Мы когда ездим в машине. Радио ностальжи.
Николь просит музыку поставить. Вот мы ставим.
Из Праги ехали - слушали Юру-музыканта. Вот я слушаю, и отъезжаю. Через человека - когда он поет - говорит Бог. Вряд ли это легко, кстати. Совсем наоборот, я думаю.
Он через многих говорит, наверное, но тут он говорит так, что мне слышно и понятно.
И еще там Питер торчит колоннами и мостами. В каждой песне.
Так же, как Екатеринбург прорывается гранитом, асфальтом и вечной копотью через песни Чайфа. И когда Леша включает этот Чайф - оппа- и мы с Алешкой там, летом, на площади 1905 года. День чего-то там. Холодно как всегда, такое хреновое лето. Но мы держимся за руки, и вообще не знаем еще ничего. Мы глупы как две пробочки, наивнее молочных поросят и ориентируемся в мире с грацией носорогов. Юность вообще переоценена. Но песни хорошие, какие же хорошие. И центральная булочная пока еще не заменена старбаксом, и университет наш еще не превратился в тыкву, и у меня есть бабушка - а у Лешки две, и дедушка.
Еще все там, еще никто из наших не эмигрировал - никто. Ну, может кто уехал учиться или диссер писать - но они ведь вернутся, правда? Они все говорят, временно. Конечно. Где родился, там и пригодился.
И еще не было ни Лондона, ни Москвы, ни Душанбе, ни дизентерии, ни Праги, ни дочки, я вообще еще не хочу детей и не понимаю что с ними делать, и я все еще не понимаю - даже близко, с кем рядом я стою и держусь за руку. Я не знаю, что он будет делать для меня и на что я пойду для него, и я даже близко не могу представить, что выйдет из этого случайного, короткого, чуть ли не украденного лета.
Еще есть такое, знаете? Когда поют на два голоса. Легче петь первым. Проще и слышнее. Так вот, орнамент и объем придает на самом деле второй, более низкий и менее заметный голос. Хотя помнят и напевают все первый.
У меня - сопрано. И я сейчас не о пении.
Из Праги ехали - слушали Юру-музыканта. Вот я слушаю, и отъезжаю. Через человека - когда он поет - говорит Бог. Вряд ли это легко, кстати. Совсем наоборот, я думаю.
Он через многих говорит, наверное, но тут он говорит так, что мне слышно и понятно.
И еще там Питер торчит колоннами и мостами. В каждой песне.
Так же, как Екатеринбург прорывается гранитом, асфальтом и вечной копотью через песни Чайфа. И когда Леша включает этот Чайф - оппа- и мы с Алешкой там, летом, на площади 1905 года. День чего-то там. Холодно как всегда, такое хреновое лето. Но мы держимся за руки, и вообще не знаем еще ничего. Мы глупы как две пробочки, наивнее молочных поросят и ориентируемся в мире с грацией носорогов. Юность вообще переоценена. Но песни хорошие, какие же хорошие. И центральная булочная пока еще не заменена старбаксом, и университет наш еще не превратился в тыкву, и у меня есть бабушка - а у Лешки две, и дедушка.
Еще все там, еще никто из наших не эмигрировал - никто. Ну, может кто уехал учиться или диссер писать - но они ведь вернутся, правда? Они все говорят, временно. Конечно. Где родился, там и пригодился.
И еще не было ни Лондона, ни Москвы, ни Душанбе, ни дизентерии, ни Праги, ни дочки, я вообще еще не хочу детей и не понимаю что с ними делать, и я все еще не понимаю - даже близко, с кем рядом я стою и держусь за руку. Я не знаю, что он будет делать для меня и на что я пойду для него, и я даже близко не могу представить, что выйдет из этого случайного, короткого, чуть ли не украденного лета.
Еще есть такое, знаете? Когда поют на два голоса. Легче петь первым. Проще и слышнее. Так вот, орнамент и объем придает на самом деле второй, более низкий и менее заметный голос. Хотя помнят и напевают все первый.
У меня - сопрано. И я сейчас не о пении.