Поэзия не прощает лжи и лицемерия
Биография поэта Валентина Сорокина поражает крутыми извивами судьбы. Десять лет он проработал в мартеновском цехе, десять лет был главным редактором издательства «Современник», больше тридцати лет преподавал на Высших литературных курсах. Десятки книг, сотни воспитанников. С выдающимся поэтом и педагогом мы встретились накануне его 80-летия, чтобы вспомнить вехи пройденного пути.
- Валентин Васильевич, все в вашей биографии говорит о том, что вы человек столь же волевой, сколь и творческий. Начинали на Челябинском металлургическом заводе: «Я стоял у огня // В миг рожденья булата, // Потому у меня // Путь-дорога крылата». Вы разливали сталь?
- Да, я работал крановщиком в 1-м мартене, имел 8-й разряд. У нас были спецодежда, маски для дыхания. В кабине крана стоял чайник, и температура была такая, что вода начинала парить, булькать.
Работа, конечно, тяжелая. Но и благодарная, потому что человек, прошедший через нее, другими глазами смотрит на мир природы. Представьте: 8 часов жары, огня, с которым ты ведешь битву, а потом выходишь из цеха и видишь мороз и снег. Вспоминая мартен, я писал: «Под огнем, как под метелью белой, закрывал и открывал глаза, здесь моя душа перекипела, будто в скалах - вешняя гроза».
Я работал с красивыми людьми. Металлурги - другой народ, они никогда не бросят в беде и не оставят одного в радости. Они всегда вместе! Нигде больше я не видел такого коллективного дружелюбия, ответственности друг перед другом и государством, перед армией, перед бедами и радостями, перед волнениями народными, как у мартеновцев.
А еще сталевары были начитанными людьми. Тогда властвовала такая любовь к книге! Самое громкое хвастовство в цехе - сколько купили журналов, прочли книг, что особо запомнилось. Только об этом, казалось, и говорили. Не мелочились люди, «бизнесом» не болели - они и слова-то такого не знали.
Со мной вместе на заводе, но в другом цехе, коксохимическом, работал известный, и не только на Урале, поэт Вячеслав Богданов. Мы с ним одну школу окончили, очень дружили, ходили в литобъединение «Металлург», из которого в те годы вышло много именитых писателей.
- Когда пришло осознание, что поэзия - ваше, родное?
- К стихам меня привела русская песня. Старшие сестры во время войны писали письма женихам на фронт, украшали их частушками. А я мальчишкой слушал их, иногда сам что-то сочинял. Когда свадьба или праздник, люди в нашем казачьем хуторе, где прошло мое детство, собирались и пели. Меня потрясали голоса, откровенность слова. Я настолько полюбил эти песни, скажем, о Чапаеве, или исторические - о Стеньке Разине, или житейские - о соловьях, любви, о маме! Гости поют, а я заберусь под стол, сижу, слушаю, иногда плачу.
Жаль, что сегодня мы потеряли это откровение, потому что сильно разрушено село, нарушились душевные связи среди людей. Сейчас не увидишь на экране настоящую хозяйку, которая занимается посевами, огородами, грядками, не увидишь настоящего крестьянина или сталевара. Телевизор забит суетой развлечения. А современные песни - это какой-то эгоизм. «Я иду, а ты отвернулась...» Тьфу...
А народная песня - это совесть, это верность, это отвага, это ты, твоя душа, твое лицо, твоя судьба, твой поступок, который от твоего рождения до твоего креста могильного с тобою. А мы это потеряли, понимаете?..
Песенный голос в душе своей я услышал быстро и рано начал печататься, еще в школьные годы. В поисках призвания мне очень помог Василий Дмитриевич Федоров, знаменитый в то время поэт. Я написал ему письмо: «Дорогой Василий Дмитриевич, я ваши стихи люблю, верю вам как поэту, уважаю вас. Посылаю вам свою книгу. Если я бездарный, не отвечайте, я на вас не обижусь. Но если я одаренный и вы мне не ответите, я вам никогда этого не прощу! Валентин Сорокин».
Книгу я отпечатал на машинке, вычитал рукопись, отправил с письмом. Проходит месяц - нет ничего, второй - тишина. 7 ноября, в праздничный день, я шел к 4 часам дня на работу в цех. Вижу, в почтовом ящике что-то лежит. Открываю, а там телеграмма: «Дорогой Валентин, поздравляю тебя с великим праздником и книгой, которая в скором времени выходит в издательстве «Советский писатель». Василий Федоров».
Когда я показал эту телеграмму начальнику смены, он зачитал ее на летучке под аплодисменты, а потом сказал: «Три дня тебе выходных, празднуй!» Вот так металлурги относились к слову, к поэзии.
- Есть мнение, что поэзия - грубая мужская работа. Можно ли ее сравнить с трудом сталевара?
- Да, поэзия - это огонь! Я вот что заметил: поэт может нравиться или нет, вы можете разделять его позицию или отвергать ее, но если он честен, то всегда будет иметь опору в народе. И даже в тех людях, кому он не близок по своему мировоззрению. Если он искренен, его поэзия будет трогать. Потому что его стихи входят в читателя молниями. А как только поэт начинает лгать, слово ему мстит. Он может и не замечать, а слово уже лишено искренности и пронзительной энергии.
- Вы часто говорите о репрессированных поэтах: Борисе Корнилове, Павле Васильеве, Алексее Ганине. Много времени и сил посвятили тому, чтобы вернуть их в общественное сознание. Что заставляет вас это делать?
- Это вопрос чести. Пока живу, смерть их простить не смогу. У меня ушло много лет, чтобы получить доступ к архивным документам репрессированных поэтов. В молодости я добился приема у председателя КГБ Шелепина. Пришел к нему, стал говорить, что хочу изучить судьбы погибших поэтов. Он на меня посмотрел и сказал: «Зачем это тебе, Валентин? Ты на себя берешь тяжелый груз. Это очень затруднит твою жизнь». И отказал.
Но спустя годы я все-таки получил дело №11254, по которому осудили Павла Васильева. Я первый из поэтов, кто держал в руках этот страшный документ. Около 500 страниц, большинство машинописные. Я читал дело за узким столом, с обеих сторон от меня сидели офицеры. Если я что-то выписывал, то должен был это вслух зачитать. Говорил я с ними смело и откровенно, и им, видимо, это понравилось. Я им много рассказывал о Павле Васильеве, о его родных, стихи читал. И вот заключительная встреча, и они мне выносят фотографию Павла Васильева. Он весь избитый, истерзанный. Я посмотрел на снимок, поблагодарил их и сказал: «Простите, но я не могу эту фотографию взять».
И тогда офицеры мне говорят: «Подождите еще немного». И выносят другое фото: на нем Павел Васильев красивый, сильный, разворот у него такой, воротник барашковый. Я снимок начал везде публиковать. И этот образ поэта очень близок его стихам.
Потом я написал книгу очерков «Крест поэта», где никого не забыл из тех, кто мне помогал, но главное - рассказал о безвинно казненных. Этот огонь и сейчас во мне.
- Валентин Васильевич, знаю, что вы всей душой любите творчество Сергея Есенина. Много лет вы вели всесоюзные и всероссийские праздники поэзии в Константиново. Почему Есенин?
- Однажды я выступал на международном форуме, посвященном поэту. Было много женщин, мужчин, ученых, пожилых и молодых. Я сказал, что для меня Есенин - это русский Иисус Христос, прошедший через все муки и испытания. Такого русского божественного ощущения, которое нес в себе Есенин, не было ни у одного поэта до и после него.
Всю Рязань, Константиново, берега Оки я исходил пешком. Вижу холмы, взгорки, рощи и догадываюсь по этим пейзажам, какие стихотворения они пробудили в Есенине. Вот до чего я чувствую его! О Есенине я знаю так много, что мне иногда кажется: один я молодой восьмидесятилетний кудрявый парень остался, который столько боли и любви несет к поэту!.. Я был вхож в семью, хоронил сестер Есенина.
Однажды в Индии встретился я с японским поэтом. Языка не знаю, а он по-русски не говорит. И тогда я стал читать ему Есенина наизусть. Смотрю, у японца слезы наворачиваются. Руководитель нашей делегации идет к нам, удивляется, видит, что мы понимаем друг друга. Настоящая поэзия интонационно, ритмикой своей, мелодикой расскажет, о чем идет речь.
У Есенина были с Иисусом особые отношения, не такие, как у обычных людей. Он чувствовал его, потому в стихах столько исповедальности. Слово Есенина выше занебесной высоты: «Я сюда приехал не от скуки - ты меня, незримая, звала. И меня твои лебяжьи руки обвивали, словно два крыла». Ведь Есенин мог бы сказать «обнимали». А он взлетел в такую высь!
Поэт не родится сам по себе, вся его биография на фундаменте его любимых предшественников взрастает. Когда еду в электричке, стараюсь к окошку садиться, и на ходу идут стихи любимых поэтов. И так всю жизнь со мной.
- Время от времени раздаются голоса, что сейчас слишком много гуманитариев. Даже ходили разговоры, что и Литинститут уже никому не нужен. Так ли это?
- Закрывать Литинститут ни в коем случае нельзя. Дело в том, что у нас сейчас очень ослаблены межнациональное единство и забота друг о друге. Литературный институт - гнездо не только общения, но и обмена дарованиями, смыслами жизни, судьбами, и все это потом реализуется в слове, в романе, в повести, в стихотворении. Разве можно это предавать забвению? Убрать из нашего быта имена Мустая Карима, Расула Гамзатова, Мусы Джалиля - это все равно что убрать наши вековые отношения, дружелюбие и ответственность.
Я вот думаю: до чего же надо дойти, чтобы забыть и не уважать народ, историю его, язык, культуру? Бог так сотворил нашу землю, что она помогает нам родить, кормит нас, одевает, обувает, спасает. Во всем есть смысл - в траве, цветке, колосе пшеницы. Каждая былинка имеет не только свой лик и предназначение, но и необходимость. И в каждом народе, в языке, культуре его, тем более есть этот большой смысл.
Я думаю сейчас над одной статьей: почему народы до сих пор разрешают, чтобы их стравливали друг с другом, чтобы шли войны? Ведь все опыты войн - это горе, братские кресты и обелиски. Мне кажется, народам пора сказать: «Хватит, всё! Есть другие заботы на земле». Мы летим в космос, думаем, что откроем там свой «бизнес», кафе на Марсе, например, а на Земле не можем договориться! Почему? Меня этот вопрос мучает.
Придет время, когда человечество поймет важность мира, с трибун политиков уйдут все склоки, дрязги, а с полей - войны. Я в этом абсолютно убежден. Но до этого, увы, столько еще трагедий переживем! А ведь природа человеку жестокости не прощает. И войн она нам не простила. Самоуверенности, испытаний бомб не простила. Поэтому человечество обязательно придет к миру и гармонии. Посмотрите, как бы мы ни враждовали, что бы ни делали, а суть-то одна, боль одна у каждого народа! Это ж не случайно, что мысль о мире не оставляет человека.
- Валентин Васильевич, мы беседуем накануне вашего юбилея. Как будете отмечать?
- Я думаю, что ликовать по этому поводу трудно, нет причин. (Смеется.) Унывать тоже, потому что это фундамент жизни - слышать себя и свой возраст, помнить прошлое, дорогу, которую прошел, и видеть завтрашний день. Я думаю, это главное. Поэтому я благодарю всех за доброту, встречи, интервью, размышления. Это и есть жизнь.
Беседу вела Евгения Третьякова
Источник: «Учительская газета», № 32 от 9 августа 2016 года
---
Практикантка из МОЛОКА сделала эту работу. Молодец!