Северный Урал. Вишерская дорога. Часть 1.
Дела, не знавшие родства,
и облака в небесной сини,
предметы все и вещества
и чувства, разные по силе,
стихии жара и воды,
увлекшись внутренней игрою,
дают со временем плоды,
совсем нежданные порою.
И.Бродский 1962г.
Каждый раз одно и то же. Долгие сборы… нервы у лифта… не влезает - оставляй, зачем нам это там? Послушный повороту ключа, старый дизель пыхает облачком сажи и заводит свою кошачью песню. Его утробное урчание будет нам аккомпанировать все две недели. Впереди пыль дорог, запах топлива на руках, комариные трели, плеск речной воды и чай с дымком по утрам. Столько времени чтобы додумать не додуманное, вспомнить до мелочей забытое и понять что-то новое о себе и о том что происходит вокруг. Топливо сгорает в шести цилиндрах со скоростью 13 литров за сто километров и каждый сожженный грамм дарит метр свободы. Дальше и дальше, за буйки. Магнитола бубнит колонками что-то из раннего Цоя, переходит на последних RHCP, и дальше к Пелагее, Rolling Stones, Чижу, и снова по кругу. Дорожные знаки мелькают за окном, ласково предупреждая о ямах и опасных поворотах. В пятнадцатом канале пустота - дальнобои тут не ходят. Впереди как огромный спасательный круг, маячит запасное колесо товарища подорожника. Где-то сзади присело на корточках уставшее за день солнце. На острых макушках елок догорает рыжий отсвет уходящего дня.
Ждешь целый год… Ждешь, готовишься, читаешь книги, смотришь фильмы, разглядываешь лоскутки карт. Вот тут подъем, а здесь должно быть колея. А там обрывистый берег и может быть хорошая стоянка с видом.
Запчасти уложены и перевязаны надеждой что распаковывать их не доведется. Снаряга, потрепанная дальними походами и неоднократно обработанная целебной дождевой водой Кольского полуострова - напротив, нетерпеливо ждет очередных приключений.
Тушенка и макароны, газовая плитка, фототехника, и сто тридцать литров солярки… По тринадцать литров на каждую сотню километров каждый из которых ждешь год.
Флешбек 1.
Я не помню своего первого похода. Думаю, что это произошло никак не позднее 1979го и вряд ли раньше 1978го года. Скорее всего та фотография как раз первая, на которой я сжимаю руль и давлю педали. Странно, но отлично помню как она была сделана. Мне было страшновато, потому что велосипед стоял прислонившись к шершавой стене старого клайпедского дома крайне неустойчиво. И казалось что вот сейчас что-то произойдет и я упаду с такой большой высоты прямо на асфальт. А когда сзади в корзину посадили Тишку и он беспокойно зашевелился, я крепко схватился руками за руль, ища опоры для всей конструкции. Дед, весело хохотнув, крикнул: "Посмотри на Тишку! Где Тишка?!" Я обернулся под щелчок фотоаппарата.
Мы много ездили с дедом. Ездили на велосипеде, вечерами, когда он приходил домой с работы из порта. Его неизменные вопросы: "ПоедИм, или поедем?" и "Куда бы тебе хотелось?" ставили меня в тупик. Мне было все равно куда ехать, а его, как мне кажется, это расстраивало. Он очень хотел чтобы я раскрылся и показал ему свое не безразличие к нашим маленьким вечерним путешествиям. Но мне было и в самом деле все равно. Мне одинаково нравилось крутить педали в сторону моря, или в сторону речки, по узким клайпедским улочкам и по сосновому лесу Гируляя. Теплые солнечные вечера, велосипедные дорожки вдоль морского побережья, скрип педалей и опавшие с сосен большие шишки, запах смолы… все это запомнилось очень ярко и лежит в отдельной, бережно хранимой коробочке на груде детских воспоминаний. Сейчас, глядя на карту я понимаю, что проезжали мы за вечер не так много. Что-то около десяти - двенадцати километров, но тогда такие выезды казались настоящими дальними поездками.
Потихоньку, дорога из простого отрезка от точки А до точки Б становилась клубком размышлений, рассказами деда о давних велосипедных походах и сплавах на плоту, игрой в индейцев, скачущих по прерии на своих верных мустангах. С тех пор, начиная с велосипеда по имени Таука (так звали лошадь индейца из книжки Дети капитана Гранта), все мои средства передвижения имеют имена собственные.
Продолжение.
Попутчиков не выбирают, дорога сама сводит тебя с теми с кем по ее мнению ты можешь ее пройти, или должен повернуть назад в этот раз. Все что можно взять в дорогу по собственному желанию, это как ни смешно уже упомянутый выше список… А тот кто едет с тобой рядом это ты сам. Вот так. Ни больше не меньше. Просто чуть старше или чуть моложе… Чуть опытнее, или с кем можно поделиться знаниями… Но это ты сам. И если довелось разделить дорогу с другим самим собой то его, того другого, стоит любить, понимать и прощать как самого себя. Даже если нет надежды что он в тебе увидит тоже самое. Это правило. Аксиома. И тому кто-то попробует доказать обратное, надо отправляться в путь одному. Упрощенная модель древних заповедей до предела сконцентрирована в таких поездках.
"Доездинг" - пренебрежительое слово с инговым окончанием как бы намекает, что в пути до начала маршрута ничего существенного произойти не может и эти три-четыре дня посвящены просто прошиванию пространства, ожиданием самого действа и больше ничем не примечательны. В нашем случае день 0 стал почти таким. Встреча экипажей была запланирована на берегу реки Унжа, за Мантурово. Питеры подтянулись в лагерь ближе к полуночи, лес огласился воплями приветствия и звоном рюмок. Ребята рассказали, что под Вологдой пришлось менять колесо у Белого, так как Симекс выпучил грыжу. Если бы мы тогда знали чем это обернется, наверняка что-то предприняли заранее… Следующий день принес первые поломки у Вовки Cardinal-а. Начал греться движок. Анализ показал что масло сожрано почти до дна, а без масла даже Тойота едет не охотно. Практически одновременно с обжорством, 70ка потеряла пятую передачу. Масло долили, температура упала, Вовка педалит дальше на четырех передачах. В этот же день, или в следующий не помню, но 70ка рассталась так же с одним из задних аммов. В общем Кукурузер отбрасывал лишние по его мнению детали.
Обед на Вятке.
Потихоньку входили в ритм дороги, двигались чуть медленнее чем это планировалось, но впереди был целый отпуск и в начале пути мы могли себе позволить поздние подъемы, долгие сборы и длинные остановки. Я честно пытался будить народ в 8-00, но получалось неважно, и пришлось это дело оставить. Едем как едем.
Юрка отдыхает.
Паром через Каму.
Долго ли коротко ли, добежали потихоньку до Чердыни. Огромное Спасибо Вовке-Субару за встречу. Хлеб-соль, накрытый стол, от души натопленная баня - все это было чертовски приятно. Разомлели, расслабились, вдохнули - выдохнули. Мы на Урале. Красно-розовый закат и лай деревенских псов, скрип половиц старого дома. Мы не чувствовали себя в гостях. И Володя, и Костя, и домашние, все были искренне рады нас видеть. Спасибо вам ребята, такие встречи дорогого стоят.
Закат в Чердыни
Вовка-Субару.
Гостеприимный радушный Дом.
Костя.
Юра
Перегон завершен, конец "доездингу". Завтра отсыпаемся почти до обеда и выдвигаемся на экскурсию по окрестностям. Ныроб - древняя столица российских узников. Здесь с 1601 года отбывал ссылку Михаил Романов, дядя будущего царя Михаила Федоровича. Сейчас поселок можно условно разделить на две части: историческую и современную. Историческая часть это старинные дома, красивейшая Никольская церковь XVIII века постройки, и "яма Романова" - место заключения Михаила Романова с восстанавливаемой часовней.
Никольская церковь
Ныроб.
"Яма Романова" на заднем плане
Фрагмент ограды
Вторая часть поселка это учреждения ГУФСИН строгого режима и колонии. Огромная, мрачная зона, колония-поселение. Вышки, колючая проволока, серый тесовый забор. Зоны таких размеров мне до сих пор не встречались. Все что я видел до того, было как минимум в четыре раза меньше по площади.
Ныроб. Зоны.
Продолжение в Части 2.