Когда кончаются силы
Когда кончаются силы, мне думается о каких-то странных вещах. Например, о распиленных на дрова деревьях, на которые выступили мутные слёзки - капельки смолы. Вспоминаю о том, что будет, если потрогать такую каплю пальцем - он на миг прилипнет, из него будет тянуться нитка.
- А ну, встала и пошла!
И, кажется, как бы далеко я не ушла - нитка смолы будет идти за мной, идти и идти. А потом на ее месте останется пятнышко, к которому будет все прилипать, и поэтому вскоре оно станет чёрное.
Раз потрогала плачущее дерево - буду носить на пальце черную метку. В знак сострадания.
Когда кончаются силы, я думаю о пауке домашнем. За ним гоняются со щетками и швабрами, а он все равно найдет, где затаиться, чтобы вывесить своё произведение. Вроде тех хулиганов, что пишут что-то непонятное на стенах. Он какой-то грустный, лапки его зябко сжаты. Его ничто не стоит испугать - он убегает стремглав, а тонкие зыбкие нити остаются висеть.
А может, он так самовыражается, а не только ловит кого-то? Имеет он на это право или нет? Он просто живет, он все еще живет, отвяжитесь уже от него!
А я?
«Не плачь, - говорит мне, подползая, маленький паучок и трогает меня лапкой. - Хочешь, ниточку дам?»
«Ну, дай. Спасибо».
Когда кончаются силы, я думаю, о том как менялись за всю мою жизнь формы носков у туфель - они были то нарочито острые, то тупые, то квадратные, то овальные… И в каждом из фасонов туфель кто-то находил свое счастье, а кто-то погибал…
Когда кончаются силы, мне нравится трогать шероховатые прохладные поверхности. Они пробуждают в кончиках пальцев легкие ощущения, будят их, вернее, помогают обнаружить, что я не до этого совсем бодрствовала.
«Проснись, проснись! - говорит шершавая стена. - Ты, кажется, опять, ушла в какой-то неправильный, неживой мир! Возвращайся скорее!»
Когда кончаются силы, я думаю о ярких, цветных вещах, которых уже давно нет, но которые накрепко запечатлелись в моей памяти.
Например, о пурпурных бархатных занавесках, которыми был занавешен вход в кинозал. О моих красных резиновых сапогах - того настоящего цвета радости, который так долго и придирчиво искал Артур Грей. Мне бы только взглянуть на эти сапоги, честное слово, стало бы гораздо легче!.. Об оранжевых кружочках и кувшинчиках, нарисованных на шторах, которые висели у меня в комнате - цвета медово-апельсинового веселья, они не смотрелись днем, зато чудо как хороши были вечером. Идешь темным вечером домой, видишь их и знаешь - они-то точно тебе рады…
О желтых капроновых лентах для моих кос, скатанных в рулончик, пока я сплю...
О зеленом я могу думать бесконечно. Люблю этот цвет. Потому и подумаю о пластмассовом ведре с водой, которое стояло возле меня, и за время урока в Художке, пока я макала в него кисточку, вода в нем всегда становилась зеленой. Никогда синей или коричневой. Моя любовь к зеленому побеждала в этом ведре всё!.. Подумаю о своем голубом платье, на который я однажды капнула йодом - прижигала ранку и капнула. И, не догадавшись вывести пятнышко тиосульфатом натрия - тогда я этого не знала, я вышила на голубом фоне белый цветочек. И так ходила... Синий цвет - почтовый ящик, утешитель в дни разлук. Символ грусти настоящей. Напиши мне, милый друг…
Фиолетовые цветы водосбор росли на боковой стороне палисадника у Мацких, забора редкого, с красиво обпиленными вершками, грозно покрашенного суриком.
Водосборки были очень разные - от совсем почти белых, тонко подцвеченных лиловым, красновато-багровых - цвета туч на закате или свежего синяка на ноге, и почти совсем лишенных этой мрачной розоватости - сиреневых, которые отходили от голубизны лишь на полшага - до почти черных, причудливо изогнутых, как лебеди…
Я знала, что Мацкие - добрые, хоть и шумные, особенно Валентина, и иногда, проходя мимо, просила у них цветочек.
Ни один деревенский ребенок почему-то этого не делал, а мне было ничуть не стыдно, подумаешь! Они тут же давали мне красно-оранжевый георгин или махровый мак, которым можно было играть в кого-нибудь. Но мне хотелось водосборку… Даже не помню, как и когда я решилась об этом сказать. Мацкие тут же разрешили мне срывать время от времени себе цветочек прямо через щели в заборе, чтобы не спрашивать их и не бояться их собаки… Но собака у Мацких тоже была добрая, хотя и шумная, как они. Она смекнула, что я рву водосборки, и частенько сидела в самой их гуще, надеясь, что я попрошу у нее дать лапу. И она мне ее даст.