(no subject)
БАСНИ ДЕДУШКИ КРЫЛОВА
СТРЕКОЗА И МУРАВЕЙ
Стрекозой в полном смысле слова она не была. Как и он муравьем. Теми, из басни. И все же что-то стрекозино-муравьиное в облике их пары было. Не в физическом смысле, а метафизическом. Она любила движение, ей нужно было постоянно что-то делать, куда-то стремиться, с кем-то встречаться, с кем-то говорить, и все время тормошила его, возбуждала его на подобную же активность, сердилась и гневалась, что не похож на нее, все чувствует и ведет себя по-иному, чем она. А он и в самом деле был нетороплив, даже медлителен, основателен в делах, долго раскачивался на каждое, а раскачавшись, не мог уже свернуть или остановиться, даже если обстоятельства к тому понуждали, был малоразговорчив и замкнут, трудно сходился с людьми, хотя те немногочисленные друзья, что у него были, могли положиться на него - всегда приходил, если возникала нужда, на помощь; однако, конечно же, являл собой такую наглядную противоположность ей, что и самым неприметливым глазом невозможно было это не схватить.
И тем не менее они жили и жили вместе, годы и годы, вырастили детей (построили дом, посадили сад, в котором он ленился работать, а она так и порхала по нему, находя и находя какие-то дела в нем), начали стареть, и, со стороны глядя, брак их являл собой ту редкую удачу, когда говорят, что противоположности сходятся и из этого несходства рождается счастье. Да, в общем, и они сами полагали так.
Но однажды на рассвете (рассвет вливался в распахнутое окно, соловьи пели в саду, из водостока стучали в бочку последние капли быстрого звонкого дождя) ему приснился странный, неожиданный, «растительный» сон. Ему снилось, что он дерево вот в таком саду. Не плодовое, не дуб-липа-береза, не кустарник, не большое, не маленькое, вообще непонятного вида - со множеством стволов, тянущихся к небу из разных мест, но с единой корневой системой, как у грибов, дождик пролетел, смочив листья, ветерок веет, шевелит их и сушит, птицы стремительно перепархивают внутри его обширной зеленой купы и поют, поют - такой невообразимый веселый праздничный галдеж стоит…
Он проснулся, обнаружил себя лежащим на постели рядом с женщиной, что всю жизнь была его женой, и обнаружил, что сам, как и она, не это удивительное дерево, которым только что был, а человек, существо животного мира, а еще и социальное, которому нужно общаться с другими такими же существами, вступать с ними в отношения, разговаривать, конфликтовать, улаживать конфликты… Он обнаружил это - и слезы вдруг рванули из него, немолодого мужчины, неизвестно когда плакавшего в последний раз, горячим ручьем, рыданья душили его, и, чтобы не разбудить жену, он сначала затыкал себе рот подушкой, а потом встал, вышел из комнаты, вышел из дома, и рыдал на скамейке садового крыльца, где его никто не мог видеть и слышать.
Как счастлив он был во сне, как хорошо ему было быть деревом, какую полную, радостную жизнь он имел там - и потерял!..
ВОЛК И ЯГНЕНОК
Никому в голову не приходило это сравнение: волк и ягненок. Да она бы выцарапала, как говорится, тому глаза, кто бы вдруг уподобил их жизнь с мужем этому крыловскому иносказанию. Вместе с тем она чувствовала себя рядом с ним именно ягненком. А его сильным красивым зверем, взявшим ее, молоденькую девочку, под свою опеку, оберегавшим ее от всех возможных превратностей жизни, давшим ей материальное благополучие, жизненную устроенность, чувство уверенности, подарившим ей мир теплый, благоуханный, радостный. И если бы уподоблять его зверю, она бы назвала его львом, вот кем. А если она чувствовала себя рядом с ним маленьким нежным ягненком, так она и действительно таким была. И этот лев не съел ее, не воспользовался ее юностью и беззащитностью - как мог бы, а наоборот, щедро обласкал ее, скрыл в уюте своей косматой гривы, понес на своем загривке по жизни.
Ему было сорок с небольшим, ей чуть за двадцать, когда это произошло. Родились дети, пошли в школу. Приезжали водители за ними, чтобы отвезти в шум и гам классной жизни - то был один, то появился другой, то третий, но все одинаково почтительно-вежливые и заискивающие. Сменялась прислуга в доме - зарывалась, переоценивала себя, что же, всегда есть на твое место другие. Муж приезжал поздно вечером с коричневым тяжелым портфелем, заполненным бумагами, ужинал, уходил в кабинет, появлялся в спальне в час ночи, будил ее… он был старше ее почти на двадцать лет, а она боялась, что ему может не хватить ее молодых желаний, старалась изо всех сил, и он засыпал удовлетворенный, благодарно похлопав ее по маленькой ягодице. Спать ему хватало пяти часов, и так изо дня в день, в семь утра черный бронированный мерседес уже увозил его в ту жизнь, от которой он огородил ее, от которой охранял, в которую не пускал, дети уезжали часом позже, а она уходила досыпать - недосыпать было нельзя, в кого бы она превратилась не высыпаясь? День протекал в заботе о доме, уюте, который должен царить в нем, поездках в парикмахерскую, в салон модного кутюрье, встречах с погрузневшими, состарившимися женами его друзей. И так день за днем, день за днем, день за днем…
Но однажды, когда она, отправив детей в школу, легла по-обычному досыпать, ей приснился сон, от которого она проснулась с ощущением потрясения, словно это был сон-кошмар, невероятно ужасный сон, хотя, на первый взгляд, ничего кошмарного, ничего ужасного в нем не было. Ей приснилось, будто она маленькой, коротенькой пилкой, типа маникюрной, разве чуть-чуть побольше, перепиливает какое-то громадное, толстое дерево. Может быть, это дуб, может быть, баобаб - она не знает, она не может поднять голову, чтобы увидеть, что это за дерево, рассмотреть его, ей некогда, ей не до того: ей обязательно нужно перепилить это дерево, она должна это сделать до какого-то срока, а иначе случится что-то дурное, невыносимое, Боже ты мой что случится, и ей не хватает сил, она теряет силы, и что можно сделать этой пилкой для ногтей, а другого ничего нет, и древесина этого дуба-баобаба так тверда, так неподатлива, и такой он толстенный…
Она проснулась вся в поту, словно и в самом деле там, во сне, работала до потери сил. Простыня была мокрая от пота, пододеяльник был мокрый, подушка. Она лежала, широко раскрыв глаза, боясь закрыть их, чтобы снова не увидеть того, что снилось, и ее всю разнимало, делая немощной, от тяжелого, гнетущего страха: что это было? что за сон? откуда он? почему? И она знала ответ, и боялась себе в том признаться, что знает.
2017 г.
Ваш,
Анатолий Курчаткин