Доньер
Когда я училась в старших классах, у меня бывали совершенно особенные, необыкновенные утра. Первые минуты после пробуждения.
Ничего подобного не случалось ни до, ни после…
Я открываю глаза, когда звуки и свет уже разрушают картину снов, фильмы, которые я смотрю каждую ночь обрываются, и последние их кадры уже накладываются на явь - звуки с кухни, где шумно хозяйничает мама, свет сквозь неплотные шторы с изображением кувшинов и колёс… И странное ощущение присутствия кого-то рядом. Кто-то тёплый, странно пахнущий, смотрит на меня очень пристально, настолько, что от одного этого взгляда можно проснуться.
Открываю глаза - и первое, что вижу, это направленный на меня удивленный, внимательный, но все-таки очень добродушный взгляд больших, круглых глаз цвета темного янтаря.
Это Доньер. Он опять зашел в квартиру, воспользовавшись незакрытой дверью, пробрался ко мне в комнату, стоит перед моей постелью и смотрит на меня, склонив голову набок. Он не может пройти мимо нашей квартиры и заходит поприветствовать меня в момент пробуждения. Я не верю тому, что говорят, мол, он по глупости путает этажи, вот и заходит в квартиру на этаж ниже своей. Я в это, конечно же, не верю, а Доньер не может ничего сказать в свое оправдание.
Потому что он - собака.
Ровно в семь часов приходит машина-мусорка, мужчины нашего подъезда дружно выходят к ее стоянке с ведрами. Мой папа, Алёшкин папа и Шапкин из соседнего дома уже с утра пораньше начинают обсуждать работу. Великий Хирург, живущий этажом выше, в их разговорах участия не принимает, но всегда готов постоять рядом, покурить, обменяться с соседями новостями и анекдотами. С ним всегда выходит и Доньер, быстренько совершает то, ради чего, собственно, его выводят во двор, и опрометью бежит обратно - будить меня.
Заходит в нашу квартиру, прошмыгивает в мою комнату и стоит перед моей кроватью, склонив голову набок, сопит и ждет, когда я проснусь.
Первое, что я вижу утром, задает тон всему дню. Как могут сложиться дела, если первое, что вы увидите - это породистый спаниель с длинными черными ушами, бело-сизый, курчавый, с бледной россыпью пятен, расставленных словно в рисунке тушью по мокрому листу. Дела наладятся!
Доньер слывет дурачком, что неудивительно, если учесть, что в нем так много человеческого. Его привлекает наше маленькое пианино - у его хозяев дома стоит большой рояль, груды книг, обложившись которыми я и уснула, мяч моей сестры, мои кеды, моя коса, портфель, полный учебников и тетрадей, школьная форма на плечиках - коричневое платье с пришитым кружевным воротничком и манжетами. Доньер обводит все это янтарным взглядом с таким счастливым видом, словно все это ему подарили на день рождения.
Хоть бы раз гавкнул. Но он вообще не пустолайка… Лишь иногда, оставленный надолго один, он скулит, тихо, с извиняющимися интонациями, словно плачет от одиночества и никого не хочет этим тревожить.
Не бегает за кошками, только смотрит на них изумленно. Бегает он только за мячиком или за своим хозяином, едущим на велосипеде.
У Доньера доброе собачье лицо, с черным носом и губами, лучащиеся добродушием глаза, в которых я ни разу не видела ни угрозы, ни заискивания. Доньера любят, и он любит в ответ, иногда он любит даже тех, кто еще никак не выказал ему своей любви. Выражение «авансом» не подходит - он ничего не ждет и не просит, просто весь сияет, каждое утро приходя меня будить.
Ведь это хорошо, не так ли, с утра пораньше заявиться в гости и разбудить соседскую девочку-старшеклассницу. Посмотреть, как она спросонья хлопает глазами, потягивается и смотрит на часы, стоящие на пианино… А потом уже можно смело реагировать на крики и топот в подъезде: «Доньер! Доньер! Где он опять? А, он опять к соседям ушел…»
Хозяева Доньера не извиняются за его вторжения, они прекрасно знают, что он никому не помешает, никого не потревожит. Правда, мама пару раз его пугалась, уж очень быстро он двигается по коридору, прошмыгивая под ее ногами. Но к чести Доньера, он никогда не проходил мимо соседей, не поздоровавшись. Взглядом. И на мамино «ах!», он сразу останавливается, и смотрит на нее, склонив голову набок…
Уши Доньера качаются почти у пола, обрубок хвоста крутится, как антенна. Лапки мягко ступают - он не топает, не цокает, как другие собаки.
«Доньер! Дурашка… Домой!»
Его встречают и ведут домой завтракать. Я тоже встаю, умываюсь, переплетаю косу, надеваю форму и отправляюсь в школу. Доньер иногда стоит на задних лапках на пуфике у окна и смотрит во двор. Обернувшись напоследок, я вижу его длинную физиономию в обрамлении черных ушей и черничного цвета язык…
Вернувшись со своих последних каникул, я не сразу обратила внимание на то, что давно не видела Доньера. Может, сменил график. Может, на даче… Однажды мама спрашивает жену Великого Хирурга о нем. Та начинает громко рыдать, причитая - «Доньерушка!»
Я слышу их разговор из подъезда и у меня падает сердце.
Несмотря на умный вид, Доньерка все-таки дурашка. Выпросил у гостей во время застолья, нередкого в их доме кусочек курицы. Унес в свой уголок и тихо и старательно разгрыз тонкие косточки, и все осколки проглотил. Костяные иглы-лезвия пропороли ему кишечник. Операция запоздала - он зачем-то терпел, не жаловался, лишь когда совсем уж стало невмоготу, закричал…
Хозяева Доньера очень горевали и даже похоронили его в красивом месте, в лесу, где он очень любил бегать и играть. Однажды его хозяйка рассказала нам, что проезжая на машине мимо места - она точно указала - какого, где на опушке леса его могила, они сигналят… Ну, прямо как в той сказке… Летят самолеты - привет Доньеру! Плывут пароходы - привет Доньеру!
Некоторые вещи запоминаются сами собой, помимо воли. И проезжая по тому участку дороги, я тоже всегда поворачивала голову и мысленно говорила: Доньер.
И даже после того, как давно уже умерли его хозяева, а просеку и дорогу через этот лес проложили чуть в стороне от прежней, которая давно заросла соснами, я все равно нет-нет, да и вспомню этого пса и его молчаливые утренние визиты.
И имя помню, Доньер, Доньер, хорошая собака.