Читаю о неандертальцах и - о чудо! - натыкаюсь на свою сказочку
Оказывается, так выглядела девочка-неандерталец... Да я, в сущности, похожа на нее! Да я бы стала с такой дружить!
Неандертальцы
Жил-был один юноша-неандерталец.
Он был страшно красив: бронзовокожий, сутулый, слегка мохнатый, с яркими, как звездочки, маленькими глазками, спрятавшимися, как пугливые зверьки - в норках глубоких глазниц, осененных густыми бровями. Он, как все молодые существа, не жалел сил ни на одно из своих занятий. Ловить острогой рыбу - ловить так ловить - но при этом прыгать и поднимать фонтаны брызг. Это вроде как танцевать с рыбой. Доставать толстых белых личинок из гнилого ствола, и каждой петь музыкальную фразу, напоминающую крик филина: бу-бу, бу-бу, ду-ду, ду-ду… Это примерно как петь с личинками, детьми жуков. Читать рэп детям жуков…
А уж если юный неандерталец проходил мимо своих ровесниц, он обязательно:
-корчил им страшные рожи;
-кидался шишками;
-прыгал из стороны в сторону.
Среди девушек-неандертальцев нашлась лишь одна, та, которая поняла его неправильно. Все решили, что он с ними заигрывает. А она подумала, что он пугает ее, что она ему очень сильно не нравится, что она его раздражает. И она заплакала.
А знаете, как неандертальцы плачут?
Это мы, девушки-кроманьонцы, тихо и печально роняем красивые кругленькие жемчужные слёзки, «стрижем» своими длинными ресницами, которые слезы превращают в изящные загнутые иглы, которые, как рыболовные крючья, вонзаются в сердце того, кто наблюдает наш плач. И обиженно надутые губы молчат, а это тоже довольно удивительно для юношей-кроманьонцев, непривычных к нашему молчанию…
У неандертальцев было все не так. Девушка-неандерталец горько и обиженно, но оглушительно - заголосила и побежала в чащу, ломая по пути ветки кустарников. Это на кроманьонские слезы можно не обратить внимание, если очень не хочется, если слезы эти не сладки, не пьянят, если ресницы не вонзаются, если молчание не трогает… А на неандертальский оглушительный вой и рев наш юноша не мог не отреагировать. Он в недоумении постоял, почесывая темя, грудь и еще кое-что…
Девушка бежала в чащу и горестно кричала, от всей полноты своего сердечного разочарования. Да и как тут не заревешь, если самый могучий, самый быстроногий, самый мохнатенький и самый чудесный, самый-самый взял да бросил в тебя целых пять шишек, и только один раз промахнулся, и скроил такую рожу, от которой даже муравьи в муравейник позабирались и все выходы за собой завалили, все совы перестали ухать, все черви зарылись поглубже в землю… Аааааааа!
Она бежит и громко ревет, не зная еще, что он идет следом, идет и думает, бывало ли ему когда-нибудь грустнее, если самая смешная, самая мохнатенькая, самая с палочкой, продетой сквозь ноздри, с бусиками на шее из раковин улиток и каких-то семян, самая косолапенькая, самая-самая - так испугалась и расстроилась… Идет он и думает: что же он сделал-то не так? И что надо - так?
Объясняясь и договариваясь, они проломали и протоптали целую просеку в лесу. А потом, избитые и искусанные друг другом, робко взявшись за руки, они побрели куда-то в сторону гор, где было много пещер.
Правда, в пещере, которая им приглянулась, жил медведь. Бедный медведь, участь его была плачевна! Шкура его впоследствии стала дверной занавесью - их первым общим предметом обстановки…
