Мопассан, "Пусеньки" и "зайчоночечки"
Однажды Лариска, с видом вражеского шпиона из советских карикатур, притащила мне замотанную в бабкин платок "запретную порнографическую" книгу.
Нам было лет по одиннадцать. А книга называлась "Милый друг" Ги де Мопассана.
Торопливо мы искали страницу, где была сцена палева измены жены Дюруа и волнительное слово "прелюбодеяние". Собственно, всё порно на этом незнакомом слове началась и закончилось.
- А где секс? - разочарованно спросила я.
- Ну вот, они же там гибались!!! - гордо ответила Лариска, которая была более продвинута, чем я в этом плане.
***
Почему "ГИбались", а не иной вариант названия процесса - мне по сей день неясно. Догадываюсь, что это кто-то из детей чёт не дослушал, а потом так и пошло. Но в целом о "ГИбании" мы имели мало представления, знали только, что мужчина и женщина должны быть раздетыми.
Лариску по возвращении родители с "порнолитературой" запалили, скандалили громко и сильно и даже приходили к моим предупредить, что мы близки к пути разврата и распада личности.
Папа пожал плечами и , смеясь, показал мне на вторую полку книжного шкафа, где "Милый друг" вполне себе доступно и открыто стоял на второй полке среди классиков мировой литературы. Между Бальзаком и Флобером.
Естественно, что "Милого друга" я тут же проштудировала самым внимательным образом, подозревая, что Лариска с ходу что-то не то нашла.
Ничего особенного я не обнаружила, но почерпнула для себя массу невероятно важных вещей и знаний.
******
Одно, о котором я хочу сейчас рассказать, клинышком врезалось в память навсегда.
Это всего лишь один абзац, где Дюруа авторским текстом размышляет о совращенной им стареющей госпоже Вальтер.
О том, что женщина, на пороге собственного увядания должна бы смотреть горящим взглядом и жадно пить последнюю страсть с достоинством. А она вместо этого сюсюкала с ним, как с младенцем, называла отвратительными уменьшительными именами и пыталась изобразить милую девочку.
Дюруа все это было смешно и отвратительно.
Эта ли замечательная книга, окружение ли, в котором я росла, или какие-то не отслеженные мной причины повлияли, но запрет на сюсюканье стал частью меня.
Я ни на миг не могу себе представить, что в любые из прожитых мной лет, в любой ситуации я стану называть своего мужчину "котёночком, зайчичком, пусюлечкой" или прочими ласкательно-уменьшительными именами.
По отношению к себе я тоже вряд ли это допущу. И ни за что не произнесу что-то типа "Ну-ка, поцелуй свою девочку/пусеньку/лялечку/пр."
И уж точно рядом со мной не было и не будет мужчины, которому подобные словесные ласки нравятся.
Я не говорю, что это плохо или не имеет право на существование. Это просто что-то сродни "вестей из параллельного мира", который мне чужд, непонятен и неинтересен.
Мне всегда хотелось спросить у мужчин (у разных мужчин) - это и вправду может нравится? Или нравится, но с оговорками? Или недопустимо для кого-то вовсе?
Нам было лет по одиннадцать. А книга называлась "Милый друг" Ги де Мопассана.
Торопливо мы искали страницу, где была сцена палева измены жены Дюруа и волнительное слово "прелюбодеяние". Собственно, всё порно на этом незнакомом слове началась и закончилось.
- А где секс? - разочарованно спросила я.
- Ну вот, они же там гибались!!! - гордо ответила Лариска, которая была более продвинута, чем я в этом плане.
***
Почему "ГИбались", а не иной вариант названия процесса - мне по сей день неясно. Догадываюсь, что это кто-то из детей чёт не дослушал, а потом так и пошло. Но в целом о "ГИбании" мы имели мало представления, знали только, что мужчина и женщина должны быть раздетыми.
Лариску по возвращении родители с "порнолитературой" запалили, скандалили громко и сильно и даже приходили к моим предупредить, что мы близки к пути разврата и распада личности.
Папа пожал плечами и , смеясь, показал мне на вторую полку книжного шкафа, где "Милый друг" вполне себе доступно и открыто стоял на второй полке среди классиков мировой литературы. Между Бальзаком и Флобером.
Естественно, что "Милого друга" я тут же проштудировала самым внимательным образом, подозревая, что Лариска с ходу что-то не то нашла.
Ничего особенного я не обнаружила, но почерпнула для себя массу невероятно важных вещей и знаний.
******
Одно, о котором я хочу сейчас рассказать, клинышком врезалось в память навсегда.
Это всего лишь один абзац, где Дюруа авторским текстом размышляет о совращенной им стареющей госпоже Вальтер.
О том, что женщина, на пороге собственного увядания должна бы смотреть горящим взглядом и жадно пить последнюю страсть с достоинством. А она вместо этого сюсюкала с ним, как с младенцем, называла отвратительными уменьшительными именами и пыталась изобразить милую девочку.
Дюруа все это было смешно и отвратительно.
Эта ли замечательная книга, окружение ли, в котором я росла, или какие-то не отслеженные мной причины повлияли, но запрет на сюсюканье стал частью меня.
Я ни на миг не могу себе представить, что в любые из прожитых мной лет, в любой ситуации я стану называть своего мужчину "котёночком, зайчичком, пусюлечкой" или прочими ласкательно-уменьшительными именами.
По отношению к себе я тоже вряд ли это допущу. И ни за что не произнесу что-то типа "Ну-ка, поцелуй свою девочку/пусеньку/лялечку/пр."
И уж точно рядом со мной не было и не будет мужчины, которому подобные словесные ласки нравятся.
Я не говорю, что это плохо или не имеет право на существование. Это просто что-то сродни "вестей из параллельного мира", который мне чужд, непонятен и неинтересен.
Мне всегда хотелось спросить у мужчин (у разных мужчин) - это и вправду может нравится? Или нравится, но с оговорками? Или недопустимо для кого-то вовсе?