Интервью с крымским поэтом Андреем Поляковым. (Скорее философия и история, чем политика.)
"...украинская идентичность, вокруг которой сейчас происходит построение украинской нации, имеет право на существование, это вообще не вопрос. К сожалению, эта идентичность строится не как собственно украинская, не как идентичность самобытия, самонесущего бытия, а как идентичность конфронтационная. Так сложилось исторически. Так сложились геополитические реалии XIX века, что украинский проект - слово «проект» я употребляю совершенно безоценочно, никакого негатива туда не вкладываю, можно говорить и о советском проекте, и о русском проекте, почему нет - строился как анти-Россия, как антирусская идентичность.
...
Потому что железной волей Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина и хитрыми внутрипартийными интригами Хрущева земли были нарезаны все-таки достаточно случайно. Множества ошибок можно было бы избежать. Некоторые мои коллеги и товарищи из Галиции, далеко не худшие, даже лучшие, действительно одни из лучших украинских писателей, тоже это прекрасно понимают. Я от них много раз слышал, что «Крым и Новороссия - у нас с ними всегда будут проблемы. Если мы хотим строить национальное государство…» Что, повторю, совершенно нормально. Почему бы не построить украинское национальное государство, если есть такая идентичность, если это можно делать без большой крови, скажем так, почему бы этому не быть? Но тогда непонятно, что делать с Новороссией.
...
...каким я был в конце 1980-х годов. Я был, естественно, безумным антисоветчиком, причем такого солженицынского типа. То есть я считал, что Советский Союз, катастрофа 1917 года - это что-то случайное. Что-то, что сверху. Что есть хорошая Россия, на которую сверху наброшена искажающая это хорошее реальность - советская власть. И если ее убрать, можно сразу же вернуться туда, где мы были, только, естественно, на новом каком-то технологическом витке. То есть все было очень просто. ... Мне казалось, что достаточно просто убрать коммунизм, убрать советское искажение, находящееся на поверхности, как сразу возродится та великая Россия, которая была. С годами, конечно, постепенно приходило понимание того, что не все так просто. Что советскость стала частью нашей общей идентичности. Причем она стала частью нашей идентичности не органически. И вот это действительно драма. ... Зимой, когда в Киеве происходили эти жуткие события на Майдане, пугающие, кошмарные, я думал, что я убежденный контрреволюционер во всех смыслах. То есть лучше любая контрреволюция, чем любая революция, не важно - пролетарская это революция или национальная. Любые штыки государства лучше, чем бутылки с горючей смесью, которыми жгут этих несчастных беркутовцев, лучше, чем этот хаос...
...
Мы, в принципе, изнутри разорванный народ. Вот у западных украинцев такого нет, там, где они действительно сформировались уже как нация. Для них все четко, все понятно. Вот есть жовто-блакитный цвет - хороший - и есть красный - плохой. Бандера - хороший, а Сталин - плохой. А для нас-то все не так просто. В общем, я думаю, что все оказалось гораздо сложнее и совсем не так просто, как предполагалось 25 лет назад. Скажем, я понимаю, как человек может стать евреем. Он должен ходить в синагогу, он должен обрезаться, он может поехать в Израиль, и всем будет понятно, что он еврей. А что должен делать русский, чтобы стать русским? Совершенно непонятно! Мы вроде и так русские, но при этом мы еще и советские.
...
...любая гражданская война, любая революция приводят к тому, что все законы, которые только могут быть нарушены, нарушаются. И несколько месяцев назад в Киеве они были нарушены. Поэтому что сейчас законно, а что незаконно, кто вправе, а кто не вправе - зависит от точки зрения, от того, где мы сейчас находимся.
...
...я не знаю, что такое быть русским. И что делать с этим советским пластом нашей истории? Он, в принципе, не осмыслен. Есть два варианта отношения к нему. Первый вариант - это Великая Октябрьская социалистическая революция, победа пролетариата, все замечательно. Второй вариант - это катастрофа. Но и то и другое - это просто слова, просто эмоции. Вот, например, сколько человек было, скажем, в России выбито в сорокалетие, с 1914 года до 1954-го? Десятки миллионов! То есть можно говорить, что мы - народ, травмированный историей, мы, русские, политическая нация россиян. Можно говорить, что мы - нация, подвергшаяся геноциду. И мы сами себя тоже геноцидили. Это не к тому, что пришли злые евреи, немцы или кто-то еще и нас всех убивали. Мы и сами себя убивали. Кошмар, на самом деле! И что с этим делать дальше? Мне кажется, это одна из проблем нашего российского исторического, политического, какого угодно сознания. Я думаю, что многие проблемы наши, в том числе и политическая, связаны именно с этим.
...
Вы меня спросили, представляю ли я, что происходит в России политически. Я представляю это не очень хорошо, потому что я за этим не следил, и вообще политика - это параллельная реальность для меня, слава богу. И я вообще надеюсь - и хочу это подчеркнуть, - что все, что я говорю, все-таки воспринимается не как политическое, а скорее как семиотическое, психологическое, как угодно. Так вот, вы заметили, может быть (и это тоже следствие, кстати говоря, советской идентичности), - у нас нет нормальных русских националистов. Слово «национализм» я употребляю без какого-то позитивного или негативного контекста.
...
//Журналист:
- Многие считают, что Навальный - пример цивилизованного националиста.//
Ну, Навальный, безусловно, нет. Если можно, о Навальном, о Немцове, обо всех этих господах я не буду говорить. Если что-то искать, то, как ни странно… опять же я не знаю ситуацию и, может быть, назову сейчас странное имя, но это Леонид Ярмольник, который у вас в Москве сейчас баллотируется по одному из округов. Это человек абсолютно демократических взглядов, и в то же время он патриот. ...
...
//Журналист:
- Расскажите: как изменилась жизнь? Что вы ощущаете в атмосфере? О чем вы бы хотели рассказать людям, которые не были в это время в Крыму?//
...та информация, которая дается по украинским каналам или в некоторых российских медиа, не всегда соответствует действительности. Я должен сказать, что такой эйфории, такого чувства праздника, взрыва эмоций, которые были во время референдума два месяца назад, я не видел никогда в жизни вообще. Сейчас эйфория уже оседает, начинаются будни переходного периода, начинаются какие-то проблемы, сложности. ... Мы вообще-то стояли на краю пропасти. Мы стояли на краю страшной крови. Не хочу об этом говорить, мы и так много говорили о политике, и вообще политика - не мое амплуа, но здесь ситуация могла быть такая же, как в Одессе, например. Могла быть, это серьезно, это реальность. И мы буквально удержались на краю обрыва. И то, что мы так мягко, экологически чисто вернулись в состав России, - это большое счастье! ... И все-таки есть настороженность, потому что мы слышим, что некоторые украинские политики собираются Крым возвращать, принимают какие-то законы об оккупированных территориях. ... А вообще есть, я бы сказал, общее чувство усталости от Украины. Украины за последние 23 года в Крыму было все-таки слишком много.
... Для начала мы должны понять, кто мы такие. Вот вы говорите - за кого голосовать? А кто голосует, кто мы такие? Нам бы с самими собой еще разобраться. Вот, мне кажется, что важно."