Одуванчиковый Сашка.
Перепечатаю тут своё апрельско-крымско-эротическо-политическое. Очень-преочень многАбукфф под катом.
Одуванчики - это Сашка Лисичкин. А Сашка - это одуванчики. Одуванчиковые букеты, одуванчиковые венки, одуванчиковые кальмары из белосочных стебельков и даже одуванчиковое варенье , сваренное в ковшике на костре втихаря от родителей.
С Сашкой у нас всё почему-то было втихаря. Весь первый класс мы немыслимо друг друга стеснялись, делали вид, что незнакомы, хотя наши мамы работали вместе, и бешено краснели и прятали глаза, если оставались наедине.
Не, вру. Я не краснела, просто усиленно пыталась демонстрировать беспечность и отстранённость. А Сашка - краснел за нас двоих так насыщенно, как могут краснеть только рыжие и белокожие. Те, которые с веснушками и блеклыми голубыми глазами.
А летом мы (будто бы случайно) встречались, катаясь на велосипедах и старались удрать подальше из своего района, чтобы нас не спалили ни родственники, ни одноклассники. Мы наматывали километры вместе по дальним улицам и к вечеру я возвращалась домой с увядшим одуванчиковым венком на голове и прятала от родителей радость, лучащуюся из глаз.
Мамы полушутя-полусерьёзно мечтали нас поженить, и от этого мы смущались вообще катастрофически и держались подальше от друг друга особенно рьяно.
Для шуток "тили-тили тесто" у меня был кавалер Юрка со смешной фамилией Безнос, который своей неуёмной детской активностью и хулиганской сущностью подходил мне намного больше, чем скромный, стеснительный и флегматичный Лисичкин,
Юрка Безнос был понятным. Он носил мой портфель, дубасил до крови моих обидчиков, лез целоваться и списывал у меня контрольные.
Сашка был неясным и размытым, как лондонский туман. Он пунцовел, глядя, как я ежедневно удаляюсь домой, всучив портфель Юрке, которому домой - совсем в другую сторону и уныло плёлся позади, хотя ему было по пути.
Единственным решительным мужским шагом к сближению за все годы младшей школы можно считать только лихорадочное поглаживание моей ладони под партой и робкий поцелуй в щёку в тот момент, когда на продлёнке зимой отключили электричество на пару минут.
Причём, когда его включили, Лисичкин отскочил в самый дальний конец класса и выиграл кубок первенства у вареной свеклы цветом лица. Казалось, даже рыжие волосы превратились в кострище позора, который он испытывал от собственной поцелуйной дерзости....
******
Одуванчиковый Сашка собирался мне признаться в любви на выпускном, судя по донесению агентов из мужской части класса. Я пыталась сообразить - как романтично это будет выглядеть на фоне ночного моря: знамя большой невысказанной любви, которую Сашка тащил бременем через десять школьных лет в гордом одиночестве и молчании...
Но Лисичкин не рассчитал влияния коктейля "Северное сияние" на нетренированный организм и ещё до заката потерял способность внятно выражаться, хотя традиционные одуванчики он мне всё-таки смог вручить. Я их даже, помниться, домой притащила в виде скрюченных стеблей с раздавленными головами....
*****
Лет через пять я приезжала к родителям из Киева и мамы устроили нам свидание. Лисичкин похорошел и потерял апельсиновую рыжину - она сменилась более спокойным оттенком.
Мы целый вечер гуляли и при расставании даже поцеловались. Откровенно говоря, целоваться с Сашкой мне не очень хотелось, но собранные по дороге одуванчики и пристрастие к традициям классического романтического свидания сделали своё дело и вдруг оказалось, что целоваться с Сашкой приятно и волнительно.
Я даже пожалела, что мы сразу этого не сделали. Возможно, что тогда пешие гуляния быстро перетекли бы в какую-то более взрослую, хоть и менее романтичную форму свиданий...
*******
В течение следующих лет мы с Сашкой меняли семейные и социальные статусы вдали друг от друга, как-то хаотично перезванивались и случайно редко встречались.
Я ни разу не верила, что из скромняги Лисичкина выйдет что-то самодостаточное, состоятельное и властное.
... Пока профессиональные интересы не привели меня в киевскую приёмную чиновника очень крупного масштаба... Лисичкин в роли властителя сетей и телекоммуникаций никак не хотел укладываться в моей голове. Этакий погрузневший, картинный, традиционный властитель в пиджаке, галстуке... Этот уверенный в себе, нагловатый, властный человек в роскошном кабинете, к которому запись на приём длиннее, чем моя жизнь - мой одуванчиковый Сашка??????
Знаете, у меня были претензии к Сашке краснеющему и нерешительному. Но Сашка решительный и заматеревший понравился мне ещё меньше. Я отчаянно жалела, что из-за проекта нам придётся плотно и часто общаться.
Я не знаю, почему, но мне было неприятно. Поэтому я до максимума сократила личное общение, делегировав свою роль другому участнику процесса реализации идеи.
К счастью, кресло не позволяло Лисичкину часто летать в Симферополь, а я в Киеве была лишь проездом поэтому всё складывалось.
********
В январе этого года мы с Сашкой сидели в кафешке и разбирали текущие бумажки.
За соседним столиком двое аборигенов громко спорили о выгодах вступления в Евро или Таможенный союз.
Сашка прислушался и спросил:
- А ты, Натах, как считаешь?
Я никак не считала про выгоды присоединения куда-то, куда половина граждан заведомо будет против присоединяться.
Я давно, ещё с 1992 года, считала, что если стране позарез куда-то надо срочно присоединяться, чтобы не сдохнуть - никакая не страна, а потенциальный придаток. Я, свободолюбивая и непокорная, всегда была за независимость - причём на любом уровне.
Но Сашке я ничего не стала говорить, лишь отмахнулась устало. У него, важного, может кто и спрашивал его авторитетного мнения, а моё точно никого не интересовало.
****
В феврале ко мне в гости приехал московский партнёр по проекту, Серёжка. Приехал на пару дней вообще но тут в Крыму НАЧАЛОСЬ и он остался. Сережке, типичному хлипкому офисному парнишке было дико интересно поучаствовать в исторических событиях. Понятное дело, что в то тревожное время движение по нашему телекоммуникационному симферопольско-киевско-московскому проекту было последним, что стояло на повестке дня.
И оттого я безмерно удивилась, когда в начале марта я увидела на пороге Серенького в сопровождении Лисичкина.
Да какого - Лисичкина.
Куда девался тот прилизанный чинуша? Где брендовые рубашки и галстуки стоимостью в годовую пенсию среднестатистической старушки?
Брутальный мужик в камуфляже смотрел на меня знакомыми блекло-голубыми глазами Лисичкина. Одуванчиковый Сашка был красочной иллюстрацией к слову "усталость".
Усталость растекалась от него по прихожей тягучей, клейкой и тяжёлой субстанцией, становилась тонировкой, от которой солнечный свет стал похожим на пропущенный через чёрную линзу. Усталость была такой, что чувствовалась как цементирующая смесь, проникающая под кожу.
Я глядела на него во все глаза и смогла только спросить:
-Сашка, ты здесь? А работа? Ты же всё потеряешь!
Он нашёл в себе силы улыбнуться:
-А где же мне ещё быть сейчас, Наташ? Сейчас, когда в моём Крыму такооое.. А работа? Да на хрен...
************
Сашка остался тоже. Мой дом в том марте всё равно стал маленькой казармой, в которой постоянно менялись заступающие на патрулирование и блокпосты. "В том марте....." - теперь кажется, что это было целую вечность назад. Десятки лет событий вместились для крымчан в этот стандартный месяц.
***********
Сашка и Серенький обладали изумительным свойством в совместном проживании - они умели не создавать дискомфорта. Хотя, возможно, в беспокойное время просто повышался порог терпимости?
Мы практически не общались, загруженные до предела делами текущими и проблемами наставшими.
Лисичкин, формально числящийся в отпуске за свой счёт, фактически выпахивал 8 часов по профилю, помогая нашим транспортникам, а после - на дежурствах. Однажды его не сменили и он почти трое суток не снимал контактных линз - и потом, когда он спал, слёзы продолжали течь на подушку. И моя дочь погладила его по медным волосам и сказала: "Наверное, сниться что-то грустное Саше...".
Для Серёжки Лисичкин и мой брат стали героями. Он никак не мог понять, как могут так рисковать люди, у которых всё зашибись. Не те, которые копейки считают и будущего не видят, а те, которые должны бы понимать, что их бизнес, в который вложено столько сил и труда, но который однозначно завязан на Украину - рухнет, и всё придётся начинать с нуля.
Для меня самой было откровением то, что именно эти люди стали нашим щитом и открылись удивительно и восхитительно.
Для москвича Серенького это было что-то типа Ворд-Воркс - 5D. Он то и дело мотался по городу, фотографируя всё на свете, расспрашивая жителей о настроениях и мечтал постоять на блок-постах.
Его не пускали, мотивируя тем, что его российский паспорт, если что-вдруг случится, станет хорошим подарком для обвинений. Да и вообще...
- Это наша война, Сергей! - говорил ему Сашка. Мы, пробуждённые и сплотившиеся, понимали - зачем, за что и почему мы готовы к самому худшему из раскладов.
Моя киевская френдесса из ЖЖ, когда её спрашивают: "А зачем стоит Майдан сейчас?" приходит в бешенство. Для того, чтобы понять, почему Майдан не расходится уже полгода нужно было там прожить как она. Пережить. Пройти. Настрадаться и нарадоваться. Обнадёжиться и разочароваться.
Для того, чтобы понять, за что стоит Крым - нужно было родиться в Крыму. Прожить. Научится жить и выживать вопреки любой из навязанных нам властей. Хранить хрупкий многонациональный мир и чувствовать единство.
Раньше я посчитала бы это пафосом и бессодержательными девизами. И вряд ли кто-то смог бы доказать мне обратное. Это нужно пережить и я благодарна судьбе, что дала мне возможность почувствовать и испытать, что такое любовь к своей земле и что такое единство народа, её населяющего.
Серёжка, копируя базы данных, психовал. Он хотел автомат и камуфляж. Он кричал, что занимается фигней, пока другие мужики жизнью рискуют.
Сашка тряс у него перед лицом распечатанными базами и орал навстречу:
- Вот, Елена С. - после травмы, инвалидность ещё не оформлена, передвигается с ходунками. Ты, дурилка нерезиновская , понимаешь, что если нам доступ к базам отрубят - эту самую "Елену С."- никто не вспомнит и не найдёт? Ты понимаешь, что судьбы сотен тысяч людей сейчас могут зависеть от того, что ты называешь "фигнёй"????
И пунцовел от ярости. Как тогда, в школе....
Серенький смущался и шёл мучить компьютер.
****************
Когда стало совсем страшно, и на Сумщине грузили БТРы на платформы, Санька привез ко мне племянников и сына. Рыжий десятилетний Сенька был копией одуванчикового Сашки - и внешностью и характером. До того - похожим, что я постоянно называла его Санькой и почему-то смущалась, как девчонка.
И особенно нежно целовала Сеньку в лоб на ночь, и проваливалась в одуванчиковое прошлое, поглаживая его огненные волосы.
Я всё собиралась порасспросить о Сашкином будущем, но времени не хватало даже на наше текущее. Мы все, и близкие к власти, и те, кто узнавал новости только из телевизора - жили на американских горках , катаясь между неизвестностью удручающей и неизвестностью обнадёживающей. Нас теперь упрекают в том, что нас купили сладкими обещаниями, хотя нам никто ничего не обещал. НИЧЕГО. Ну, разве что киевские власти обещали "распустить и арестовать, отключить, разбомбить и проч.", что навряд ли оптимистично. Но именно эти обещания стали довесками к тому, что мы поняли, что готовы идти под пули и умирать, но не отступать обратно.
Мы почти не спали.
Когда появлялась такая возможность, мы дремали, вслушиваясь в отдалённый гул вертолётов, готовые по первому крику собраться в считанные секунды, организовать эвакуацию детей и стать в строй.
Порой - до смешного.
Когда соседи из коттеджного посёлка устроили салют в знак семейного рождества, Серёжка, приняв грохот за начало боёв с тремя сонными детьми в охапку ворвался в мою спальню с криком: "Наталья! Собирай вещи! Звони Лисичкину!".
К счастью, в Киеве было не до нас. Депутаты лишали себя льгот по проезду на троллейбусах, распродавали депутатский автопарк самим себе по 3 тысячи евро за "мерс" и в срочном порядке выдавали своим банкам кредиты из бюджета.
Не до нас было и рядовым жителям киевского Майдана, с которыми я постоянно была на связи. И мы за это "не до нас" им особенно сильно благодарна. За то, что мои дети так и не узнали, что без войны их дедушку, дядю, брата могли убить "освободители", для которых территория важнее людей.
****
Я по сей день не знаю, как расслаблялся он Санька. Даже обычный мужской релакс - выпивка, был под строгим запретом в те дни.
Лишь однажды мы выбрались в кафе и запретили друг другу говорить о текущем - хоть на полчаса.
- А ты знаешь, что одуванчики невозможно вырастить на подоконнике, Наталь?
- Да ну! - удивилась я - мне кажется они растут в любых условиях.
- Не, не растут... Я пробовал. Когда у нас урок ботаники был на улице, я насобирал пушинок и посадил в горшок в декабре - хотел вырастить и подарить тебе на Новый год. Нифига. Потом пробовал ещё на Восьмое марта. Думал - вот ведь, вокруг ещё снег и холод, а я тебе - одуванчик в горшке подарю...
И рассмеялся:
- Вот романтический дурак был!:)
- А теперь? - спросила я.
- А теперь, как видишь, ещё та сволочуга. Террорист, сепаратист, экстремист! С пистолетом - Он лукаво приподнял бровь и приоткрыл куртку...
****
Накануне референдума Лисичкин орудовал дрелью, протягивая кабель в гостевую. Я впервые в жизни поняла, как сексуально можно делать дыры в поверхностях. Я принесла ребятам воды и застыла от восторга.
Сашка с дрелью - это был взрыв мозга.
До этого я видела Серёжку с тем же инструментом, и это было похоже на жертвенные усилия человека, которому в руки сунули что-то типа гадюки.
Лисичкин же врезался в дерево с какой-то решительной уверенностью, и вЕнки на его руках напрягались, и сила лучилась.
В этом была такая необъяснимая, но мощная, ураганная эротика, что у меня в низу живота стремительно назревал ядерный взрыв, который мог привести бы к полной потере контроля. Я желала Лисичкина неистово, до потери разума, и мне казалось, что это видно всем на свете.
Я сбежала, но это видение, в сочетании с давними воспоминаниями о единственном поцелуе, преследовало меня ещё много дней.
Теперь настала моя очередь смущаться, краснеть и отводить глаза. Сбегать подальше, когда он принимал душ или укладывался спать. Когда раскладывал на столе оружие, когда присаживался рядом, когда сталкивались в коридорах...
Я избегала волнующего Лисичкина так усердно, как когда-то в первом классе, а он не мог понять - отчего и затягивал тему - "загостились мы тут у тебя, прости" и строил ребят, чтобы вели себя потише, а помогали побольше.
****
Мы вместе дотянули до референдума, который для нас был тестом на единство. Мы знали, что его не признают все, кто заранее собирался не признавать, но волновались и ждали - все. Несмотря ни на что, мы хотели быть уверенными в том, что то, что мы видим в своих семьях, коллективах, на улицах - не показательное согласие, а истинная готовность к решению, после которого пути назад уже не будет.
Лисичкина в вечер торжества не было рядом - все с утра отголосовались и кинулись на самые уязвимые точки.
Рядом, захлёбываясь от восторга, был Серёжка. Серёжка пытался, но не мог осознать - к историческому событию какого масштаба ему пришлось прикоснуться.
Он всё порывался написать о происходящем в интернетпространство, но только разводил руками в бессилии - у него не находилось слов. как и у всех, впрочем. Потому что те, которые призваны выразить это - затасканы и девальвированы, а чувства, рвущие грудь, лишь частично отразят буквы и символы.
Лисичкин выпал из зоны мобильной связи и я волновалась... Я дёргала брата и отца, искала контакта с командиром батальона. На фоне всеобщего ликования, меня не отпускало чувство тревоги, в котором мы жили все эти дни.
********
Отпустило, только когда через пару дней вернулись все - и отец, и брат, и Сашка с ребятами. Мы напились до потери сознания и наутро почувствовали себя больными, но мирными, обычными жителями.
Через пару дней отпустили ребят по домам, устроили "беркутят", отправили возмужавшего Серёжку в Москву и поехали с Лисичкиным забирать детей из пансиончика в горах.
И там, на склонах, укутанных наступающей весной, наконец-то, забыли о войне, политике, страхе и отчаянии.
Мы потеряли если не всё, то много. Сашка - больше, конечно. Всё, на что были потрачены годы усилий -карьера, счета -было потеряно навсегда. за год до сороковника он фактически вышел заново на стартовую линию, где сохранились только знания и опыт.
- Неужели не жалеешь? - изумлялась я, сплетая одуванчики в венок под цветущим кустом кизила.
Лисичкин повернулся, чтобы я видела его лицо, и ответил :
- Нет! Всё случилось очень вовремя. Как раз наступил кризис целеполагания, когда ты весь такой "свершившийся", "дерево-сына-дом" сотворивший и вот пора лечь и помереть. А если не помереть, то каждый день сверлом вгрызается вопрос: " А зачем это всё?" . И вроде всё уже у тебя есть, и вроде сам заработал, а всё равно постоянно кому-то что-то должен и сам себе не принадлежишь... А тут, такой взрыв уснувшей души, настоящего чего-то.... Это был самый провальный по перспективам из всех моих проектов, в смысле для Крыма - все же понимали, что это риск "пан или пропал" с большой долей "пропал" на весах. Но он удался, как ни странно. И я не простил бы себе, если бы отсиделся вдали от вас.
- От кого - "нас"?
- Сына, мамы...тебя. Я ведь, помнишь, звонил 25 февраля, предложил тебе уехать отсюда. И маме предложил - тоже. Ты помнишь, что ты сказала?
- Неа... - я и вправду не помнила - не до того было.
- Ты сказала: "хрен куда уеду ! Это моя земля."
- Нифига себе, я какая пафосная!:)- я рассмеялась.
- Так вот мама сказала примерно то же. И я понял, что мне нужно приехать, иначе я ничего не пойму.
- Понял?
- Понял. Горжусь и радуюсь, что - понял.
Я одела ему на голову венок и провела рукой по виску. Мой одуванчиковый Сашка приобрёл за эти годы множество белых нитей в волосах - это обычная трансформация одуванчиков.
И мы наконец-то поцеловались...
****
На поляну от водопада, разбрызгивая это звонкого хохота ворвались наши детёныши с букетиками одуванчиков и цветущей сливы.
Моя козявка и Сенька подозрительно упорно держались друг от друга подальше, а Сенька - подозрительно знакомо пунцовел, наблюдая за её обнимашками с Артёмкой..
Одуванчики - это Сашка Лисичкин. А Сашка - это одуванчики. Одуванчиковые букеты, одуванчиковые венки, одуванчиковые кальмары из белосочных стебельков и даже одуванчиковое варенье , сваренное в ковшике на костре втихаря от родителей.
С Сашкой у нас всё почему-то было втихаря. Весь первый класс мы немыслимо друг друга стеснялись, делали вид, что незнакомы, хотя наши мамы работали вместе, и бешено краснели и прятали глаза, если оставались наедине.
Не, вру. Я не краснела, просто усиленно пыталась демонстрировать беспечность и отстранённость. А Сашка - краснел за нас двоих так насыщенно, как могут краснеть только рыжие и белокожие. Те, которые с веснушками и блеклыми голубыми глазами.
А летом мы (будто бы случайно) встречались, катаясь на велосипедах и старались удрать подальше из своего района, чтобы нас не спалили ни родственники, ни одноклассники. Мы наматывали километры вместе по дальним улицам и к вечеру я возвращалась домой с увядшим одуванчиковым венком на голове и прятала от родителей радость, лучащуюся из глаз.
Мамы полушутя-полусерьёзно мечтали нас поженить, и от этого мы смущались вообще катастрофически и держались подальше от друг друга особенно рьяно.
Для шуток "тили-тили тесто" у меня был кавалер Юрка со смешной фамилией Безнос, который своей неуёмной детской активностью и хулиганской сущностью подходил мне намного больше, чем скромный, стеснительный и флегматичный Лисичкин,
Юрка Безнос был понятным. Он носил мой портфель, дубасил до крови моих обидчиков, лез целоваться и списывал у меня контрольные.
Сашка был неясным и размытым, как лондонский туман. Он пунцовел, глядя, как я ежедневно удаляюсь домой, всучив портфель Юрке, которому домой - совсем в другую сторону и уныло плёлся позади, хотя ему было по пути.
Единственным решительным мужским шагом к сближению за все годы младшей школы можно считать только лихорадочное поглаживание моей ладони под партой и робкий поцелуй в щёку в тот момент, когда на продлёнке зимой отключили электричество на пару минут.
Причём, когда его включили, Лисичкин отскочил в самый дальний конец класса и выиграл кубок первенства у вареной свеклы цветом лица. Казалось, даже рыжие волосы превратились в кострище позора, который он испытывал от собственной поцелуйной дерзости....
******
Одуванчиковый Сашка собирался мне признаться в любви на выпускном, судя по донесению агентов из мужской части класса. Я пыталась сообразить - как романтично это будет выглядеть на фоне ночного моря: знамя большой невысказанной любви, которую Сашка тащил бременем через десять школьных лет в гордом одиночестве и молчании...
Но Лисичкин не рассчитал влияния коктейля "Северное сияние" на нетренированный организм и ещё до заката потерял способность внятно выражаться, хотя традиционные одуванчики он мне всё-таки смог вручить. Я их даже, помниться, домой притащила в виде скрюченных стеблей с раздавленными головами....
*****
Лет через пять я приезжала к родителям из Киева и мамы устроили нам свидание. Лисичкин похорошел и потерял апельсиновую рыжину - она сменилась более спокойным оттенком.
Мы целый вечер гуляли и при расставании даже поцеловались. Откровенно говоря, целоваться с Сашкой мне не очень хотелось, но собранные по дороге одуванчики и пристрастие к традициям классического романтического свидания сделали своё дело и вдруг оказалось, что целоваться с Сашкой приятно и волнительно.
Я даже пожалела, что мы сразу этого не сделали. Возможно, что тогда пешие гуляния быстро перетекли бы в какую-то более взрослую, хоть и менее романтичную форму свиданий...
*******
В течение следующих лет мы с Сашкой меняли семейные и социальные статусы вдали друг от друга, как-то хаотично перезванивались и случайно редко встречались.
Я ни разу не верила, что из скромняги Лисичкина выйдет что-то самодостаточное, состоятельное и властное.
... Пока профессиональные интересы не привели меня в киевскую приёмную чиновника очень крупного масштаба... Лисичкин в роли властителя сетей и телекоммуникаций никак не хотел укладываться в моей голове. Этакий погрузневший, картинный, традиционный властитель в пиджаке, галстуке... Этот уверенный в себе, нагловатый, властный человек в роскошном кабинете, к которому запись на приём длиннее, чем моя жизнь - мой одуванчиковый Сашка??????
Знаете, у меня были претензии к Сашке краснеющему и нерешительному. Но Сашка решительный и заматеревший понравился мне ещё меньше. Я отчаянно жалела, что из-за проекта нам придётся плотно и часто общаться.
Я не знаю, почему, но мне было неприятно. Поэтому я до максимума сократила личное общение, делегировав свою роль другому участнику процесса реализации идеи.
К счастью, кресло не позволяло Лисичкину часто летать в Симферополь, а я в Киеве была лишь проездом поэтому всё складывалось.
********
В январе этого года мы с Сашкой сидели в кафешке и разбирали текущие бумажки.
За соседним столиком двое аборигенов громко спорили о выгодах вступления в Евро или Таможенный союз.
Сашка прислушался и спросил:
- А ты, Натах, как считаешь?
Я никак не считала про выгоды присоединения куда-то, куда половина граждан заведомо будет против присоединяться.
Я давно, ещё с 1992 года, считала, что если стране позарез куда-то надо срочно присоединяться, чтобы не сдохнуть - никакая не страна, а потенциальный придаток. Я, свободолюбивая и непокорная, всегда была за независимость - причём на любом уровне.
Но Сашке я ничего не стала говорить, лишь отмахнулась устало. У него, важного, может кто и спрашивал его авторитетного мнения, а моё точно никого не интересовало.
****
В феврале ко мне в гости приехал московский партнёр по проекту, Серёжка. Приехал на пару дней вообще но тут в Крыму НАЧАЛОСЬ и он остался. Сережке, типичному хлипкому офисному парнишке было дико интересно поучаствовать в исторических событиях. Понятное дело, что в то тревожное время движение по нашему телекоммуникационному симферопольско-киевско-московскому проекту было последним, что стояло на повестке дня.
И оттого я безмерно удивилась, когда в начале марта я увидела на пороге Серенького в сопровождении Лисичкина.
Да какого - Лисичкина.
Куда девался тот прилизанный чинуша? Где брендовые рубашки и галстуки стоимостью в годовую пенсию среднестатистической старушки?
Брутальный мужик в камуфляже смотрел на меня знакомыми блекло-голубыми глазами Лисичкина. Одуванчиковый Сашка был красочной иллюстрацией к слову "усталость".
Усталость растекалась от него по прихожей тягучей, клейкой и тяжёлой субстанцией, становилась тонировкой, от которой солнечный свет стал похожим на пропущенный через чёрную линзу. Усталость была такой, что чувствовалась как цементирующая смесь, проникающая под кожу.
Я глядела на него во все глаза и смогла только спросить:
-Сашка, ты здесь? А работа? Ты же всё потеряешь!
Он нашёл в себе силы улыбнуться:
-А где же мне ещё быть сейчас, Наташ? Сейчас, когда в моём Крыму такооое.. А работа? Да на хрен...
************
Сашка остался тоже. Мой дом в том марте всё равно стал маленькой казармой, в которой постоянно менялись заступающие на патрулирование и блокпосты. "В том марте....." - теперь кажется, что это было целую вечность назад. Десятки лет событий вместились для крымчан в этот стандартный месяц.
***********
Сашка и Серенький обладали изумительным свойством в совместном проживании - они умели не создавать дискомфорта. Хотя, возможно, в беспокойное время просто повышался порог терпимости?
Мы практически не общались, загруженные до предела делами текущими и проблемами наставшими.
Лисичкин, формально числящийся в отпуске за свой счёт, фактически выпахивал 8 часов по профилю, помогая нашим транспортникам, а после - на дежурствах. Однажды его не сменили и он почти трое суток не снимал контактных линз - и потом, когда он спал, слёзы продолжали течь на подушку. И моя дочь погладила его по медным волосам и сказала: "Наверное, сниться что-то грустное Саше...".
Для Серёжки Лисичкин и мой брат стали героями. Он никак не мог понять, как могут так рисковать люди, у которых всё зашибись. Не те, которые копейки считают и будущего не видят, а те, которые должны бы понимать, что их бизнес, в который вложено столько сил и труда, но который однозначно завязан на Украину - рухнет, и всё придётся начинать с нуля.
Для меня самой было откровением то, что именно эти люди стали нашим щитом и открылись удивительно и восхитительно.
Для москвича Серенького это было что-то типа Ворд-Воркс - 5D. Он то и дело мотался по городу, фотографируя всё на свете, расспрашивая жителей о настроениях и мечтал постоять на блок-постах.
Его не пускали, мотивируя тем, что его российский паспорт, если что-вдруг случится, станет хорошим подарком для обвинений. Да и вообще...
- Это наша война, Сергей! - говорил ему Сашка. Мы, пробуждённые и сплотившиеся, понимали - зачем, за что и почему мы готовы к самому худшему из раскладов.
Моя киевская френдесса из ЖЖ, когда её спрашивают: "А зачем стоит Майдан сейчас?" приходит в бешенство. Для того, чтобы понять, почему Майдан не расходится уже полгода нужно было там прожить как она. Пережить. Пройти. Настрадаться и нарадоваться. Обнадёжиться и разочароваться.
Для того, чтобы понять, за что стоит Крым - нужно было родиться в Крыму. Прожить. Научится жить и выживать вопреки любой из навязанных нам властей. Хранить хрупкий многонациональный мир и чувствовать единство.
Раньше я посчитала бы это пафосом и бессодержательными девизами. И вряд ли кто-то смог бы доказать мне обратное. Это нужно пережить и я благодарна судьбе, что дала мне возможность почувствовать и испытать, что такое любовь к своей земле и что такое единство народа, её населяющего.
Серёжка, копируя базы данных, психовал. Он хотел автомат и камуфляж. Он кричал, что занимается фигней, пока другие мужики жизнью рискуют.
Сашка тряс у него перед лицом распечатанными базами и орал навстречу:
- Вот, Елена С. - после травмы, инвалидность ещё не оформлена, передвигается с ходунками. Ты, дурилка нерезиновская , понимаешь, что если нам доступ к базам отрубят - эту самую "Елену С."- никто не вспомнит и не найдёт? Ты понимаешь, что судьбы сотен тысяч людей сейчас могут зависеть от того, что ты называешь "фигнёй"????
И пунцовел от ярости. Как тогда, в школе....
Серенький смущался и шёл мучить компьютер.
****************
Когда стало совсем страшно, и на Сумщине грузили БТРы на платформы, Санька привез ко мне племянников и сына. Рыжий десятилетний Сенька был копией одуванчикового Сашки - и внешностью и характером. До того - похожим, что я постоянно называла его Санькой и почему-то смущалась, как девчонка.
И особенно нежно целовала Сеньку в лоб на ночь, и проваливалась в одуванчиковое прошлое, поглаживая его огненные волосы.
Я всё собиралась порасспросить о Сашкином будущем, но времени не хватало даже на наше текущее. Мы все, и близкие к власти, и те, кто узнавал новости только из телевизора - жили на американских горках , катаясь между неизвестностью удручающей и неизвестностью обнадёживающей. Нас теперь упрекают в том, что нас купили сладкими обещаниями, хотя нам никто ничего не обещал. НИЧЕГО. Ну, разве что киевские власти обещали "распустить и арестовать, отключить, разбомбить и проч.", что навряд ли оптимистично. Но именно эти обещания стали довесками к тому, что мы поняли, что готовы идти под пули и умирать, но не отступать обратно.
Мы почти не спали.
Когда появлялась такая возможность, мы дремали, вслушиваясь в отдалённый гул вертолётов, готовые по первому крику собраться в считанные секунды, организовать эвакуацию детей и стать в строй.
Порой - до смешного.
Когда соседи из коттеджного посёлка устроили салют в знак семейного рождества, Серёжка, приняв грохот за начало боёв с тремя сонными детьми в охапку ворвался в мою спальню с криком: "Наталья! Собирай вещи! Звони Лисичкину!".
К счастью, в Киеве было не до нас. Депутаты лишали себя льгот по проезду на троллейбусах, распродавали депутатский автопарк самим себе по 3 тысячи евро за "мерс" и в срочном порядке выдавали своим банкам кредиты из бюджета.
Не до нас было и рядовым жителям киевского Майдана, с которыми я постоянно была на связи. И мы за это "не до нас" им особенно сильно благодарна. За то, что мои дети так и не узнали, что без войны их дедушку, дядю, брата могли убить "освободители", для которых территория важнее людей.
****
Я по сей день не знаю, как расслаблялся он Санька. Даже обычный мужской релакс - выпивка, был под строгим запретом в те дни.
Лишь однажды мы выбрались в кафе и запретили друг другу говорить о текущем - хоть на полчаса.
- А ты знаешь, что одуванчики невозможно вырастить на подоконнике, Наталь?
- Да ну! - удивилась я - мне кажется они растут в любых условиях.
- Не, не растут... Я пробовал. Когда у нас урок ботаники был на улице, я насобирал пушинок и посадил в горшок в декабре - хотел вырастить и подарить тебе на Новый год. Нифига. Потом пробовал ещё на Восьмое марта. Думал - вот ведь, вокруг ещё снег и холод, а я тебе - одуванчик в горшке подарю...
И рассмеялся:
- Вот романтический дурак был!:)
- А теперь? - спросила я.
- А теперь, как видишь, ещё та сволочуга. Террорист, сепаратист, экстремист! С пистолетом - Он лукаво приподнял бровь и приоткрыл куртку...
****
Накануне референдума Лисичкин орудовал дрелью, протягивая кабель в гостевую. Я впервые в жизни поняла, как сексуально можно делать дыры в поверхностях. Я принесла ребятам воды и застыла от восторга.
Сашка с дрелью - это был взрыв мозга.
До этого я видела Серёжку с тем же инструментом, и это было похоже на жертвенные усилия человека, которому в руки сунули что-то типа гадюки.
Лисичкин же врезался в дерево с какой-то решительной уверенностью, и вЕнки на его руках напрягались, и сила лучилась.
В этом была такая необъяснимая, но мощная, ураганная эротика, что у меня в низу живота стремительно назревал ядерный взрыв, который мог привести бы к полной потере контроля. Я желала Лисичкина неистово, до потери разума, и мне казалось, что это видно всем на свете.
Я сбежала, но это видение, в сочетании с давними воспоминаниями о единственном поцелуе, преследовало меня ещё много дней.
Теперь настала моя очередь смущаться, краснеть и отводить глаза. Сбегать подальше, когда он принимал душ или укладывался спать. Когда раскладывал на столе оружие, когда присаживался рядом, когда сталкивались в коридорах...
Я избегала волнующего Лисичкина так усердно, как когда-то в первом классе, а он не мог понять - отчего и затягивал тему - "загостились мы тут у тебя, прости" и строил ребят, чтобы вели себя потише, а помогали побольше.
****
Мы вместе дотянули до референдума, который для нас был тестом на единство. Мы знали, что его не признают все, кто заранее собирался не признавать, но волновались и ждали - все. Несмотря ни на что, мы хотели быть уверенными в том, что то, что мы видим в своих семьях, коллективах, на улицах - не показательное согласие, а истинная готовность к решению, после которого пути назад уже не будет.
Лисичкина в вечер торжества не было рядом - все с утра отголосовались и кинулись на самые уязвимые точки.
Рядом, захлёбываясь от восторга, был Серёжка. Серёжка пытался, но не мог осознать - к историческому событию какого масштаба ему пришлось прикоснуться.
Он всё порывался написать о происходящем в интернетпространство, но только разводил руками в бессилии - у него не находилось слов. как и у всех, впрочем. Потому что те, которые призваны выразить это - затасканы и девальвированы, а чувства, рвущие грудь, лишь частично отразят буквы и символы.
Лисичкин выпал из зоны мобильной связи и я волновалась... Я дёргала брата и отца, искала контакта с командиром батальона. На фоне всеобщего ликования, меня не отпускало чувство тревоги, в котором мы жили все эти дни.
********
Отпустило, только когда через пару дней вернулись все - и отец, и брат, и Сашка с ребятами. Мы напились до потери сознания и наутро почувствовали себя больными, но мирными, обычными жителями.
Через пару дней отпустили ребят по домам, устроили "беркутят", отправили возмужавшего Серёжку в Москву и поехали с Лисичкиным забирать детей из пансиончика в горах.
И там, на склонах, укутанных наступающей весной, наконец-то, забыли о войне, политике, страхе и отчаянии.
Мы потеряли если не всё, то много. Сашка - больше, конечно. Всё, на что были потрачены годы усилий -карьера, счета -было потеряно навсегда. за год до сороковника он фактически вышел заново на стартовую линию, где сохранились только знания и опыт.
- Неужели не жалеешь? - изумлялась я, сплетая одуванчики в венок под цветущим кустом кизила.
Лисичкин повернулся, чтобы я видела его лицо, и ответил :
- Нет! Всё случилось очень вовремя. Как раз наступил кризис целеполагания, когда ты весь такой "свершившийся", "дерево-сына-дом" сотворивший и вот пора лечь и помереть. А если не помереть, то каждый день сверлом вгрызается вопрос: " А зачем это всё?" . И вроде всё уже у тебя есть, и вроде сам заработал, а всё равно постоянно кому-то что-то должен и сам себе не принадлежишь... А тут, такой взрыв уснувшей души, настоящего чего-то.... Это был самый провальный по перспективам из всех моих проектов, в смысле для Крыма - все же понимали, что это риск "пан или пропал" с большой долей "пропал" на весах. Но он удался, как ни странно. И я не простил бы себе, если бы отсиделся вдали от вас.
- От кого - "нас"?
- Сына, мамы...тебя. Я ведь, помнишь, звонил 25 февраля, предложил тебе уехать отсюда. И маме предложил - тоже. Ты помнишь, что ты сказала?
- Неа... - я и вправду не помнила - не до того было.
- Ты сказала: "хрен куда уеду ! Это моя земля."
- Нифига себе, я какая пафосная!:)- я рассмеялась.
- Так вот мама сказала примерно то же. И я понял, что мне нужно приехать, иначе я ничего не пойму.
- Понял?
- Понял. Горжусь и радуюсь, что - понял.
Я одела ему на голову венок и провела рукой по виску. Мой одуванчиковый Сашка приобрёл за эти годы множество белых нитей в волосах - это обычная трансформация одуванчиков.
И мы наконец-то поцеловались...
****
На поляну от водопада, разбрызгивая это звонкого хохота ворвались наши детёныши с букетиками одуванчиков и цветущей сливы.
Моя козявка и Сенька подозрительно упорно держались друг от друга подальше, а Сенька - подозрительно знакомо пунцовел, наблюдая за её обнимашками с Артёмкой..