«….Разбой - самое почетнейшее выражение народной жизни….»-«Хождение по мукам» Трилогия
.....- Расстрелять я вас всегда успею, а использовать хочу, - сказал он, как бы отвечая на растерянные мысли Рощина. - Вы штабист или фронтовик?
- В мировую войну был при штабе генерала Эверта…
- Теперь будете при штабе батьки Махно… На царской каторге меня поднимали за голову, за ноги, бросали на кирпичный пол… Так выковываются народные вожди. Понятно?
Зазвонил телефон в желтом ящике, стоявшем среди хлама на полу. Махно, присев на корточки, крикнул в трубку клекотным голосом:
- Жду, жду!
Делегат Чугай, медлительный человек, очень сильный, в поношенном, но опрятном бушлате, в бескозырке, сдвинутой на затылок, сидел, распустив карты, так, чтобы нельзя было в них подглядывать, и блестящими, навыкате, глазами следил за всеми движениями Нестора Ивановича. Широкое в скулах, неподвижное лицо его с черными усиками не выражало ничего, лишь гнутый стул потрескивал под его тяжестью. Казалось - возьми такого, подогни ему ноги в матросских штанах, заправленных в короткие и широкие голенища, посади под семь медных змей с раздутыми горлами и молись на него.
Играли в «козла», игру, выдуманную на фронтах, чтобы под смех и шутки забывать о ранах и тревогах. Нестор Иванович, как только вошли гости, не встав даже от стола, не подав руки, предложил было перекинуться в девятку на интерес (за этим-де и позвал). Быстро - не уследить глазами - сдал карты, бросил на стол бумажку в тысячу карбованцев и прикрыл ее банкой с омарами. Но Чугай взял свои две карты и подсунул их туда же под банку.
- Боишься? - спросил Махно.
Чугай ответил:
- На интерес со мной не садись. Давай в козла.
Махно, с картами под столом, откинувшись, сидел спиной к двери, имея позади себя свободное пространство (что немедленно и отметил Чугай). По левую руку его сидел Рощин, по правую - Леон Черный, член секретариата конфедерации «Набат», - клочковатый, неопределенного возраста, маленький, очень сухой, без легких в птичьей груди, про которого только и подумаешь, что жив одним духом. Мятый пиджачок его был обсыпан перхотью и седыми волосами, карты в рассеянности он развернул всем на виду.
Идя сюда, он приготовился к жестокой борьбе с Чугаем, намеревавшимся узурпировать Махно и его армию, - явление, полное неисчерпанных возможностей. Мысли Леона Черного были сосредоточены, как динамит в жестянке. Несколько озадаченный тем, что вместо генерального боя с большевиком ему приходится играть в козла, он сбрасывал не те карты или ронял их под стол. Он уже четыре раза подряд остался козлом. «Бээшка, бээшка, вонючий!» - кричал ему Махно, смеясь одной нижней частью лица.
После каждой партии Махно обезьяньим движением протягивал руку к бутылке со спиртом и наливал в чашки и рюмки, следя, чтобы все пили вровень. Разговор за столом был самый пустой, будто и вправду собрались друзья коротать ненастный вечер, когда в черные окна сечет дождь, а ветер, забравшись в голые тополя перед домом, качает их, и свистит, и воет как нечистая сила.
Махно выжидал. И Чугай спокойно выжидал, готовый ко всяким случайностям, особенно когда по некоторым намекам хозяина понял, что этот четвертый за столом, молчаливый, приличный, с синяками под глазами, седоголовый человек - деникинский офицер. По всей видимости, первым должен был взорваться Леон Черный, он уже вытащил грязный носовой платок, судорожно скатал его в клубочек и прикладывал к носу и глазам после каждой рюмки спирту. Так оно и случилось.
- Еще в Париже мы начали спор с вашими большевиками, - ворчливо проговорил он, взмахнув растопыренными картами в сторону Чугая. - Спор не кончен, и никто еще не доказал, что Ленин прав. Вместо феодально-буржуазного государства создавать рабоче-крестьянское!.. Но - государство, государство! Вместо одной власти - другую. Снять барский кафтан и надеть сермяжный! И у них-то будет бесклассовое общество!
Он мелко засмеялся, прижимая платок к сухоньким губам. У Чугая на лице ничего не отразилось, он только уставился на банку с омарами, придвинул ее и, - захватив вилкой сколько влезло:
- А вы что предлагаете, интересно? Анархию, мать порядка?
- Разрушение! - зашипел на него без голоса, перехваченного спиртом, Леон Черный, и клочки его сивой бородки ощетинились, как у барбоса. - Разрушение всего преступного общества! Беспощадное разрушение, до гладкой земли, чтобы не осталось камня на камне… Чтобы из проклятого семени снова не возродилось государство, власть, капитал, города, заводы…
- Кто же у вас жить-то будет на пустом месте?
- Народ!
- Народ! - крикнул Махно, вытягиваясь к Чугаю. - Вольный народ!
- Что же с крику-то начинать, - проговорил Чугай, - тогда уже надо кончать стрельбой. - Он взял бутылку и налил всем. (Леон Черный оттолкнул свою рюмку, она пролилась.) - Взять да и развалить, это дело нехитрое. А вот как вы дальше намерены жить?
Леон Черный, - предупреждая ответ Нестора Ивановича:
- Наше дело: страшное, полное и беспощадное разрушение. На это уйдет вся энергия, вся страсть нашего поколения. Вы в плену, матрос, в плену у бескрылого, трусливого мышления. Как жить народу, когда разрушено государство? Хе-хе, как ему жить?
Махно ему - сейчас же:
- Тут мы разошлись, товарищ Черный. Мелкие предприятия я не разрушаю, артели я не разрушаю, крестьянское хозяйство не разрушаю…
- Значит, вы такой же трус, как этот большевик.
- Ну зачем, в трусости его не упрекнешь, - сказал Чугай и одобрительно подмигнул Нестору Ивановичу (испитое лицо у того было красное, как от жара углей). - Крови своей Нестор Иванович не жалел, это известно… Здорово живешь, мы его вам не отдадим… За него будем драться.
- Драться? Начинайте. Попытайтесь, - неожиданно спокойно проговорил Леон Черный, и клочья бороды на его щеках улеглись. Рассеянно и жадно он занялся паштетом.
Чугай покосился на Рощина, - тот равнодушно курил подняв глаза к потолку. Нестор Иванович оскалил большие желтые зубы беззвучным смехом. «Так, понятно, сговор», - подумал Чугай. Стул под ним заскрипел. Помимо того, что надо было выполнить наказ главковерха - склонить Махно на совместные действия, - в первую голову против Екатеринослава, - Чугай имел все основания опасаться тяжелых организационных выводов в случае неудачного спора с этим анархистом, обглодавшим, наверное, не одну сотню толстенных книг. Не нравился ему и молчаливый деникинец, тоже - по морде видно - из интеллигентов. Что он из батькиного штаба, Чугай, конечно, не верил.
Он плотней надвинул шапочку на затылок.
- Я вам задам вопрос.
Леон Черный, - с набитым ртом:
- Пожалуйста.
- Товарищ Ленин сказал: через полгода в Красной Армии будет три миллиона человек. Можете вы, Леон Черный, мобилизовать в такой срок три миллиона анархистов?
- Уверен.
- Аппарат у вас имеется для этой цели, надо понять?
- Вот мой аппарат. - Леон Черный указал вилкой на Махно.
- Очень хорошо. Остановимся на этой личности. Вы, значит, снабжаете Нестора Ивановича оружием и огнеприпасами на три миллиона бойцов, само собой - амуницией, продовольствием, фуражом. Лошадей одних для такой армии понадобится полмиллиона голов. Это все имеется у вас, надо понимать?
Леон Черный отсунул от себя опустевшую жестянку. Лоб его собрался мелкими морщинами:
- Слушайте, матрос, цифрами меня не запугаете. За вашими цифрами - пустота, убогие попытки заштопать гнилыми нитками эту самую Россию, рвущуюся в клочья. Скрытый национализм! Три миллиона солдат в Красной Армии! Запугал! Мобилизуйте тридцать. Все равно подлинная, священная революция пройдет мимо ваших миллионов мужичков-собственников, декорированных красной звездой… Наша армия, - он стукнул кулачком, - это человечество, наши огнеприпасы - это священный гнев народов, которые больше не желают терпеть никаких государств, ни капитализма, ни диктатуры пролетариата… Солнце, земля и человек! И - в огромный костер все сочинения от Аристотеля до Маркса! Армия! Пятьсот тысяч лошадей! Ваша фантазия не поднимается выше фельдфебельских усов. Дарю их вам. Мы вооружим полтора миллиарда человек. Если у нас будут только зубы и ногти и камни под ногами, - мы опрокинем ваши армии, в груду развалин превратим цивилизации, все, все, за что вы судорожно цеплялись, матрос…
«Эге, старичок-то легкий», - подумал Чугай, следя, как Махно, вначале весь вытянувшийся от внимания, опускал плечи и румянец угасал на впавших щеках: он переставал понимать, учитель отрывался от здравого смысла.
Тогда Чугай сказал:
- Второй вопрос вам, Леон Черный…
- Ну-те…
- Я так вас понял, что общая мобилизация у вас не подготовлена. Но всякому делу нужен запал: бомбе - капсуль, костру - спичка. На какой запал вы рассчитываете? Где эти ваши кадры? Батько Махно? (У Леона Черного забегали зрачки, - он искал подвоха.) Армия у него боевая, правильно, но процент анархистов не велик. Это не ваша армия.
Он покосился на Махно, - не лезет ли рука его в карман за шпалером, но он сидел спокойно. Леон Черный презрительно заулыбался:
- Наша беседа свелась к тому, что мне приходится вас учить азбуке, матрос.
- Очень желательно.
- Разбойничий мир - вот нош запал, вот наши кадры!.. Разбой - самое почетнейшее выражение народной жизни…. Это надо знать! Разбойник - непримиримый враг всякой государственности, включая и ваш социализм, голубчик… В разбое - доказательство жизненности народа… Разбойник - непримиримый и неукротимый, разрушающий ради разрушения, - вот истинная народно-общественная стихия. Протрите глаза.
Махно во время этого страстного взрыва идей подошел на цыпочках к двери, приотворил ее, заглядывая в коридор, и опять вернулся к столу. Рощин теперь с любопытством приглядывался к фантастическому старичку, - не дурачит ли он?
- Я вижу, - вы уже моргаете, матрос, вы поражены, ваши добродетели возмущены! - кричал Леон Черный. - Так знайте: мы сломали наши перья, мы выплеснули чернила из наших чернильниц, - пусть льется кровь! Время настало! Слово претворяется в дело. И кто в этот час не понимает глубокой необходимости разбоя как стихийного движения, кто не сочувствует ему, тот отброшен в лагерь врагов революции…
Махно, щурясь, стал кусать ногти. Рощин подумал: «Нет, старичок знает, что говорит». Чугай, навалясь на стол, поставил на него локоть и поднял палец, чтобы Леону Черному было на чем сосредоточиться.
- Третий вопрос. Хорошо, эти кадры вы мобилизовали. Дело свое они сделали. Разворочали… Заваруха эта должна когда-нибудь кончиться? Должна. Разбойники, по-нашему - бандиты, люди избаловавшиеся, работать они не могут. Работать он не будет, - зачем? - что легко лежит, - то и взял. Значит, как же тогда? Опять на них должен кто-то работать? Нет? Грабить, разорять - больше нечего. Значит, остается вам - загнать бандитов в овраги и кончить? Так, что ли? Ответьте мне на этот вопрос…
В комнате стало тихо, будто собеседники сосредоточили все внимание на поднятом пальце, загнутом ногте Чугая. Леон Черный поднялся, - маленький (когда сидел, казался выше), неумолимый, как философская мысль.
- Застрели его! - сказал он, повернувшись к Махно, и выбросил руку в сторону Чугая. - Застрели… Это провокатор…
Махно сейчас же отскочил в свободное пространство комнаты, к двери. Чугай торопливо зацарапал ногтями по крышке маузера, висевшего у него под бушлатом. Рощин попятился от стола, споткнулся и сел на диванчик. Но оружие не было вынуто: каждый знал, что вынутое оружие должно стрелять. Глаза у Махно светились от напряжения. Чугай проговорил наставительно:
- Некрасиво, папаша… Прибегаете к дешевым приемам, это не спор… А за провокатора следовало бы вас вот чем… (Показал такой кулачище, что у Леона Черного болезненно дернулось лицо.) Принимая во внимание вашу слабую грудь, не отвечаю… Папаша, со словами надо обращаться аккуратнее…
Махно и на этот раз не вступился за учителя. Леон Черный насупился, будто спрятался в клочья бороды, взял свое пальто, с вытертым, когда-то бобровым, воротником, такой же ветхий бархатный картуз, оделся и ушел, мужественно унося неудачу.
- Ну, поехали дальше? - сказал Махно, возвращаясь к столу и берясь за бутылку. - Товарищ Рощин, пойди к дежурному, чтобы указал тебе свободную койку.
Рощин козырнул и вышел, уже за дверью слыша, как Махно говорил Чугаю:
- Одни - «батька Махно», другие - «батька Махно», ну, а ты что скажешь батьке Махно?..
Алексей Толстой «Хождение по мукам» Трилогия