СИГНАЛ "MINIMIZE"
Отрывок из романа «Полет шмеля», М., изд-во «Время», 2012
Впервые опубликовано в ЖЖ 26. 09. 2016. Журнал напомнил - вижу, что републикация более чем уместна. В эпизоде использован действительный случай, происшедший в части, где я тогда служил. Дело происходит в середине 60-х гг. прошлого века. СССР крепок как никогда.
Сигнал «Minimize» принял земляк Ленчика Серега Афанасьев. Переданное в радиограммах слово это означало расчистку всех радиосетей для передачи более важного сообщения. Более важное сообщение могло быть только одно: о «часе R». А «час R» - так по принятым в американской армии кодам обозначалось начало войны. Последний раз сигнал «Mininize» звучал в эфире в октябре 1962-го. Призыв Ленчика начинал служить с ребятами, которые просидели весь Карибский кризис на боевых постах, и рассказы о тех днях были получены из первых рук. Особенно засела в памяти история о сержанте, первым перехватившим радиограмму с этим сигналом: когда он, отнеся бланк радиограммы дежурному по смене, снял пилотку, полголовы у него было седой.
И вот сигнал снова прозвучал в эфире. Афанасьев сидел на прослушке частот дипломатическихмиссий в Анкаре. «Minimize» по дипломатическим каналам - это было странно, но, с другой стороны, почему нет? Тем более что частота принадлежала хотя и не американцам, однако же их союзникам британцам, стратегические бомбардировщики которых с ядерными бомбами на борту денно и нощно барражировали над Северным морем, чтобы, получив приказ, немедленно направиться в сторону Советского Союза. О сигнале следовало сообщить оперативному дежурному немедленно, и Афанасьев с белыми от осознания того, что перехватил, вылезшими из орбит глазами, записав на бланк выхваченный из эфира текст, отнес бланк дежурившему старшему лейтенанту в телетайпный зал. Старлей, матерясь, составил донесение о грозном радиоперехвате в разведотдел округа, и радисты по ЗАСу - засекреченной аппаратуре связи - тут же передали его в Ленинград.
Через десяток минут стратегическая авиация округа, дежурившая в пятиминутной готовности к взлету на военных аэродромах, с такими же ядерными бомбами на борту, как у самолетов Британского авиакомандования, поднялась в воздух и пошла набирать высоту, чтобы лечь на боевой курс. Сургуч на секретных пакетах с целями бомбардировки был сломан, пакеты вскрыты. Однако спустя еще десяток минут авиация получила приказ садиться: стоявшая в Пушкине часть КГБ, дублирующая работу их части, прохождения страшного сигнала не подтвердила.
Обо всем этом, впрочем, стало известно только на следующий день. Утром, когда рота, высыпав из казармы и вея в морозный воздух клубами пара изо рта, строилась неподалеку от КПП на завтрак, к воротам части хищно подкатили две черные «Волги». Из будки КПП на улицу опрометью вывалился ефрейтор с повязкой дежурного по КПП на рукаве, бросился открывать ворота, а следом за ним сгремел вниз по крыльцу дежурный по части с капитанскими погонами и - ефрейтор еще разводил в стороны створки - вытянулся перед воротами, отдавая честь, по стойке «смирно».
В «Волгах», как выснилось вскоре, прибыли сам начальник разведотдела, его заместители и другие высокие чины из штаба округа. Афанасьева сняли с дежурства, не дав досидеть полчаса до окончания смены, и в штабе части он предстал перед таким количеством больших звезд - столь густого скопления их за два предыдущие года службы видеть ему не доводилось.
Ленчик заступил дежурить на своем посту сразу после завтрака. Его смена была следующей за той, в которой дежурил Афанасьев. Постом назывался большой, широкий стол с тремя громоздящимися на нем мощными приемниками, способными выловить из эфира самый слабенький сигнал. На приставном столике сбоку стояла туша девяностокилограммового пятискоростного магнитофона, на который полагалось записывать все перехваченные шифрограммы, чтобы потом на уменьшенной скорости проверить правильность услышанных сигналов. Стол Ленчика располагался напротив стола Афанасьева - через проход, и когда подошел к своему посту, он увидел, что на посту Афанасьева шуруют двое неизвестных майоров - на головах у них наушники, и они щелкают тумблерами магнитофона.
К обеду все прояснилось. Дело, оказывается, было в порвавшейся пленке. Моторы магнитофона, крутившие бобины, брали с места так резко, что пленка рвалась постоянно. Склеивать ее полагалось специальным клеем, но никто этого клея в глаза никогда не видел, и склеивали ацетоном. Пленка коробилась, расползалась под пальцами, склеивать ее приходилось по пять-шесть раз, обрезая концы ножницами, пленка укорачивалась, и морзянка, что была тут записана, бесследно исчезала. Именно это у Афанасьева и произошло. Какие-то точки-тире пропали, и вместо переданного слова, а может, двух, у него получился «minimize».
Над Афанасьевым ржали даже салаги, еще толком и не дежурившие самостоятельно. «Афоня, ты дал! Стратегическую авицию в воздух поднял! Чуть войну с Америкой не начал!» Афанасьев вначале отшучивался, но мало-помалу стал смурнеть, огрызаться. Хорошему настроению у него взяться было неоткуда - расплата за бомбардировщики в небе обещала быть не хилой.
Ленчик в это время дежурил, сидел в наушниках, следя за американскими подлодками с ядерными ракетами «Поларис» на борту в Атлантическом океане, и узнал о веселье в казарме позднее из пересказов. Однако известие о причине появления сигнала «minimize» просочилась на посты в техздание тотчас, как истекло из штаба, и позубоскалили над отсутствующим Афанасьевым от души. Жёлудев, при всей своей склонности к насмешничеству, зубоскалил не особенно, но вид у него был - истинно именинника.
- Видишь, что значит КГБ?! - сказал он Ленчику, придя к нему из телетайпного зала, где было его рабочее место. - Сработали ребята как надо! Не проходило сигнала - значит, не проходило. КГБ - это КГБ.
- Да при чем здесь КГБ? - В Ленчике взыграла обида за свою часть, которая носила гордое название «спецназ». - Просто уж так сошлось - пленка на таком месте порвалась.
- А у них не порвалась.
- Пленка у всех рвется. И если б еще клей был нормальный.
- А вот у них, я уверен, и клей есть.
- С чего это он у них есть? - Ленчику не хотелось сдаваться.
- А потому что КГБ, - довольно посмеиваясь, ответил Жёлудев.
Когда ранним вечером после смены Ленчик вернулся в казарму, Афанасьев ходил уже с таким черным лицом - к нему было страшновато приближаться. С двумя фазанами-второгодками, которые провели сутки в карауле, ничего толком не знали, однако слышали звон и пожелали вложить персты в рану, он едва не подрался, еле их развели. Воздух был пропитан предощущением грозы. Оно все усиливалось, сгущалось, - и гроза разразилась.
Она разразилась на вечернем построении. В том, что это произойдет именно на нем, Ленчику стало ясно, когда незадолго до построения, проходя мимо канцелярии, в приоткрытую дверь он увидел, что она полна: и замполит Правдин, и все командиры взводов, и зампотех Лисицын, а главное, сам майор Портнов - все ротное начальство до последнего человека. Майор Портнов за те два с лишним года, что Ленчик отслужил в роте, приходил на вечернее построение считанное число раз, а чтобы весь командный состав роты - такого вообще никогда не случалось.
Рота, строиться на вечернюю прогулку, крикнул дежурный.
Кутнер вместо того, чтобы, как обычно, ждать перед строем доклад дежурного, что рота построена, сам встал в строй. А перед строем выстроился в шеренгу, выйдя из канцелярии, весь командный состав во главе с Портновым. И команду «Равняйсь! Смирна-а!» отдал вместо дежурного замполит Правдин.
Вольно, разрешил Портнов. «Рота, вольно!» - отдал команду Правдин.
Медленно, словно пересчитывая стоящих в строю, Портнов прошелся взглядом по каждому. И хотя вроде бы Ленчику ничего не грозило, ему стало не по себе от взгляда Портнова: по-рачьи красные, словно воспаленные глаза командира роты обещали такую грозу - позавидуешь тем, кто ушел в ночь на смену и сидел сейчас на постах. Смятые в туго перевитую веревку губы майора были сжаты так - казалось, треснут от напряжения.
Но они не треснули, они наконец разомкнулись. И с небес на землю рухнули огненные стрелы:
- Всем известно, какой позор обрушился сегодня на наше подразделение?! Позор на всю часть! Позор на весь разведотдел! На весь округ! Сам начальник отдела прибыл разбираться! Стратегическую авиацию в воздух поднять, на каждом бомбардировщике по несколько ядерных зарядов - это вы дырявыми башками своими соображаете, что такое?! Ядерная война! Мы их, они нас, от нас бы с вами уже один пепел веял! От всех! - Майор смолк, свив губы прежней бечевкой, но тут же эта бечевка снова пришла в движение: - Кто служит в моем подразделении третий и второй год, тот меня знает! Кто первый год, тому предстоит. У меня спуску не будет! Разболтались! Бардак в подразделении! И если б еще служащий первого года! Нет, старослужащий! Какой пример молодым?! Вам рубежи родины доверили защищать, такую дорогую аппаратуру в руки дали, лучшие умы страны ее создавали, и что?! Поподнимали уважаемых людей среди ночи с постелей! Будете теперь, старые, молодые - все, каждую свободную минуту в учебных комнатах сидеть, заново свой класс подтверждать! Пахать будете день и ночь! День и ночь! - Он вновь смолк, словно задохнувшись от клокотавшего в нем гнева. А когда продолжил, раскаты грома и молнии в его голосе словно отодвинулись к горизонту, оставив над головой хлещущий изо всей силы ливень: - Благодарите за это вашего товарища. Товарищ постарался. Ножницами решил поработать… портной. Рота, равняйсь! Смирна-а! - отдал команду Портнов. И когда строй, мгновенно подобравшись, застыл в напряженной неподвижности, приказал: - Рядовой Афанасьев, выйти из строя!
Афанасьев со своим черным, обуглившимся лицом сделал из строя два шага, повернулся и застыл лицом к строю. Портнов поднес руку с вытянутыми сомкнутыми пальцами к виску:
- Рядовой Афанасьев, от имени начальника разведотдела округа объявляю вам пятнадцать суток гауптвахты!
Пятнадцать суток гауптвахты - это было на всю катушку. Больше согласно Устава внутренней и гарнизонной службы дать не мог никто. Даже министр обороны.
Есть пятнадцать суток гауптвахты, следовало ответить Афанасьеву, после чего Портнов отправил бы его обратно в строй, и гроза откатилась бы за горизонт окончательно. Но Афанасьева, должно быть, переклинило. Вместо того, чтобы покорно принять объявленное наказание, он вдруг, мрачно глядя в пространство перед собой, произнес:
- При чем здесь вообще я? Я виноват, что магнитофоны рвут? И клея нет. А этим ацетоном… Мне благодарность нужно объявить, а не гауптвахту.
- Отставить, рядовой Афанасьев! - Гроза от горизонта мгновенно вернулась обратно, сверкнуло и громыхнуло так, что в глазах встала тьма и заложило до глухоты уши. - Вы что себе позволяете? Понимаете, что несете?!
- Я все понимаю, это вы ничего не понимаете, - с прежней мрачностью проговорил Афанасьев.
Он вообще и в повседневной жизни был таким угрюмоватым, весь обращенный внутрь себя, ни с кем особо не сближался, как бы говоря своим видом: я сам по себе, не трогайте меня, когда надо будет, я к вам обращусь.
- Та-ак, - протянул Портнов. - Пререкаетесь! Вы понимаете, что вам грозит за пререкания, рядовой Афанасьев?
Теперь Афанасьев не ответил. Стоял, смотрел, словно перед ним была не пустота, воздушное пространство, не имеющее в себе опоры глазу, а что-то совершенно отчетливое для его взгляда, и то, что видел, не видимое больше никем, велело ему молчать.
- Я вам приказываю отвечать, рядовой Афанасьев! - неожиданно спокойным голосом, даже с некой умиротворенностью произнес Портнов - бушевавшая гроза враз стихла, небо прояснилось, ударило пронзительными лучами солнце.
- Что мне отвечать? - немного помолчав, уронил на этот раз Афанасьев.
- То, что вы должны отвечать согласно устава, рядовой Афанасьев!
- Не знаю, что я должен отвечать согласно устава, - сказал Афанасьев.
- Прекрасно, - проговорил Портнов. В голосе его было все то же ясное небо, солнце, послегрозовые покой и нега. - Сейчас вы, рядовой Афанасьев, в присутствии десятков свидетелей отказались выполнить приказ командира роты: ответить положенным образом на объявление вам наказания. За невыполнение приказа пойдете в дисбат. Становитесь в строй!
Афанасьев стоял и не трогался с места. Ленчик видел: он уже обо всем жалеет. Он жалеет и готов произнести нужные слова, готов отправиться на гауптвахту, но поздно, все!
- Становитесь в строй! - повторил майор Портнов.
Афанасьев, смотрел на него Ленчик, сделал над собой усилие и шагнул вперед. Первая шеренга расступилась, пропустила его, и Афанасьев растворился в строю.
- Товарищ старшина! - посмотрел командир роты на Кутнера во главе строя. - Ведите роту на прогулку.
(конец отрывка)
Ваш,
Анатолий Курчаткин