Статья от аэрофобии
Вышла моя статья от аэрофобии. В процессе излечения получила большое удовольствие.
- Все в порядке. Самолет - самый надежный вид транспорта. Если повезет,я не умру, а только сломаю позвоночник. Говорят, если вжаться в кресло и сгруппироваться, можно выжить. Ветки деревьев смягчат падение. Хорошо было раньше, когда самолеты летали невысоко. А в последней катастрофе погибли все пассажиры и все члены экипажа. Где аварийный выход? Господи, но как он мне поможет в воздухе?! Почему они все-таки не дают парашютов? Люди вокруг спят и читают газеты. Счастливые, они умрут, даже не успев осознать того, что случилось… Какая бессмысленная, а главное, глупая смерть… Зачем, зачем я сюда полезла? Если в этот раз обойдется, я никогда в жизни больше не сяду в эту железную трубу. Больше - никогда.
Это мой поток сознания. Во время каждого полета. Я смотрю в иллюминатор и контролирую работу двигателей. Это попытка хоть как-то привязать к реальности животный ужас, вызванный тем, что меня, живое существо, посадили в летающую машину и с дикой скоростью запустили в противоестественную среду, где облака не сверху, а снизу. Аэропорты кажутся мне лагерями смерти, где тысячи сумасшедших подвергают риску свою жизнь да еще платят за это деньги. Стюардесс я вообще не понимаю - наверное, они все глупые. На взлете у меня начинает колотиться сердце, я цепляюсь руками за ручки кресла и маниакально смотрю в окно, пытаясь углядеть возможные неполадки. На поворотах мне кажется, что мы сейчас перевернемся, а во время турбулентности я на-чинаю стонать и молиться. И главное - во мне живет какое-то странное суеверное убеждение, что именно этот мой страх помогает самолету держаться в воздухе, но стоит мне на секунду перестать бояться - и мы упадем. Именно поэтому я не могу позволить себе расслабиться, выпить алкоголь или успокоительное, почитать книжку - я выполняю свою миссию, делаю что могу, чтобы уберечь нас от неминуемой гибели.
- Вы считаете, мы нормально летим? - спрашиваю я стюардессу на каком-то международном рейсе.
- Конечно нормально! Бывает гораздо хуже. Зис, - тычет она в тележку с едой, - гоуз хиар, - показывает на потолок.
Этот факт меня окончательно добивает, я еще крепче вцепляюсь в кресло и начинаю ждать, когда «зис» полетит «хиар».
Я могла бы вообще не летать, передвигаясь на поездах, кораблях, автостопом. Я так и делала первую половину своей жизни. Но у меня интересная работа и маленькие дети. В Сибирь на поезде - это пять суток туда и пять обратно. Никто из тех, с кем остаются дети, меня не поймет. И я стала летать - с ужасными мучениями, бессонными ночами перед полетом и клятвами, что еще один раз - и все. Перед каждым полетом я набираю в интернете что-то вроде «TУ-154 авиакатастрофа» и, конечно же, нахожу подтверждение своим мрачным предчувствиям. В конце концов я осознала, что это бред, и решила пойти лечиться.
Оказывается, таких, как я, в России около двадцати миллионов. Половина вообще не летает, половина перед полетом напивается. В других странах процент не меньше. В Европе лечение аэрофобии финансируют авиакомпании и аэропорты, потому что вылечившиеся аэрофобы, как правило, начинают летать в три раза больше, чем все остальные. У нас это пока не очень развито, но одна такая клиника все-таки есть.
- Если вы хотите поговорить со специалистом по клаустрофобии, в тональном режиме нажмите один. Если вы страдаете социофобией, нажмите два. При аэрофобии нажмите три.(Следующим номером должна быть, конечно же, ксенофобия.) Для того чтобы поговорить с оператором, нажмите ноль.
Лечение фобий в клинике «Без страха» построено на том, что людей надо как можно больше пугать. Потому что страх - это условный рефлекс, как у собаки Павлова. Если человека много раз подряд поместить в пугающую ситуацию, страх ослабевает, атрофируется и в конце концов сменяется полным равнодушием. Если боишься высоты, поднимайся в сопровождении специалиста на 25-й этаж по открытой лестнице. Один раз,
другой, третий, пока не надоест. Приходишь в ужас от публичных выступлений - надевай очки: там, за стеклами, тебя ждут компьютерные дядьки в костюмах, они кивают виртуальными головами - пожалуйста, выступай. В случае аэрофобии тоже есть специальные очки, в которых видишь трехмерное изображение самолета: смотришь в окно и видишь, как внизу бегут березки. В это время под тобой дрожит стул.
- Оцените свой страх в баллах от ноля до десяти, - говорит психолог Маша. - Ноль - это «ой, какие веселые картинки!», десять - «не могу больше, заберите меня отсюда!». Сейчас насколько страшно?
- Ноль. Мы же не летим.
- А сейчас?
Самолет разгоняется, стул начинает резко подергиваться, как бы скребет колесами взлетную полосу.
- Ну, один.
Виртуальный самолет взлетает. Два. Занимает эшелон. Один. Не надо мне голову морочить, это же не настоящий самолет - даже если я упаду со стула, со мной ничего не случится. Покажите мне что-нибудь действительно страшное.
- Ну хорошо. - Маша включает грозу. - А сейчас?
- Пять.
Неожиданно для себя я замечаю, что мне правда довольно неуютно. Вокруг сверкают молнии, и, хотя эти молнии ненастоящие, мне хочется, чтобы они поскорее кончилось.
- У вас не очень серьезная аэрофобия. С одной девушкой мы десять раз проходили только «рукав», по которому человек попадает в салон самолета. Ее уже трясло. А вы, по-моему, даже немного переигрываете.
- Ничего себе переигрываю! Да вы просто не видели меня
в самолете!
- Практика показывает, что у большинства людей уровень страха на тренажере и в самолете отличается на два-три балла. Пять на тренажере - это семь-восемь в самолете.
Может быть, мой случай и впрямь небезнадежен?
Прежде чем заниматься на тренажерах, надо пройти ликбез - групповой семинар, который проводит Алексей Герваш, израильтянин, русский эмигрант, пилот небольшой авиакомпании, которая возит людей с одного конца его маленькой страны в другой. Лечить людей от аэрофобии - его давнишняя мечта, но реализовать ее в Израиле было невозможно: там в этом бизнесе все ниши уже заняты. А в России Герваш стал первопроходцем.
Леша чуть старше меня, он образованный и обаятельный, у него отлично подвешен язык и хорошее чувство юмора - по стилю поведения и речи он скорее похож не на летчика, а на круглого сияющего бизнес-консультанта или HR-менеджера.
На семинаре нас немного, человек шесть. Пять девушек и один мужик. Все умные, интеллигентные, самостоятельные, как и положено аэрофобам, ведь один из главных мотивов страха - это «в самолете я ничего не контролирую».
- Долгое время я летала каждый месяц и ничего не боялась. Но однажды мне вдруг пришла в голову мысль: «Интересно, а что чувствует человек, когда умирает, падая с большой высоты?» И с тех пор эта мысль не дает мне покоя. Каждый раз в самолете я думаю: какие они, эти последние десять минут?
- А я за две недели до полета начинаю пить, - говорит единственный мужик. - А уж во время полета - просто даже страшно подумать! Столько маленьких сложных деталей, а я-то ничего не контролирую, вдруг что-то сломается? Я потому сюда и пришел - подумал, надо же наконец подумать про здоровье, про печень…
- А у меня еще и клаустрофобия. Когда я попадаю в самолет, меня приводит в ужас, что я не могу оттуда выйти.
- А мне вообще это все непонятно, просто один раз у меня в самолете была паническая атака, и теперь я боюсь, что она повторится.
- А я однажды летела из Питера в Москву на очень страшном самолете. Он был как консервная банка, скрипел и дребезжал. Ну и как теперь не бояться летать?
- Давайте сразу приучаться мыслить фактами, - говорит
Алексей. - Чего именно вы боитесь?
- Что самолет разобьется, - отвечаем мы все, кроме девушки
с панической атакой.
- А почему он разобьется?
- Потому что он старый! Потому что он как консервная банка!
- А если я скажу вам, что средний возраст самолетов, которые разбивались, - шесть лет?
- Ну, так это ж в среднем! А у нас в России…
- Покупают списанные самолеты из Китая и ремонтируют в гараже кувалдой, да? Вам это по телевизору показывали? Вот скажите, какая авиакомпания, по-вашему, более надежна: «Люфтганза» или «Ижевские авиалинии»?
- «Люфтганза», конечно.
- А если я вам скажу, что «Ижевские авиалинии» никогда не разбивались?
Дальше Алексей сообщает нам сведения, которые мы, ленивые и нелюбопытные, и сами давно могли бы почерпнуть в интернете, если бы интересовались чем-то кроме авиакатастроф. Лешин козырь - это магическая цифра «один на десять миллионов» и образ «мухи в сгущенке»: самолет не может просто упасть в воздухе, как муха не может утонуть в сгущенном молоке. Мне от этой метафоры все равно не по себе - так и представляю бедную барахтающуюся муху, которая беспомощно пытается шевелить лапками в ожидании неминуемой смерти.
Леша продолжает рассказывать «общеизвестные вещи, которые мы почему-то отказывались знать раньше». Что давление под крылом выше, чем давление над крылом. Что все системы у этой огромной железной мухи дублированы или даже триплированы. Что самолет, у которого отключены оба двигателя, может планировать до 40 минут - и всегда в нормальной ситуации идет на посадку в режиме малой тяги, то есть практически все равно что без двигателей. Что каждыедве секунды в мире совершают посадку три самолета, что контролем всей гражданской авиации в мире занимаются международные организации ИКАО и ИАТА, а еще куча всяких региональных структур, а еще производители самолетов, которым специальный прибор сообщает данные о любых нарушениях на борту прямо в штаб-квартиру. Что летчики -это люди, которые больше всего на свете любят свою работу и ни за что не откажутся от карьеры в авиации ради стопки водки. Что все пилоты «боингов» сдают обязательные экзамены в Америке. В общем, он клонит к тому, что самолет - это не просто самый безопасный вид транспорта, а самое безопасное место в мире вообще.
- Маленькое упражнение. Назовите хоть одно занятие, которое было бы менее опасно, чем передвижение в самолете. Сон? Тысячи людей в Москве ежегодно умирают во сне. Еда? А сколько людей умирают, подавившись рыбьей костью? Секс? Смерть в момент оргазма - типичное явление в пожилом возрасте. Вы можете умереть, просто сидя у себя дома -от пожара, от утечки газа. И вероятность этого гораздо выше, чем вероятность разбиться в самолете. Когда вы едете в Москве по Третьему кольцу, никто на самом деле не заботится о вашей безопасности: ни ГАИ, ни мэрия Москвы, ни управление делами президента. Разве что производитель автомобиля может слегка вас застраховать при помощи подушек безопасности. Вы хотите стопроцентной безопасности? Нет, я вам ее не дам. Никто не может ее гарантировать. Но именно здесь, в самолете вы максимально приближены к этому состоянию. Потому что в этой системе занято множество людей котоые думают именно об этом - о вашей безопасности.
- И почему они тогда не дают парашютов? - спрашиваю я.
- Ваш вопрос говорит о том, что вы ничего не поняли, - возмущается Леша. Мне становится стыдно. - Ладно, объясняю. Во-первых, потому что почти все катастрофы случаются на взлете или при посадке, когда парашют бесполезен. Вовторых, если самолет все же вдруг начнет падать на эшелоне, что случается, прошу заметить, раз в десять лет, парашют вам ничем не поможет. Если прыгнуть с парашютом на скорости 900 километров в час, его просто разорвет на части, а вы задохнетесь от недостатка кислорода. Но главное: ваш шанс попасть в серьезную авиакатастрофу - один на десять миллионов. Какие парашюты, вы что? Десять миллионов -это чуть меньше, чем население Москвы. Если бы в Москве один человек в год попадал в ДТП, вы стали ездить на машине в окружении двух тракторов «Белорусь», для надежности? Стали бы анализировать, где опаснее ездить - в Северном Бутово или в Южном? Какого цвета и какой марки была эта единственная машина?
Тут мы подходим к следующему пункту. - Леша смотрит на меня. - Роль СМИ в формировании аэрофобии. СМИ интересует что, Юля? Правильно, рейтинг.
- Но…
- Это хлеб журналистов. Новости пишутся так, чтобы на них было больше кликов. «В Подмосковье разбился “мерседес”» - кто это будет читать? А вот «во Внуково совершил аварийную посадку Boeing-767» - о-о-о! Поэтому у васскладывается ощущение, что каждый день с самолетами что-то происходит.
- Ну…
- Возьмите вот хоть это. - Леша берет с полки зеленую книжку с надписью «Аэропорт 2008», обложка оформлена в стиле разбитого стекла с надписью «Ахтунг!». - Ее написал летчик Ершов, я его знаю лично: он, хороший профессиональный пилот советской школы, не смог выучить английский и пересесть на «боинг», вышел на пенсию и стал писать книжки. Ничего криминального в этой книге нет -просто рассказал о работе российской авиации. Но издательство оформило его работу так, чтобы всем стало страшно. Видите, здесь даже написано: «Проносить на борт самолета запрещено». Коллеги-пилоты его как-то спросили: «Василий, ну зачем же вы так?» А он говорит: «Так я и сам не знал, что они такую обложку сделают». Видите, оказывается, это целая издательская серия: «Ахтунг! Метро!»,«Ахтунг! Вокзал!». Рейтинг…
- Но, Леша, неужели ты не согласен с тем, что в России правда бардак и все по-другому?
- Да, в России все по-другому. Западная авиация работает на четком выполнении множества инструкций всеми участниками. А в России все так боятся начальства, что постоянно перестраховываются, даже без необходимости. Например, в России принят обязательный предполетный медосмотр всех пилотов. В Европе он делается только выборочно. Во франкфуртском аэропорту интервал между посадками самолетов пятнадцать секунд, а в Шереметьево - три минуты. Поэтому и случалось вам так долго кружить над Шереметьево в полной уверенности, что вас обманывают и сейчас убьют. Перестраховка. Стремление прикрыть, прошу прощения, свою жопу. Однажды, если помните, Ксения Собчак устроила скандал на борту из-за того, что ей показалось, что пилот пьян. А он просто такой человек - я его знаю лично, - очень медленно разговаривает. Его еще раз проверили - ни грамма алкоголя в крови. В Америке за это арестовали бы Ксению Собчак. А у нас сняли пилота с рейса и отстранили от полетов, мотивируя это тем, что он якобы пережил серьезный стресс.
- А как же информация о том, что у нас дефицит кадров, что у летчиков низкая квалификация и маленькая зарплата?
- Юля, приучайтесь мыслить фактами: если бы в России самолетами управляли идиоты, которые непрерывно бухают и думают только о перерасходе топлива, какой был бы процент авиакатастроф? Подумайте сами. Ну, наверное, один-два самолета в день разбивались бы. Это ведь не так много: один-два в день, да? Но в России случается одна
крупная катастрофа в год.
- Но вот над Донецком…
- Да, именно это и произошло над Донецком. За штурвалом действительно сидел идиот, который думал не о том, как обходить грозу, а том, что украинцы не любят москалей и не дадут нашим эшелон. Кроме того, гроза была аномально высокой, угол атаки был взят слишком сильный, а на месте второго пилота сидел стажер. И случилось то, что бывает раз в десять лет: самолет свалился в штопор. Авиакатастрофа -это всегда сочетание нескольких факторов. Одна проблема или неисправность никогда не бывает причиной катастрофы.
- А как же «Сибирь»? - спрашивает одна из девушек. - Вы помните, самолеты «Сибири» падали один за другим?
- В двух случаях это были теракты. Две шахидки дали взятки охране Домодедова и взорвали самолеты. Иркутск? Какие-то сволочи, опять же, дали взятку службам аэропорта и построили гаражи там, где должна быть мягкая рыхлая почва, в которой самолет в случае чего должен был увязнуть. Да, это ужасно, это огромная трагедия, но при чем тут «Сибирь»? Претензии тут должны быть явно не к авиации…
- Ну хорошо, тогда расскажи мне, как правильно обходить грозы?
- Послушай, ну какая тебе разница? Ты же никогда не разберешься во всех тонкостях авиации. Если я тебе начну рассказывать подробности - почему то, а почему это, - ты начнешь пилотов все время в чем-то подозревать. В небе тысячи возможных ситуаций, и на каждую из них есть решение, прописанное четкими правилами. Ты же не пытаешься лезть в работу хирурга, когда он делает операцию? Тебе же не интересно, как машинист тормозит поезд в метро, верно?
В перерыве между двумя частями семинара я хватаю зеленую книжку и начинаю ее перелистывать - и тут же ловлю на себе строгий взгляд Леши.
- Юля, хочу обратить твое внимание на то, что аэрофобия -это психическое расстройство. Его нужно лечить. Это вообщето серьезно. И если ты действительно хочешь вылечиться, то во время рекомендованного курса тебе нужно руководствоваться только одним источником информации.
Я покорно ставлю книжку на полку, теряясь в догадках, что же там такое чудовищное может быть написано. И что для меня сейчас важнее: вылечиться любой ценой или все-таки проверить то, что говорит Герваш?
Вторая часть семинара - психологическая. У аэрофобии есть две составляющие - рациональная и иррациональная. С рациональной вроде разобрались: один на десять миллионов и муха в сгущенке. А что делать, если понимаешь это и боишься?
- Механизм страха - это гормональная реакция, необходимая для того, чтобы мы правильно вели себя в опасной ситуации. Ваша проблема в том, что у вас этот механизм включается не тогда, когда надо. Потому что вы в несколько тысяч раз переоцениваете риски. Как это работает на уровне химии? Надпочечники вырабатывают адреналин - вы как будто в опасности, вам надо бежать, драться или, наоборот, затаиться. Для этого мышцы должны быть напряжены -вы сжимаете ручки кресла и делаете судорожный вдох: организм запасается кислородом. Сердце начинает биться быстрее, температура тела повышается, вы потеете. Главное, запомните: все это абсолютно здоровый механизм. Бояться самого страха не надо. От страха еще никто никогда не умер, не сошел с ума, не начал вести себя неадекватно. Это, конечно, неприятно, но абсолютно безопасно. И если вы регулярно отказываетесь летать только из-за того, что у вас возникают эти неприятные ощущения, то вы похожи на женщину, которая просит вырезать ей матку, потому что менструация доставляет ей дискомфорт. Радость материнства - это в данном случае аналог свободы передвижения, одна из главных ценностей человека. А месячные - всего лишь здоровый, но иногда неприятный гормональный механизм.
Дальше Леша показывает нам, как блокировать механизм страха, лишая организм избытка кислорода. Для этого надо дышать специальным способом и расслабить мышцы. В принципе, ничего сложного - особенно когда ты на земле.
В тот же вечер я не слушаюсь Лешу и нахожу в интернете книги Ершова. Его фамилия мелькает в Яндексе вперемешку с автором «Конька-Горбунка». Ершов 23 года отлетал на ТУ-154, он влюблен в небо и в эту машину, называет ее своей «птичкой», «ласточкой», он действительно настоящий мастер, способный вырулить любую сложную ситуацию, романтик, любит Хэмингуэя и Астафьева. Он потрясающе красиво описывает, как его крошечный серебристый «конек-горбунок» ловко ныряет в засветки среди гигантских грозовых туч, как члены экипажа в критическую секунду понимают друг друга без слов, как бортмеханик прямо в воздухе тушит пожар двигателя, как командир корабля, гениальный мастер, интуитивно, в одно мгновение принимает единственно верное решение… Аэрофобам это действительно, наверное, читать не стоит. После книг Ершова складывается впечатление, что в самолетах все время что-то ломается и только мастерство опытнейших пилотов спасает ситуацию: «Да довезем мы вас! Довезем куда положено, согласно купленным билетам. И с отказами материальной части - все равно довезем. Довезем через все грозы, через болтанку и обледенение, посадим машину при боковом ветре, при низком коэффициенте сцепления и затормозим вовремя, и постепенно скорость наша уменьшится, и вкатимся на перрон…Вот тогда и подумайте о том, что вас везли - и таки довезли -Мастера, сильные, умелые и выносливые ездовые псы Неба».
Мы с Лешей сейчас полетим на «боинге». Вернее, на тренажере для пилотов, в точности имитирующем кабину «боинга». В эту кабину мы набились впятером: я, Герваш и еще трое аэрофобов - мужик и две девушки. В темноте сияют сотни электрических датчиков. У девушек аэрофобия классическая, у мужика нетипичная: он долгое время по работе имел дело с грузовой авиацией, попал в серьезное происшествие на АН-12, все остались живы, но бортмеханик потерял обе ноги. После этого случая Николай перестал летать. Более того, в его анамнезе - панические атаки, при которых люди избегают тех мест, где медицинская помощь недоступна. Сейчас, на тренажере, он будет вторым пилотом. Алексей даже доверил ему взлет. Мы, три девушки, сбились в кучку сзади и с недоверием наблюдаем за происходящим.
Перед нами силуэты Шереметьево и голубое небо. Все по-взрослому. Леша проверяет чек-лист - по пунктам вслух перечисляет все исходные данные о приборах: аккумулятор, вольтметр, кондиционер, закрылки, те огни, эти огни, одна гидросистема, другая гидросистема… Всего должно быть около ста пунктов, но Леша нас щадит и оставляет около двадцати.
Хотя мы всего лишь сидим в железной коробке на ножках, уже от этих проверок мне становится не по себе. А когда самолет разгоняется, взлетает и начинает разворачиваться, я ощущаю это абсолютно реально: кабина наклоняется назад и вбок, кресло вжимается в спину, а в окне начинают мелькать облака. Леша специально выставил режим сильной турбулентности и боковой ветер - нас трясет и мотает из стороны в сторону абсолютно по-настоящему. Я, сама от себя такого не ожидая, страшно напрягаюсь, тяжело дышу, сжимаюсь в комок.
- Так, теперь плавненько поворачиваем, - говорит Леша второму пилоту. - А сейчас мы отключим оба двигателя, и вы увидите, что будет тогда с самолетом.
- Николай! - задыхаясь, обращаюсь я ко второму пилоту с нетипичной аэрофобией. - А вы вообще… когда-нибудь…управляли самолетом?
- Ну, было пару раз, дали порулить на эшелоне.
- А как это вам доверили?
- Ну, так это ж Россия!
- Леша, - кричу я, - ты это слышал?
- Ну и что, ну слышал, - недовольно ворчит Леша. - Кто-то кому-то когда-то, одна бабка сказала, сто лет назад, да еще в грузовом самолете, да еще неизвестно, правда это или нет…У тебя опять мышление аэрофоба, ты мыслишь эмоциями…Ты сейчас не этим занимайся, а делай то, что я тебе говорил -дыши и расслабляйся.
Тут вдруг происходит странная вещь. Наш самолет останавливается. Просто зависает в воздухе. Двигатели умолкают, и в тишине я вижу, как по небу бегает курсор компьютерной мышки. Та-ра-ра-рам - раздается знакомый звук. И на экране появляется заставка Windows 95.
- Ну что поделаешь, зависли, - вздыхает Леша. - Это в настоящем «боинге» два бортовых компьютера, никак не связанных между собой, а здесь - обычный виндовый софт…Леша вылезает из кабины и идет исправлять неполадки.
Этот сбой неожиданно оказывает на меня сильный терапевтический эффект. С этого момента мне уже совсем не страшно. Я понимаю, что я всего лишь в симуляторе, нет, в симулякре. И значит, мой страх - тоже симулякр.
Мы делаем еще несколько кругов над Шереметьево, снижаемся, совершаем посадку, апплодируем.
- Ну, вы идите, - прощается Герваш, - а я здесь еще немного полетаю, потренируюсь…
- А можно с тобой, еще разок, за бесплатно?
- Хорошо, садись, но при условии, что ты не будешь фотографировать и отвлекать меня вопросами.
Мы опять садимся в симулякр.
- Сейчас мы, скорее всего, разобьемся, - предупреждает Леша сразу после взлета.
- Ой, почему?
- Потому что я отключил автопилот и поставил плохую видимость. Именно такие ситуации постоянно отрабатывают летчики на тренажерах. Кроме того, конкретно у этого симулятора - так уж получилось - сегодня не работают педали, которыми пилот подруливает на низких скоростях. Посмотри, кстати, как хорошо у «боинга» продуманы эти педали: они не сплошные, а в крупную сетку. Потому что однажды у одного пилота упала на пол банка кока-колы, а он этого не заметил…
Мы кружимся в ночном темном небе над Шереметьево. Внизу то появляются, то пропадают какие-то мерцающие огоньки. Я молчу и пытаюсь как могу выполнять функции второго пилота - слежу за скоростью, чтобы она не была слишком низкой. С первого раза совершить посадку не удается -Леша уходит на второй круг.
- Надо будет - уйдем и на третий, и на четвертый… Высота принятия решения - 150 метров. Эх, полосу вообще не видно… Вот тут бы, конечно, пригодились педали.
- Don’t sink, - командует механический мужчина где-то в ночном небе. - Не проваливайся!
Тут до меня постепенно, на мышечном и рефлекторном уровне, доходит простая авиационная истина: чем выше, тем лучше, тем больше пространства для маневра. Снижаемся - я напрягаюсь. Поднимаемся - я успокаиваюсь. Вот и третья попытка выйти на глиссаду, похоже, не удается.
Мы уже на высоте 200 метров.
- Ладно, хватит.
Бабах!
За окном начинают бегать розовые и золотые звездочки.
- Что, разбились?
- Конечно. Так вот учти, что такого в авиации не бывает никогда. Вот тебе, пожалуйста, сочетание нескольких факторов. Во-первых, это не мой тип самолета, его я досконально не знаю. Во-вторых, отключены оба автопилота. В-третьих, экстремально плохие погодные условия и видимость. В-четвер тых, педали - с такими неисправностями мы бы просто никогда не полетели. Ну и, наконец, второй пилот не слишком-то мне помогал…
- Ну а теперь покажи мне нормальный, хороший вариант.
- Ладно, теперь будем садиться с автопилотом. Когда тебе
лететь-то?
- Завтра.
- Переживаешь перед полетом?
- Нет.
Тут я с удивлением понимаю, что я не просто ободряю себя.
Я говорю правду. Почти.
В общей сложности я провела в симулякре часа четыре и совсем перестала бояться. На следующий день, вооружившись своим новым опытом, я лечу в командировку в Череповец на советском самолете ЯК-40. Он крошечный, размером с маршрутку -раньше я и близко не подошла бы к этой штуковине. Сейчас у меня хорошее настроение, я в легком возбуждении, как перед сложным экзаменом, к которому долго готовишься. Полет прошел на удивление гладко. Как только мы оказались достаточно высоко над землей, я вообще абсолютно успокоилась. В том же самолете летела группа иностранцев, и у одной женщины явно была аэрофобия: она трагически закрывала глаза, и на лице у нее был написан страх перед «гроссе руссише авиация». Это меня веселило и очень поддерживало. В крошечном аэропорту Череповца на летном поле я увидела, как идут под руку бортпроводница и пилот нашего рейса - гордые, трогательные, советские, как в фильме «Мимино».
Я звоню Леше и докладываю, что все хорошо.
Но на обратном пути меня опять накрыло. Я даже могу сказать, в какой момент. Стюардесса запретила мне фотографировать, мотивировав это тем, что в одном самолете с нами летит директор авиакомпании. Казалось бы, что тут плохого - наоборот, лишний аргумент в пользу надежности. Но тут мой параноидальный мозг проявил фантастическую изобретательность.
«Если с нами летит директор, - подумал мой мозг - то наверняка летчики, опасаясь штрафов и увольнений, не стали задерживать рейс, чтобы лишний раз проверить какую-нибудь неисправную деталь». В подтверждение моей проницательной логике самолет начало слегка потряхивать. «Ну вот, - подумала я, - конечно!» А дальше все пошло как по маслу: «Леша говорил, что для авиакатастрофы нужно несколько факторов. Вот пожалуйста: плохие погодные условия, ночь - раз. Директор в самолете - два. Ошибка пилотов - а, разумеется, они совершили ошибку, раз полетели с неисправностью, - три». И когда на подходе к Внуково начался снегопад - а про снегопад Леша ничего не говорил, - я вообще впала в панику и шизофрению. Во мне как бы спорили два человека:
- Один на десять миллионов!
- Директор!
- Муха в сгущенке!
- Снегопад!
- Дышать и расслабляться!
- Некогда!
- Спасибо, ребята, отличный был полет. - Директор пожимает руку пилотам.
Тут до меня дошел весь абсурд моей логики, и я начала ржать. Ладно, будем считать, что вылечилась.
Леша говорит, что теперь мне надо как можно больше летать и не делать таких ошибок. Надо контролировать не самолет, а себя, говорит он. И если хоть один раз откажешься от полета из страха, аэрофобия вернется.
А вечером, уже постфактум, я узнаю, что сценарий, который я придумала, оказывается, однажды уже был трагически реализован. Точно такой же ЯК-40 того же самого вологодского авиапарка, летевший из Шереметьева в Киев, разбился именно из-за того, что пилоты поторопились: вылетели, не дождавшись, пока самолет обработают противообледеняющий жидкостью. Именно потому, что там летела важная шишка - глава компании «Альянс» Зия Бажаев. Как я потом узнала, это была довольно громкая катастрофа. Даже обсуждалась версия теракта или покушения, но в конце концов комиссия пришла к выводу, что виной всему была поспешность пилотов. Но такое бывает очень редко. В России - один раз в год.
Аэрофобия в картинках
- Все в порядке. Самолет - самый надежный вид транспорта. Если повезет,я не умру, а только сломаю позвоночник. Говорят, если вжаться в кресло и сгруппироваться, можно выжить. Ветки деревьев смягчат падение. Хорошо было раньше, когда самолеты летали невысоко. А в последней катастрофе погибли все пассажиры и все члены экипажа. Где аварийный выход? Господи, но как он мне поможет в воздухе?! Почему они все-таки не дают парашютов? Люди вокруг спят и читают газеты. Счастливые, они умрут, даже не успев осознать того, что случилось… Какая бессмысленная, а главное, глупая смерть… Зачем, зачем я сюда полезла? Если в этот раз обойдется, я никогда в жизни больше не сяду в эту железную трубу. Больше - никогда.
Это мой поток сознания. Во время каждого полета. Я смотрю в иллюминатор и контролирую работу двигателей. Это попытка хоть как-то привязать к реальности животный ужас, вызванный тем, что меня, живое существо, посадили в летающую машину и с дикой скоростью запустили в противоестественную среду, где облака не сверху, а снизу. Аэропорты кажутся мне лагерями смерти, где тысячи сумасшедших подвергают риску свою жизнь да еще платят за это деньги. Стюардесс я вообще не понимаю - наверное, они все глупые. На взлете у меня начинает колотиться сердце, я цепляюсь руками за ручки кресла и маниакально смотрю в окно, пытаясь углядеть возможные неполадки. На поворотах мне кажется, что мы сейчас перевернемся, а во время турбулентности я на-чинаю стонать и молиться. И главное - во мне живет какое-то странное суеверное убеждение, что именно этот мой страх помогает самолету держаться в воздухе, но стоит мне на секунду перестать бояться - и мы упадем. Именно поэтому я не могу позволить себе расслабиться, выпить алкоголь или успокоительное, почитать книжку - я выполняю свою миссию, делаю что могу, чтобы уберечь нас от неминуемой гибели.
- Вы считаете, мы нормально летим? - спрашиваю я стюардессу на каком-то международном рейсе.
- Конечно нормально! Бывает гораздо хуже. Зис, - тычет она в тележку с едой, - гоуз хиар, - показывает на потолок.
Этот факт меня окончательно добивает, я еще крепче вцепляюсь в кресло и начинаю ждать, когда «зис» полетит «хиар».
Я могла бы вообще не летать, передвигаясь на поездах, кораблях, автостопом. Я так и делала первую половину своей жизни. Но у меня интересная работа и маленькие дети. В Сибирь на поезде - это пять суток туда и пять обратно. Никто из тех, с кем остаются дети, меня не поймет. И я стала летать - с ужасными мучениями, бессонными ночами перед полетом и клятвами, что еще один раз - и все. Перед каждым полетом я набираю в интернете что-то вроде «TУ-154 авиакатастрофа» и, конечно же, нахожу подтверждение своим мрачным предчувствиям. В конце концов я осознала, что это бред, и решила пойти лечиться.
Оказывается, таких, как я, в России около двадцати миллионов. Половина вообще не летает, половина перед полетом напивается. В других странах процент не меньше. В Европе лечение аэрофобии финансируют авиакомпании и аэропорты, потому что вылечившиеся аэрофобы, как правило, начинают летать в три раза больше, чем все остальные. У нас это пока не очень развито, но одна такая клиника все-таки есть.
- Если вы хотите поговорить со специалистом по клаустрофобии, в тональном режиме нажмите один. Если вы страдаете социофобией, нажмите два. При аэрофобии нажмите три.(Следующим номером должна быть, конечно же, ксенофобия.) Для того чтобы поговорить с оператором, нажмите ноль.
Лечение фобий в клинике «Без страха» построено на том, что людей надо как можно больше пугать. Потому что страх - это условный рефлекс, как у собаки Павлова. Если человека много раз подряд поместить в пугающую ситуацию, страх ослабевает, атрофируется и в конце концов сменяется полным равнодушием. Если боишься высоты, поднимайся в сопровождении специалиста на 25-й этаж по открытой лестнице. Один раз,
другой, третий, пока не надоест. Приходишь в ужас от публичных выступлений - надевай очки: там, за стеклами, тебя ждут компьютерные дядьки в костюмах, они кивают виртуальными головами - пожалуйста, выступай. В случае аэрофобии тоже есть специальные очки, в которых видишь трехмерное изображение самолета: смотришь в окно и видишь, как внизу бегут березки. В это время под тобой дрожит стул.
- Оцените свой страх в баллах от ноля до десяти, - говорит психолог Маша. - Ноль - это «ой, какие веселые картинки!», десять - «не могу больше, заберите меня отсюда!». Сейчас насколько страшно?
- Ноль. Мы же не летим.
- А сейчас?
Самолет разгоняется, стул начинает резко подергиваться, как бы скребет колесами взлетную полосу.
- Ну, один.
Виртуальный самолет взлетает. Два. Занимает эшелон. Один. Не надо мне голову морочить, это же не настоящий самолет - даже если я упаду со стула, со мной ничего не случится. Покажите мне что-нибудь действительно страшное.
- Ну хорошо. - Маша включает грозу. - А сейчас?
- Пять.
Неожиданно для себя я замечаю, что мне правда довольно неуютно. Вокруг сверкают молнии, и, хотя эти молнии ненастоящие, мне хочется, чтобы они поскорее кончилось.
- У вас не очень серьезная аэрофобия. С одной девушкой мы десять раз проходили только «рукав», по которому человек попадает в салон самолета. Ее уже трясло. А вы, по-моему, даже немного переигрываете.
- Ничего себе переигрываю! Да вы просто не видели меня
в самолете!
- Практика показывает, что у большинства людей уровень страха на тренажере и в самолете отличается на два-три балла. Пять на тренажере - это семь-восемь в самолете.
Может быть, мой случай и впрямь небезнадежен?
Прежде чем заниматься на тренажерах, надо пройти ликбез - групповой семинар, который проводит Алексей Герваш, израильтянин, русский эмигрант, пилот небольшой авиакомпании, которая возит людей с одного конца его маленькой страны в другой. Лечить людей от аэрофобии - его давнишняя мечта, но реализовать ее в Израиле было невозможно: там в этом бизнесе все ниши уже заняты. А в России Герваш стал первопроходцем.
Леша чуть старше меня, он образованный и обаятельный, у него отлично подвешен язык и хорошее чувство юмора - по стилю поведения и речи он скорее похож не на летчика, а на круглого сияющего бизнес-консультанта или HR-менеджера.
На семинаре нас немного, человек шесть. Пять девушек и один мужик. Все умные, интеллигентные, самостоятельные, как и положено аэрофобам, ведь один из главных мотивов страха - это «в самолете я ничего не контролирую».
- Долгое время я летала каждый месяц и ничего не боялась. Но однажды мне вдруг пришла в голову мысль: «Интересно, а что чувствует человек, когда умирает, падая с большой высоты?» И с тех пор эта мысль не дает мне покоя. Каждый раз в самолете я думаю: какие они, эти последние десять минут?
- А я за две недели до полета начинаю пить, - говорит единственный мужик. - А уж во время полета - просто даже страшно подумать! Столько маленьких сложных деталей, а я-то ничего не контролирую, вдруг что-то сломается? Я потому сюда и пришел - подумал, надо же наконец подумать про здоровье, про печень…
- А у меня еще и клаустрофобия. Когда я попадаю в самолет, меня приводит в ужас, что я не могу оттуда выйти.
- А мне вообще это все непонятно, просто один раз у меня в самолете была паническая атака, и теперь я боюсь, что она повторится.
- А я однажды летела из Питера в Москву на очень страшном самолете. Он был как консервная банка, скрипел и дребезжал. Ну и как теперь не бояться летать?
- Давайте сразу приучаться мыслить фактами, - говорит
Алексей. - Чего именно вы боитесь?
- Что самолет разобьется, - отвечаем мы все, кроме девушки
с панической атакой.
- А почему он разобьется?
- Потому что он старый! Потому что он как консервная банка!
- А если я скажу вам, что средний возраст самолетов, которые разбивались, - шесть лет?
- Ну, так это ж в среднем! А у нас в России…
- Покупают списанные самолеты из Китая и ремонтируют в гараже кувалдой, да? Вам это по телевизору показывали? Вот скажите, какая авиакомпания, по-вашему, более надежна: «Люфтганза» или «Ижевские авиалинии»?
- «Люфтганза», конечно.
- А если я вам скажу, что «Ижевские авиалинии» никогда не разбивались?
Дальше Алексей сообщает нам сведения, которые мы, ленивые и нелюбопытные, и сами давно могли бы почерпнуть в интернете, если бы интересовались чем-то кроме авиакатастроф. Лешин козырь - это магическая цифра «один на десять миллионов» и образ «мухи в сгущенке»: самолет не может просто упасть в воздухе, как муха не может утонуть в сгущенном молоке. Мне от этой метафоры все равно не по себе - так и представляю бедную барахтающуюся муху, которая беспомощно пытается шевелить лапками в ожидании неминуемой смерти.
Леша продолжает рассказывать «общеизвестные вещи, которые мы почему-то отказывались знать раньше». Что давление под крылом выше, чем давление над крылом. Что все системы у этой огромной железной мухи дублированы или даже триплированы. Что самолет, у которого отключены оба двигателя, может планировать до 40 минут - и всегда в нормальной ситуации идет на посадку в режиме малой тяги, то есть практически все равно что без двигателей. Что каждыедве секунды в мире совершают посадку три самолета, что контролем всей гражданской авиации в мире занимаются международные организации ИКАО и ИАТА, а еще куча всяких региональных структур, а еще производители самолетов, которым специальный прибор сообщает данные о любых нарушениях на борту прямо в штаб-квартиру. Что летчики -это люди, которые больше всего на свете любят свою работу и ни за что не откажутся от карьеры в авиации ради стопки водки. Что все пилоты «боингов» сдают обязательные экзамены в Америке. В общем, он клонит к тому, что самолет - это не просто самый безопасный вид транспорта, а самое безопасное место в мире вообще.
- Маленькое упражнение. Назовите хоть одно занятие, которое было бы менее опасно, чем передвижение в самолете. Сон? Тысячи людей в Москве ежегодно умирают во сне. Еда? А сколько людей умирают, подавившись рыбьей костью? Секс? Смерть в момент оргазма - типичное явление в пожилом возрасте. Вы можете умереть, просто сидя у себя дома -от пожара, от утечки газа. И вероятность этого гораздо выше, чем вероятность разбиться в самолете. Когда вы едете в Москве по Третьему кольцу, никто на самом деле не заботится о вашей безопасности: ни ГАИ, ни мэрия Москвы, ни управление делами президента. Разве что производитель автомобиля может слегка вас застраховать при помощи подушек безопасности. Вы хотите стопроцентной безопасности? Нет, я вам ее не дам. Никто не может ее гарантировать. Но именно здесь, в самолете вы максимально приближены к этому состоянию. Потому что в этой системе занято множество людей котоые думают именно об этом - о вашей безопасности.
- И почему они тогда не дают парашютов? - спрашиваю я.
- Ваш вопрос говорит о том, что вы ничего не поняли, - возмущается Леша. Мне становится стыдно. - Ладно, объясняю. Во-первых, потому что почти все катастрофы случаются на взлете или при посадке, когда парашют бесполезен. Вовторых, если самолет все же вдруг начнет падать на эшелоне, что случается, прошу заметить, раз в десять лет, парашют вам ничем не поможет. Если прыгнуть с парашютом на скорости 900 километров в час, его просто разорвет на части, а вы задохнетесь от недостатка кислорода. Но главное: ваш шанс попасть в серьезную авиакатастрофу - один на десять миллионов. Какие парашюты, вы что? Десять миллионов -это чуть меньше, чем население Москвы. Если бы в Москве один человек в год попадал в ДТП, вы стали ездить на машине в окружении двух тракторов «Белорусь», для надежности? Стали бы анализировать, где опаснее ездить - в Северном Бутово или в Южном? Какого цвета и какой марки была эта единственная машина?
Тут мы подходим к следующему пункту. - Леша смотрит на меня. - Роль СМИ в формировании аэрофобии. СМИ интересует что, Юля? Правильно, рейтинг.
- Но…
- Это хлеб журналистов. Новости пишутся так, чтобы на них было больше кликов. «В Подмосковье разбился “мерседес”» - кто это будет читать? А вот «во Внуково совершил аварийную посадку Boeing-767» - о-о-о! Поэтому у васскладывается ощущение, что каждый день с самолетами что-то происходит.
- Ну…
- Возьмите вот хоть это. - Леша берет с полки зеленую книжку с надписью «Аэропорт 2008», обложка оформлена в стиле разбитого стекла с надписью «Ахтунг!». - Ее написал летчик Ершов, я его знаю лично: он, хороший профессиональный пилот советской школы, не смог выучить английский и пересесть на «боинг», вышел на пенсию и стал писать книжки. Ничего криминального в этой книге нет -просто рассказал о работе российской авиации. Но издательство оформило его работу так, чтобы всем стало страшно. Видите, здесь даже написано: «Проносить на борт самолета запрещено». Коллеги-пилоты его как-то спросили: «Василий, ну зачем же вы так?» А он говорит: «Так я и сам не знал, что они такую обложку сделают». Видите, оказывается, это целая издательская серия: «Ахтунг! Метро!»,«Ахтунг! Вокзал!». Рейтинг…
- Но, Леша, неужели ты не согласен с тем, что в России правда бардак и все по-другому?
- Да, в России все по-другому. Западная авиация работает на четком выполнении множества инструкций всеми участниками. А в России все так боятся начальства, что постоянно перестраховываются, даже без необходимости. Например, в России принят обязательный предполетный медосмотр всех пилотов. В Европе он делается только выборочно. Во франкфуртском аэропорту интервал между посадками самолетов пятнадцать секунд, а в Шереметьево - три минуты. Поэтому и случалось вам так долго кружить над Шереметьево в полной уверенности, что вас обманывают и сейчас убьют. Перестраховка. Стремление прикрыть, прошу прощения, свою жопу. Однажды, если помните, Ксения Собчак устроила скандал на борту из-за того, что ей показалось, что пилот пьян. А он просто такой человек - я его знаю лично, - очень медленно разговаривает. Его еще раз проверили - ни грамма алкоголя в крови. В Америке за это арестовали бы Ксению Собчак. А у нас сняли пилота с рейса и отстранили от полетов, мотивируя это тем, что он якобы пережил серьезный стресс.
- А как же информация о том, что у нас дефицит кадров, что у летчиков низкая квалификация и маленькая зарплата?
- Юля, приучайтесь мыслить фактами: если бы в России самолетами управляли идиоты, которые непрерывно бухают и думают только о перерасходе топлива, какой был бы процент авиакатастроф? Подумайте сами. Ну, наверное, один-два самолета в день разбивались бы. Это ведь не так много: один-два в день, да? Но в России случается одна
крупная катастрофа в год.
- Но вот над Донецком…
- Да, именно это и произошло над Донецком. За штурвалом действительно сидел идиот, который думал не о том, как обходить грозу, а том, что украинцы не любят москалей и не дадут нашим эшелон. Кроме того, гроза была аномально высокой, угол атаки был взят слишком сильный, а на месте второго пилота сидел стажер. И случилось то, что бывает раз в десять лет: самолет свалился в штопор. Авиакатастрофа -это всегда сочетание нескольких факторов. Одна проблема или неисправность никогда не бывает причиной катастрофы.
- А как же «Сибирь»? - спрашивает одна из девушек. - Вы помните, самолеты «Сибири» падали один за другим?
- В двух случаях это были теракты. Две шахидки дали взятки охране Домодедова и взорвали самолеты. Иркутск? Какие-то сволочи, опять же, дали взятку службам аэропорта и построили гаражи там, где должна быть мягкая рыхлая почва, в которой самолет в случае чего должен был увязнуть. Да, это ужасно, это огромная трагедия, но при чем тут «Сибирь»? Претензии тут должны быть явно не к авиации…
- Ну хорошо, тогда расскажи мне, как правильно обходить грозы?
- Послушай, ну какая тебе разница? Ты же никогда не разберешься во всех тонкостях авиации. Если я тебе начну рассказывать подробности - почему то, а почему это, - ты начнешь пилотов все время в чем-то подозревать. В небе тысячи возможных ситуаций, и на каждую из них есть решение, прописанное четкими правилами. Ты же не пытаешься лезть в работу хирурга, когда он делает операцию? Тебе же не интересно, как машинист тормозит поезд в метро, верно?
В перерыве между двумя частями семинара я хватаю зеленую книжку и начинаю ее перелистывать - и тут же ловлю на себе строгий взгляд Леши.
- Юля, хочу обратить твое внимание на то, что аэрофобия -это психическое расстройство. Его нужно лечить. Это вообщето серьезно. И если ты действительно хочешь вылечиться, то во время рекомендованного курса тебе нужно руководствоваться только одним источником информации.
Я покорно ставлю книжку на полку, теряясь в догадках, что же там такое чудовищное может быть написано. И что для меня сейчас важнее: вылечиться любой ценой или все-таки проверить то, что говорит Герваш?
Вторая часть семинара - психологическая. У аэрофобии есть две составляющие - рациональная и иррациональная. С рациональной вроде разобрались: один на десять миллионов и муха в сгущенке. А что делать, если понимаешь это и боишься?
- Механизм страха - это гормональная реакция, необходимая для того, чтобы мы правильно вели себя в опасной ситуации. Ваша проблема в том, что у вас этот механизм включается не тогда, когда надо. Потому что вы в несколько тысяч раз переоцениваете риски. Как это работает на уровне химии? Надпочечники вырабатывают адреналин - вы как будто в опасности, вам надо бежать, драться или, наоборот, затаиться. Для этого мышцы должны быть напряжены -вы сжимаете ручки кресла и делаете судорожный вдох: организм запасается кислородом. Сердце начинает биться быстрее, температура тела повышается, вы потеете. Главное, запомните: все это абсолютно здоровый механизм. Бояться самого страха не надо. От страха еще никто никогда не умер, не сошел с ума, не начал вести себя неадекватно. Это, конечно, неприятно, но абсолютно безопасно. И если вы регулярно отказываетесь летать только из-за того, что у вас возникают эти неприятные ощущения, то вы похожи на женщину, которая просит вырезать ей матку, потому что менструация доставляет ей дискомфорт. Радость материнства - это в данном случае аналог свободы передвижения, одна из главных ценностей человека. А месячные - всего лишь здоровый, но иногда неприятный гормональный механизм.
Дальше Леша показывает нам, как блокировать механизм страха, лишая организм избытка кислорода. Для этого надо дышать специальным способом и расслабить мышцы. В принципе, ничего сложного - особенно когда ты на земле.
В тот же вечер я не слушаюсь Лешу и нахожу в интернете книги Ершова. Его фамилия мелькает в Яндексе вперемешку с автором «Конька-Горбунка». Ершов 23 года отлетал на ТУ-154, он влюблен в небо и в эту машину, называет ее своей «птичкой», «ласточкой», он действительно настоящий мастер, способный вырулить любую сложную ситуацию, романтик, любит Хэмингуэя и Астафьева. Он потрясающе красиво описывает, как его крошечный серебристый «конек-горбунок» ловко ныряет в засветки среди гигантских грозовых туч, как члены экипажа в критическую секунду понимают друг друга без слов, как бортмеханик прямо в воздухе тушит пожар двигателя, как командир корабля, гениальный мастер, интуитивно, в одно мгновение принимает единственно верное решение… Аэрофобам это действительно, наверное, читать не стоит. После книг Ершова складывается впечатление, что в самолетах все время что-то ломается и только мастерство опытнейших пилотов спасает ситуацию: «Да довезем мы вас! Довезем куда положено, согласно купленным билетам. И с отказами материальной части - все равно довезем. Довезем через все грозы, через болтанку и обледенение, посадим машину при боковом ветре, при низком коэффициенте сцепления и затормозим вовремя, и постепенно скорость наша уменьшится, и вкатимся на перрон…Вот тогда и подумайте о том, что вас везли - и таки довезли -Мастера, сильные, умелые и выносливые ездовые псы Неба».
Мы с Лешей сейчас полетим на «боинге». Вернее, на тренажере для пилотов, в точности имитирующем кабину «боинга». В эту кабину мы набились впятером: я, Герваш и еще трое аэрофобов - мужик и две девушки. В темноте сияют сотни электрических датчиков. У девушек аэрофобия классическая, у мужика нетипичная: он долгое время по работе имел дело с грузовой авиацией, попал в серьезное происшествие на АН-12, все остались живы, но бортмеханик потерял обе ноги. После этого случая Николай перестал летать. Более того, в его анамнезе - панические атаки, при которых люди избегают тех мест, где медицинская помощь недоступна. Сейчас, на тренажере, он будет вторым пилотом. Алексей даже доверил ему взлет. Мы, три девушки, сбились в кучку сзади и с недоверием наблюдаем за происходящим.
Перед нами силуэты Шереметьево и голубое небо. Все по-взрослому. Леша проверяет чек-лист - по пунктам вслух перечисляет все исходные данные о приборах: аккумулятор, вольтметр, кондиционер, закрылки, те огни, эти огни, одна гидросистема, другая гидросистема… Всего должно быть около ста пунктов, но Леша нас щадит и оставляет около двадцати.
Хотя мы всего лишь сидим в железной коробке на ножках, уже от этих проверок мне становится не по себе. А когда самолет разгоняется, взлетает и начинает разворачиваться, я ощущаю это абсолютно реально: кабина наклоняется назад и вбок, кресло вжимается в спину, а в окне начинают мелькать облака. Леша специально выставил режим сильной турбулентности и боковой ветер - нас трясет и мотает из стороны в сторону абсолютно по-настоящему. Я, сама от себя такого не ожидая, страшно напрягаюсь, тяжело дышу, сжимаюсь в комок.
- Так, теперь плавненько поворачиваем, - говорит Леша второму пилоту. - А сейчас мы отключим оба двигателя, и вы увидите, что будет тогда с самолетом.
- Николай! - задыхаясь, обращаюсь я ко второму пилоту с нетипичной аэрофобией. - А вы вообще… когда-нибудь…управляли самолетом?
- Ну, было пару раз, дали порулить на эшелоне.
- А как это вам доверили?
- Ну, так это ж Россия!
- Леша, - кричу я, - ты это слышал?
- Ну и что, ну слышал, - недовольно ворчит Леша. - Кто-то кому-то когда-то, одна бабка сказала, сто лет назад, да еще в грузовом самолете, да еще неизвестно, правда это или нет…У тебя опять мышление аэрофоба, ты мыслишь эмоциями…Ты сейчас не этим занимайся, а делай то, что я тебе говорил -дыши и расслабляйся.
Тут вдруг происходит странная вещь. Наш самолет останавливается. Просто зависает в воздухе. Двигатели умолкают, и в тишине я вижу, как по небу бегает курсор компьютерной мышки. Та-ра-ра-рам - раздается знакомый звук. И на экране появляется заставка Windows 95.
- Ну что поделаешь, зависли, - вздыхает Леша. - Это в настоящем «боинге» два бортовых компьютера, никак не связанных между собой, а здесь - обычный виндовый софт…Леша вылезает из кабины и идет исправлять неполадки.
Этот сбой неожиданно оказывает на меня сильный терапевтический эффект. С этого момента мне уже совсем не страшно. Я понимаю, что я всего лишь в симуляторе, нет, в симулякре. И значит, мой страх - тоже симулякр.
Мы делаем еще несколько кругов над Шереметьево, снижаемся, совершаем посадку, апплодируем.
- Ну, вы идите, - прощается Герваш, - а я здесь еще немного полетаю, потренируюсь…
- А можно с тобой, еще разок, за бесплатно?
- Хорошо, садись, но при условии, что ты не будешь фотографировать и отвлекать меня вопросами.
Мы опять садимся в симулякр.
- Сейчас мы, скорее всего, разобьемся, - предупреждает Леша сразу после взлета.
- Ой, почему?
- Потому что я отключил автопилот и поставил плохую видимость. Именно такие ситуации постоянно отрабатывают летчики на тренажерах. Кроме того, конкретно у этого симулятора - так уж получилось - сегодня не работают педали, которыми пилот подруливает на низких скоростях. Посмотри, кстати, как хорошо у «боинга» продуманы эти педали: они не сплошные, а в крупную сетку. Потому что однажды у одного пилота упала на пол банка кока-колы, а он этого не заметил…
Мы кружимся в ночном темном небе над Шереметьево. Внизу то появляются, то пропадают какие-то мерцающие огоньки. Я молчу и пытаюсь как могу выполнять функции второго пилота - слежу за скоростью, чтобы она не была слишком низкой. С первого раза совершить посадку не удается -Леша уходит на второй круг.
- Надо будет - уйдем и на третий, и на четвертый… Высота принятия решения - 150 метров. Эх, полосу вообще не видно… Вот тут бы, конечно, пригодились педали.
- Don’t sink, - командует механический мужчина где-то в ночном небе. - Не проваливайся!
Тут до меня постепенно, на мышечном и рефлекторном уровне, доходит простая авиационная истина: чем выше, тем лучше, тем больше пространства для маневра. Снижаемся - я напрягаюсь. Поднимаемся - я успокаиваюсь. Вот и третья попытка выйти на глиссаду, похоже, не удается.
Мы уже на высоте 200 метров.
- Ладно, хватит.
Бабах!
За окном начинают бегать розовые и золотые звездочки.
- Что, разбились?
- Конечно. Так вот учти, что такого в авиации не бывает никогда. Вот тебе, пожалуйста, сочетание нескольких факторов. Во-первых, это не мой тип самолета, его я досконально не знаю. Во-вторых, отключены оба автопилота. В-третьих, экстремально плохие погодные условия и видимость. В-четвер тых, педали - с такими неисправностями мы бы просто никогда не полетели. Ну и, наконец, второй пилот не слишком-то мне помогал…
- Ну а теперь покажи мне нормальный, хороший вариант.
- Ладно, теперь будем садиться с автопилотом. Когда тебе
лететь-то?
- Завтра.
- Переживаешь перед полетом?
- Нет.
Тут я с удивлением понимаю, что я не просто ободряю себя.
Я говорю правду. Почти.
В общей сложности я провела в симулякре часа четыре и совсем перестала бояться. На следующий день, вооружившись своим новым опытом, я лечу в командировку в Череповец на советском самолете ЯК-40. Он крошечный, размером с маршрутку -раньше я и близко не подошла бы к этой штуковине. Сейчас у меня хорошее настроение, я в легком возбуждении, как перед сложным экзаменом, к которому долго готовишься. Полет прошел на удивление гладко. Как только мы оказались достаточно высоко над землей, я вообще абсолютно успокоилась. В том же самолете летела группа иностранцев, и у одной женщины явно была аэрофобия: она трагически закрывала глаза, и на лице у нее был написан страх перед «гроссе руссише авиация». Это меня веселило и очень поддерживало. В крошечном аэропорту Череповца на летном поле я увидела, как идут под руку бортпроводница и пилот нашего рейса - гордые, трогательные, советские, как в фильме «Мимино».
Я звоню Леше и докладываю, что все хорошо.
Но на обратном пути меня опять накрыло. Я даже могу сказать, в какой момент. Стюардесса запретила мне фотографировать, мотивировав это тем, что в одном самолете с нами летит директор авиакомпании. Казалось бы, что тут плохого - наоборот, лишний аргумент в пользу надежности. Но тут мой параноидальный мозг проявил фантастическую изобретательность.
«Если с нами летит директор, - подумал мой мозг - то наверняка летчики, опасаясь штрафов и увольнений, не стали задерживать рейс, чтобы лишний раз проверить какую-нибудь неисправную деталь». В подтверждение моей проницательной логике самолет начало слегка потряхивать. «Ну вот, - подумала я, - конечно!» А дальше все пошло как по маслу: «Леша говорил, что для авиакатастрофы нужно несколько факторов. Вот пожалуйста: плохие погодные условия, ночь - раз. Директор в самолете - два. Ошибка пилотов - а, разумеется, они совершили ошибку, раз полетели с неисправностью, - три». И когда на подходе к Внуково начался снегопад - а про снегопад Леша ничего не говорил, - я вообще впала в панику и шизофрению. Во мне как бы спорили два человека:
- Один на десять миллионов!
- Директор!
- Муха в сгущенке!
- Снегопад!
- Дышать и расслабляться!
- Некогда!
- Спасибо, ребята, отличный был полет. - Директор пожимает руку пилотам.
Тут до меня дошел весь абсурд моей логики, и я начала ржать. Ладно, будем считать, что вылечилась.
Леша говорит, что теперь мне надо как можно больше летать и не делать таких ошибок. Надо контролировать не самолет, а себя, говорит он. И если хоть один раз откажешься от полета из страха, аэрофобия вернется.
А вечером, уже постфактум, я узнаю, что сценарий, который я придумала, оказывается, однажды уже был трагически реализован. Точно такой же ЯК-40 того же самого вологодского авиапарка, летевший из Шереметьева в Киев, разбился именно из-за того, что пилоты поторопились: вылетели, не дождавшись, пока самолет обработают противообледеняющий жидкостью. Именно потому, что там летела важная шишка - глава компании «Альянс» Зия Бажаев. Как я потом узнала, это была довольно громкая катастрофа. Даже обсуждалась версия теракта или покушения, но в конце концов комиссия пришла к выводу, что виной всему была поспешность пилотов. Но такое бывает очень редко. В России - один раз в год.
Аэрофобия в картинках