Негармонично-октябрьское, квазиромантическое
Сидишь дома, никого не волнуешь, и вдруг тебя начинают глюкозить. Так начал объяснение Антоныч, но прежде всего я попросил его раскрыть термин «глюкозить», что он и сделал.
И вот сидит он дома, никого не волнует, угощает Витька канцерогенами. Кинет шкварочку со сковородки, Витёк её на излёте - ням! Звук не очень приятный, если честно. Я раз сидел за таким ланчем. Такое впечатление, что рядом с тобой медведь на капканы наступает. И откуда столько алчности в собаке ростом с портфель? И вот набрасывает Антоныч Витьку, набрасывает, - сам сало жареное не ест, считает, это очень вредно для живых существ, и вдруг, - звонок в дверь. Антоныч на часы смотрит - странно: я прийти через два часа должен, Гриша вообще в Томске. Пока часы разглядывал, озверевший Витёк два раза попробовал изнутри дверь выбить. Лает он омерзительно, я считаю. Собака не должна разговаривать как менеджер по рекламе: ноу…хаухаухау! ноу…хаухаухау!..
Антоныч ногами завел Витька в ванную, дверь открыл: двое. Чёрные как у кочегаров спецовочки с карманами, кроссовки; у одного ручка в кармане и черный полиэтиленовый мешок под мышкой, второй носилки обхватил как хоругвь. То есть, если алгоритм описания их проблемы особо не затягивать, выходит следующее: живут они тем, что появляются, упаковывают и выносят, причем под роспись. Ну, не распространители, точно. И рожи у обоих как у Витька, когда к тому холестерин подлетает: в глазах пасмурное будущее, а вокруг - трехдневная щетина нигилизма. Словом, об этом Ломброзо в свое время много написал, чего повторяться. Понятно, что не бывает некрасивых мужчин, бывают майки с принтами и одеколон «Адидас», но всё-таки неприятно, когда на столе картошечка, опята заплаканные, и вдруг - такие лица. Антоныч человек общительный, поэтому зубы языком протер тщательно и чисто житейски поинтересовался, в чем, собственно, дело. То есть, чем он, не психиатр, а всего-то кардиохирург, может оказаться полезным людям, чей труд связан с использованием такого уникального сочетания предметов, как авторучка, мешок и носилки.
«Горького семьдесят, квартира семьдесят пять?». - «Да». - «Мы за трупом». Антоныч подумал и спрашивает: «За чьим?», - и вдруг поймал себя на мысли, что на дверь ванной смотрит с хитрецой. «Горького семьдесят, квартира семьдесят пять?». - «Мы это уже проходили», - напомнил Антоныч. - «Мы за трупом». Тут Антоныч открывает рот, чтобы использовать весь заряд бодрости, полученный от двухсот из пятисот, но гость находит в кармане телефон и набирает номер. «Николай Петрович, - говорит, - тут проблема. Труп зажали, - и - Антонычу трубку. - Возьмите». Антоныч взял. Не отказываться же. «Послушайте, отдайте труп, пожалуйста, - предложил Николай Петрович. - Зачем обострять?». - «Нет у меня вашего трупа». - «Нам наш не нужен, вы свой отдайте». - «У меня своего пока ещё нет, но два ваших сейчас будут. И вообще я ужинаю». - «Чем вы ужинаете?». - «А вам не всё равно?». - «В данной ситуации, простите, нет». - «Подите в жопу, голубчик», - подытожил Антоныч, отключил связь и дверь захлопнул.
Витька из ванной выпустил, сел, себе налил, ему холестерина накидал, выпил. И тут снова звонок. Завел Витька в ванну, дверь открыл. Те же и - седой старший лейтенант Васильев.
«Послушайте, Сергей Антонович, - участковый стучит грозно пальцем по папке. - Я тогда протокол на вас составлять не стал из-за вашей собаки, но сегодня вы все границы перешли». - «Было бы из-за чего составлять!». И тут участковый старший лейтенант стал возражать. Антоныч не прав. Не только полиция, но и сами граждане должны заботиться о моральном здоровье нации. И если на его участке одна собака Витёк задержит пожилого кота из тридцать шестой и изнасилует, потом другая, о каком здоровье речь идти может? Собак как детей воспитывать нужно, сказал участковый, и если Антоныч ничему другому своего ребенка научить не может… «Да это не мой ребенок! - использовал Антоныч свой излюбленный аргумент. - Это животное бывшей жены». - «Ноу…хаухаухау!...». - «Простите, мы насчет трупа», - вмешался тот, с мешком. Антоныч захлопнул дверь и пошел на кухню.
Сел, налил, выпил, накидал шкварочек. Звонок ревел, ревел, потом почему-то замолчал, и стало тихо как в раю. Потом в дверь стали бить руками. Потом ногами. Антоныч налил, выпил, Витька в ванную завел, дверь открыл.
«Во-первых, верните телефон гражданину, - строго, но справедливо потребовал участковый Васильев. - Во-вторых, покажите мне тело». - «Если вас не всё мое тело интересует, а только какая-то его часть, то можно я сам выберу, что показать?». - «Вы меня совершенно вывели из себя, Сергей Антонович. У меня труп на территории, а я об этом узнаю от могильщиков». Телефон Антоныч отдал, тот в кармане спортивных трусов оказался, но местонахождение трупа сообщать отказался наотрез. «И вообще, - пригрозил, - когда вы через год придете ко мне на диагностику кардиостимулятора, который я вам установил, больной Васильев, я отрегулирую его так, что как только вы пукнете, на вашей машине будет срабатывать автозапуск».
«Давайте не будем омрачать этот вечер, - находя себя жертвой демонической интриги, предложил участковый Васильев. - А лучше спокойно поговорим о трупе». - «Я об этом с утра до вечера шесть дней в неделю говорю». - «Сергей Антонович, их не впускаете, но меня впустить вы обязаны!». - «Я прямо не знаю. Уговаривайте». И дверь захлопнул.
Вернулся на кухню, налил, выпил. Через минуту пришлось подняться. На пороге те же и две понятые бабки - из шестьдесят девятой с потенциалом левого желудочка и шестьдесят третьей с ишемией. Две свидетельницы всего на свете пролонгированного действия.
А вот сейчас и я поднимаюсь. Вижу: Антоныч в двери взъерошенный, утомленный, при футбольных трусах от «Зенита» и хоккейном свитере от «Детройт Рэд Уингз». Как попугай после урагана. Перед ним: мусор, две неходячих старухи на костылях и двое из морга. Антоныч, видимо, решил приготовить мне сюрпрайз. Я всегда говорил, что в нём живут Виктюк и маркиз де Сад одновременно. Если ещё и те две девочки подъедут, это будет самая запоминающаяся пати в моей жизни.
«Вот мой адвокат! - с солнечной улыбкой кричит он, и тут участковый тонко так, фальцетом, сообщает о своем непреоборимом желании омыть руки и предоставить дело судебной власти.
С двумя «Курвуазье» в руках я оказываюсь в эпицентре ароматов корвалола, дерматина, средства от моли и ещё чего-то, что составляет список ароматов, способных по отдельности вызвать у меня рвоту, а списком убить. Конструкция льющихся на мою голову информативных потоков, их частота и сила склоняют к выводу, что Антоныч выкрал у кого-то труп (сдается, он начинает уже перебирать с планами на вечеринку) и теперь не отдает. Антоныч не совсем трезв, а, точнее, совсем не трезв. И я исподволь допускаю, что жмуровозы и спевшийся с ними мусор могут быть отчасти справедливы в своих претензиях.
«Славик, убери их отсюда, видеть их уже не могу!..». - «Да в чем дело-то?». - «Им мертвец нужен, у меня его нет. А он им позарез нужен. Смертниц вот привели. Хотят забрать своё любой ценой». При слове «смертниц» изо рта у него вылетает что-то, и Витёк, уже давно искавший повода для какого-нибудь оригинального поступка, взметнулся ввысь. Отодвинув Антоныча плечом, я вошел в квартиру и Грязный Гарри тут же вцепился мне в ногу. Вообще, Антонычу не нравится, когда я его так называю, потому что они живут вместе. Хотя я не понимаю, какая разница, кто ночью лежит с краю на твоей кровати - Витёк или Грязный Гарри.
С собакой на ноге я провел старшего лейтенанта в гостиную, потом в спальную, потом на кухню и, наконец, в ванную. Без меня, самостоятельно, он осмотрел шкаф. Видимо, в нем ещё теплилось подозрение, что Антоныч, человек остроумный, мог поставить искомое между костюмами. Не найдя ничего, группа захвата сгрудилась на площадке. Я завладел предписанием. «Гоголя, 70-75». Гоголь, Горький, Тарас Бульба, Макар Чудра, - какая разница для харонов из ООО «Гуд найт»? Все они легко помещались на носилках.
А потом приехали всё-таки девочки. Легкомысленные, легко падающие, хорошо пахнущие и легко одетые, я сразу так и понял, что из хирургии. Мы все стали помаленьку выпивать, Антоныч рассказывать страшные истории про трупы, девочки хохотать, а я грустить и представлять себя в долине реки Амазонки. Веду лодку, смотрю на природу апатично и хриплым голосом велю мулату подать Пину, понимаешь, Коладу. А вокруг - анаконды, пираньи и голодные индейцы. А я такой загорелый, с обветренным лицом. А она стоит у меня за спиной, опершись на мачту, и смотрит на меня. Не без удовольствия. И как только все затанцевали - индейцы, Антоныч, медсестры, я вдруг подумал о том, что не знаю ни одного смешного анекдота и позабыл, как обольщать женщин.
Но вы не беспокойтесь, я помню, я знаю, - вы никак не дождетесь объяснений по поводу «глюкозить» с точки зрения кардиохирургов. Потому-то вы и добрались терпеливо до последнего абзаца. Зная, что читают это и женщины, возможно даже незамужние, я переведу это как - «следующий этап отношений с девушкой после кофе, кино и поцелуя».
И вот сидит он дома, никого не волнует, угощает Витька канцерогенами. Кинет шкварочку со сковородки, Витёк её на излёте - ням! Звук не очень приятный, если честно. Я раз сидел за таким ланчем. Такое впечатление, что рядом с тобой медведь на капканы наступает. И откуда столько алчности в собаке ростом с портфель? И вот набрасывает Антоныч Витьку, набрасывает, - сам сало жареное не ест, считает, это очень вредно для живых существ, и вдруг, - звонок в дверь. Антоныч на часы смотрит - странно: я прийти через два часа должен, Гриша вообще в Томске. Пока часы разглядывал, озверевший Витёк два раза попробовал изнутри дверь выбить. Лает он омерзительно, я считаю. Собака не должна разговаривать как менеджер по рекламе: ноу…хаухаухау! ноу…хаухаухау!..
Антоныч ногами завел Витька в ванную, дверь открыл: двое. Чёрные как у кочегаров спецовочки с карманами, кроссовки; у одного ручка в кармане и черный полиэтиленовый мешок под мышкой, второй носилки обхватил как хоругвь. То есть, если алгоритм описания их проблемы особо не затягивать, выходит следующее: живут они тем, что появляются, упаковывают и выносят, причем под роспись. Ну, не распространители, точно. И рожи у обоих как у Витька, когда к тому холестерин подлетает: в глазах пасмурное будущее, а вокруг - трехдневная щетина нигилизма. Словом, об этом Ломброзо в свое время много написал, чего повторяться. Понятно, что не бывает некрасивых мужчин, бывают майки с принтами и одеколон «Адидас», но всё-таки неприятно, когда на столе картошечка, опята заплаканные, и вдруг - такие лица. Антоныч человек общительный, поэтому зубы языком протер тщательно и чисто житейски поинтересовался, в чем, собственно, дело. То есть, чем он, не психиатр, а всего-то кардиохирург, может оказаться полезным людям, чей труд связан с использованием такого уникального сочетания предметов, как авторучка, мешок и носилки.
«Горького семьдесят, квартира семьдесят пять?». - «Да». - «Мы за трупом». Антоныч подумал и спрашивает: «За чьим?», - и вдруг поймал себя на мысли, что на дверь ванной смотрит с хитрецой. «Горького семьдесят, квартира семьдесят пять?». - «Мы это уже проходили», - напомнил Антоныч. - «Мы за трупом». Тут Антоныч открывает рот, чтобы использовать весь заряд бодрости, полученный от двухсот из пятисот, но гость находит в кармане телефон и набирает номер. «Николай Петрович, - говорит, - тут проблема. Труп зажали, - и - Антонычу трубку. - Возьмите». Антоныч взял. Не отказываться же. «Послушайте, отдайте труп, пожалуйста, - предложил Николай Петрович. - Зачем обострять?». - «Нет у меня вашего трупа». - «Нам наш не нужен, вы свой отдайте». - «У меня своего пока ещё нет, но два ваших сейчас будут. И вообще я ужинаю». - «Чем вы ужинаете?». - «А вам не всё равно?». - «В данной ситуации, простите, нет». - «Подите в жопу, голубчик», - подытожил Антоныч, отключил связь и дверь захлопнул.
Витька из ванной выпустил, сел, себе налил, ему холестерина накидал, выпил. И тут снова звонок. Завел Витька в ванну, дверь открыл. Те же и - седой старший лейтенант Васильев.
«Послушайте, Сергей Антонович, - участковый стучит грозно пальцем по папке. - Я тогда протокол на вас составлять не стал из-за вашей собаки, но сегодня вы все границы перешли». - «Было бы из-за чего составлять!». И тут участковый старший лейтенант стал возражать. Антоныч не прав. Не только полиция, но и сами граждане должны заботиться о моральном здоровье нации. И если на его участке одна собака Витёк задержит пожилого кота из тридцать шестой и изнасилует, потом другая, о каком здоровье речь идти может? Собак как детей воспитывать нужно, сказал участковый, и если Антоныч ничему другому своего ребенка научить не может… «Да это не мой ребенок! - использовал Антоныч свой излюбленный аргумент. - Это животное бывшей жены». - «Ноу…хаухаухау!...». - «Простите, мы насчет трупа», - вмешался тот, с мешком. Антоныч захлопнул дверь и пошел на кухню.
Сел, налил, выпил, накидал шкварочек. Звонок ревел, ревел, потом почему-то замолчал, и стало тихо как в раю. Потом в дверь стали бить руками. Потом ногами. Антоныч налил, выпил, Витька в ванную завел, дверь открыл.
«Во-первых, верните телефон гражданину, - строго, но справедливо потребовал участковый Васильев. - Во-вторых, покажите мне тело». - «Если вас не всё мое тело интересует, а только какая-то его часть, то можно я сам выберу, что показать?». - «Вы меня совершенно вывели из себя, Сергей Антонович. У меня труп на территории, а я об этом узнаю от могильщиков». Телефон Антоныч отдал, тот в кармане спортивных трусов оказался, но местонахождение трупа сообщать отказался наотрез. «И вообще, - пригрозил, - когда вы через год придете ко мне на диагностику кардиостимулятора, который я вам установил, больной Васильев, я отрегулирую его так, что как только вы пукнете, на вашей машине будет срабатывать автозапуск».
«Давайте не будем омрачать этот вечер, - находя себя жертвой демонической интриги, предложил участковый Васильев. - А лучше спокойно поговорим о трупе». - «Я об этом с утра до вечера шесть дней в неделю говорю». - «Сергей Антонович, их не впускаете, но меня впустить вы обязаны!». - «Я прямо не знаю. Уговаривайте». И дверь захлопнул.
Вернулся на кухню, налил, выпил. Через минуту пришлось подняться. На пороге те же и две понятые бабки - из шестьдесят девятой с потенциалом левого желудочка и шестьдесят третьей с ишемией. Две свидетельницы всего на свете пролонгированного действия.
А вот сейчас и я поднимаюсь. Вижу: Антоныч в двери взъерошенный, утомленный, при футбольных трусах от «Зенита» и хоккейном свитере от «Детройт Рэд Уингз». Как попугай после урагана. Перед ним: мусор, две неходячих старухи на костылях и двое из морга. Антоныч, видимо, решил приготовить мне сюрпрайз. Я всегда говорил, что в нём живут Виктюк и маркиз де Сад одновременно. Если ещё и те две девочки подъедут, это будет самая запоминающаяся пати в моей жизни.
«Вот мой адвокат! - с солнечной улыбкой кричит он, и тут участковый тонко так, фальцетом, сообщает о своем непреоборимом желании омыть руки и предоставить дело судебной власти.
С двумя «Курвуазье» в руках я оказываюсь в эпицентре ароматов корвалола, дерматина, средства от моли и ещё чего-то, что составляет список ароматов, способных по отдельности вызвать у меня рвоту, а списком убить. Конструкция льющихся на мою голову информативных потоков, их частота и сила склоняют к выводу, что Антоныч выкрал у кого-то труп (сдается, он начинает уже перебирать с планами на вечеринку) и теперь не отдает. Антоныч не совсем трезв, а, точнее, совсем не трезв. И я исподволь допускаю, что жмуровозы и спевшийся с ними мусор могут быть отчасти справедливы в своих претензиях.
«Славик, убери их отсюда, видеть их уже не могу!..». - «Да в чем дело-то?». - «Им мертвец нужен, у меня его нет. А он им позарез нужен. Смертниц вот привели. Хотят забрать своё любой ценой». При слове «смертниц» изо рта у него вылетает что-то, и Витёк, уже давно искавший повода для какого-нибудь оригинального поступка, взметнулся ввысь. Отодвинув Антоныча плечом, я вошел в квартиру и Грязный Гарри тут же вцепился мне в ногу. Вообще, Антонычу не нравится, когда я его так называю, потому что они живут вместе. Хотя я не понимаю, какая разница, кто ночью лежит с краю на твоей кровати - Витёк или Грязный Гарри.
С собакой на ноге я провел старшего лейтенанта в гостиную, потом в спальную, потом на кухню и, наконец, в ванную. Без меня, самостоятельно, он осмотрел шкаф. Видимо, в нем ещё теплилось подозрение, что Антоныч, человек остроумный, мог поставить искомое между костюмами. Не найдя ничего, группа захвата сгрудилась на площадке. Я завладел предписанием. «Гоголя, 70-75». Гоголь, Горький, Тарас Бульба, Макар Чудра, - какая разница для харонов из ООО «Гуд найт»? Все они легко помещались на носилках.
А потом приехали всё-таки девочки. Легкомысленные, легко падающие, хорошо пахнущие и легко одетые, я сразу так и понял, что из хирургии. Мы все стали помаленьку выпивать, Антоныч рассказывать страшные истории про трупы, девочки хохотать, а я грустить и представлять себя в долине реки Амазонки. Веду лодку, смотрю на природу апатично и хриплым голосом велю мулату подать Пину, понимаешь, Коладу. А вокруг - анаконды, пираньи и голодные индейцы. А я такой загорелый, с обветренным лицом. А она стоит у меня за спиной, опершись на мачту, и смотрит на меня. Не без удовольствия. И как только все затанцевали - индейцы, Антоныч, медсестры, я вдруг подумал о том, что не знаю ни одного смешного анекдота и позабыл, как обольщать женщин.
Но вы не беспокойтесь, я помню, я знаю, - вы никак не дождетесь объяснений по поводу «глюкозить» с точки зрения кардиохирургов. Потому-то вы и добрались терпеливо до последнего абзаца. Зная, что читают это и женщины, возможно даже незамужние, я переведу это как - «следующий этап отношений с девушкой после кофе, кино и поцелуя».