Новый альбом King Crimson
Окна моей квартиры выходят на Сиреневый бульвар - это равносильно тому, что они выходят на вообще сразу всё. В частности, прямо у меня под окнами расположен детский сад. Там тоже происходит вообще всё сразу. Особенно летом. Сначала был ремонт: ремонтировали всё. Чаще всего я просыпалась от раскатистого шума огромных плит, летящих на другие огромные плиты. Получившаяся конструкция рушилась на следующие огромные плиты - а дальше всё сначала, всё гремело и разлеталось. А потом дискотека. Ровно в восемь утра стартовала песня. Она продолжалась два часа, и все два часа это была одна и та же песня. При этом она не просто безыдейно исполнялась на повторе, а проигрывалась фрагментарно, в режиме распада. Как будто взяли несколько плёнок с одной и той же песней, нарезали их и кусочки раскидали по земле. Над землёй парит магнитная головка и считывает то один, то другой кусочек. Всё это резонирует в огромных плитах, так получается звук. Иногда возникает пауза и кажется, что всё, закончилось. Но это иллюзия, потому что как только ты готов зафиксировать конец - находится следующий кусочек. Он всегда находится.
- Всё время это одна и та же песня. - объясняла я маме. - Не помню точно, как называется. Что-то вроде «Коп из Беверли-Хиллз». Было же такое?
- Был ещё известный ремикс - крэйзи фрог. - говорит мама.
Я начала вспоминать. Действительно что-то такое было в начале нулевых, противная серая лягушка на мотоцикле, я успешно её вытеснила. Я вообще в то время делала всё возможное, чтобы не знать, что там люди слушают, полностью выпасть из контекста музыки, популярной в Москве начала нулевых. Оказалось, для этого необходимо выпасть из контекста также социального. Это не составило труда. Какие там у меня были друзья в начале тысячелетия? Были они? Уже не помню. Как и не помню, какая музыка доносилась из радиоприёмника, какие клипы показывали по телевизору. Вырезала, выбросила, забыла. А теперь всё это неотвратимой лавиной летит в мои рассветные окна. Наверное, это и есть та самая популярная задавленная травма.
- Напиши письмо в администрацию. - Посоветовала мама. - Скажи: мой день начинается позже, не в восемь утра.
- О чём ты, - говорю, - мама. У нас в же в этом плане адская дискриминация. Сообщи я о ночном крэйзифроге, ко мне тут же выедут. Но едва ли кого-то интересует такое в восемь утра.
Впрочем, ночной крэйзифрог у нас тоже есть, но это другое, потому что он не музыка, а воплощение, но и музыка: настоящий чувак гоняет на мотоцикле в два часа ночи по Сиреневому бульвару с песней, правда уже с какой-то другой. Он локализован во времени и делокализован в пространстве, с ним также никто не борется.
В день выхода романа "Смерти.net" у нас в Троицке проводился самый массовый за всю историю города концерт памяти с неброским официальным названием (на самом деле всё же неофициальным, так как неофициальным был сам концерт) «минифест» и совсем уж неофициальным названием «дыра в заборе». Всё это действительно проходило за дырой в заборе, в лесу, на территории, когда-то давно отведённой институту ядерных исследований. Тогда же эта территория была огорожена бетонным забором, в котором (не знаю, как скоро) лыжники пробили две дыры в человеческий рост: на входе и на выходе (забор отсекал кусок лыжни). Вскоре дыры заделали, но лыжники (возможно, не только лыжники) их опять пробили, потом опять заделали, лыжники пробили. В итоге, скорее всего, в администрации на всё это просто плюнули и на данный момент уже в течение достаточно долгого времени мы имеем в лесу забор, за которым тот же самый лес и больше ничего; в заборе две дыры: на вход и на выход, хотя обычно говорят «первая» (если идти из города) и «вторая» (дальше в лес), или просто «за дырой», «за второй дырой». Собственно, фестиваль памяти проводился за дырой, внутри ограждения. Я думаю, всем тройчанам прекрасно известно, где это находится, но организатор фестиваля С. всё равно развесил по всему лесу деревянные указатели с выжженными надписями «дыра в заборе». На мой взгляд, безотносительно к концерту это был гениальный ход. Для меня, например, эти указатели сработали ровно наоборот: заглядываясь на них, я мысленно слегка заплутала и даже целых минут пять просто не понимала, где нахожусь (хотя обычно такое непонимание в нашем лесу мне просто недоступно). Из-за этого я немного опоздала на встречу с И., которую я пригасила на концерт памяти. Я не видела И. лет шесть с тех пор, как позвала её на велосипедную прогулку, незаметно перешедшую в блуждание по лесу без возможности выхода (это был не Троицкий лес, поэтому нам удалось заблудиться. тут сработала моя амбициозность: я знаю лишь один лес, но одинаково уверенно чувствую себя в любом лесу - конечно я знаю, как пройти куда-либо, только спросите!). В финале мы продирались с велосипедами через кустарник, темнело, я мечтательно спрашивала: «ты смотрела фильм «Мертвец»?». После этого в лес со мной И. больше не ходила и никуда не ходила. Не то, чтобы она прямым текстом отказывалась со мной видеться, но всё как-то не складывалось. И вот, шесть (семь?) лет спустя я выкатываюсь из чащи, как будто никуда отсюда и не уходила (и в некотором смысле так оно и есть). Мы шли по указателям, я рассказывала о том, как я заблудилась, и о том, как коп из Беверли-Хиллз теперь каждое утро воет у меня под окнами, и можно бы вызвать копов, да только он сам - коп. Так я окончательно дезориентировалась. Когда между деревьями замелькали цветные фонарики, я завопила: но как же так, позвольте, что это всё значит, мы ведь даже ещё не дошли до дыры! А мне ответили: так вот же, мы только что через неё прошли, минуту назад.
Фестиваль «Дыра в заборе» был приурочен ко дню рождению Ромы Краснова - лидера самой знаменитой Троицкой группы Унганга, автора таких известных хитов, как: «от Троицка до Парижа всего две электрички ходу», «Всё, всё, всё для тебя», «Мы умрём сегодня ночью» - и прочих. Рома писал точные, как дым и рябь, стихи, совершенно не умел петь, составлял песни, в первом приближении очень узнаваемые (ещё секунду и вспомнишь: так пел Мумий Тролль или Том Йорк, или группа Сплин - сейчас-сейчас!), в следующем же приближении калейдоскоп рассыпался и становилось ясно, что песню ты не узнаешь никогда. В целом Унганга была уникальным явлением: в Троицке её все страшно любили, за пределами Троицка никто не знал. Когда Рома в 2009 умер от диабета в возрасте 33 лет, в Доме учёных незамедлительно провели концерт его памяти. С тех пор такие концерты устраивались каждый год и с каждый годом приобретали всё больший размах. Беспрецедентный для города случай. Так вышло, что ни на одном концерте я не была, просто не складывалось. На десятый год мне написал С. (который уже целую вечность ничего мне не писал): приходи. Он был ключевым (а иногда и вовсе одним) организатором всех этих концертов. Но я не могла прийти, так как тем днём я в обнимку с только что вышедшей книгой «Земля случайных чисел» вылетала на конференцию в Агой. Через пару дней (уже в Агое) я прочитала статью в Троицкой газете: концерт был явно кульминационным, возможно заключительным - много музыкантов, полный аншлаг, С. триумфально прошёл между рядами под песню «Троицк-Париж» с небольшой духовой секцией. Стоит ли говорить, что группа Унганга никогда не давала подобных концертов? Но память её вышла из берегов. «Мы коллективно помним, а потом не будем помнить. А потом и нас забудут». - Как-то так прокомментировал это С., я не помню точной цитаты. Я посмотрела на дату в газете и поняла, что в день концерта я ещё была в Троицке. Всё перепутано, ничего не сходилось и, наверное, уже не сойдётся. Возможно, десять лет - это такая непреходимая, непроходимая грань.
В следующем году всё действительно затихло. Вроде у кого-то на даче С. всё-таки провёл небольшой вечер памяти с песнями под гитару, но на этом всё. Чего-то такого мы и ожидали. Чего мы не ожидали, так это размашистого фестиваля памяти на следующий год. Парадоксально, фестиваль «Дыра в заборе» из открытого превратился в приоткрытый. А потом и в призакрытый. Сначала приглашения рассылались вообще всем, была организована общедоступная группа в соцсети. Потом приглашения продолжились, но группа стала закрытой. Информация о событии передавалась уже только от человека к человеку.
- Ко мне постоянно обращались с вопросами, - объяснил С., когда мы с И., наконец, успешно добрались до места, - о том, насколько это согласовано с администрацией. Это законно вообще, легально? Так можно вообще? Кто отвечает? Я отвечал: это день рождения Ромы Краснова. Он мёртвый и это его фестиваль. По всем вопросам обращайтесь к нему.
За пару дней мёртвый Рома Краснов при содействии С. и его команды построил в лесу сцену, развесил гирлянды, расставил стулья, натянул тент от дождя. Повесил между деревьями огромные качели и канат, по которому можно пройти, держась за другой канат. Поставил столы, развёл костёр. Притащил откуда-то красный бархатный алтарь со свечами, черепами и Колесом года - скоро летнее солнцестояние, здравствуйте, дорогие друзья.
В семь вечера начались первые выступления, группа выныривала из хаоса, организовываясь и меняясь в режиме реального времени: вышел С. с гитарой, прибежала чья-то собака, какой-то ребёнок начал стучать по кахону, кто-то тряс шейкером у сцены: группа исполнила песни «Сенсимилья», «Троицк-Париж», «Весна», «Всё сбудется». Появился бас, но звук начал расплетаться, все партии разошлись на диссонансные интервалы. Интервалы в отдельных партиях тоже дышали, развязываясь друг с другом. Всё возвращалось в хаос, из которого вышло.
- Что это? - Спросила И. в недоумении.
- А это, - вдруг сказала я, чрезвычайно радуясь своей догадке, - презентация нового альбома Кинг Кримсон.
И. вежливо улыбнулась, я начала гадко хихикать, группа сыграла песню "всё, всё, всё для тебя". Потом С. убежал с кем-то здороваться и его заменил другой солист, который только что подошёл - вероятно поэтому он исполнял практически все те же самые песни.
Мы немного побродили, прошли по канату, постояли у бархатного алтаря с Колесом года, попробовали жарить колбаски на тонких деревянных палочках для маршмеллоу. Палочки были короткими, поэтому брат И., которого она позвала с нами, нашёл в чаще палку подлинней, начал её обтачивать, но вместо этого обточил себе пальцы, залив всё кровью. Это не помешало ему закончить работу над палкой, и мы дожарили колбаски на ней. Вышло даже ещё хуже, чем на изначальных зубочистках. Я аккуратно прислонила кровавую палку с колбасками к столу (может кому-то придётся по вкусу, кто-то угостит своего пса, например, - предположила И.), но потом случайно опрокинула её и заметила это лишь после того, как несколько раз прошлась по колбаскам туда и обратно. Через полчаса мы увидели, как палку обгладывает чья-то собака.
И. встретила знакомого Троицкого краеведа Г.
- Я не понимаю, - жаловалась И., - что это за песни? Брат говорит, что играют одно и то же.
Пока она это говорила, вновь исполнялась песня "всё, всё, всё для тебя", вот уже десять минут под дымчатые цикличные слайды звенел последний припев: "всё, всё, всё для тебя, любимая моя, всё, всё для тебя, любимая моя", - дальше всё сначала. С каждым повторением мантра истончалась и становилась всё призрачней и прозрачней.
- Я думаю, - предположила я, - это специфика места проведения концерта. Место за дырой в заборе является моделью Троицка: мы живём городе, в центре которого расположен ТРИНИТИ, обнесённый бетонными заборами - институт настолько же закрытый, насколько огромный (приблизительно полгорода, по крайней мере, его исторической части). Если горожанин по отношению к городу является микросистемой (а так оно обычно и бывает, даже если сам человек этого не понимает), то в голове у него всё постепенно устраивается так же: закрытый город в городе. Эта схема не жизнеспособна. Перетяни жгутом руку - в неё перестанет поступать кровь и рука в конце концов отвалится. Оградись от части собственной головы - и часть омертвеет. А с ней и ты, потому что на самом деле у живого не бывает "каких-то частей себя" - есть только одно целое. Разрушение стены, однако, влечёт за собой такую серьёзную трансформацию, что её практически можно считать смертью. Таким образом, бороться с омертвением можно только с помощью внутреннего пробоя (не извне). В идеале непрерывного. При таком пробое, туннелировании, сигнал неизбежно двоится на сигнал до перехода и после. За дырой и после дыры. Троицк и ТРИНИТИ. Жизнь и послесмерть. Неважно, как это называется, главное, что есть граница и граничный эффект. Потому и одна и та же песня так меняется при переходе. И поэтому она исполняется дважды, разными исполнителями. (Подобные песни можно услышать на альбоме "Инфернальная любовь" у Therapy?, но я уже не стала говорить об этом вслух. Последнего альбома Кинг Кримсон было вполне достаточно, я это чувствовала).
- В какой-нибудь сказке песня бы исполнилась трижды. - Сказала И. - Кто же выйдет петь в третий раз?
- А в третий раз, - говорит Г., - выйдет Рома Краснов.
На следующее утро я опять проснулась от музыки. Это был уже не "коп из Беверли-Хиллз", какая-то другая мелодия повторялась по кругу, как будто внахлёст пытаясь зашить одну и ту же бесконечную пустоту стежками разных размеров. Из пустоты вдруг появилась кукушка. Наверное, все в музыкальной школе так разучивали терцию: "представьте себе, как звучит кукушка - это терция и есть". Но то была динамическая кукушка с динамическими интервалами. Разучить терцию бы по ней не удалось. Я завернулась в одеяло с головой и начала хихикать, потому что вдруг поняла: это презентация нового альбома King Crimson - всегда была она.
С тех пор тишина.
- Всё время это одна и та же песня. - объясняла я маме. - Не помню точно, как называется. Что-то вроде «Коп из Беверли-Хиллз». Было же такое?
- Был ещё известный ремикс - крэйзи фрог. - говорит мама.
Я начала вспоминать. Действительно что-то такое было в начале нулевых, противная серая лягушка на мотоцикле, я успешно её вытеснила. Я вообще в то время делала всё возможное, чтобы не знать, что там люди слушают, полностью выпасть из контекста музыки, популярной в Москве начала нулевых. Оказалось, для этого необходимо выпасть из контекста также социального. Это не составило труда. Какие там у меня были друзья в начале тысячелетия? Были они? Уже не помню. Как и не помню, какая музыка доносилась из радиоприёмника, какие клипы показывали по телевизору. Вырезала, выбросила, забыла. А теперь всё это неотвратимой лавиной летит в мои рассветные окна. Наверное, это и есть та самая популярная задавленная травма.
- Напиши письмо в администрацию. - Посоветовала мама. - Скажи: мой день начинается позже, не в восемь утра.
- О чём ты, - говорю, - мама. У нас в же в этом плане адская дискриминация. Сообщи я о ночном крэйзифроге, ко мне тут же выедут. Но едва ли кого-то интересует такое в восемь утра.
Впрочем, ночной крэйзифрог у нас тоже есть, но это другое, потому что он не музыка, а воплощение, но и музыка: настоящий чувак гоняет на мотоцикле в два часа ночи по Сиреневому бульвару с песней, правда уже с какой-то другой. Он локализован во времени и делокализован в пространстве, с ним также никто не борется.
В день выхода романа "Смерти.net" у нас в Троицке проводился самый массовый за всю историю города концерт памяти с неброским официальным названием (на самом деле всё же неофициальным, так как неофициальным был сам концерт) «минифест» и совсем уж неофициальным названием «дыра в заборе». Всё это действительно проходило за дырой в заборе, в лесу, на территории, когда-то давно отведённой институту ядерных исследований. Тогда же эта территория была огорожена бетонным забором, в котором (не знаю, как скоро) лыжники пробили две дыры в человеческий рост: на входе и на выходе (забор отсекал кусок лыжни). Вскоре дыры заделали, но лыжники (возможно, не только лыжники) их опять пробили, потом опять заделали, лыжники пробили. В итоге, скорее всего, в администрации на всё это просто плюнули и на данный момент уже в течение достаточно долгого времени мы имеем в лесу забор, за которым тот же самый лес и больше ничего; в заборе две дыры: на вход и на выход, хотя обычно говорят «первая» (если идти из города) и «вторая» (дальше в лес), или просто «за дырой», «за второй дырой». Собственно, фестиваль памяти проводился за дырой, внутри ограждения. Я думаю, всем тройчанам прекрасно известно, где это находится, но организатор фестиваля С. всё равно развесил по всему лесу деревянные указатели с выжженными надписями «дыра в заборе». На мой взгляд, безотносительно к концерту это был гениальный ход. Для меня, например, эти указатели сработали ровно наоборот: заглядываясь на них, я мысленно слегка заплутала и даже целых минут пять просто не понимала, где нахожусь (хотя обычно такое непонимание в нашем лесу мне просто недоступно). Из-за этого я немного опоздала на встречу с И., которую я пригасила на концерт памяти. Я не видела И. лет шесть с тех пор, как позвала её на велосипедную прогулку, незаметно перешедшую в блуждание по лесу без возможности выхода (это был не Троицкий лес, поэтому нам удалось заблудиться. тут сработала моя амбициозность: я знаю лишь один лес, но одинаково уверенно чувствую себя в любом лесу - конечно я знаю, как пройти куда-либо, только спросите!). В финале мы продирались с велосипедами через кустарник, темнело, я мечтательно спрашивала: «ты смотрела фильм «Мертвец»?». После этого в лес со мной И. больше не ходила и никуда не ходила. Не то, чтобы она прямым текстом отказывалась со мной видеться, но всё как-то не складывалось. И вот, шесть (семь?) лет спустя я выкатываюсь из чащи, как будто никуда отсюда и не уходила (и в некотором смысле так оно и есть). Мы шли по указателям, я рассказывала о том, как я заблудилась, и о том, как коп из Беверли-Хиллз теперь каждое утро воет у меня под окнами, и можно бы вызвать копов, да только он сам - коп. Так я окончательно дезориентировалась. Когда между деревьями замелькали цветные фонарики, я завопила: но как же так, позвольте, что это всё значит, мы ведь даже ещё не дошли до дыры! А мне ответили: так вот же, мы только что через неё прошли, минуту назад.
Фестиваль «Дыра в заборе» был приурочен ко дню рождению Ромы Краснова - лидера самой знаменитой Троицкой группы Унганга, автора таких известных хитов, как: «от Троицка до Парижа всего две электрички ходу», «Всё, всё, всё для тебя», «Мы умрём сегодня ночью» - и прочих. Рома писал точные, как дым и рябь, стихи, совершенно не умел петь, составлял песни, в первом приближении очень узнаваемые (ещё секунду и вспомнишь: так пел Мумий Тролль или Том Йорк, или группа Сплин - сейчас-сейчас!), в следующем же приближении калейдоскоп рассыпался и становилось ясно, что песню ты не узнаешь никогда. В целом Унганга была уникальным явлением: в Троицке её все страшно любили, за пределами Троицка никто не знал. Когда Рома в 2009 умер от диабета в возрасте 33 лет, в Доме учёных незамедлительно провели концерт его памяти. С тех пор такие концерты устраивались каждый год и с каждый годом приобретали всё больший размах. Беспрецедентный для города случай. Так вышло, что ни на одном концерте я не была, просто не складывалось. На десятый год мне написал С. (который уже целую вечность ничего мне не писал): приходи. Он был ключевым (а иногда и вовсе одним) организатором всех этих концертов. Но я не могла прийти, так как тем днём я в обнимку с только что вышедшей книгой «Земля случайных чисел» вылетала на конференцию в Агой. Через пару дней (уже в Агое) я прочитала статью в Троицкой газете: концерт был явно кульминационным, возможно заключительным - много музыкантов, полный аншлаг, С. триумфально прошёл между рядами под песню «Троицк-Париж» с небольшой духовой секцией. Стоит ли говорить, что группа Унганга никогда не давала подобных концертов? Но память её вышла из берегов. «Мы коллективно помним, а потом не будем помнить. А потом и нас забудут». - Как-то так прокомментировал это С., я не помню точной цитаты. Я посмотрела на дату в газете и поняла, что в день концерта я ещё была в Троицке. Всё перепутано, ничего не сходилось и, наверное, уже не сойдётся. Возможно, десять лет - это такая непреходимая, непроходимая грань.
В следующем году всё действительно затихло. Вроде у кого-то на даче С. всё-таки провёл небольшой вечер памяти с песнями под гитару, но на этом всё. Чего-то такого мы и ожидали. Чего мы не ожидали, так это размашистого фестиваля памяти на следующий год. Парадоксально, фестиваль «Дыра в заборе» из открытого превратился в приоткрытый. А потом и в призакрытый. Сначала приглашения рассылались вообще всем, была организована общедоступная группа в соцсети. Потом приглашения продолжились, но группа стала закрытой. Информация о событии передавалась уже только от человека к человеку.
- Ко мне постоянно обращались с вопросами, - объяснил С., когда мы с И., наконец, успешно добрались до места, - о том, насколько это согласовано с администрацией. Это законно вообще, легально? Так можно вообще? Кто отвечает? Я отвечал: это день рождения Ромы Краснова. Он мёртвый и это его фестиваль. По всем вопросам обращайтесь к нему.
За пару дней мёртвый Рома Краснов при содействии С. и его команды построил в лесу сцену, развесил гирлянды, расставил стулья, натянул тент от дождя. Повесил между деревьями огромные качели и канат, по которому можно пройти, держась за другой канат. Поставил столы, развёл костёр. Притащил откуда-то красный бархатный алтарь со свечами, черепами и Колесом года - скоро летнее солнцестояние, здравствуйте, дорогие друзья.
В семь вечера начались первые выступления, группа выныривала из хаоса, организовываясь и меняясь в режиме реального времени: вышел С. с гитарой, прибежала чья-то собака, какой-то ребёнок начал стучать по кахону, кто-то тряс шейкером у сцены: группа исполнила песни «Сенсимилья», «Троицк-Париж», «Весна», «Всё сбудется». Появился бас, но звук начал расплетаться, все партии разошлись на диссонансные интервалы. Интервалы в отдельных партиях тоже дышали, развязываясь друг с другом. Всё возвращалось в хаос, из которого вышло.
- Что это? - Спросила И. в недоумении.
- А это, - вдруг сказала я, чрезвычайно радуясь своей догадке, - презентация нового альбома Кинг Кримсон.
И. вежливо улыбнулась, я начала гадко хихикать, группа сыграла песню "всё, всё, всё для тебя". Потом С. убежал с кем-то здороваться и его заменил другой солист, который только что подошёл - вероятно поэтому он исполнял практически все те же самые песни.
Мы немного побродили, прошли по канату, постояли у бархатного алтаря с Колесом года, попробовали жарить колбаски на тонких деревянных палочках для маршмеллоу. Палочки были короткими, поэтому брат И., которого она позвала с нами, нашёл в чаще палку подлинней, начал её обтачивать, но вместо этого обточил себе пальцы, залив всё кровью. Это не помешало ему закончить работу над палкой, и мы дожарили колбаски на ней. Вышло даже ещё хуже, чем на изначальных зубочистках. Я аккуратно прислонила кровавую палку с колбасками к столу (может кому-то придётся по вкусу, кто-то угостит своего пса, например, - предположила И.), но потом случайно опрокинула её и заметила это лишь после того, как несколько раз прошлась по колбаскам туда и обратно. Через полчаса мы увидели, как палку обгладывает чья-то собака.
И. встретила знакомого Троицкого краеведа Г.
- Я не понимаю, - жаловалась И., - что это за песни? Брат говорит, что играют одно и то же.
Пока она это говорила, вновь исполнялась песня "всё, всё, всё для тебя", вот уже десять минут под дымчатые цикличные слайды звенел последний припев: "всё, всё, всё для тебя, любимая моя, всё, всё для тебя, любимая моя", - дальше всё сначала. С каждым повторением мантра истончалась и становилась всё призрачней и прозрачней.
- Я думаю, - предположила я, - это специфика места проведения концерта. Место за дырой в заборе является моделью Троицка: мы живём городе, в центре которого расположен ТРИНИТИ, обнесённый бетонными заборами - институт настолько же закрытый, насколько огромный (приблизительно полгорода, по крайней мере, его исторической части). Если горожанин по отношению к городу является микросистемой (а так оно обычно и бывает, даже если сам человек этого не понимает), то в голове у него всё постепенно устраивается так же: закрытый город в городе. Эта схема не жизнеспособна. Перетяни жгутом руку - в неё перестанет поступать кровь и рука в конце концов отвалится. Оградись от части собственной головы - и часть омертвеет. А с ней и ты, потому что на самом деле у живого не бывает "каких-то частей себя" - есть только одно целое. Разрушение стены, однако, влечёт за собой такую серьёзную трансформацию, что её практически можно считать смертью. Таким образом, бороться с омертвением можно только с помощью внутреннего пробоя (не извне). В идеале непрерывного. При таком пробое, туннелировании, сигнал неизбежно двоится на сигнал до перехода и после. За дырой и после дыры. Троицк и ТРИНИТИ. Жизнь и послесмерть. Неважно, как это называется, главное, что есть граница и граничный эффект. Потому и одна и та же песня так меняется при переходе. И поэтому она исполняется дважды, разными исполнителями. (Подобные песни можно услышать на альбоме "Инфернальная любовь" у Therapy?, но я уже не стала говорить об этом вслух. Последнего альбома Кинг Кримсон было вполне достаточно, я это чувствовала).
- В какой-нибудь сказке песня бы исполнилась трижды. - Сказала И. - Кто же выйдет петь в третий раз?
- А в третий раз, - говорит Г., - выйдет Рома Краснов.
На следующее утро я опять проснулась от музыки. Это был уже не "коп из Беверли-Хиллз", какая-то другая мелодия повторялась по кругу, как будто внахлёст пытаясь зашить одну и ту же бесконечную пустоту стежками разных размеров. Из пустоты вдруг появилась кукушка. Наверное, все в музыкальной школе так разучивали терцию: "представьте себе, как звучит кукушка - это терция и есть". Но то была динамическая кукушка с динамическими интервалами. Разучить терцию бы по ней не удалось. Я завернулась в одеяло с головой и начала хихикать, потому что вдруг поняла: это презентация нового альбома King Crimson - всегда была она.
С тех пор тишина.