Мономагазины моего детства. Молоко
В этом магазине витал запах острый и не самый приятный, напоминающий каторжное детсадовское утро. Или лечение от простуды. Запах кипяченого молока. Уютный и чуть душный…
Под высоким потолком гуляет эхо - глухо позванивают полные баки с молоком и сметаной. Пышнотелые продавщицы в высоких белых накрахмаленных колпаках из марли, обернутой кружевами, разливают товар по бидонам и банкам. Их лица, отороченные щедрым рядом подбородков и бело-розовых щек совсем не таковы, какими стали десятилетие спустя. Они священнодействуют. У них всего много, нет нужды в «подприлавке». Иногда они возглашают: "Творог кончается!" Никто не ропщет... Что ж делать...Продавщицы исполнены уважения к себе и своему товару. Они - эмблема молочной упитанности: спелой, нежной, женственной дородности. Ямочки на руках, ямочки на щеках, сметана в ямочках - долго не выравнивающаяся, нежная, плотная и трепетная. Мужчины в очереди с плотоядным удовольствием смотрят на продавщиц, и они это знают. Они красивы, и даже если с утра до вечера каждую свободную минутку пьют сливки и лижут сметанку - мне не жалко.
Я стою в небольшой, быстро продвигающейся очереди. Мой бидон по имени Гимнаст Тибул развлекает меня вращением на перекладине. Я представляю себе, что ручка - это его руки, крепко охватившие ось. Тибул строен и белокож, на нем странная красная шапочка вроде фески - она навинчивается на бидон, позволяя мне бесстрашно размахивать и крутить им по пути домой.
Сметану с трудом затряхивают в стеклянные банки покупателей. Она не льётся, а медленно ползет, как вулканическая лава. Белая лава наполняет банку, стоящую на весах. Продавщица с ямочками у локотков стряхивает в нее последние тяжелые капли.
С нажимом, навалившись грудью, музы Ватто и Кустодиева, целомудренно одетые в белые халаты с закатанными рукавами и клеенчатые передники, огромными тесаками режут сыр. «Двести граммов!» - я всегда прошу столько.
Сыр - это не еда, это лакомство. В моей вселенной сыром питают героев, это любимейший из продуктов. Тускло-желтый, с неглубоко утонувшими цифрами, которые я собираю. Мысленно прошу продавщицу отрезать мне кусочек «с циферкой». Какой сыр? Если будет - «Костромской», если нет - «Российский», на самый крайний случай - «Пошехонский». Жирный, ноздреватый, с твердой, как ноготь, корочкой. Сыр! Если бы я смогла ограбить этот магазин, я, пожалуй, унесла бы отсюда этот уплощенный шар, даже защитный воск с которого - само наслаждение.
Творог вытряхивают из эмалированного таза совком в вощеную бумагу и карандашом пишут на ней вес и цену - для кассы. Я люблю наблюдать, как сминается творог в упругий ком, как рыхлый материал для лепки. Творог не белый, он кремов, благородно тускл, и вопиет об изюме и о черной корочке вприкуску!
Масло заворачивают в эту же полупрозрачную бумагу. Она тонка, но от жира твердеет, ничего ей не делается… Продавщицы режут масло точно, лишь изредка вынужденные добавить тонкую мягкую щепку довеска.
Рядом с маслом такой же пирамидой выложен маргарин. Его берут на выпечку. Он светлее и ярче. Но масло демонстрирует правило: не все то золото, что блестит.
Магазинчик состоит из двух частей. Прилавок, где взвешивают товары и - небольшой отдел самообслуживания. В открытом холодильнике стоят бутылки. Их крышечки сделаны из фольги. Белая или синяя - молоко, зеленая - кефир, фиолетовая - снежок, красная или кремовая - сливки… Я эти кружочки дома мою и делаю из них снежинки на ёлку. Фольга прочная и очень яркая… А сливки мы иногда покупаем, если кто-то болеет или если приезжают гости. Молоко пить я не люблю. А сливки - пью, с огромным удовольствием. Бутылка стоит столько же, сколько доехать на автобусе до соседнего города…
Бутылки из-под молочных продуктов принимают на весовом отделе, тут же стряхивая их в ячеистые ящики. Только обязательно внимательно смотрят, чтобы они были чистые, сухие, и с непобитым горлышком. За сданные дают жестяной жетончик - на кассе его примут наравне с деньгами…
Однажды со мной приключилось чудо. Я купила все то, что мне поручили, но уж очень много бутылок сдала. И когда дошла до кассы, услышала: «Пятнадцать копеек лишние! Бери, девочка, еще что-нибудь! Мороженое - возьмешь?»
Это значит, что можно в весовой отдел не возвращаться, в очереди не стоять. Оттуда мне передают вафельный стаканчик пломбира. Ленинградского. В Хеломе зимой наступал сезон мороженого. Почему именно ленинградское поставляли нам - загадка, Москва много ближе… Крупно-клетчатый стаканчик с выпученным из него горкой мороженым, с прилепленной сверху круглой бумажкой. И плоская палочка в придачу.
Расплатившись пустыми бутылками, я возвращаюсь домой, грызя мороженое, пока не видит мама: дома меня бы заставили есть его палочкой, маленькими кусочками. Гимнаст Тибул неторопливо крутит сальто - ему тяжело, с молоком внутри, творог уже сделал стеклянной бумагу, кусочек костромского сыра пахнет немножко морем, немножко - только что покинутым магазином…
Когда я подросла, магазин оскудел, продавщицы изменились, похудели и стали суетливыми и злыми, а главное - тихой сапой пробрались туда другие товары, вытеснили молочный дух, и только вывеска над входом с тремя крупными буквами «О» напоминала - здесь должно быть молоко и ничто другое!
Сейчас в этом магазине торгуют спиртным. Я однажды зашла туда - с компанией моих бывших одноклассников, собиравшихся купить нам всем вина… В ноздри мне ударил запах кипяченного молока… Стало грустно…