С годами и опытом пришли и болезни. К ним Павел относился трепетно. Достаточно сказать, что в течение последних 13 лет, он ложился в стационар сакраментальные 13 раз, и даже прощаясь с одним их наших выписываемых, Павел пожелал ему:
- Ну, Сергей, дай Бог тебе сюда почаще. И мы еще увидимся...
И тут же отмел мое возмущение размеренным:
- А что? Полежишь, подлечишься, хорошо...
В этот приснопамятный раз у Павла был обнаружен сахарный диабет, к которому тот отнесся со всей серьезностью и прилежанием. Тем более, что через пару дней Бог послал ему настоящего гуру в этой области - Антона, страдавшего тяжелой формой инсулинозависимого диабета уже несколько лет. С этих самых пор жизнь и разговоры в палате свелись исключительно к диабету как стилю жизни.
Имел Павел и несчастье простудиться - и мы тут же разделили ответственность, за то, что не уберегли: он строго-настрого запретил нам всем проветривать палату. В результате весь комплект моей больничной одежды вонял пОтом уже на третий день нОски. Чихнув несколько раз, и вынув из подмышки спешно доставленный с поста градусник, Павел весомо провозгласил:
- Ну вот, 37. Значит, к вечеру будет 38...
Все мои робкие предположения о необязательности осуществления столь пессимистического сценария были с презрением отметены. Тем не менее, вечером Павел уклонился от повторного измерения, а чихать перестал.
Он на дух не переносил нарушения режима и каждый день вычитывал нашему студенту - Максу - о недопустимости света в ночное время. Вторым врагом Павла был храп. Храп другого деда, Николая. Возмущенно выпучив глаза, Павел всегда требовал от Макима от всей души вдарить ногой по кровати соседа, после чего бывший танкист Коля просыпался, готовый к третьей войне с Германией, страшно матерился, но храпеть прекращал. И через пару минут в палате раздавался лишь громогласный храп самого Павла. Но все были довольны.