Ночь пятая: американская мечта
Бенджамин Томас после трехчасового пути взобрался наконец на гору, которую год назад назвал в память своей ушедшей матери. Никаких географических имен в атласах Колорадо у горы не значилось. Имя же матери навсегда стало для Бенджамина сказочно-ласковым, наподобие Синдереллы, обладающим цветом и запахом, ощущением дома и таинством детства. Именно поэтому дорогое нежное женское имя он подарил самому сокровенному месту на планете.
Пик Золотой Джулии был облит солнечным светом и радовал своего гостя плотной весной, запахом земли и голубым отливом мелких горных цветов. В середине апреля это место уже становилось густым, но в то же время умудрялось сохранять нежность. Стояло особенное время года - вдвойне особенное для Бенджамина Томаса, который был апрельским ребенком. Назавтра с рассветом ему станет четырнадцать лет.
Он пришел сюда не налегке. В левой руке у него трепетно покачивался плотно закрытый черный котелок, который Бенджамин не забыл наполнить ледяной водой из ключа тысячей футов ниже по тропе. За спиной мальчика громоздился немалых размеров рюкзак. Его правая рука пряталась в кармане синей флисовой курточки, ласково ощупывая спрятанную там поделку, некогда вырезанную самим Бенджамином из коры горной березы.
Поделка была удивительной формы. Более всего она напоминала три океанские волны разной высоты, следовавшие одна за другой. В то же время, повернув поделку, в ней легко можно было угадать женский профиль. Рука Бенджамина Томаса поворачивала поделку в кармане то так, то эдак, и оттого мысли его склонялись в ту или иную сторону.
Добраться до вершины - это лишь полдела. Бенджамин Томас аккуратно приземлил котелок, затем скинул на землю рюкзак, поиграл слегка затекшими плечами и принялся за работу. Прежде всего он нарвал сухой травы ровно столько, чтобы получился солидный стог - по пояс высотой. Затем он спустился пониже и насобирал оброненных елями сучьев. Из них, снова поднявшись наверх, вокруг травяного стога он соорудил шалаш, стены которого укрепил с шести сторон неровными тяжелыми камнями. В рюкзаке у мальчика обнаружился легкий стальной решетчатый стол на четырех раскидистых ногах, который легко установился поверх воздвигнутого сооружения. На этом столе, или скорее противне, предстояло приготовить ужин. Бенджамин Томас зажег длинную спичку, огонь полоснул по траве, рванул в пространство, и через минуту вершину пика Золотой Джулии осветило второе собственное Солнце.
На горé мальчик был совершенно один, и осознание одиночества восхищало его. Он смотрел то на небо, то на пламя, то на ковер из елей внизу. Уже несколько лет как на здешние леса напали какие-то древоточивые жучки, отчего часть деревьев пожухла. Учитель ботаники в школе объяснял Бенджамину Томасу, что это не страшно. Так, дескать, в природе и заведено: кто-то кого-то все время ест и кто-то от кого-то вынужден защищаться. Видишь, говорил учитель, по стволам елей стекает смола? Именно так деревья сопротивляются жучкам, пытаются от них избавиться. Не волнуйся, все деревья не погибнут. Бóльшая часть уцелеет и лишь окрепнет от такой борьбы. Может, учитель и прав, в конце концов все в этом мире временно, но зелено-красный лес выглядел тревожно. Особенно сейчас, когда Солнце шло на закат. Бенджамин Томас поежился и снова подумал о матери.
Тем временем противень уже начал слегка потрескивать от жара. Мальчик бросился к рюкзаку, проворно открыл консервную банку с красными бобами и вывалил их на жаровню. За шипением вырвался ласкающий ноздри запах. Именно теперь Бенджамин Томас вдруг ощутил голод - еще бы, уже четыре часа, как он вышел из дома, да и путь на гору был не самым легким. Лихо почистив и нашинковав луковицу, мальчик тоже отправил ее на противень, после чего вынул из рюкзака упаковку сосисок из рубленого мяса. Их предстояло нанизать на тонкие палочки и приготовить над открытым огнем.
Когда ужин был готов, наступили густые сумерки. Вид с горы по-прежнему открывался просторный, но в ущельях и оврагах уже ничего нельзя было разглядеть. Подумать только, какая красота! Бенджамин Томас поставил противень перед собой на плоский камень, схватил ложку и принялся уплетать за обе щеки. Тревога постепенно исчезала. Мальчик ел, и с каждой минутой ему становилось теплее и радостнее.
«Я сижу на самой красивой горе Скалистого хребта. А может быть, и во всем мире нет красивее этой горы - кто знает? Наверняка так дело и обстоит. Хоть мир и большой, но место, где я живу, где меня родила мать, где я прожил с ней почти тринадцать лет - это место самое лучшее. Выходит, что мне повезло. Живу себе в самом центре самой свободной, самой лучшей страны, вижу небо и Солнце, гуляю по горам, учусь в школе. Все именно так, как должно быть. Лучше и быть не может. Счастливее меня никого нет на свете. Потому что я умею радоваться и умею страдать. Потому что потерял самого близкого человека, но не расстался с ним. Все время я чувствую маму рядом. С ней можно говорить, ей можно читать стихи, ее именем можно называть лучшую в мире гору. Спасибо, мама. Это все благодаря тебе. Это ты привела меня в этот мир, и ты мне его оставила, подарила. Обещаю, я буду его беречь. Я знаю, это мой долг и это моя радость. Я люблю тебя, мама. Я очень тебе благодарен. Тебе… и, конечно, отцу.»
Стало холодно. Бенджамин Томас достал толстый спальный мешок, расстелил его на прикрытой валуном площадке, нырнул в него и быстро-быстро заснул. Какая-то птица монотонно свистела из ельника, пытаясь исполнить колыбельную то ли для самой себя, то ли для забредшего сюда человека. Огонь еще не совсем погас и продолжал дымить рядом, слегка расползаясь по редкой сухой траве. Наступала тихая апрельская ночь.
…Оставшись без жены, Стивен Майерс долго не мог найти себе места. Уже год прошел, а он так и не понял, что значит фраза «Время лечит». Ему часто говорили такие слова в утешение, но вряд ли кто-то вкладывал в них хоть щепотку смысла. Эх, люди. А ведь ей было всего тридцать шесть лет, сейчас бы было всего тридцать семь. Как же все странно, и никто не поможет ни в чем разобраться. Как ни крути, разбираться во всем надо самому.
Последние месяцы Стив часто посещал питейное заведение. Сначала пил пиво, чтобы избавиться от бессоницы, потом распробовал напитки покрепче. Пить дома ему не хотелось, он боялся там оставаться один, и потому каждый вечер приходил в этот деревянный салун-кабак, чтобы выпустить очередной пар в стакан. Стив уже не мог припомнить, когда в последний раз ложился спать трезвым. Да и не все ли равно? Для него жизнь никогда не заиграет всеми красками, об этом осталось лишь вспоминать. Отныне все будет только в полсилы, не больше. Такая сложилась судьба у человека, что уж тут сделаешь.
Стив проглотил виски со дна стакана и сразу понял, что закажет еще. Вот тебе раз - крепкий мужик, совсем не старый еще, а поди ж ты - заделался пьяницей. А что скажете делать? Утыкаться по вечерам в телевизор, как идиоты-соседи? Нет уж дудки, это ничем не лучше. Хотя бы мозги при мне останутся.
Взяв новый стакан, Стив вдруг вспомнил о сыне. Славный мальчишка Бенджамин Томас, талантливый, красивый! Сколько ему? Уже, наверное, тринадцать? Эх, да не в апреле ли его день рождения? Надо бы не забыть поздравить. А вдруг уже пропустил? Какого числа он родился? А-а, ладно, парень не из тех, кто станет дуться из-за такой ерунды. Интересно, он-то как пережил этот год? Тоже, поди, не сладко было. Стоит мне с ним поговорить по душам. Только где-то он все время шляется, его и дома не застать. Пожалуй, в какой-нибудь выходной прокачусь с ним на машине до Денвера. Он там ни разу не был, не припомню, чтоб мы туда ездили. Сходим в музей, в магазин, в ресторан какой-нибудь. Сходим в цирк наконец, поглядим на этих смешных акробатиков. А заодно обо всем и поговорим. Мне ведь тоже не помешает всряхнуться, черт побери, а то засохну вконец. Решено, в следующие выходные и рванем, если с катушек не слечу.
Постепенно Стив Майерс приближался именно к этому состоянию. И хотя мысли его были вполне ясными (во всяком случае так ему представлялось), на ногах он держался с трудом. Бармен не знал, что делать с этим несчастным и послушно добавлял в его стакан виски. В конце концов к закрытию заведения клиент окончательно сомлел и плавно сполз на пол, подложив себе ладошку под щеку. Было поздно и темно. Бармен перегнулся через стойку, посмотрел вниз. Крепко заснул бедолага. По улице с пронзительным воем пронеслись пожарные машины, но Стив даже ухом не повел. Что ж, пускай тут отсыпается, до дома ему все равно не дойти. Станет неудобно лежать на полу - переберется на скамейку. А впредь надо перестать его сюда пускать. Не доведет его такой образ жизни до добра. Да и заведению не нужны неприятности.
…Ночь прошла без сновидений. В какой-то момент (еще было темно) Стив наполовину проснулся, вполз на скамью, вытянулся и отключился опять. В следующий раз глаза он открыл лишь при ярком солнечном свете.
Черт побери, неужто я всю ночь проспал в кабаке? Совсем опустился. Если так дело пойдет, меня сюда пускать престанут. Он медленно сел и провел ладонью по волосам. Тело было вялым, голова гудела. Вчерашний бармен был рядом, неспеша протирал столы, косился в телевизор.
Стив встал, подошел к стойке и хриплым голосом попросил кофе. Похмелье - это полбеды, но стыдно, стыдно-то как. Бармен наполнил из термоса кружку и поставил ее перед беднягой. Стив медленно отхлебнул и, повинуясь рефлексу, уставился в экран. Там тоже была какая-то муть. Говорили, что всю ночь пожарные и вертолетчики боролись с лесным огнем. Якобы кто-то оставил в лесу костер, а нынешний апрель выдался сухой, вот и полыхнуло. Хорошо смогли быстро управиться, а то бы и до города пожар добрался. Избежали большой беды. Говорили, что вроде бы кто-то погиб, нашли обгоревшее тело в горах. По виду подросток, но личность пока не установлена. А в целом можно считать, что повезло. Спасибо пожарным, что вовремя углядели.
Стив допил кофе, как смог извинился перед хозяином за вчерашнее и тяжело направился к выходу. Все, хорош! Надо идти домой. И надо наконец брать себя в руки. Он растворил дверь, впустив в салун деловой гул буднего американского утра, и, не простившись, вышел.