Розенбаха застрелили
Сергей Соловьёв вспоминает в программе Александра Липницкого "Содержание":
"...Я снимал фильм "Три сестры" и там нужно было написать такой дурацкий вальсик; я уже всю классическую музыку поставил, все было замечательно. Такой вальсик: там приезжают ряженые. И я говорю Сереже Курехину: "Сережа, напиши мне любой дурацкий вальсик". Он говорит: "Мне надо посмотреть картину". Я говорю: "Сережа, на хрена тебе смотреть картину?" "Нет, давай, я посмотрю картину". Он посмотрел картину и говорит: "Я понял вашу идею, но это очень тяжелая компилятивная история. Давайте, я вам всю музыку напишу". Я говорю: "Как, Сережа, ты же "Поп-механик"?" "Нет, ну я всю музыку напишу". Он написал волшебную музыку. И уже к утру мы сидели на "Ленфильме", которого уже нет. И с нами был еще один человек - слушатель Олег Кравайчук. Мы поддерживали очень дружеские, уважительные отношения. И там осталось написать просто какую-то фортепианную импровизацию секунд на 25-30. И все уже ушли: он всех отпустил. Он говорит: "Давайте, я поиграю, а вы скажете, что вам нравится". И Сережа часа полтора или два гениально играл как классический пианист все, что помнил. А если бы я его не остановил, он играл бы еще два часа.
БУГАЕВ: Ну, это ему было очень понятно, и он долго работал.
ЛИПНИЦКИЙ: Эти два часа записаны?
СОЛОВЬЕВ: Нет, некому было писать. Я решил, что Серега решил меня погубить просто. Он мне как-то звонит из Питера и говорит: "Давайте, сделаем премьеру "Три сестры" в Питере"? Я говорю: "Давай, сделаем. А где?" Он говорит: "В Юбилейном". Я говорю: "Ты что, Сережа, опупел, что ли? Что ты мне предлагаешь? Ты не понимаешь, что я тут 12 человек не могу найти, чтобы они от начала до конца посмотрели "Три сестры". А ты мне предлагаешь 3 тысячи мест, да? 3 тысячи мест - ты что делаешь? Зачем ты это делаешь?" Он говорит: "Вы ничего не понимаете. Я уже давно заметил, что вы очень плохо понимаете психологию публики. Это будет блистательная премьера!" Я говорю: "Что ты мелешь? Как это может быть?" Он говорит: "Все будет нормально, приезжайте". Я приезжаю. Огромные плакаты "Три сестры" и так далее. И "Поп-механика" Курехина. Я объединение понимаю. Но я туда прихожу, и понимаю, что первым отделением идет "Поп-механика", а вторым отделением - "Три сестры". И я понимаю, что после "Поп-механики" уйдут все. И в этом зале останется человек шесть. Я говорю: "Сережа, ты что делаешь?" "Да подождите, все будет идеально". Начинается "Поп-механика". Я говорю: "Слушай, как красиво!" Он говорит: "Да что красиво? Я себя ненавижу за компромиссы". Я говорю: "Какой компромисс?" Он говорит: "Нужно, чтобы их было двадцать. Арфисток - всех нужно было покрасить золотой краской. Я не успел. Я ненавижу себя за компромиссы". Я думаю: "Как мы сейчас втемяшимся со своей хреновиной чеховской. Как это может быть?" Все, закончилась "Поп-механика". Он в конце сказал: "У вас перерыв 15 минут. Через 15 минут все собираемся: я сделаю важное заявление". Они ушли на 15 минут. Эта воющая толпа после всех этих арфисток ушла куда-то. И потом все вернулись. Он говорит: "Стой здесь, за кулисами, а я сделаю важное заявление". Он сказал: "Ребята, сейчас вы увидите очень важную картину для меня, для судьбы русского искусства, для дальнейшей судьбы "Поп-механики". Это картина по пьесе Чехова "Три сестры"". Совершенно жуткая тишина. "Смотреть ее нужно очень внимательно. И стараться не пропускать слов. Мы привыкли к тому, что мы валим их, как в одну кучу. А здесь важно слушать и не пропускать слов. Давайте, потихоньку начнем просмотр". Три тысячи безумцев, понимаешь? Которые на концертах у "Шнура" вытворяют такое, что… А здесь "Три сестры" Чехова. Все затихли, начались "Три сестры". Тихо. Никто никуда не уходит. Все слушают текст. И я понимаю, что я ничего не понимаю. Он мне доказал, что я действительно ничего не понимаю. И я сидел, и до меня потом дошел главный эффект, когда кто-то сказал, что: "Розенбаха застрелили". И весь зал сделал: "Аааааа!" И я понял, что никто из этих трех тысяч никогда в жизни раньше не читал и не слышал про эти "Три сестры". Это какой-то странный эпизод в их жизни, который останется долгой памятью. Вот так они были связаны с действительно сущностной русской классикой".
(Розенбах - это, конечно, какой-то неизвестный прежде чеховский персонаж, но звучит красиво, поэтому я править не стал)
"...Я снимал фильм "Три сестры" и там нужно было написать такой дурацкий вальсик; я уже всю классическую музыку поставил, все было замечательно. Такой вальсик: там приезжают ряженые. И я говорю Сереже Курехину: "Сережа, напиши мне любой дурацкий вальсик". Он говорит: "Мне надо посмотреть картину". Я говорю: "Сережа, на хрена тебе смотреть картину?" "Нет, давай, я посмотрю картину". Он посмотрел картину и говорит: "Я понял вашу идею, но это очень тяжелая компилятивная история. Давайте, я вам всю музыку напишу". Я говорю: "Как, Сережа, ты же "Поп-механик"?" "Нет, ну я всю музыку напишу". Он написал волшебную музыку. И уже к утру мы сидели на "Ленфильме", которого уже нет. И с нами был еще один человек - слушатель Олег Кравайчук. Мы поддерживали очень дружеские, уважительные отношения. И там осталось написать просто какую-то фортепианную импровизацию секунд на 25-30. И все уже ушли: он всех отпустил. Он говорит: "Давайте, я поиграю, а вы скажете, что вам нравится". И Сережа часа полтора или два гениально играл как классический пианист все, что помнил. А если бы я его не остановил, он играл бы еще два часа.
БУГАЕВ: Ну, это ему было очень понятно, и он долго работал.
ЛИПНИЦКИЙ: Эти два часа записаны?
СОЛОВЬЕВ: Нет, некому было писать. Я решил, что Серега решил меня погубить просто. Он мне как-то звонит из Питера и говорит: "Давайте, сделаем премьеру "Три сестры" в Питере"? Я говорю: "Давай, сделаем. А где?" Он говорит: "В Юбилейном". Я говорю: "Ты что, Сережа, опупел, что ли? Что ты мне предлагаешь? Ты не понимаешь, что я тут 12 человек не могу найти, чтобы они от начала до конца посмотрели "Три сестры". А ты мне предлагаешь 3 тысячи мест, да? 3 тысячи мест - ты что делаешь? Зачем ты это делаешь?" Он говорит: "Вы ничего не понимаете. Я уже давно заметил, что вы очень плохо понимаете психологию публики. Это будет блистательная премьера!" Я говорю: "Что ты мелешь? Как это может быть?" Он говорит: "Все будет нормально, приезжайте". Я приезжаю. Огромные плакаты "Три сестры" и так далее. И "Поп-механика" Курехина. Я объединение понимаю. Но я туда прихожу, и понимаю, что первым отделением идет "Поп-механика", а вторым отделением - "Три сестры". И я понимаю, что после "Поп-механики" уйдут все. И в этом зале останется человек шесть. Я говорю: "Сережа, ты что делаешь?" "Да подождите, все будет идеально". Начинается "Поп-механика". Я говорю: "Слушай, как красиво!" Он говорит: "Да что красиво? Я себя ненавижу за компромиссы". Я говорю: "Какой компромисс?" Он говорит: "Нужно, чтобы их было двадцать. Арфисток - всех нужно было покрасить золотой краской. Я не успел. Я ненавижу себя за компромиссы". Я думаю: "Как мы сейчас втемяшимся со своей хреновиной чеховской. Как это может быть?" Все, закончилась "Поп-механика". Он в конце сказал: "У вас перерыв 15 минут. Через 15 минут все собираемся: я сделаю важное заявление". Они ушли на 15 минут. Эта воющая толпа после всех этих арфисток ушла куда-то. И потом все вернулись. Он говорит: "Стой здесь, за кулисами, а я сделаю важное заявление". Он сказал: "Ребята, сейчас вы увидите очень важную картину для меня, для судьбы русского искусства, для дальнейшей судьбы "Поп-механики". Это картина по пьесе Чехова "Три сестры"". Совершенно жуткая тишина. "Смотреть ее нужно очень внимательно. И стараться не пропускать слов. Мы привыкли к тому, что мы валим их, как в одну кучу. А здесь важно слушать и не пропускать слов. Давайте, потихоньку начнем просмотр". Три тысячи безумцев, понимаешь? Которые на концертах у "Шнура" вытворяют такое, что… А здесь "Три сестры" Чехова. Все затихли, начались "Три сестры". Тихо. Никто никуда не уходит. Все слушают текст. И я понимаю, что я ничего не понимаю. Он мне доказал, что я действительно ничего не понимаю. И я сидел, и до меня потом дошел главный эффект, когда кто-то сказал, что: "Розенбаха застрелили". И весь зал сделал: "Аааааа!" И я понял, что никто из этих трех тысяч никогда в жизни раньше не читал и не слышал про эти "Три сестры". Это какой-то странный эпизод в их жизни, который останется долгой памятью. Вот так они были связаны с действительно сущностной русской классикой".
(Розенбах - это, конечно, какой-то неизвестный прежде чеховский персонаж, но звучит красиво, поэтому я править не стал)