Статья про Белоруссию
(Вышла еще месяц назад, когда был газовый конфликт, с сюрреалистическими черно-белыми разворотами Карена Мирзояна)
На автовокзале у касс объявление: «Граждане! Не доверяйте «нелегальным» перевозчикам. Пользуйтесь услугами Белавтотранса!» Тут же, рядом с кассой стоит «нелегальный» - а почему в кавычках? - перевозчик и набирает машину на Солигорск. Он с заговорщическим видом объясняет мне, как пройти к машине, спрятанной где-то за углом.
- А почему вас не ловят? Вы же «нелегальный», а агитируете у них перед носом - спрашиваю я водителя.
- Какой же я нелегальный, если налоги плачу, 60 евро каждый месяц!
- А почему тогда написано «нелегальный»?
- Не хотят конкуренции.
За окном - зеленые поля, одинаковые одноэтажные домики растительных цветов - розовые, салатовые, сиреневые. Это агрогородки - колхозные дома с городским комфортом, построенные государством, чтобы люди возвращались в деревню. Вместе с рабочим местом семья получает в агрогородке дом - не в собственность, но с правом когда-нибудь его выкупить.
Проезжаем через Слуцк.
- Смотрите, как его отстроили на Дожинки! - говорит очередной попутчик. - Это наш ежегодный праздник, день урожая. Выбирают какой-нибудь город и благоустраивают его по полной программе. Видите, раньше Ленин к райсовету жопой стоял, а в честь праздника перевернули.
- Как вы думаете, долго еще батька будет у власти? - спрашиваю я.
- Да вот пока Коля не подрастет, - смеется попутчик. - А что, я лично не против.
Коля - это внебрачный сын Лукашенко, который в свои пять лет уже пользуется большой популярностью. Президент постоянно демонстрирует свою любовь к ребенку, возит его с собой в командировки, все это транслируется по телевизору. Многие даже утверждают, что это специально продуманный пиар-прием: когда речь заходит о Лукашенко, вместо политики люди начинают обсуждать Колю, что сразу переключает разговор из общественной плоскости в частную, семейную, более безопасную.
ЛЮДИ. «ЗА» НА 300 ПРОЦЕНТОВ
Белоруссия не может не понравиться с первого взгляда - простыми формами, пастельностью, пустотами и просторами, низкими облаками, и главное, почти полным отсутствием плохого вкуса. Здесь трудно обнаружить кич, услышать пафосную, фальшивую интонацию, здесь вообще никто не склонен ударяться в крайности. Даже «Национальная школа красоты» в центре Минка, где девушек за государственный счет учат дефилировать на подиуме, выглядит не пошло, а спокойно и достойно. Единственный человек, про которого известно, что он может позволить себе экстравагантные выходки - сам президент.
В то же время я слышала про эту страну много ужасов: что Белоруссия - заповедник совка, что приезжать сюда - одно, а жить - совершенно другое, что здесь невозможно заниматься бизнесом, политикой, что здесь нет свободы слова и альтернативного искусства, что люди получают копеечные зарплаты, а их национальную идентичность подавляют. И мне очень хочется выяснить, что тут реальность, а что - миф.
Гродно, самый западный город Белоруссии. Красивые пряничные домики, остроконечные башенки, барочный костел, средневековая крепость. Группа людей в оранжевой униформе подметают уложенную брусчаткой улицу. Первая мысль - гастарбайтеры. Присматриваюсь - нет, местные. Я как будто бы за границей - и не за границей. За границей - потому что чисто, все ездят на иномарках, служба в костеле идет на польском языке. Не за границей - потому что по телевизору идет сериал «Не родись красивой» а прихожане, выходя из костела, говорят между собой по-русски.
Спускаюсь на набережную, знакомлюсь с молодежью, одеты по-европейски - но стиль тусовки по-нашему открытый и залихватский. Они познакомились тут же, на лавочке, но их уже связывают сложные запутанные отношения. Больше всех мне нравится Даша, красивая пассионарная девушка в коротком черном пальто. Она фанат своей страны и Лукашенко, бурно жестикулирует, говорит очень эмоционально, иногда по-сорокински сбиваясь с нормального человеческого стиля на неумный панегирик.
- Я благодарна Лукашенко за то, что у нас чистый город, порядок, за то, что никогда не увидишь во дворе драки. Он все держит вот в таком в кулаке, ценам не дает расти. Я ему доверяю на 300 процентов, я не хочу ни в Лондон, ни в Париж, у нас красивые леса и красивые болота, я этим горжусь. Я работаю на фабрике, обычная швея, получаю сто евро в месяц, но на них я могу все купить. Видела по телевизору передачу про бедного ребенка в России, которого не кормили, ему дали банан, он его съел с кожурой. Для меня это дикость, для нас, белорусов - есть бананы, нет - неважно, мы привыкли жить жирно. Для сирот наш президент очень много делает. Я потеряла родителей в шестнадцать лет, мне дали квартиру, не в собственность, конечно, но живи сколько хочешь. Любую одежду могу взять на фабрике по себестоимости. У нас очень много возможностей. Вот только жалко, что пиво запретили на улице пить, приходится прятаться. Мы сейчас сидим - нарушаем большой закон, нас если милиция увидит - штраф.
- А взятку им можно дать?
- Что ты, только хуже будет. У нас не принято давать взятки. Даже врачу. Мы привыкли, что у нас все бесплатно.
- А что еще нельзя делать?
- Матом ругаться. Нельзя даже произнести слово «шняжка» - могут выписать штраф 70-80 долларов. Я не могу тебе сказать «иди на хуй».
- А «на хер»?
- Тоже не могу. Ну, то есть если ты тихонько это скажешь, ничего не будет, но вот если ты кричишь на всю улицу, то к тебе подойдут сотрудники милиции и вежливо скажут: вам придется пройти с нами. У нас очень вежливая милиция.
- А “на фиг?»
- «На фиг» уже лучше.
Мы идем гулять по городу, по дороге встречаем другие молодежные компании, Даша потихоньку напивается, выясняет со всеми сложные запутанные отношения, то и дело нарушая общественный порядок. Забираемся на какую-то гору, перелезаем через условно-колючую проволоку, оказываемся на территории средневекового замка, пьем пиво с видом на закат и изгиб реки. Спускаемся уже в темноте, Даша по дороге договаривается за кого-то выйти замуж, тут же разводится, тут же готова бить кому-то морду.
На пешеходной Советской улице встречаем группу неформалов.
- Народ, объясните человеку, чем Белоруссия отличается от России! - кричит Даша.
- Да ничем. Славяне и есть славяне…
- Отсутствием посредника между бизнесом и государством, - формулирует толстый программист с хаером.
- Все фигня. Фликерами - отвечает девушка в экстравагантном берете, наушниках и очках на пол-лица.
- Чем-чем?
- Ты что, не знаешь? У нас все люди по ночам обязаны носить фликеры. Это такие маленькие светящие штучки, прикрепляются к одежде - чтобы машина на темной дороге тебя не задавила. Они продаются в любом ларьке, старший сын президента их производит.
- А если не будешь носить фликер?
- Штраф, очень серьезный.
- И вы носите?
- Нет, конечно, мы что идиоты?
- Надо показать человеку фликер! Щас найдем, - воодушевляется Даша, - эй, народ, у вас есть фликеры? - обращается она к прохожим.
- Да ну, зачем это надо.
- А у вас, ребята, есть?
- Не, извини, дома оставил…
- Вот видишь, Юля, видишь! - Даша почему-то приходит в дикий вострог. - Ни у кого нет, Юля, никто их не носит, никто не проверяет, ты понимаешь?
В поисках человека с фликером мы постепенно приближаемся к вокзалу, где я сяду на поезд и уеду в Минск. Наконец я вижу двух молодых людей с флуоресцентными полосками на рукавах.
- Это фликеры? - спрашиваю я неформальную девушку.
- Нет, - она тянет меня за рукав. - Это милиционеры.
БИЗНЕС. ИЗНАСИЛОВАНИЕ НА ПЛОЩАДИ
Вопреки расхожему мнению, приватизация в Белоруссии тоже была, но выглядела она своеобразно. Шесть лет назад Лукашенко подписал программу передачи убыточных колхозов и совхозов частным предпринимателям. Предполагалось, что успешный бизнес должен спасти четверть вымирающих сельхозпредприятий в Белоруссии, сделав их рентабельными. Если долги колхозов-совхозов превышали стоимость их активов, коммерсантам предлагали выкупить этот бизнес за 9 долларов. Искренне желающих нашлось немного, но это было предложение, от которого невозможно отказаться.
Я встретилась с тремя бизнесменами, которые участвовали в этой спасательной операции. Они получили совхозы в одном и том же Узденском районе - но судьба их сложилась по-разному.
Виктор Терещенко, владелец большой фирмы по производству косметики, довел свой совхоз, когда-то самый отсталый в округе, до образцово-показательного состояния: у него какие-то невероятные надои и урожаи, трезвые специалисты, в поселке есть футбольное поле и хорошая дешевая столовая, строится церковь, вокруг желтеют рапсовые поля. Коровник, который раньше утопал в навозе, прекрасен как станция метро Маяковская, телята лежат на чистой мягкой соломе. Терещенко уже за 70, он говорит медленно, певуче и вообще пребывает в нирване благополучной старости. Сначала он не хотел браться за это дело, но пришлось пойти навстречу государству, потому что компания перед ним в моральном долгу - несколькими годами раньше, когда Терещенко развивал свой бизнес, власти помогли ему наладить сбыт косметики в магазинах. Уже сейчас, когда все получилось, Виктор говорит, что ему понравилось заниматься селом, он даже смог увязать это со своим основным бизнесом - в совхозе есть ульи, а мед используется как один из компонентов косметики.
У второго предпринимателя, Юрия Данькова, наоборот, ничего не вышло и ему пришлось вернуть совхоз «Малиново» государству. Вообще-то Юрий - владелец стриптиз-клуба и казино. Это в Белоруссии можно. По словам Данькова, в стране 50-70 тысяч представителей «крепкого класса», которые могут позволить себе проиграть 5-10 тысяч долларов. Даньков, остроумный грубоватый бизнесмен в стиле девяностых, когда-то фарцовщик и, по словам недоброжелателей, бывший сутенер, я с трудом представляю его в коровнике. Он склонен к авантюризму, когда-то даже баллотировался в президенты. При этом называет себя лояльным к властям человеком, его идеология - «не плевать против ветра».
Данькову жалко потерянное «Малиново», у него были большие планы, но он не смог получить кредиты в Европе и не наладил контакт с «местной мафией» - то есть властями.
- Я совершил ошибку - надо было сесть, договориться по-человечески, чтобы помогали. А я действовал по-своему - и они подключили административный ресурс. Председатель минского горисполкома позвал меня и посоветовал отдать совхоз «по-хорошему». Пришлось подарить. В Белоруссии вести бизнес - это все равно что, как в анекдоте, изнасиловать женщину на площади - замучают советами.
Мой третий собеседник, Александр Труханович, владелец предприятия «Миндавг», (маршрутки, перевозки), находится примерно в такой же ситуации, что и Даньков, только пока пытается сопротивляться, причем опираясь не на административные понятия, а на юридические нормы. Он тоже не смог договориться с местными властями и те наслали на него УВД и прокуратуру, которая нашла у компании долги и возбудила уголовное дело. Теперь у «Миндавга» идет один суд за другим. Но, несмотря на все эти проблемы, Александр готов часами расхваливать Лукашенко и его политику. Правда, стиль аргументации у Трухановича своеобразный: он вынуждает собеседника соглашаться с очевидными истинами и отсюда делает выводы, что Батька прав. Например, на вопрос о том, почему в Белоруссии так сложно нанимать людей на работу, если бизнес не семейный:
- Человек должен быть рабом? Скажите, да или нет? Не должен? Так почему же если я вас на работу нанимаю, я в пенсионный фонд не должен делать отчисления? У нас же не рабовладельческий строй! Ты людей конечно нанимай, но ты не наглей! Так или не так?
Второй козырь, которым Труханович кроет всю возможную критику - это «во всем мире так же». Причем под «всем миром» в основном подразумевается Россия.
- Вот вы говорите, митинги оппозиции разгоняют. А у вас не разгоняют? У вас что, место для митинга не надо согласовывать? Ну вот! Экономика плановая? Так она во всем мире плановая, особенно после кризиса! Демократии нет? А где она есть? У вас есть? Батька не уйдет, пока не передаст собственность в надежные руки, приватизацию ведь тоже нужно проводить с умом, а не отдавать золотой фонд страны бандитам и западникам. Нужно таким отдать, которые будут инвестировать, модернизировать, а не кому попало. Кому не хочется кусок неразделенного пирога? Всем ведь хочется! Так или не так?
- И вы думаете, Лукашенко действительно отдаст госпредприятия в частные руки?
- За бесценок не отдаст. После того как он столько лет их по крупицам собирал, модернизировал, столько рабочей силы было обучено за его счет. Все ведь хотят только большие, прибыльные предприятия, заводы. Колхозы никто не хочет брать, потому что там работать надо!
В целом со слов Трухановича получается, что в Белоруссия потихоньку движется в сторону капитализма, но этому мешают консервативные чиновники. А Россия повторяет путь Белоруссии с опозданием на 5-6 лет.
- А кому не нравится, кто хочет реализоваться быстрее - пусть едут в Америку. Америка ведь с таких людей и началась, которые хотели быстрее и все сразу.
МОВА. БАРОККО И ПОСТМОДЕРНИЗМ
Минск, галерея «У» - модное андеграундное заведение с уклоном в белорусский национализм. Кафе, клуб, галерея, книжный магазин. На полках - хорошая современная литература по-русски, Сартр и Киркьегор по-белорусски. В главном зале - поэтические чтения, гродненский постмодернизм, выступает поэт Юрий Гумянюк: «Забудься, на сусветныя рекорды / Чакай покуль адбудецца распад, / Ракеты, шаттлы, боинги, канкорды, / Расшарпаюць нябёсный лугасад. / Пасля у закурадымлянай прасторы / Зазьяе зевра лямпки ильича, / Да в унисон матациклетные маторы / Поскажут место для сокрытного ключа».
Здесь можно услышать альтернативную точку зрения: что Лукашенко превратил страну в большой колхоз, что у нации должен быть свой язык, что Белоруссия - это Великое литовское княжество, белорусы - это литовцы, а литовцы - никакие не литовцы, а жемайты и аукштайты, небольшие балтийские племена… Я знакомлюсь с десятком интересных молодых интеллектуалов, из принципа говорящих между собой только по-белорусски. Для них это прежде всего способ опознать «своего», признак продвинутости, современности, активности и, конечно же, оппозиционности. Ребята сразу демонстрируют толерантность: в разговоре со мной легко и даже, подозреваю, с некоторым облегчением переходят на русский, хотя я их об этом не прошу.
- Если человек на улице заговорит со мной по-белорусски, сразу понятно, что человек интересный, самовыражается, - говорит художник Игорь Корзун, - В этом есть некая барочность.
Что белорусский язык чуть ли не запрещен - это миф, на бытовом уровне его никто не притесняет, оппозиция выпускает несколько белорусскоязычных газет, которые продаются в киосках наравне с остальными. Замдиректора Минского государственного областного лицея Валентина Скиба из принципа говорит только по-белорусски - и ничего. Но вся документация в школе по-русски.
«Барочность» национальной мовы состоит в том, что большинство белорусов воспринимают ее как ненужную крайность, вычурность, выпендреж. И это действительно исходит не столько от власти, сколько от населения. Для государства белорусский язык становится по-настоящему нежелательным только тогда, когда он превращается в политический символ. Это ассоциируется с очень популярным в 90-е и практически выдохшимся сейчас движением БНФ (Белорусский народный фронт).
В галерее «У» я познакомилась с пиарщиком Северином, он берет меня с собой на встречу с заказчиками, которая также проходит на белорусском языке. Разрекламировать надо некий сладкий, не очень крепкий алкогольный напиток под названием «Крамбамбуля», с рыцарями и средневековыми дамами на этикетке - что-то вроде знаменитого в советское время «Рижского бальзама». Вроде бы причем тут политика - но бизнесмены не мыслят себя вне ее и даже продвигают проект как образовательный. Так малый-средний бизнес по-своему вкладывается в создание национального мифа, пытаясь протянуть культурно-алкогольную нить от Литовского княжества и Речи Посполитой непосредственно в 21 век - минуя Северо-Западный край, Всходные Крэсы польские и советскую власть. Хозяева производства - три добродушных брата-великана, три толстяка, семейный бизнес. И внешне, и по поведению они совсем не похожи на советских людей - скорее напоминают каких-то фольклорных чехов или баварцев. Глядя на них, кажется, что в качестве национального символа Белоруссии больше подошла бы не изысканная настойка, а хорошее темное пиво.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. «ТУТЭЙШИЕ»
В аэропорту я прошу зажигалку у какого-то пассажира. Он меня не расслышал и переспрашивает. Я повторяю вопрос по-английски - мужик очень похож на иностранца: очки, серьга в ухе, на вид лет 40.
- Да нет, я русский, - объясняет мой попутчик. И тут же хлопает себя по лбу: - Ой. Что я говорю? Я же белорус!
- И что, многие белорусы путают себя с русскими? - интересуюсь я.
- Большинство.
«Тутэйшие» - так называло себя когде-то население белорусского Полесья. «Здешние, местные». Они не хотели называться ни русскими, ни поляками, ни белорусами, ни литовцами, и соотносили себя не с нацией, а с территорией, с «вот этими», здешними лесами и болотами.
«Имеем поле и лес, горы и долины, реки и вазёры, даже моря имели - называлась Пинское - но оккупанты змяшали его с грязью, то осталось только Пинское болото. А границ политычных не имеем, так и политыки своей не имеем - на чужой политыке пока что ездим». Это цитата из пьесы белорусского классика Янки Купалы «Тутэйшыя» (1922). В пьесе высмеивается мелкий чиновник Микита Зносак, который мимикрирует под каждую новую власть. В Минске то немцы, то поляки, то красноармейцы, и Микита потешно переодевается, пытается учить языки, меняет фамилию: «Кто мне лучше платит, тому и служу, и кихаць хочу на всякие идеи. Моя линия жизни очень простая».
Антагонист Зносака - резонер, тезка автора, учитель Янка возражает, что «Ваша линия не простая, а крывабокая, и уже ведет вас туда, откуда не ворочаются. Мы должны растоптать, зништожить долговечную ложь, которая учит, что мы не есть мы... Ведь мы боремся и умираем за чужое». В финале приспособленец Микита арестован красноармейцами и действительно отправляется «туда, откуда не ворочаются». Пьеса была запрещена в СССР, да и сейчас не приветствуется, но она стала культовой для всей нынешней оппозиции, вместе с бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня» - символами Белорусской народной республики, которая была учреждена в 1918 году и просуществовала всего несколько месяцев, до установления Советской власти - и то лишь на бумаге и почтовых марках. Но именно в этот период сложился миф о самостоятельной Белоруссии, которую надо продвигать и строить, пусть даже вопреки самосознанию народа:
«Наши крестьяне на съездах высказывались в том смысле, что им не нужна автономия, но делали они это по неразумению и темноте своей … По тем или иным вопросам мы обращаемся к знатокам и специалистам, а вот при государственном строительстве удовлетворяемся мнениями таких специалистов, как тёмный и некультурный народ. Народ - вещь хорошая, но ему необходимо рассказать, разъяснить, его необходимо сначала просветить, научить, и только потом уже звать к себе на совет», - писал в 1917 году один из идеологов незалежной Белоруссии Язэп Лесик.
Это второй вопрос, который до сих пор здесь актуален: до какой степени можно доверять народу? Народ одобряет недемократичную лукашенковскую конституцию, верит в необходимость смертной казни, поддерживает ограничения на куплю-продажу земли. Все это отражено в референдуме, который проводился в 1996 году - 80 процентов белорусов проголосовали «за». Но правая оппозиция и сейчас уверена, что такие ключевые вопросы должно решать правительство, а народ за долгое время жизни в колхозах потерял (а может быть и никогда не имел) способность ответственно принимать решения.
По-другому эту тему видят идеологи правящего режима, для них вот эта бесформенность, способность и даже желание прогибаться под сильную власть - это и есть национальная самобытность.
«Так называемый демократический выбор начала 90-х был навязан Беларуси, - пишет начальник Главного идеологического управления при администрации президента Всеволод Янчевский. - Но как только Беларусь оставили наедине с собой, она немедленно отвергла «либеральную демократию», отвергла последовательно, проявив свою самость. Если хотите, нынешний политический строй - это прямое следствие независимости Беларуси».
Есть, правда, резонный вопрос, сколько такая идентичность продержится. Среди «правых» распространена точка зрения, что отсутствие основных признаков современной демократии - независимых судов, свободных выборов, партий в парламенте - прямо влияет на экономику, она не может быть успешной, будучи государственной. Такого же мнения придерживаются и чиновники МВФ, которые дают Лукашенко деньги взамен на либерализацию. Поэтому сейчас многие говорят о том, что в Белоруссии неизбежна оттепель:
- Лукашенко будет вынужден признать, что нельзя строить экономику по одним законам, когда во всем мире действуют другие, - говорит оппозиционер Николай Толстик, бывший спичрайтер Михаила Чигиря - первого премьер-министра при президенте Лукашенко. - Ты можешь не верить в закон Ома - но если сунешь пальцы в розетку, тебя все равно ударит током.
Впрочем, не исключено, что все эти «новые веяния» - это как Микита Зносак, в очередной раз меняющий русскую шапку на немецкую. «Иерархически устроенный холдинг под названием РБ», как назвал Белоруссию политолог Юрий Шевцов, пока вполне успешно работает вопреки законам Ома: производит холодильники, трактора, продает удобрения, даже строит свою силиконовую долину. При ВВП в 49 миллиардов долларов внешний долг страны всего 22 миллиарда - более чем в десять раз меньше греческого. Лукашенко активно готовится к четвертому сроку, и не видно причин, по которым бы его избрание не состоялось. Белорусы, помимо всего прочего, просто не большие любители протестовать, для них это тоже как бы проявление плохого вкуса. Первая строчка гимна страны: «Мы, белорусы, мирные люди». И это действительно так: и левые и правые, и чиновники и колхозники сходятся в том, что «киргизский вариант» в Белоруссии не пройдет.
ОППОЗИЦИЯ. В ПОИСКАХ РОЗЕТКИ
- Так с чем же вы боретесь? - спрашиваю я оппозиционера Франака Вячорку, - посмотри, у вас все нормально, можно читать любые книжки, говорить по-белорусски, ездить за границу… Бизнесом можно заниматься, если он только не крупный…
- Послушай, ну это же очень просто, - снисходительно объясняет мне Франак - Есть три варианта: демократический режим, тоталитарный и авторитарный. Демократический - это когда разрешено все, что не запрещено. Тоталитарный - это когда запрещено все, что не разрешено. Авторитарный - это когда разрешено все, кроме политики. Ты сама-то какой выберешь?
22-летний Франак - красавец, герой, интеллектуал, оппозиционер. И он - в военной форме. Впрочем, последний день - вчера его комиссовали по здоровью, потому что Франак, по его собственному выражению, «всех дастау».
У них это семейное: отец Винцук Вячорка - тоже известный оппозиционер, один из главных деятелей БНФ. Франак с детства был диссидентом: играл в хулиганской рок-группе, озвучивал «Шрека» и «Крестного отца» по-белорусски, ходил на митинги. За очередное оппозиционные выступление он был отчислен из университета, после чего его призвали в армию и силой увезли служить в Мозырь - без предупреждения, в машине с тонированными стеклами и в наручниках.
В Мозыри, захолустном бедном городке на берегу Припяти, рядовой Франак сразу же стал баллотироваться в депутаты.
- Я спросил: а что, любой человек может избираться в райсовет? Мне сказали - да. И солдат может? И солдат. Я сказал: хорошо, тогда мне нужно на три часа в день покидать военную часть для предвыборной агитации. Какой был переполох, они не знали, что со мной делать! Я писал жалобы в прокуратуру, одну за другой, и в конце концов мне дали разрешение агитировать - но только в сопровождении замполита, чтобы я не говорил лишнего, ему за это обещали повышение.
Свою избирательную кампанию Франак решил построить на идее возвращения чернобыльских льгот, которые жители Мозыри недавно перестали получать. Мы едем на очередную встречу с избирателями в ДК Железнодорожного района. Тесно набиваемся в старый раздолбанный фольксваген, у меня на коленях лежат какие-то элементы звуковой аппаратуры. Наш водитель, ветеран БНФ, шут, бабник и провокатор, всю дорогу без умолку болтает, травит дурацкие анекдоты про Лукашенко и подкалывает Франака:
- Что, а в самоволку-то ходил, пока служил?
- Нет, Николай Герасимович, мне нельзя. Я был на особом счету, приходилось особенно четко соблюдать дисциплину.
- А с девками гулять как же? В самоволке не был - значит, не солдат…
(Переоделся зачем-то в военную форму Франака, очень понравилась ему)
Мы проезжаем через Мозырь, мимо красивой заросший Припяти, мимо лубочной, похожей на детский городок, крепости - и оказываемся в очень бедном, районе, среди бараков и хрущевок. В доме культуры Франак узнает, что актовый зал закрыт, а директора нет и не будет.
- Еще лучше. Будем агитировать на улице, - решает Франак.
Он обращается к гардеробщице с просьбой найти розетку, чтобы подключить аппаратуру. Она в ответ машет руками.
- Но ведь у меня здесь официальная встреча, я разрешение получил!
- Ничего не знаю: у меня тоже семья есть, дети, работа. И между прочим, я свой голос отдаю за вас, так что уходите отсюда, пожалуйста, - обиженно говорит тетка, неумолимо выпроваживая Франака.
Мы заходим в ближайший подъезд, стучимся в квартиру, старушка по имени баба Сеня разрешает протянуть удлинитель из окна. С микрофоном Франак преображается - он говорит зажигательно, но по содержанию его речь - примерно такой же набор популистских штампов, что и у действующей власти, только с другим знаком. Тут я в первый раз в Белоруссии сталкиваюсь с фальшью, плохим вкусом.
- Я разумею, что, может быть, буду непопулярным, но нам трэба отверзеть. Нас спаивают низкими ценами на алкоголь, на чернила, на шклоочищальники, якие пьют наши люди и помирают. Коли ты пьяный, коли у тебя голова затуманена, ты не думаешь и голосуешь за Лукашенко…
(Зачем это кино-фото-видео обслуживание - вообще непонятно. Никто из него не вышел, ничего не снимал.)
Аудитория, которая все это слушает - человек двадцать пять. Десять подростков на велосипедах, пять бабушек, пять алкашей и еще несколько местных активистов БНФ. Но Франак не унывает: «Ничего, многие боятся выходить на площадь, они слушают из окон».
- …Уси мы с вами бачим якие проблемы у нашего района. Чиновники сюды не заглядывают, на станцыю Мозырь им наплявать….
Дети лижут мороженое: «Это что, вместо фильма что ль сегодня?»
- …Ня надо иллюзий, выборы будут сфабрикованы, як усе выборы у нашей краине.… Сведали вы, что 30 процентов белорусских державных предпреемств стратные, убыточные? Беларусь у системном крызисе, и ён только починается…
- Передайте ему, у меня антенна в 41 доме не работает, - шепчет мне на ухо какая-то бабулька.
- …Трэба менять уладу, трэба иньший президент и иньший парламент!
Через несколько недель интересуюсь, какие у Франака новости. Что проиграл выборы - это ясно. Но еще его, оказывается, выгнали из БНФ. Пока Франак был в армии, там сформировалось новое руководство, более лояльное к Лукашенко и находящееся под влиянием европейского бизнеса, заинтересованного в стабильной власти и долгосрочных инвестициях. Франак для них слишком революционер. В общем, он и тут «всех дастау». Настоящий диссидент.
ИСКУССТВО. БАТЬКА В ПЕКЛЕ
Сегодня Радуница, день поминовения усопших, «Пасха мертвых». В Белоруссии этот день отмечается очень широко, два лишних выходных. В старинной деревеньке Бобр в церкви торжественно и красиво, большой стол с разными угощениями, натюрморт. Но, на самом деле я приехала в Бобр не поэтому: мне нужно посмотреть, как Лукашенко горит в аду.
(Старая фотография, снимал Пушкин)
Вся Белоруссия знает, что в деревне Бобр живет художник Александр Пушкин, который написал под потолком храма сцену Страшного Суда, где президент Белоруссии терпит адские муки вместе с блудницами, доносчиками и епископом Филаретом. Но я опоздала на несколько лет - вся эта чертовщина теперь замазана белой водоэмульсионкой, как будто пламя преисподней кто-то залил пеной из огнетушителя.
Художник Александр, или, как ему больше нравится, Алесь Пушкин сегодня тоже пошел на могилу родителей - с женой, учительницей истории, и двумя маленькими детьми. Они чинно достают бутерброды, читают молитву, разливают в пластмассовые стаканы какую-то ягодную настойку. Пушкин - человек спокойный, традиционный, нордический, тихий омут. По виду и стилю он напоминает какого-нибудь тормознутого прибалта, даже говорит с непонятно откуда взявшися акцентом:
- Отец скасааааал: и-диии в училище, бу-тееешь худооо-шником. Бутешь Лееееенина, Брееееежнева на плакатах рисовать, наглядную агитацию. У нас художник, когда в магазин приходит, всегда покупает бутылку самого дорого коньяка. Не то, что слесарь какой-нибудь, или тракторист. Вот так я стал художником.
И ведь правда, рисует наглядную агитацию! Пушкин удивительно гармоничный человек, он прожил свои 45 лет в абсолютном соответствии с меняющимся временем. В перестройку был диссидентом, в начале 90-х -богемным декоратором в театре, а когда Лукашенко стал закручивать гайки, остепенился.
- Отец скасааал: тебе уже 30 лет, хватит шляться, купи себе дом, заведи детей. Тогда я вспомнил про Яну, женился на ней, переехал сюда…
Но несмотря на семейную благообразность, Пушкин все равно периодически выдает что-нибудь этакое: в 2006 году он притащил к президентскому дворцу тачку с навозом и проткнул портрет Лукашенко вилами. Получил два года условно и подписку о невыезде - пришлось окончательно осесть в родной деревне. Теперь все свои перформансы он устраивает для местных, у которых чудачества Пушкина не пользуются популярностью, но и протеста тоже не вызывают: в конце концов, он свой, тутэйший…
- Я вам, Казимир Викторович, руки не подам! - говорит он председателю сельсовета - потому что вы не народно избранный председатель, а назначенный. Вы вот скажите журналисту, почему председателем избиркома ваша жена была, а?
Здоровенный Казимир трясется и ничего не говорит, но почему-то не обижается. В конце концов Пушкин даже убеждает его покатать меня завтра на машине по окрестностям, показать агрогородок и прочие чудеса техники. «Чтобы журналисты не думали, что Белоруссия - это только фуфайки, кривые заборы и щербатые рты».
- Ко мне приезжал один современный художник из Стокгольма, завидовал, - говорит Пушкин, - Вот у нас в Швеции, говорит, какой перформанс ни устроишь - никто внимания не обращает. Мы, говорит, однажды даже учредили в интернете несуществующее государство, свободно принимающее иммигрантов со всего мира. И только когда в посольство Швеции начали приходить заявления с просьбой о гражданстве, нам позвонили и спросили, что это за искусство такое. А у вас - так легко прославиться…
Неудивительно, думаю я, ведь шведские художники только сейчас стали проводить эксперименты с несуществующими государствами. А белорусские националисты додумались до этого еще в 1918 году.
Народ на кладбище напивается и расходится. Драники, конфеты, крашеные яйца остаются на съедение собакам, птицам и мертвецам, как это было всегда - при литовцах и поляках, немцах и русских, католиках и православных. И земля, сменившая так много хозяев, по-прежнему принимает от мирных «тутэйших» их нехитрые дары.
На автовокзале у касс объявление: «Граждане! Не доверяйте «нелегальным» перевозчикам. Пользуйтесь услугами Белавтотранса!» Тут же, рядом с кассой стоит «нелегальный» - а почему в кавычках? - перевозчик и набирает машину на Солигорск. Он с заговорщическим видом объясняет мне, как пройти к машине, спрятанной где-то за углом.
- А почему вас не ловят? Вы же «нелегальный», а агитируете у них перед носом - спрашиваю я водителя.
- Какой же я нелегальный, если налоги плачу, 60 евро каждый месяц!
- А почему тогда написано «нелегальный»?
- Не хотят конкуренции.
За окном - зеленые поля, одинаковые одноэтажные домики растительных цветов - розовые, салатовые, сиреневые. Это агрогородки - колхозные дома с городским комфортом, построенные государством, чтобы люди возвращались в деревню. Вместе с рабочим местом семья получает в агрогородке дом - не в собственность, но с правом когда-нибудь его выкупить.
Проезжаем через Слуцк.
- Смотрите, как его отстроили на Дожинки! - говорит очередной попутчик. - Это наш ежегодный праздник, день урожая. Выбирают какой-нибудь город и благоустраивают его по полной программе. Видите, раньше Ленин к райсовету жопой стоял, а в честь праздника перевернули.
- Как вы думаете, долго еще батька будет у власти? - спрашиваю я.
- Да вот пока Коля не подрастет, - смеется попутчик. - А что, я лично не против.
Коля - это внебрачный сын Лукашенко, который в свои пять лет уже пользуется большой популярностью. Президент постоянно демонстрирует свою любовь к ребенку, возит его с собой в командировки, все это транслируется по телевизору. Многие даже утверждают, что это специально продуманный пиар-прием: когда речь заходит о Лукашенко, вместо политики люди начинают обсуждать Колю, что сразу переключает разговор из общественной плоскости в частную, семейную, более безопасную.
ЛЮДИ. «ЗА» НА 300 ПРОЦЕНТОВ
Белоруссия не может не понравиться с первого взгляда - простыми формами, пастельностью, пустотами и просторами, низкими облаками, и главное, почти полным отсутствием плохого вкуса. Здесь трудно обнаружить кич, услышать пафосную, фальшивую интонацию, здесь вообще никто не склонен ударяться в крайности. Даже «Национальная школа красоты» в центре Минка, где девушек за государственный счет учат дефилировать на подиуме, выглядит не пошло, а спокойно и достойно. Единственный человек, про которого известно, что он может позволить себе экстравагантные выходки - сам президент.
В то же время я слышала про эту страну много ужасов: что Белоруссия - заповедник совка, что приезжать сюда - одно, а жить - совершенно другое, что здесь невозможно заниматься бизнесом, политикой, что здесь нет свободы слова и альтернативного искусства, что люди получают копеечные зарплаты, а их национальную идентичность подавляют. И мне очень хочется выяснить, что тут реальность, а что - миф.
Гродно, самый западный город Белоруссии. Красивые пряничные домики, остроконечные башенки, барочный костел, средневековая крепость. Группа людей в оранжевой униформе подметают уложенную брусчаткой улицу. Первая мысль - гастарбайтеры. Присматриваюсь - нет, местные. Я как будто бы за границей - и не за границей. За границей - потому что чисто, все ездят на иномарках, служба в костеле идет на польском языке. Не за границей - потому что по телевизору идет сериал «Не родись красивой» а прихожане, выходя из костела, говорят между собой по-русски.
Спускаюсь на набережную, знакомлюсь с молодежью, одеты по-европейски - но стиль тусовки по-нашему открытый и залихватский. Они познакомились тут же, на лавочке, но их уже связывают сложные запутанные отношения. Больше всех мне нравится Даша, красивая пассионарная девушка в коротком черном пальто. Она фанат своей страны и Лукашенко, бурно жестикулирует, говорит очень эмоционально, иногда по-сорокински сбиваясь с нормального человеческого стиля на неумный панегирик.
- Я благодарна Лукашенко за то, что у нас чистый город, порядок, за то, что никогда не увидишь во дворе драки. Он все держит вот в таком в кулаке, ценам не дает расти. Я ему доверяю на 300 процентов, я не хочу ни в Лондон, ни в Париж, у нас красивые леса и красивые болота, я этим горжусь. Я работаю на фабрике, обычная швея, получаю сто евро в месяц, но на них я могу все купить. Видела по телевизору передачу про бедного ребенка в России, которого не кормили, ему дали банан, он его съел с кожурой. Для меня это дикость, для нас, белорусов - есть бананы, нет - неважно, мы привыкли жить жирно. Для сирот наш президент очень много делает. Я потеряла родителей в шестнадцать лет, мне дали квартиру, не в собственность, конечно, но живи сколько хочешь. Любую одежду могу взять на фабрике по себестоимости. У нас очень много возможностей. Вот только жалко, что пиво запретили на улице пить, приходится прятаться. Мы сейчас сидим - нарушаем большой закон, нас если милиция увидит - штраф.
- А взятку им можно дать?
- Что ты, только хуже будет. У нас не принято давать взятки. Даже врачу. Мы привыкли, что у нас все бесплатно.
- А что еще нельзя делать?
- Матом ругаться. Нельзя даже произнести слово «шняжка» - могут выписать штраф 70-80 долларов. Я не могу тебе сказать «иди на хуй».
- А «на хер»?
- Тоже не могу. Ну, то есть если ты тихонько это скажешь, ничего не будет, но вот если ты кричишь на всю улицу, то к тебе подойдут сотрудники милиции и вежливо скажут: вам придется пройти с нами. У нас очень вежливая милиция.
- А “на фиг?»
- «На фиг» уже лучше.
Мы идем гулять по городу, по дороге встречаем другие молодежные компании, Даша потихоньку напивается, выясняет со всеми сложные запутанные отношения, то и дело нарушая общественный порядок. Забираемся на какую-то гору, перелезаем через условно-колючую проволоку, оказываемся на территории средневекового замка, пьем пиво с видом на закат и изгиб реки. Спускаемся уже в темноте, Даша по дороге договаривается за кого-то выйти замуж, тут же разводится, тут же готова бить кому-то морду.
На пешеходной Советской улице встречаем группу неформалов.
- Народ, объясните человеку, чем Белоруссия отличается от России! - кричит Даша.
- Да ничем. Славяне и есть славяне…
- Отсутствием посредника между бизнесом и государством, - формулирует толстый программист с хаером.
- Все фигня. Фликерами - отвечает девушка в экстравагантном берете, наушниках и очках на пол-лица.
- Чем-чем?
- Ты что, не знаешь? У нас все люди по ночам обязаны носить фликеры. Это такие маленькие светящие штучки, прикрепляются к одежде - чтобы машина на темной дороге тебя не задавила. Они продаются в любом ларьке, старший сын президента их производит.
- А если не будешь носить фликер?
- Штраф, очень серьезный.
- И вы носите?
- Нет, конечно, мы что идиоты?
- Надо показать человеку фликер! Щас найдем, - воодушевляется Даша, - эй, народ, у вас есть фликеры? - обращается она к прохожим.
- Да ну, зачем это надо.
- А у вас, ребята, есть?
- Не, извини, дома оставил…
- Вот видишь, Юля, видишь! - Даша почему-то приходит в дикий вострог. - Ни у кого нет, Юля, никто их не носит, никто не проверяет, ты понимаешь?
В поисках человека с фликером мы постепенно приближаемся к вокзалу, где я сяду на поезд и уеду в Минск. Наконец я вижу двух молодых людей с флуоресцентными полосками на рукавах.
- Это фликеры? - спрашиваю я неформальную девушку.
- Нет, - она тянет меня за рукав. - Это милиционеры.
БИЗНЕС. ИЗНАСИЛОВАНИЕ НА ПЛОЩАДИ
Вопреки расхожему мнению, приватизация в Белоруссии тоже была, но выглядела она своеобразно. Шесть лет назад Лукашенко подписал программу передачи убыточных колхозов и совхозов частным предпринимателям. Предполагалось, что успешный бизнес должен спасти четверть вымирающих сельхозпредприятий в Белоруссии, сделав их рентабельными. Если долги колхозов-совхозов превышали стоимость их активов, коммерсантам предлагали выкупить этот бизнес за 9 долларов. Искренне желающих нашлось немного, но это было предложение, от которого невозможно отказаться.
Я встретилась с тремя бизнесменами, которые участвовали в этой спасательной операции. Они получили совхозы в одном и том же Узденском районе - но судьба их сложилась по-разному.
Виктор Терещенко, владелец большой фирмы по производству косметики, довел свой совхоз, когда-то самый отсталый в округе, до образцово-показательного состояния: у него какие-то невероятные надои и урожаи, трезвые специалисты, в поселке есть футбольное поле и хорошая дешевая столовая, строится церковь, вокруг желтеют рапсовые поля. Коровник, который раньше утопал в навозе, прекрасен как станция метро Маяковская, телята лежат на чистой мягкой соломе. Терещенко уже за 70, он говорит медленно, певуче и вообще пребывает в нирване благополучной старости. Сначала он не хотел браться за это дело, но пришлось пойти навстречу государству, потому что компания перед ним в моральном долгу - несколькими годами раньше, когда Терещенко развивал свой бизнес, власти помогли ему наладить сбыт косметики в магазинах. Уже сейчас, когда все получилось, Виктор говорит, что ему понравилось заниматься селом, он даже смог увязать это со своим основным бизнесом - в совхозе есть ульи, а мед используется как один из компонентов косметики.
У второго предпринимателя, Юрия Данькова, наоборот, ничего не вышло и ему пришлось вернуть совхоз «Малиново» государству. Вообще-то Юрий - владелец стриптиз-клуба и казино. Это в Белоруссии можно. По словам Данькова, в стране 50-70 тысяч представителей «крепкого класса», которые могут позволить себе проиграть 5-10 тысяч долларов. Даньков, остроумный грубоватый бизнесмен в стиле девяностых, когда-то фарцовщик и, по словам недоброжелателей, бывший сутенер, я с трудом представляю его в коровнике. Он склонен к авантюризму, когда-то даже баллотировался в президенты. При этом называет себя лояльным к властям человеком, его идеология - «не плевать против ветра».
Данькову жалко потерянное «Малиново», у него были большие планы, но он не смог получить кредиты в Европе и не наладил контакт с «местной мафией» - то есть властями.
- Я совершил ошибку - надо было сесть, договориться по-человечески, чтобы помогали. А я действовал по-своему - и они подключили административный ресурс. Председатель минского горисполкома позвал меня и посоветовал отдать совхоз «по-хорошему». Пришлось подарить. В Белоруссии вести бизнес - это все равно что, как в анекдоте, изнасиловать женщину на площади - замучают советами.
Мой третий собеседник, Александр Труханович, владелец предприятия «Миндавг», (маршрутки, перевозки), находится примерно в такой же ситуации, что и Даньков, только пока пытается сопротивляться, причем опираясь не на административные понятия, а на юридические нормы. Он тоже не смог договориться с местными властями и те наслали на него УВД и прокуратуру, которая нашла у компании долги и возбудила уголовное дело. Теперь у «Миндавга» идет один суд за другим. Но, несмотря на все эти проблемы, Александр готов часами расхваливать Лукашенко и его политику. Правда, стиль аргументации у Трухановича своеобразный: он вынуждает собеседника соглашаться с очевидными истинами и отсюда делает выводы, что Батька прав. Например, на вопрос о том, почему в Белоруссии так сложно нанимать людей на работу, если бизнес не семейный:
- Человек должен быть рабом? Скажите, да или нет? Не должен? Так почему же если я вас на работу нанимаю, я в пенсионный фонд не должен делать отчисления? У нас же не рабовладельческий строй! Ты людей конечно нанимай, но ты не наглей! Так или не так?
Второй козырь, которым Труханович кроет всю возможную критику - это «во всем мире так же». Причем под «всем миром» в основном подразумевается Россия.
- Вот вы говорите, митинги оппозиции разгоняют. А у вас не разгоняют? У вас что, место для митинга не надо согласовывать? Ну вот! Экономика плановая? Так она во всем мире плановая, особенно после кризиса! Демократии нет? А где она есть? У вас есть? Батька не уйдет, пока не передаст собственность в надежные руки, приватизацию ведь тоже нужно проводить с умом, а не отдавать золотой фонд страны бандитам и западникам. Нужно таким отдать, которые будут инвестировать, модернизировать, а не кому попало. Кому не хочется кусок неразделенного пирога? Всем ведь хочется! Так или не так?
- И вы думаете, Лукашенко действительно отдаст госпредприятия в частные руки?
- За бесценок не отдаст. После того как он столько лет их по крупицам собирал, модернизировал, столько рабочей силы было обучено за его счет. Все ведь хотят только большие, прибыльные предприятия, заводы. Колхозы никто не хочет брать, потому что там работать надо!
В целом со слов Трухановича получается, что в Белоруссия потихоньку движется в сторону капитализма, но этому мешают консервативные чиновники. А Россия повторяет путь Белоруссии с опозданием на 5-6 лет.
- А кому не нравится, кто хочет реализоваться быстрее - пусть едут в Америку. Америка ведь с таких людей и началась, которые хотели быстрее и все сразу.
МОВА. БАРОККО И ПОСТМОДЕРНИЗМ
Минск, галерея «У» - модное андеграундное заведение с уклоном в белорусский национализм. Кафе, клуб, галерея, книжный магазин. На полках - хорошая современная литература по-русски, Сартр и Киркьегор по-белорусски. В главном зале - поэтические чтения, гродненский постмодернизм, выступает поэт Юрий Гумянюк: «Забудься, на сусветныя рекорды / Чакай покуль адбудецца распад, / Ракеты, шаттлы, боинги, канкорды, / Расшарпаюць нябёсный лугасад. / Пасля у закурадымлянай прасторы / Зазьяе зевра лямпки ильича, / Да в унисон матациклетные маторы / Поскажут место для сокрытного ключа».
Здесь можно услышать альтернативную точку зрения: что Лукашенко превратил страну в большой колхоз, что у нации должен быть свой язык, что Белоруссия - это Великое литовское княжество, белорусы - это литовцы, а литовцы - никакие не литовцы, а жемайты и аукштайты, небольшие балтийские племена… Я знакомлюсь с десятком интересных молодых интеллектуалов, из принципа говорящих между собой только по-белорусски. Для них это прежде всего способ опознать «своего», признак продвинутости, современности, активности и, конечно же, оппозиционности. Ребята сразу демонстрируют толерантность: в разговоре со мной легко и даже, подозреваю, с некоторым облегчением переходят на русский, хотя я их об этом не прошу.
- Если человек на улице заговорит со мной по-белорусски, сразу понятно, что человек интересный, самовыражается, - говорит художник Игорь Корзун, - В этом есть некая барочность.
Что белорусский язык чуть ли не запрещен - это миф, на бытовом уровне его никто не притесняет, оппозиция выпускает несколько белорусскоязычных газет, которые продаются в киосках наравне с остальными. Замдиректора Минского государственного областного лицея Валентина Скиба из принципа говорит только по-белорусски - и ничего. Но вся документация в школе по-русски.
«Барочность» национальной мовы состоит в том, что большинство белорусов воспринимают ее как ненужную крайность, вычурность, выпендреж. И это действительно исходит не столько от власти, сколько от населения. Для государства белорусский язык становится по-настоящему нежелательным только тогда, когда он превращается в политический символ. Это ассоциируется с очень популярным в 90-е и практически выдохшимся сейчас движением БНФ (Белорусский народный фронт).
В галерее «У» я познакомилась с пиарщиком Северином, он берет меня с собой на встречу с заказчиками, которая также проходит на белорусском языке. Разрекламировать надо некий сладкий, не очень крепкий алкогольный напиток под названием «Крамбамбуля», с рыцарями и средневековыми дамами на этикетке - что-то вроде знаменитого в советское время «Рижского бальзама». Вроде бы причем тут политика - но бизнесмены не мыслят себя вне ее и даже продвигают проект как образовательный. Так малый-средний бизнес по-своему вкладывается в создание национального мифа, пытаясь протянуть культурно-алкогольную нить от Литовского княжества и Речи Посполитой непосредственно в 21 век - минуя Северо-Западный край, Всходные Крэсы польские и советскую власть. Хозяева производства - три добродушных брата-великана, три толстяка, семейный бизнес. И внешне, и по поведению они совсем не похожи на советских людей - скорее напоминают каких-то фольклорных чехов или баварцев. Глядя на них, кажется, что в качестве национального символа Белоруссии больше подошла бы не изысканная настойка, а хорошее темное пиво.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. «ТУТЭЙШИЕ»
В аэропорту я прошу зажигалку у какого-то пассажира. Он меня не расслышал и переспрашивает. Я повторяю вопрос по-английски - мужик очень похож на иностранца: очки, серьга в ухе, на вид лет 40.
- Да нет, я русский, - объясняет мой попутчик. И тут же хлопает себя по лбу: - Ой. Что я говорю? Я же белорус!
- И что, многие белорусы путают себя с русскими? - интересуюсь я.
- Большинство.
«Тутэйшие» - так называло себя когде-то население белорусского Полесья. «Здешние, местные». Они не хотели называться ни русскими, ни поляками, ни белорусами, ни литовцами, и соотносили себя не с нацией, а с территорией, с «вот этими», здешними лесами и болотами.
«Имеем поле и лес, горы и долины, реки и вазёры, даже моря имели - называлась Пинское - но оккупанты змяшали его с грязью, то осталось только Пинское болото. А границ политычных не имеем, так и политыки своей не имеем - на чужой политыке пока что ездим». Это цитата из пьесы белорусского классика Янки Купалы «Тутэйшыя» (1922). В пьесе высмеивается мелкий чиновник Микита Зносак, который мимикрирует под каждую новую власть. В Минске то немцы, то поляки, то красноармейцы, и Микита потешно переодевается, пытается учить языки, меняет фамилию: «Кто мне лучше платит, тому и служу, и кихаць хочу на всякие идеи. Моя линия жизни очень простая».
Антагонист Зносака - резонер, тезка автора, учитель Янка возражает, что «Ваша линия не простая, а крывабокая, и уже ведет вас туда, откуда не ворочаются. Мы должны растоптать, зништожить долговечную ложь, которая учит, что мы не есть мы... Ведь мы боремся и умираем за чужое». В финале приспособленец Микита арестован красноармейцами и действительно отправляется «туда, откуда не ворочаются». Пьеса была запрещена в СССР, да и сейчас не приветствуется, но она стала культовой для всей нынешней оппозиции, вместе с бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня» - символами Белорусской народной республики, которая была учреждена в 1918 году и просуществовала всего несколько месяцев, до установления Советской власти - и то лишь на бумаге и почтовых марках. Но именно в этот период сложился миф о самостоятельной Белоруссии, которую надо продвигать и строить, пусть даже вопреки самосознанию народа:
«Наши крестьяне на съездах высказывались в том смысле, что им не нужна автономия, но делали они это по неразумению и темноте своей … По тем или иным вопросам мы обращаемся к знатокам и специалистам, а вот при государственном строительстве удовлетворяемся мнениями таких специалистов, как тёмный и некультурный народ. Народ - вещь хорошая, но ему необходимо рассказать, разъяснить, его необходимо сначала просветить, научить, и только потом уже звать к себе на совет», - писал в 1917 году один из идеологов незалежной Белоруссии Язэп Лесик.
Это второй вопрос, который до сих пор здесь актуален: до какой степени можно доверять народу? Народ одобряет недемократичную лукашенковскую конституцию, верит в необходимость смертной казни, поддерживает ограничения на куплю-продажу земли. Все это отражено в референдуме, который проводился в 1996 году - 80 процентов белорусов проголосовали «за». Но правая оппозиция и сейчас уверена, что такие ключевые вопросы должно решать правительство, а народ за долгое время жизни в колхозах потерял (а может быть и никогда не имел) способность ответственно принимать решения.
По-другому эту тему видят идеологи правящего режима, для них вот эта бесформенность, способность и даже желание прогибаться под сильную власть - это и есть национальная самобытность.
«Так называемый демократический выбор начала 90-х был навязан Беларуси, - пишет начальник Главного идеологического управления при администрации президента Всеволод Янчевский. - Но как только Беларусь оставили наедине с собой, она немедленно отвергла «либеральную демократию», отвергла последовательно, проявив свою самость. Если хотите, нынешний политический строй - это прямое следствие независимости Беларуси».
Есть, правда, резонный вопрос, сколько такая идентичность продержится. Среди «правых» распространена точка зрения, что отсутствие основных признаков современной демократии - независимых судов, свободных выборов, партий в парламенте - прямо влияет на экономику, она не может быть успешной, будучи государственной. Такого же мнения придерживаются и чиновники МВФ, которые дают Лукашенко деньги взамен на либерализацию. Поэтому сейчас многие говорят о том, что в Белоруссии неизбежна оттепель:
- Лукашенко будет вынужден признать, что нельзя строить экономику по одним законам, когда во всем мире действуют другие, - говорит оппозиционер Николай Толстик, бывший спичрайтер Михаила Чигиря - первого премьер-министра при президенте Лукашенко. - Ты можешь не верить в закон Ома - но если сунешь пальцы в розетку, тебя все равно ударит током.
Впрочем, не исключено, что все эти «новые веяния» - это как Микита Зносак, в очередной раз меняющий русскую шапку на немецкую. «Иерархически устроенный холдинг под названием РБ», как назвал Белоруссию политолог Юрий Шевцов, пока вполне успешно работает вопреки законам Ома: производит холодильники, трактора, продает удобрения, даже строит свою силиконовую долину. При ВВП в 49 миллиардов долларов внешний долг страны всего 22 миллиарда - более чем в десять раз меньше греческого. Лукашенко активно готовится к четвертому сроку, и не видно причин, по которым бы его избрание не состоялось. Белорусы, помимо всего прочего, просто не большие любители протестовать, для них это тоже как бы проявление плохого вкуса. Первая строчка гимна страны: «Мы, белорусы, мирные люди». И это действительно так: и левые и правые, и чиновники и колхозники сходятся в том, что «киргизский вариант» в Белоруссии не пройдет.
ОППОЗИЦИЯ. В ПОИСКАХ РОЗЕТКИ
- Так с чем же вы боретесь? - спрашиваю я оппозиционера Франака Вячорку, - посмотри, у вас все нормально, можно читать любые книжки, говорить по-белорусски, ездить за границу… Бизнесом можно заниматься, если он только не крупный…
- Послушай, ну это же очень просто, - снисходительно объясняет мне Франак - Есть три варианта: демократический режим, тоталитарный и авторитарный. Демократический - это когда разрешено все, что не запрещено. Тоталитарный - это когда запрещено все, что не разрешено. Авторитарный - это когда разрешено все, кроме политики. Ты сама-то какой выберешь?
22-летний Франак - красавец, герой, интеллектуал, оппозиционер. И он - в военной форме. Впрочем, последний день - вчера его комиссовали по здоровью, потому что Франак, по его собственному выражению, «всех дастау».
У них это семейное: отец Винцук Вячорка - тоже известный оппозиционер, один из главных деятелей БНФ. Франак с детства был диссидентом: играл в хулиганской рок-группе, озвучивал «Шрека» и «Крестного отца» по-белорусски, ходил на митинги. За очередное оппозиционные выступление он был отчислен из университета, после чего его призвали в армию и силой увезли служить в Мозырь - без предупреждения, в машине с тонированными стеклами и в наручниках.
В Мозыри, захолустном бедном городке на берегу Припяти, рядовой Франак сразу же стал баллотироваться в депутаты.
- Я спросил: а что, любой человек может избираться в райсовет? Мне сказали - да. И солдат может? И солдат. Я сказал: хорошо, тогда мне нужно на три часа в день покидать военную часть для предвыборной агитации. Какой был переполох, они не знали, что со мной делать! Я писал жалобы в прокуратуру, одну за другой, и в конце концов мне дали разрешение агитировать - но только в сопровождении замполита, чтобы я не говорил лишнего, ему за это обещали повышение.
Свою избирательную кампанию Франак решил построить на идее возвращения чернобыльских льгот, которые жители Мозыри недавно перестали получать. Мы едем на очередную встречу с избирателями в ДК Железнодорожного района. Тесно набиваемся в старый раздолбанный фольксваген, у меня на коленях лежат какие-то элементы звуковой аппаратуры. Наш водитель, ветеран БНФ, шут, бабник и провокатор, всю дорогу без умолку болтает, травит дурацкие анекдоты про Лукашенко и подкалывает Франака:
- Что, а в самоволку-то ходил, пока служил?
- Нет, Николай Герасимович, мне нельзя. Я был на особом счету, приходилось особенно четко соблюдать дисциплину.
- А с девками гулять как же? В самоволке не был - значит, не солдат…
(Переоделся зачем-то в военную форму Франака, очень понравилась ему)
Мы проезжаем через Мозырь, мимо красивой заросший Припяти, мимо лубочной, похожей на детский городок, крепости - и оказываемся в очень бедном, районе, среди бараков и хрущевок. В доме культуры Франак узнает, что актовый зал закрыт, а директора нет и не будет.
- Еще лучше. Будем агитировать на улице, - решает Франак.
Он обращается к гардеробщице с просьбой найти розетку, чтобы подключить аппаратуру. Она в ответ машет руками.
- Но ведь у меня здесь официальная встреча, я разрешение получил!
- Ничего не знаю: у меня тоже семья есть, дети, работа. И между прочим, я свой голос отдаю за вас, так что уходите отсюда, пожалуйста, - обиженно говорит тетка, неумолимо выпроваживая Франака.
Мы заходим в ближайший подъезд, стучимся в квартиру, старушка по имени баба Сеня разрешает протянуть удлинитель из окна. С микрофоном Франак преображается - он говорит зажигательно, но по содержанию его речь - примерно такой же набор популистских штампов, что и у действующей власти, только с другим знаком. Тут я в первый раз в Белоруссии сталкиваюсь с фальшью, плохим вкусом.
- Я разумею, что, может быть, буду непопулярным, но нам трэба отверзеть. Нас спаивают низкими ценами на алкоголь, на чернила, на шклоочищальники, якие пьют наши люди и помирают. Коли ты пьяный, коли у тебя голова затуманена, ты не думаешь и голосуешь за Лукашенко…
(Зачем это кино-фото-видео обслуживание - вообще непонятно. Никто из него не вышел, ничего не снимал.)
Аудитория, которая все это слушает - человек двадцать пять. Десять подростков на велосипедах, пять бабушек, пять алкашей и еще несколько местных активистов БНФ. Но Франак не унывает: «Ничего, многие боятся выходить на площадь, они слушают из окон».
- …Уси мы с вами бачим якие проблемы у нашего района. Чиновники сюды не заглядывают, на станцыю Мозырь им наплявать….
Дети лижут мороженое: «Это что, вместо фильма что ль сегодня?»
- …Ня надо иллюзий, выборы будут сфабрикованы, як усе выборы у нашей краине.… Сведали вы, что 30 процентов белорусских державных предпреемств стратные, убыточные? Беларусь у системном крызисе, и ён только починается…
- Передайте ему, у меня антенна в 41 доме не работает, - шепчет мне на ухо какая-то бабулька.
- …Трэба менять уладу, трэба иньший президент и иньший парламент!
Через несколько недель интересуюсь, какие у Франака новости. Что проиграл выборы - это ясно. Но еще его, оказывается, выгнали из БНФ. Пока Франак был в армии, там сформировалось новое руководство, более лояльное к Лукашенко и находящееся под влиянием европейского бизнеса, заинтересованного в стабильной власти и долгосрочных инвестициях. Франак для них слишком революционер. В общем, он и тут «всех дастау». Настоящий диссидент.
ИСКУССТВО. БАТЬКА В ПЕКЛЕ
Сегодня Радуница, день поминовения усопших, «Пасха мертвых». В Белоруссии этот день отмечается очень широко, два лишних выходных. В старинной деревеньке Бобр в церкви торжественно и красиво, большой стол с разными угощениями, натюрморт. Но, на самом деле я приехала в Бобр не поэтому: мне нужно посмотреть, как Лукашенко горит в аду.
(Старая фотография, снимал Пушкин)
Вся Белоруссия знает, что в деревне Бобр живет художник Александр Пушкин, который написал под потолком храма сцену Страшного Суда, где президент Белоруссии терпит адские муки вместе с блудницами, доносчиками и епископом Филаретом. Но я опоздала на несколько лет - вся эта чертовщина теперь замазана белой водоэмульсионкой, как будто пламя преисподней кто-то залил пеной из огнетушителя.
Художник Александр, или, как ему больше нравится, Алесь Пушкин сегодня тоже пошел на могилу родителей - с женой, учительницей истории, и двумя маленькими детьми. Они чинно достают бутерброды, читают молитву, разливают в пластмассовые стаканы какую-то ягодную настойку. Пушкин - человек спокойный, традиционный, нордический, тихий омут. По виду и стилю он напоминает какого-нибудь тормознутого прибалта, даже говорит с непонятно откуда взявшися акцентом:
- Отец скасааааал: и-диии в училище, бу-тееешь худооо-шником. Бутешь Лееееенина, Брееееежнева на плакатах рисовать, наглядную агитацию. У нас художник, когда в магазин приходит, всегда покупает бутылку самого дорого коньяка. Не то, что слесарь какой-нибудь, или тракторист. Вот так я стал художником.
И ведь правда, рисует наглядную агитацию! Пушкин удивительно гармоничный человек, он прожил свои 45 лет в абсолютном соответствии с меняющимся временем. В перестройку был диссидентом, в начале 90-х -богемным декоратором в театре, а когда Лукашенко стал закручивать гайки, остепенился.
- Отец скасааал: тебе уже 30 лет, хватит шляться, купи себе дом, заведи детей. Тогда я вспомнил про Яну, женился на ней, переехал сюда…
Но несмотря на семейную благообразность, Пушкин все равно периодически выдает что-нибудь этакое: в 2006 году он притащил к президентскому дворцу тачку с навозом и проткнул портрет Лукашенко вилами. Получил два года условно и подписку о невыезде - пришлось окончательно осесть в родной деревне. Теперь все свои перформансы он устраивает для местных, у которых чудачества Пушкина не пользуются популярностью, но и протеста тоже не вызывают: в конце концов, он свой, тутэйший…
- Я вам, Казимир Викторович, руки не подам! - говорит он председателю сельсовета - потому что вы не народно избранный председатель, а назначенный. Вы вот скажите журналисту, почему председателем избиркома ваша жена была, а?
Здоровенный Казимир трясется и ничего не говорит, но почему-то не обижается. В конце концов Пушкин даже убеждает его покатать меня завтра на машине по окрестностям, показать агрогородок и прочие чудеса техники. «Чтобы журналисты не думали, что Белоруссия - это только фуфайки, кривые заборы и щербатые рты».
- Ко мне приезжал один современный художник из Стокгольма, завидовал, - говорит Пушкин, - Вот у нас в Швеции, говорит, какой перформанс ни устроишь - никто внимания не обращает. Мы, говорит, однажды даже учредили в интернете несуществующее государство, свободно принимающее иммигрантов со всего мира. И только когда в посольство Швеции начали приходить заявления с просьбой о гражданстве, нам позвонили и спросили, что это за искусство такое. А у вас - так легко прославиться…
Неудивительно, думаю я, ведь шведские художники только сейчас стали проводить эксперименты с несуществующими государствами. А белорусские националисты додумались до этого еще в 1918 году.
Народ на кладбище напивается и расходится. Драники, конфеты, крашеные яйца остаются на съедение собакам, птицам и мертвецам, как это было всегда - при литовцах и поляках, немцах и русских, католиках и православных. И земля, сменившая так много хозяев, по-прежнему принимает от мирных «тутэйших» их нехитрые дары.