Статья про Африку. Продолжение
Начало
КОЛОНИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА
Не надо было заходить в священный лес - на обратном пути из Джона в Ломе меня ждали одни неприятности - видимо, предки не хотели меня отпускать. Вместо нормальных пяти часов дорога заняла семнадцать. Сначала мы полдня ждали, пока заполнится маршрутка. Потом она сломалась и пришлось ждать, пока привезут запчасти. Потом она все-таки окончательно сломалась и водитель объявил, что надо найти другой транспорт. Когда этот транспорт застрял в красной грязи и все мужики принялись его толкать, из машины вышла женщина с ребенком на спине и стала на чем свет стоит материть президента, его партию, его министров и его папашу.
- Опять нас обманули! Перед выборами обещали дороги построить, а теперь...
Прежде чем продолжить про священный лес, я хотела бы в общих чертах познакомить читателя со страной, в которую нас занесла лингвистика. Итак, страна называется Того, и, если вы сейчас впервые узнали, что это не только русское местоимение, ничего удивительного - я тоже раньше не слышала о такой стране. Того - это узкая (100 км в ширину) полоска земли, зажатая между Ганой и Бенином. Столица республики Ломе находится на океане. Другой важнейший город в стране - это Кара, северная столица и второй культурный центр. Она находится ближе к границе с Буркина-Фасо.
Столица поначалу шокирует - в Ломе миллион человек, и такое ощущение, что в первую минуту видишь их всех. Кажется, что города в привычном нам смысле здесь нет, есть только длинные ряды одноэтажных построек, перемежающиеся модными стеклянными билдингами. Почти одинаково что в центре, что на окраине, в бедном и в богатом районе. Вдоль улиц хаотически, без видимой логики, передвигаются торговцы фруктами, тканями, водой, запчастями. Иногда видишь, как люди сидят на земле и едят что-то приготовленное тут же на огне - и поначалу не понятно, сидят они во дворе своего дома или в общественном месте, бомжи это или посетители кафе. Потом, конечно, начинаешь разбираться. Общественного транспорта в Ломе нет в принципе - вместо него тут "таксимотор", бомбилы на мотоциклах. Поездка за спиной у водителя обходится, в переводе на наши деньги, примерно в 20 рублей.
Во главе Того стоит президент, один из ста детей предыдущего президента, диктатора, который пришел к власти в результате военного переворота и управлял страной на протяжении 38 лет. В 2005 году, когда Гнассингбе-старший умер, его приближенные по классической деревенской схеме решили, что президентом будет сын. По конституции Того в случае смерти президента власть передается спикеру парламента. Поэтому военные старейшины в день смерти Эядема Гнассингбе назначили 39-летнего Фора председателем Национальной ассамблеи, а действующего спикера, который в тот момент находился за границей, не пустили в страну. Под давлением общественности Фор был вынужден все-таки назначить выборы, которые выиграл очень кроваво - во время протестных акций погибло около 500 человек. На второй срок в 2010 году Фор был избран уже без жертв, но с явными нарушениями - в день выборов было объявлено, что рухнула компьютерная сеть, предназначенная для подсчета голосов, поэтому руководители избиркомов должны были лично докладывать о результатах в закрытом военном лагере президента. Во время второй инаугурации Фора все улицы города были перекрыты.
Президенсткий род Гнассингбе - северяне, представители народа кабье. Поэтому все важные посты в администрации и министерствах занимают люди с севера. Спортивную борьбу кабье, которая у них является частью инициации, ежегодно показывают по всем каналам. После инициации юношей почти сразу берут в армию - она на 95 процентов состоит из кабье.
Каждую субботу в Ломе проходит марш несогласных с барабанами и трещотками. Он начинается в северном районе Адеви, где живут кабье, и заканчивается на пляже перед парламентом.
- Если маршрут согласован с администрацией, то мы просто сопровождаем колонну, - говорит сотрудница полиции Беатрис, - А если акция несанкционированная или власти требуют перенести ее в другое место - тогда приходится разгонять. Демонстранты бросают в нас камни, а мы в них - слезоточивый газ.
- И насколько они опасны? Могут захватить президентский дворец?
- Нет, конечно! У них ничего нет, кроме камней. Оппозиция - это несколько маленьких партий, они ругаются друг с другом по любому поводу, у них нет общего лидера. Я тоже не в восторге от нашего правительства, мне очень хочется перемен. Но среди них нет мудрого человека, способного возглавить страну. Я не могу проголосовать ни за одного из их кандидатов. Нас, полицейских, они ненавидят так, как будто это мы во всем виноваты. Мы не можем пройти по району, где они живут, нам сразу кричат: что вы здесь делаете, это наша территория и дальше грязными словами.
- Мы не можем спокойно пройти по району, где живут кабье! - говорит Стефан Куэвиджен, потомственный диссидент и протестантский пастор, юридической советник партии ANC (Национальный альянс за перемены) , - Они вызывают полицию, когда видят нас в Адеви. Из-за того, что какие-то люди построили себе здесь дома, а потом поселили по соседству своих знакомых, район не перестает быть общей территорией! Поэтому мы будем принципиально начинать наш марш каждую субботу в Адеви.
Главное требование несогласных - гарантии, что президент не пойдет на третий срок. В 2002 году правящая партия внесла в конституцию поправки, позволяющие президенту избираться неограниченное количество раз. Если сейчас эти поправки не отменить, то в 2015 году Фор наверняка пойдет на третий срок. Несогласные из партии ANC уверены, что выборы будут фальсифицированы, поэтому они отказываются избирать новый парламент, пока нынешний не поменяет конституцию обратно. Другое крыло оппозиции возражает: "не надо трогать конституцию, давайте жить по закону".
- Как ты думаешь, почему в Того диктатура, а в соседней Гане демократия? - спрашиваю я Сена Сентибили, очень умного и прекрасного студента юрфака, одного из наших информантов в префектуре акебу.
- Мне кажется, это связано с Францией. Посмотри, в большинстве стран, которые были британскими колониями, сейчас демократия: в Гане, в Камеруне, в Ботсване. А в бывших французских колониях в основном диктатуры: Мали, Габон, Буркина-Фасо, хотя есть и исключение - Бенин. У нас ведь до сих пор колониальная экономика - например, наш кофе вывозят по смешным ценам и продают по всему миру, в том числе и у нас, в виде очень дорогого "Нескафе". Французская экономика не заинтересована в том, чтобы власть непредсказуемо менялась. Посмотри, что они сделали в Кот-д'Ивуаре - во время политического кризиса Франция открыто воевала против избранного президента, фактически уничтожив все военно-воздушные силы страны. Они до сих пор хотят контролировать свои территории, в то время как англичане ушли по-настоящему.
Постколониальная политика Франции и Великобритании, по сути, является продолжением их колониальных моделей управления: французы стремились инкорпорироваться во внутреннюю жизнь страны, выстраивали вертикаль власти на всех уровнях, вплоть до назначения традиционных вождей. В постколониальный период такой же политики придерживаются власти уже независимых государств по отношению к деревням. А англичане вели политику не прямого, а косвенного управления - для них по-настоящему важны были только экономические интересы, а во все остальное они не вмешивались.
Если вернуться к нашим барабанам, то есть в деревни Джон и Котора, то можно наблюдать, как местной аристократии приходится балансировать между интересами традиции и государства - вешать у себя в домах портрет президента, обеспечивать явку на выборах - и в то же время не забывать про законы предков. В итоге их авторитет уже не так высок, и институт "вождизма" в целом постепенно ослабевает.
ВИШНЕВЫЙ САД
- Вы хотите посмотреть на священный лес? Да нет там ничего интересного. Я там был сто раз и ничего мне за это не было. Хотите, покажу?
Католическая церковь воплощает здесь все позитивное и прогрессивное, что может дать белый мир. Фактически она берет на себя те функции, которых не выполняет государство: единственная больница, в которую, правда, никто не приходит, сиротский приют, столовая для малоимущих детей - всем этим руководят католики.
Отец Эммануэль - харизматическая фигура. По национальности он икпосо, родом из соседней префектуры Баду, учился в Ломе, потом во Франции, а сюда его направили работать четыре года назад. Его проповеди страстны и остроумны, на его богослужениях местный хор так поет и наяривает на барабанах, что Pussy Riot умерли бы от зависти. Католическое сообщество вокруг него живое и активное: месса - это местное радио, телевидение и доска объявлений; например, о нашем приезде жители деревни узнали именно на воскресной литургии.
- Как они прилипли к своему лесу! - смеется кюре. - Сколько раз я им говорил: не ходите туда, бросьте вы эти языческие привычки! Так нет же: сразу после мессы я вижу, как старики потихонечку раз - и в лес.
Отец Эммануэль везет нас в соседнюю деревню Гбенде (ту самую, которая не "бенде"), где он два года назад вырубил часть священного леса, чтобы построить на этом месте церковь. Часть жителей была против, но другую часть удалось убедить, что, если на могилах предков будет построена церковь, то они попадут на небо. Жители через шарлатана спросили у предков разрешения, и те не возражали
.
Священный лес находился на красивом холме в при въезде в деревню. Отец Иммануил проводит экскурсию среди столетних пней и поваленных стволов. Выглядит это все жутковато.
- Вот, можете полюбоваться. Вот здесь жил злой фетиш, который приносил несчастье. Теперь на этом месте изваяние Девы Марии, и бояться нечего. Вот это могильные камни - видите, просто камни, ничего особенного. Да, я все разрушил, я построил церковь на костях предков! Как им удается запихнуть сюда столько покойников? Они просто кладут их в одну могилу. Вот, смотрите, это все я вырубил. А здесь еще осталась часть леса, где они хоронят детей. Заходите, это обычный дикий лес и ничего более.
- И вам совсем не было страшно?
- Я был в Иерусалиме, видел Гроб Господень и после этого я ничего не боюсь.
- И вы так во всех деревнях собираетесь делать?
- Не я - мой преемник. Меня через полгода переводят в другое место.
Подражая мне, кюре вытаскивает из кармана телефон и начинает со смехом фотографировать нас на фоне результатов своей работы.
Гбенде производит впечатление несколько более благополучного кантона, чем Джон. Здесь ведется строительство первой в регионе государственной больницы, льется цемент, постукивает мастерок.
Здесь, в отличие от Джона, стабильная власть: на стене у вождя Амевуга Этови III рядом с портретами президента висят старые фотографии Этови второго и Этови первого. Младший Этови, хороший друг нашего кюре, без особых церемоний и переговоров ведет нас к себе. Окружение вождя в основном молодое; здесь нас встречают с шутками и дружеским похлопыванием, без патриархальной торжественности, которую мы видели в Джоне и Которе. Водку на землю никто не льет, только один парень в военной форме чуть-чуть капнул себе на палец и стряхнул.
В конце встречи Андрей, как этого требует традиция, передает вождю две тысячи франков через секретаря. Секретарь быстрым движением запихивает бумажку себе в карман. Шлуинский замечает это:
- Деньги для шефа, - объясняет он.
-А то, что для шефа, отдайте шефу, - весело отвечает секретарь. Он слегка покачивается - похоже, выпил еще до нашего появления.
- Я дал тебе деньги для шефа! Это традиция! - возмущенно повторяет Андрей.
- Ну и дай деньги шефу по традиции, - передразнивает секретарь.
В конце концов Андрей почти со скандалом добивается, чтобы банкнота была передана Этови-третьему. Вождь ничуть не удивлен, и даже склонен покрывать своего подчиненного. После этого секретарь начинает вести себя совсем уж неприлично: он плетется за Андреем и клянчит деньги, уговаривая дать ему хоть половину от той суммы. Шлуинский в шоке: в традиционной Африке так ведут себя только сумасшедшие.
Я высказываю иррациональное предположение, что моральная деградация, которую нам здесь продемонстрировали, - и есть следствие вырубки священного леса. Люди почувствовали, что нарушено основное сакральное правило и бессознательно решили, что теперь можно все. Надя считает, что взаимосвязь обратная: если бы в Гбенде была сильная аристократия, она бы никогда не позволила вырубить лес.
- Для меня это означает одно, - говорит Андрей, - в такой деревне язык акебу имеет больше шансов на вымирание. Как только люди окончательно перестанут верить, что священный лес - это священный лес, они перестанут говорить на акебу. К сожалению, так происходит с большинством традиционных культур.
- Андрей, а ведь ты за науку, за прогресс, за то, чтобы человеческий вид развивался, - говорю я, - Но в то же время ты за бережное отношение к традиционным культурам. Вот тебе пример развития: уходит одна культура - приходит другая, с другими ценностями: больницы, христианский гуманизм, социальная помощь. Можно ли при этом уберечь языки? Возможно ли гуманно относиться к сиротам и лечить людей лекарствами, а не травами и лягушками, ничего при этом не разрушая и не вырубая?
- Не знаю. Я не люблю говорить на эту тему, потому что все рассуждения заводят в тупик. Я могу сказать только одно: языки, как и некоторые виды животных, всегда вымирали и будут вымирать естественным образом. Но антропогенный фактор в последние 200 лет стал неоправданно высоким. То же и с языками.
- В смысле - антропогенный фактор?
- Ну, европогенный. Энецкий язык стал погибать, когда кочевые энцы поняли, что их дети будут более успешными, если с ними говорить по-русски - не только в школе, но и дома. И так происходит во всем мире.
На прощанье жители Джона устраивают для нас и для американцев символическую церемонию: свадьбу черного и белого мира. Надю одевают в традиционный наряд невесты, местные тетки начинают танцевать так, как танцуют на свадьбе - выделывают ужасно смешные и красивые акробатические коленца, пытаясь вовлечь это дело Андрея, который трогательно и безуспешно пытается их воспроизводить.
Мы окружены каким-то очень понятным и добрым деревенским весельем - в этот момент остро чувствуется, что черный мир нам и правда куда роднее, например, арабского или даже белого американского. Из-за угла выходит наш сторож Антуан, который несет за хвост огромную дикую крысу. Если бы я осталась чуть дольше, скорее всего, мне предложили бы ее съесть. Но я сажусь на мотоцикл, втискиваюсь между чьим-то мешком бананов и спиной водителя, и мы летим по пыльной красной земле. Не надо было заходить в священный лес - дорога до Ломе вместо пяти часов заняла семнадцать. Видимо, предки не хотели меня отпускать.
КОЛОНИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА
Не надо было заходить в священный лес - на обратном пути из Джона в Ломе меня ждали одни неприятности - видимо, предки не хотели меня отпускать. Вместо нормальных пяти часов дорога заняла семнадцать. Сначала мы полдня ждали, пока заполнится маршрутка. Потом она сломалась и пришлось ждать, пока привезут запчасти. Потом она все-таки окончательно сломалась и водитель объявил, что надо найти другой транспорт. Когда этот транспорт застрял в красной грязи и все мужики принялись его толкать, из машины вышла женщина с ребенком на спине и стала на чем свет стоит материть президента, его партию, его министров и его папашу.
- Опять нас обманули! Перед выборами обещали дороги построить, а теперь...
Прежде чем продолжить про священный лес, я хотела бы в общих чертах познакомить читателя со страной, в которую нас занесла лингвистика. Итак, страна называется Того, и, если вы сейчас впервые узнали, что это не только русское местоимение, ничего удивительного - я тоже раньше не слышала о такой стране. Того - это узкая (100 км в ширину) полоска земли, зажатая между Ганой и Бенином. Столица республики Ломе находится на океане. Другой важнейший город в стране - это Кара, северная столица и второй культурный центр. Она находится ближе к границе с Буркина-Фасо.
Столица поначалу шокирует - в Ломе миллион человек, и такое ощущение, что в первую минуту видишь их всех. Кажется, что города в привычном нам смысле здесь нет, есть только длинные ряды одноэтажных построек, перемежающиеся модными стеклянными билдингами. Почти одинаково что в центре, что на окраине, в бедном и в богатом районе. Вдоль улиц хаотически, без видимой логики, передвигаются торговцы фруктами, тканями, водой, запчастями. Иногда видишь, как люди сидят на земле и едят что-то приготовленное тут же на огне - и поначалу не понятно, сидят они во дворе своего дома или в общественном месте, бомжи это или посетители кафе. Потом, конечно, начинаешь разбираться. Общественного транспорта в Ломе нет в принципе - вместо него тут "таксимотор", бомбилы на мотоциклах. Поездка за спиной у водителя обходится, в переводе на наши деньги, примерно в 20 рублей.
Во главе Того стоит президент, один из ста детей предыдущего президента, диктатора, который пришел к власти в результате военного переворота и управлял страной на протяжении 38 лет. В 2005 году, когда Гнассингбе-старший умер, его приближенные по классической деревенской схеме решили, что президентом будет сын. По конституции Того в случае смерти президента власть передается спикеру парламента. Поэтому военные старейшины в день смерти Эядема Гнассингбе назначили 39-летнего Фора председателем Национальной ассамблеи, а действующего спикера, который в тот момент находился за границей, не пустили в страну. Под давлением общественности Фор был вынужден все-таки назначить выборы, которые выиграл очень кроваво - во время протестных акций погибло около 500 человек. На второй срок в 2010 году Фор был избран уже без жертв, но с явными нарушениями - в день выборов было объявлено, что рухнула компьютерная сеть, предназначенная для подсчета голосов, поэтому руководители избиркомов должны были лично докладывать о результатах в закрытом военном лагере президента. Во время второй инаугурации Фора все улицы города были перекрыты.
Президенсткий род Гнассингбе - северяне, представители народа кабье. Поэтому все важные посты в администрации и министерствах занимают люди с севера. Спортивную борьбу кабье, которая у них является частью инициации, ежегодно показывают по всем каналам. После инициации юношей почти сразу берут в армию - она на 95 процентов состоит из кабье.
Каждую субботу в Ломе проходит марш несогласных с барабанами и трещотками. Он начинается в северном районе Адеви, где живут кабье, и заканчивается на пляже перед парламентом.
- Если маршрут согласован с администрацией, то мы просто сопровождаем колонну, - говорит сотрудница полиции Беатрис, - А если акция несанкционированная или власти требуют перенести ее в другое место - тогда приходится разгонять. Демонстранты бросают в нас камни, а мы в них - слезоточивый газ.
- И насколько они опасны? Могут захватить президентский дворец?
- Нет, конечно! У них ничего нет, кроме камней. Оппозиция - это несколько маленьких партий, они ругаются друг с другом по любому поводу, у них нет общего лидера. Я тоже не в восторге от нашего правительства, мне очень хочется перемен. Но среди них нет мудрого человека, способного возглавить страну. Я не могу проголосовать ни за одного из их кандидатов. Нас, полицейских, они ненавидят так, как будто это мы во всем виноваты. Мы не можем пройти по району, где они живут, нам сразу кричат: что вы здесь делаете, это наша территория и дальше грязными словами.
- Мы не можем спокойно пройти по району, где живут кабье! - говорит Стефан Куэвиджен, потомственный диссидент и протестантский пастор, юридической советник партии ANC (Национальный альянс за перемены) , - Они вызывают полицию, когда видят нас в Адеви. Из-за того, что какие-то люди построили себе здесь дома, а потом поселили по соседству своих знакомых, район не перестает быть общей территорией! Поэтому мы будем принципиально начинать наш марш каждую субботу в Адеви.
Главное требование несогласных - гарантии, что президент не пойдет на третий срок. В 2002 году правящая партия внесла в конституцию поправки, позволяющие президенту избираться неограниченное количество раз. Если сейчас эти поправки не отменить, то в 2015 году Фор наверняка пойдет на третий срок. Несогласные из партии ANC уверены, что выборы будут фальсифицированы, поэтому они отказываются избирать новый парламент, пока нынешний не поменяет конституцию обратно. Другое крыло оппозиции возражает: "не надо трогать конституцию, давайте жить по закону".
- Как ты думаешь, почему в Того диктатура, а в соседней Гане демократия? - спрашиваю я Сена Сентибили, очень умного и прекрасного студента юрфака, одного из наших информантов в префектуре акебу.
- Мне кажется, это связано с Францией. Посмотри, в большинстве стран, которые были британскими колониями, сейчас демократия: в Гане, в Камеруне, в Ботсване. А в бывших французских колониях в основном диктатуры: Мали, Габон, Буркина-Фасо, хотя есть и исключение - Бенин. У нас ведь до сих пор колониальная экономика - например, наш кофе вывозят по смешным ценам и продают по всему миру, в том числе и у нас, в виде очень дорогого "Нескафе". Французская экономика не заинтересована в том, чтобы власть непредсказуемо менялась. Посмотри, что они сделали в Кот-д'Ивуаре - во время политического кризиса Франция открыто воевала против избранного президента, фактически уничтожив все военно-воздушные силы страны. Они до сих пор хотят контролировать свои территории, в то время как англичане ушли по-настоящему.
Постколониальная политика Франции и Великобритании, по сути, является продолжением их колониальных моделей управления: французы стремились инкорпорироваться во внутреннюю жизнь страны, выстраивали вертикаль власти на всех уровнях, вплоть до назначения традиционных вождей. В постколониальный период такой же политики придерживаются власти уже независимых государств по отношению к деревням. А англичане вели политику не прямого, а косвенного управления - для них по-настоящему важны были только экономические интересы, а во все остальное они не вмешивались.
Если вернуться к нашим барабанам, то есть в деревни Джон и Котора, то можно наблюдать, как местной аристократии приходится балансировать между интересами традиции и государства - вешать у себя в домах портрет президента, обеспечивать явку на выборах - и в то же время не забывать про законы предков. В итоге их авторитет уже не так высок, и институт "вождизма" в целом постепенно ослабевает.
ВИШНЕВЫЙ САД
- Вы хотите посмотреть на священный лес? Да нет там ничего интересного. Я там был сто раз и ничего мне за это не было. Хотите, покажу?
Католическая церковь воплощает здесь все позитивное и прогрессивное, что может дать белый мир. Фактически она берет на себя те функции, которых не выполняет государство: единственная больница, в которую, правда, никто не приходит, сиротский приют, столовая для малоимущих детей - всем этим руководят католики.
Отец Эммануэль - харизматическая фигура. По национальности он икпосо, родом из соседней префектуры Баду, учился в Ломе, потом во Франции, а сюда его направили работать четыре года назад. Его проповеди страстны и остроумны, на его богослужениях местный хор так поет и наяривает на барабанах, что Pussy Riot умерли бы от зависти. Католическое сообщество вокруг него живое и активное: месса - это местное радио, телевидение и доска объявлений; например, о нашем приезде жители деревни узнали именно на воскресной литургии.
- Как они прилипли к своему лесу! - смеется кюре. - Сколько раз я им говорил: не ходите туда, бросьте вы эти языческие привычки! Так нет же: сразу после мессы я вижу, как старики потихонечку раз - и в лес.
Отец Эммануэль везет нас в соседнюю деревню Гбенде (ту самую, которая не "бенде"), где он два года назад вырубил часть священного леса, чтобы построить на этом месте церковь. Часть жителей была против, но другую часть удалось убедить, что, если на могилах предков будет построена церковь, то они попадут на небо. Жители через шарлатана спросили у предков разрешения, и те не возражали
.
Священный лес находился на красивом холме в при въезде в деревню. Отец Иммануил проводит экскурсию среди столетних пней и поваленных стволов. Выглядит это все жутковато.
- Вот, можете полюбоваться. Вот здесь жил злой фетиш, который приносил несчастье. Теперь на этом месте изваяние Девы Марии, и бояться нечего. Вот это могильные камни - видите, просто камни, ничего особенного. Да, я все разрушил, я построил церковь на костях предков! Как им удается запихнуть сюда столько покойников? Они просто кладут их в одну могилу. Вот, смотрите, это все я вырубил. А здесь еще осталась часть леса, где они хоронят детей. Заходите, это обычный дикий лес и ничего более.
- И вам совсем не было страшно?
- Я был в Иерусалиме, видел Гроб Господень и после этого я ничего не боюсь.
- И вы так во всех деревнях собираетесь делать?
- Не я - мой преемник. Меня через полгода переводят в другое место.
Подражая мне, кюре вытаскивает из кармана телефон и начинает со смехом фотографировать нас на фоне результатов своей работы.
Гбенде производит впечатление несколько более благополучного кантона, чем Джон. Здесь ведется строительство первой в регионе государственной больницы, льется цемент, постукивает мастерок.
Здесь, в отличие от Джона, стабильная власть: на стене у вождя Амевуга Этови III рядом с портретами президента висят старые фотографии Этови второго и Этови первого. Младший Этови, хороший друг нашего кюре, без особых церемоний и переговоров ведет нас к себе. Окружение вождя в основном молодое; здесь нас встречают с шутками и дружеским похлопыванием, без патриархальной торжественности, которую мы видели в Джоне и Которе. Водку на землю никто не льет, только один парень в военной форме чуть-чуть капнул себе на палец и стряхнул.
В конце встречи Андрей, как этого требует традиция, передает вождю две тысячи франков через секретаря. Секретарь быстрым движением запихивает бумажку себе в карман. Шлуинский замечает это:
- Деньги для шефа, - объясняет он.
-А то, что для шефа, отдайте шефу, - весело отвечает секретарь. Он слегка покачивается - похоже, выпил еще до нашего появления.
- Я дал тебе деньги для шефа! Это традиция! - возмущенно повторяет Андрей.
- Ну и дай деньги шефу по традиции, - передразнивает секретарь.
В конце концов Андрей почти со скандалом добивается, чтобы банкнота была передана Этови-третьему. Вождь ничуть не удивлен, и даже склонен покрывать своего подчиненного. После этого секретарь начинает вести себя совсем уж неприлично: он плетется за Андреем и клянчит деньги, уговаривая дать ему хоть половину от той суммы. Шлуинский в шоке: в традиционной Африке так ведут себя только сумасшедшие.
Я высказываю иррациональное предположение, что моральная деградация, которую нам здесь продемонстрировали, - и есть следствие вырубки священного леса. Люди почувствовали, что нарушено основное сакральное правило и бессознательно решили, что теперь можно все. Надя считает, что взаимосвязь обратная: если бы в Гбенде была сильная аристократия, она бы никогда не позволила вырубить лес.
- Для меня это означает одно, - говорит Андрей, - в такой деревне язык акебу имеет больше шансов на вымирание. Как только люди окончательно перестанут верить, что священный лес - это священный лес, они перестанут говорить на акебу. К сожалению, так происходит с большинством традиционных культур.
- Андрей, а ведь ты за науку, за прогресс, за то, чтобы человеческий вид развивался, - говорю я, - Но в то же время ты за бережное отношение к традиционным культурам. Вот тебе пример развития: уходит одна культура - приходит другая, с другими ценностями: больницы, христианский гуманизм, социальная помощь. Можно ли при этом уберечь языки? Возможно ли гуманно относиться к сиротам и лечить людей лекарствами, а не травами и лягушками, ничего при этом не разрушая и не вырубая?
- Не знаю. Я не люблю говорить на эту тему, потому что все рассуждения заводят в тупик. Я могу сказать только одно: языки, как и некоторые виды животных, всегда вымирали и будут вымирать естественным образом. Но антропогенный фактор в последние 200 лет стал неоправданно высоким. То же и с языками.
- В смысле - антропогенный фактор?
- Ну, европогенный. Энецкий язык стал погибать, когда кочевые энцы поняли, что их дети будут более успешными, если с ними говорить по-русски - не только в школе, но и дома. И так происходит во всем мире.
На прощанье жители Джона устраивают для нас и для американцев символическую церемонию: свадьбу черного и белого мира. Надю одевают в традиционный наряд невесты, местные тетки начинают танцевать так, как танцуют на свадьбе - выделывают ужасно смешные и красивые акробатические коленца, пытаясь вовлечь это дело Андрея, который трогательно и безуспешно пытается их воспроизводить.
Мы окружены каким-то очень понятным и добрым деревенским весельем - в этот момент остро чувствуется, что черный мир нам и правда куда роднее, например, арабского или даже белого американского. Из-за угла выходит наш сторож Антуан, который несет за хвост огромную дикую крысу. Если бы я осталась чуть дольше, скорее всего, мне предложили бы ее съесть. Но я сажусь на мотоцикл, втискиваюсь между чьим-то мешком бананов и спиной водителя, и мы летим по пыльной красной земле. Не надо было заходить в священный лес - дорога до Ломе вместо пяти часов заняла семнадцать. Видимо, предки не хотели меня отпускать.