Завтра зажгу лампочку в честь Вадима Шефнера
Литературный клуб "Зеленая лампа"
9 сен 2014 в 21:49
2 ОКТЯБРЯ 2014 ГОДА (четверг)
литературный клуб «Зелёная лампа»
приглашает на очередное заседание:
"СКРОМНЫЙ ГЕНИЙ". ВАДИМ ШЕФНЕР
(1914 - 2002). К 100-летию со дня рождения. Ведущие: ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВА И АНДРЕЙ ЖИГАЛИН. Начало в 18 час. Лекционный зал (старое здание, 2 этаж). Подробно:http://www.herzenlib.ru/greenlamp/detail.php?ID=19629 Вся литература - в абонементе Герценки.
Готовлюсь к завтрашнему заседанию. Свои размышления для второй части выступления (первую пока не покажу) помещаю здесь для памяти.
Проза Вадима Сергеевича Шефнера вызывает у меня нежность - нежность к автору, чей образ приближается к личному идеалу, нежность к его героям - часто таким щемяще-несуразным, нежность к городу, которому пришлось пережить такое…
И к миру, ушедшему в прошлое вместе со всеми обитателями, к бесчисленным, любовно воссозданным деталям - странным, потешным или страшным.
Дымка времени, которая появилась уже во время написания им «Счастливого неудачника», «Сестры печали», «Имени для птицы» стала с годами гуще, голубее, печальнее… Но ее чистота «задана условиями» при создании, а раз так, то временная конкретика легко и спокойно монтируется с вечным.
Мне импонирует манера автора делать одновременно несколько дел: умилять ностальгией очевидцев, удивлять потомков, смешить всех тех, кто, к примеру, прилетел с другой планеты и делиться размышлениями, часто возводимыми в некие философские законы… Законы тем более правильные, чем смешнее они описаны. Часто декларируют их в произведениях Шефнера люди чуднЫе (им по праву юродства многое можно!)
ЧуднЫе люди Шефнера могут пополнить классификацию литературных чудаков, но при этом они совершенно особенные. Во-первых, они прекрасно уживаются друг с другом и с окружающими. Они хорошо социализированы - никто им не удивляется, редко кто их обижает. Почему? Потому что, оставаясь чудаками и нарушая некоторые правила, они следуют главным законам мироздания. Их, по аналогии с Айзеком Азимовым, можно назвать законами Шефнера - первым, вторым и третьим…
Даже при поверхностном взгляде видно, что чудаки Шефнера человечны, скромны, терпеливы и исполнены сострадания к ближнему. При этом никому из них совершенно не светит прослыть «лишним человеком». При всей своей чудаковатости и скромности, герой-протагонист Шефнера -полноценно функционирующая клетка общественного организма.
Вспомним: флот (как память предков), детдом, завод и блокада. Всё отсюда!
Во-вторых, эгоисты Шефнеру совершенно неинтересны, даже если сложны и утонченны.
Тетя Ыра. Разнообразие чудаков у Шефнера просто поражает. Впрочем и среди них есть личности разного масштаба. Очень много их в полуфантастических историях. А среди героев его большой прозы мне больше всего нравятся друзья Толи Чухны из «Сестры печали» - Володя Шкилет и Костя Синявый, в которых и от самого автора очень много. Костя с его периодически начинаемой «Прозрачной жизнью» даже попал как один из главных моментов в Антологию Е.Евтушенко - с него он начал статью о Шефнере. А мне больше всего запомнилась тётя Ыра, соседка четверых «приютских крыс» по коммуналке. Она была богомольная, суеверная и очень бедная. О том, как ей носили из ЖЭКа антирелигиозные брошюры, и она читала их прилежно - но обращала внимание больше на яркие описания чудес, а вовсе не на их сухие и скучные разоблачения, читать смешно и немножко больно - вера Ыры вызывает и у автора, и у читателя жалость и уважение. Участливая и добрая смешная тетка со своими апокалиптическими пророчествами - это и есть Ленинградская коммунальная сивилла, дух Города…
Еще такой момент. Нищие студенты-детдомовцы, иногда, когда кто-то из них оставался без стипендии за очередную проказу, бедствовали и голодали. И тогда они шли занимать деньги к тете Ыре - именно потому, что она была самая бедная в квартире. Логика этого выбора меня лично потрясает…
Зло и Враги
Большинство людей - и пишущих, и не пишущих, отличаются по своим предпочтениям вот в каком вопросе, прошу не путать это с оптимизмом или пессимизмом. Что человеку больше свойственно - утверждать отрицанием или отрицать утверждением. Вот, например, песня Высоцкого «Я не люблю» вряд ли может восприниматься исключительно, как список несовершенств мира - она рисует характер автора и то, что он готов утверждать и защищать, вынося за скобки отрицаемого.
Шефнер в этом отношении представляет другой тип. Он чрезвычайно скуп на описание зла, горя и бедствий. Даже там, где речь идет о беспросветной беде, страданиях и смерти. Но в этом он не выглядит ни слабаком, ни «лакировщиком» - это такая манера жить и чувствовать. Как звучит одно из самых серьезных наших порицаний: «Глаза б мои на тебя не глядели!», «Глядеть противно!» Так вот Шефнер и видит мир: он не отводит глаз от реальности, но долго и страстно говорит о светлом и добром. А зло - существует, но тошно глядеть на него и много говорить о нем. Убили друга. И еще одного. Мертвых на саночках видел, и не раз. Два солдата, обезумевших от голода, нашли мешок алебастра, пахнувшего кисленько - как каша или творог. Развели водой, съели. Умерли в сильных мучениях.
Красок для описания зла ему жалко? Может, у него нет их. Кстати, очень часто, беседуя с людьми, пережившими большие беды, я именно такую манеру и встречала. Сухость, стойкость и подчеркнутое внимание к свету, которое может показать, как глубока и ужасна тьма.
Люди-носители зла у Шефнера прежде всего нелепы. Причем нелепы не так, как несуразные чудаки. Шефнер всегда пытается понять первооснову их недостойных поступков. В общем-то достаточно страшная фигура - Общественник Бормаковский из «Сестры печали» - доносчик, который, похоже, готов увидеть злой умысел вплоть до диверсии и пособничества мировому чему-то там в любой шалости или неудаче сокурсников. Так вот он, оказывается, двоечник, и просто глуп, и чем хуже у него обстоят дела с учебой, тем с большим рвением он строчит… Целое явление - охота ли копать глубже? Серьезность опасности, исходящей от Общественника, автор не скрывает. Но и в нем готов увидеть человека.
Мальчишку-беспризорника, пытавшегося что-то украсть, на рынке поймали и бьют. Верблюды и лошади не принимают в этом участие. Вывод: «Люблю животных!»
Зло у Шефнера не дегуманизируется. Хотя даже лиц противника на войне он не видит. Какие-то солдаты, человечки, они перемещаются, двигаются, стреляют. Даже странно, что они хотят нас убить, уничтожить город…
И все. Довольно с них. Зло - странная вещь, это аномалия, оно не в природе мироздания, а следствие нарушения законов, договора о дружбе человека с миром.
Поступки добрые у него обычно анализу не подвергаются: добру не нужно объяснение, оно есть норма, хотя видеть его - приятно, злу же он назначает скупого на эмоции, беспристрастного адвоката.
Часть для выздоравливающих, нагрузок еще нет, лечение продолжается, но режим уже военный. Раненые пишут письма и выбрасывают их за забор. Это вполне надежный способ - там дорожка, по ней ходят люди и обязательно подберут письмо и бросят в почтовый ящик. Нет чуда, есть уверенность в людской доброте и порядочности - маленькой, но верной. Все на одном корабле…
Том Сойер и Виктор Шумейкин
Все истории о мальчишках в чем-то похожи. Один из самых известных, архетипических образов среди них - Том Сойер. Историю Тома Сойера можно узнать в очень многих последующих, и все, что их будет отличать - это время и обстоятельства. Для меня герой повести «Скромный гений», Виктор Шумейкин - это ленинградский Том Сойер. Хулиганистый от избытка любопытства и доверчивости, склонный дружить со всевозможными Гекльберри Финнами, поневоле лживый - куда деваться от непонимания правды взрослыми, влюбчивый… И это - маленький автор. Как Том Сойер - это Сэм Клеменс, который Марк Твен, так и Шумейкин - это Шефнер.
Детали -неповторимые, яркие, смешные, трогательные, жуткие - совершенно достоверны и ничто иное как фотография времени. Шефнера, наверное, можно считать пищей для историков первой половины ХХ века, со всеми ее потрясениями, нелепостями, поэзией и странной эклектикой обреченности и оптимизма, которыми всегда богаты эпохи перемен…
Очень сильна и трогательна картина пробуждения литературного дара героя. Меня просто потряс один момент в это истории… Чтобы обмануть любящую, но бдительную и строгую тетю Аню, Виктор начинает сочинять - где он был и что видел, в то время, как был он в местах совсем неподобающих - например, собирал пробки в пивной «Поддувало» (чтоб сделать из них спасательный пояс). Сам себе поражаясь, что позже герои его выдумок еще долго живут в душе, вспоминаются, как живые люди. Одна из картинок для тети Ани: под мостом проходит буксирный катер «Бурун», на палубе которого матрос прошелся на руках.
А потом Виктор с Маргаритой и Колей стоят посреди залива на мели во время шторма, их лодка утонула, волны аж через голову - они вот-вот погибнут. Кто их спасает? Правильно, буксирный катер «Бурун», он, оказывается, и вправду был и приплыл…
Это знакомо многим...
Педагогика. Дидактизм Шефнера ненавязчив, но ощутим. В его прозе немало ситуаций, описывающих процесс обучения, отношений учителя-ученика, причем, не всегда в контексте школьном. И в этих описаниях очень убедительны как удачи, так и провалы. Думаю, его стоит прочитать или перечитать преподавателям и родителям. Опыта в этом деле он аккумулировал столько, что хватит не на один семинар. Вот, к примеру, две дамы из «Скромного гения» - Дочь МИКВУНДИПА с совершенно безумным «научным» тестированием и приходящая воспитательница, которая двум мальчишкам ставит друг друга в пример, доводя их до бешенства (потом они встречаются и с удивлением обнаруживают, что она это все придумывала, и они оба - нормальные хулиганистые дети).
А преподаватель Жеребуд из «Сестры печали», который для создания доверия, прежде чем начать ругать, поет приютские песни…
А Андрей Андреевич из «Человека с пятью Не-», отвечающий на вопрос героя - как же он уживется в школе-колонии, ведь у него пять «не» - неуклюжий, несообразительный, невыдающийся, невезучий и некрасивый - отвечает… Да, у нас тут у некоторых и по пятьдесят не-, и ничего, живут…
И все эти бесчисленные родители героев, тетушки и дядюшки, соседи, старые сослуживцы. Все они - носители каких-то истин, которые надо не всегда просто усвоить, а хотя бы понять, узнать об их существовании…
Конфликт поколений у Шефнера - вещь совершенно нормальная, и не трагичная, преодолимая и даже в чем-то полезная. Описание взаимоотношений в детских коллективах, детской дружбы и вражды - тоже вполне реалистичны, но чужды экзальтации. Ничего искусственного, что подкупает.
Философия. Проза Шефнера просто насквозь пронизана философией, это концентрат напряженной духовной работы автора. Я вижу его сходство даже, например, с философскими повестями Вольтера, не говоря уж о традициях русской классики, которая столько витаминов для ума содержит, что кое у кого на это даже появляется аллергия. Бездумное чтение Шефнера просто невозможно, тут нужно духовное бодрствование. Такое обилие идей, теорий, рассуждений, выводов и абстракций, что можно было бы волком взвыть, если бы не лаконизм и прозрачность стиля и совершенно восхитительный и очень обильный юмор. Был бы он многословен, этого было бы не вынести. При этом автор очень часто выдает все это в рафинированном виде, не прячет в сюжетные конструкции, а если и драпирует их слегка, то обязательно позволяет мысли из-под этих покровов хотя бы ножку выставить. Все эти повести - с идеями, и еще какими идеями! Тонкими, свежими, новыми, яркими - что являет собой довольно сильный контраст с подчеркнуто строгой безыскусностью языка. Если проводить аналогии с пищей, то Шефнер не содержит усилителей вкуса, ароматизаторов и красителей. Увы, в этом он несовременен, и не был современен даже при жизни своей.
Мне было очень приятно читать его лет в 14, через запятую с «Дорианом Греем» Уайльда и «Опытами» Монтеня. Молодежи все это показано - страшное дело как.
Я Шефнера очень люблю. С радостью бы забыла его напрочь, чтобы начать читать заново. Завидую всем, кому это предстоит.