских транспортов, да рыбаки, а на перископной глубине натолкнуться на кого-нибудь - пара пустяков. Это какие нервы надо иметь, чтобы выдержать такой напряг!
- И ради чего же такой риск?
- А я тебе больше скажу, - разволновался дядюшка, - по сути, моряки наши были смертниками, вроде этих, как их, шахидов. Эти лодки типа К-172 так и назывались - одноразовые. Они могли дать залп только в надводном положении, причём от всплытия до пуска - 20 минут: вполне достаточно, чтобы обнаружить и уничтожить. И знал об этом только капитан.
- Да уж, весело ему было. И из-за чего же эта каша заварена была?
- На случай американо-израильского десанта на Сирию.
- И в ответ - 8 ядерных ударов? Так ведь Штаты же ответили бы!
- То есть Третья мировая. Такое было время.
- Как при Хрущёве на Кубе?
- Только к нам поближе.
Тут и я разволновался.
- Послушай, дядя Коль. Вот твой капитан. И допустим, наши кремлёвские троглодиты дали бы такой сигнал. А что? Пошли же они на Афганистан. Ума хватило. Ну и? всплыл бы он на поверхность и скомандовал пуск?
- Приказ есть приказ.
- Так ведь 8 Хиросим. Практически мгновенный геноцид, так сказать. Мечта Гитлера.
- Что говорить. Такое время. Все были друг у друга на прицеле. Я и сейчас тебе назову пару американских капитанов, у которых ракеты были наведены на Урал. Думаешь, получив такой приказ, они бы задумались? Да ни на секунду. Военный человек приказы не обсуждает.
- Ага. Итак. Вот твой капитан с пальцем на ядерной кнопке. На нём - палец Кремля. Кремль жмёт на него, он на кнопку. Кнопка тугая, из красного пластика. Капитан - пятидесятилетний офицер, высшее образование, семейный, любит Рубцова. Какая-то разница между ним и кнопкой есть или нет? Он-то, нажимая, сознаёт, что убивает 3 миллиона людей?
- Хорошо. Какая альтернатива?
- Ясно какая. Отказ от исполнения.
- Так. А присяга?
- А что присяга - Божья заповедь, её же не прейдеши? Придётся нарушать.
- Сравнил. Причём тут Божьи заповеди? Их-то соблюдать никто клятвы не даёт. Причём смотри: «Не укради», «Не лжесвидетельствуй» - это и в человеческом законе записано да и «Не убий» записано, но - лишь для штатских, а для военных записано «Убий! обязательно убий!». То есть нарушить Божью заповедь вменяется в обязанность. Армии держим, ракеты, одна другой страшнее, лаборатории, одна другой хитрее, всё для того, чтобы как можно мощнее и эффективнее заповедь нарушить в случае чего. Такая уж ступень нашего развития. Не можем без крови. А раз так, значит армия. А раз армия, значит присяга, то есть клятва, нарушение которой во время войны карается немедленно. Так что если не нажмёшь на кнопочку, её тут же нажмёт твой старпом, а тебя застрелит. И никто не узнает, где могилка твоя.
- И моя, и старпома, и Израиля, и Урала заодно, да и Кремля с Белым Домом - абсурд!
- Абсурд.
- Значит, и присяга абсурд.
- А присяга не абсурд. Она важнейший гарант успеха в военном деле наряду с разумностью приказа. Вот где ищи абсурд - в его неразумности, в его безумии, проще говоря.
- Ну и вот, я, капитан, живой человек, а не кнопка, получаю приказ, вижу, что он безумен. И всё равно - нажимаю? Из-за тупого соблюдения присяги? 8 мирных городов?
- Ну, лыко-мочало, начинай сначала.
- Причём, вот ты говоришь, я произвожу залп - и тут же накрываюсь всей ихней противолодочной артиллерией, но хоть полшанса уйти у меня есть?
- Ну, есть.
- И вот, предположим, я всё-таки ухожу, и прихожу на базу, и получаю орден и могу гордиться чем? Что убил 3 миллиона?
- Орден тебе дадут за проявленное мужество и оперативное мастерство при исполнении задания. Стыдиться нечего.
- А 3 миллиона на ком?
- А 3 миллиона на начальстве, на политиках, на Москве с Вашингтоном.
- Не-не-не, дядюшка, не надо этих манёвров. Что киллер, что заказчик - отвечают оба.
- Ладно, ты тоже не увлекайся. И боевого капитана с киллером, пожалуйста, не ровняй. Уж если на то пошло, сошлись на японских камикадзе.
- Сравнение не идёт. Камикадзе атаковали военных, а не мирное население. Давай уж тогда вспомним героев 11 сентября, а что? Проявили и мужество, и оперативное мастерство при исполнении задания, пожертвовали и собой и экипажем, и пассажирами, и безо всяких бомб за 20 минут угробили три тыщи безвинных американцев во имя Аллаха.
- Вот именно что во имя Аллаха! Это фанатики, то есть безумцы сами по себе! А мой капитан - нормальный солдат, и уж поверь, никакой оголтелой вражды к Израилю не питал. Он выполнял задание. Вот и всё.
- Ну да, да, и в случае приказа нажать, нажал бы. И получается знаешь что? А вот что. Получается, что самый забулдыжный хипарь, из тех, между прочим, что однажды хлынули со всей Европы спасать Венецию от наводнения - этот беспечный бродяга, с косичкой на затылке, покуривающий марихуану и знающий толк, главным образом, в рок-музыке и сексе, а главное - в полной свободе от всяческих табу - национальных, религиозных, социальных, философских - кроме разве что некоторых нравственных, и среди них: не убий, не навязывай, не навреди, а при возможности и помоги - так вот, получается, что этот беспутный вольный ветер нравственно выше твоего честного капитана, потому что никогда не может быть ничьим орудием, а тем более оружием зла. А капитан - мог. С кнопки спроса нет, а с него - есть.
Тут дядюшка разволновался ещё больше. Даже киллера он мог ещё кой-как простить племяннику, но чтобы эти патлатые, с крашеными хвостами и разноцветными татуировками, дёргающиеся под звуки - му, дёргая при этом за струны гитару, торчащую прямо из гульфика прямо вам в нос, чтобы эти тунеядцы, закосившие от всякой полезной работы, уж не говоря об армии, ничего решительно не производящие, а только потребляющие (правда, согласен, не хищно, не алчно, а лишь в меру своих первичных необходимостей) - чтобы эти невесомые перекати-поле могли составить хоть какую-то альтернативу мужественному воину, скромному герою, бескорыстно положившему всю жизнь на алтарь…
- Ну да, да, а всё-таки мой хипарь на кнопку не нажмёт и ответственность за жизнь 3 миллионов возьмёт на себя, а твой капитан нажмёт, а ответственность переложит на приказ. И кто же из них герой?
- Всё! Хватит! Слышать не хочу!
Дискуссия завершилась.
Конечно, сопоставление нашего капитана с воображаемым хиппи хромает. Оно некорректно хотя бы в силу категорически невозможной ситуации: хиппи при ядерной кнопке. Он бы не нажал - потому что никогда бы рядом не оказался. Возможно ли вообще ситуацию их с капитаном хотя бы случайного пересечения. Хотя отчего же…
Наш капитан с женой вышли в Израиле из экскурсионного автобуса посмотреть на округу: роскошное море, на нём цветные паруса виндсерфинга, а по эту сторону - зелёные квадраты полей между стройными рощами финиковых пальм, весёлые вереницы снующих машин - а тут мимоходом и случился мой хипарь, мой Гарик, со своим рюкзачком за плечами, с косичкой на затылке, с серьгой в ухе. Услышал русскую речь, подвалил поближе. Высокий, седой капитан ему понравился.
- А? - спросил Гарик, кивком охватывая райскую панораму. - Как? Неплохой обзор?
- Красота, - от души вымолвил капитан.
- Да-а, - протянул Гарик. - И как подумаешь, что какой-то идиот в куфие сидит где-нибудь в Иране и только ждёт приказа на кнопку нажать.
Капитан промолчал. За строй его мыслей я не ручаюсь.