Одним словом, будучи нестойкими в бою, хунны восполняли этот недостаток искусным маневрированием, что обеспечивалось заводными конями, коих было всегда предостаточно у каждого кочевника. Кстати, раз уж речь зашла о лошадях, то источники сообщают, что «конница у хуннов на западной стороне имела белых, на восточной - серых, на северной - вороных, на южной - рыжих лошадей». Это лишний раз свидетельствует об очень высокой организованности хуннской державы. Считается, что введение десятичного принципа организации войск также принадлежит им. Нужно особо отметить, что хуннам удалось довести до совершенства еще одно удачное изобретение своих предшественников - притворное отступление. «При превосходящих силах неприятеля они притворяются побежденными и, отступая, заманивают преследующее их войско неприятеля, чтобы охватить его…». Заманив же, окружают самонадеянного противника и берутся за свои дальнобойные луки. Но если враг решительно переходил в наступление, то хуннские всадники моментально рассыпались «подобно стае птиц» или «разбитой черепице», после чего снова собирались в заранее условленном месте и заново вступали в бой. При этом «бегство не поставляют в стыд себе». Иначе говоря, отогнать их было легко, разбить - трудно, а уничтожить - практически невозможно. Ярким примером этого может служить поход 166 года (до нашей эры - прим. Е.О.), когда Лаошань-шаньюй во главе 140-тысячной конницы вторгся в Северо-Западный Китай и, «захватив великое множество народа, скота и имущества», сжег летний дворец самого императора. Причем конные разъезды хуннов буквально шныряли в сорока верстах от столицы. Император поспешно объявил мобилизацию и собрал тысячу колесниц, десятки тысяч единиц конницы и три вспомогательных корпуса, но пока его войска готовились к наступлению, хунны ушли со всей добычей, не потеряв ни одного человека. При всех этих успехах нужно отметить, что хунны не умели брать приступом крепости и довольно часто, окружая их, вскоре снимали осаду. Расчет здесь был скорее на психологию, в надежде, что среди обороняющихся возникнет паника или разлад, возможное предательство или подкуп кого-то, после чего осажденные сдадутся на милость победителю. Однажды хуннам, окружившим крепость, даже удалось захватить в плен предводителя китайских войск, вышедшего ночью на поиски воды, и тем самым полностью деморализовать вражеские части, но последовавшая затем осада ни к чему не привела. Правда, нередки были и такие случаи, когда хуннам удавалось склонить недовольных командиров гарнизонов на свою сторону, потому что своих ратников император Китая набирал из числа крестьян и преступников, которые не хотели воевать и вообще считали, что «жить у хуннов весело». Но если хуннам удавалось захватить какую-нибудь крепость, то они стремились разрушить ее до основания. Описаны случаи, когда после удачного набега хунны на обратном пути непременно разрушали все брошенные китайцами крепости и сторожевые башни.
Китайцы долгое время не могли покончить с опустошительными набегами своих беспокойных северных соседей. Иногда императорам приходилось даже терпеть настоящие унижения. Например, спустя четыре года после упомянутого выше похода Лаошань-шаньюя, император Вэнь-ди обратился к нему с просьбой о заключении мира. Шаньюй в ответ прислал ему посла с невысоким чином, что само по себе выражало небрежение. Посол хуннов привез в подарок китайскому императору лишь двух лошадей, но, несмотря на это, Вэнь-ди счел за благо не обижаться, принял дар и заключил мир. Для Китая такой мир был тяжелым и позорным. Хунну и Китай снова признавались двумя равными государствами, причем император «из сочувствия» к холодному климату в стране своего соседа обязывался ежегодно отправлять к хуннскому шаньюю «известное количество проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных других вещей». Так обычно китайцы завуалированно платили дань кочевникам. Хуннам, благодаря тому, что они, в отличие от скифских разрозненных племен, представляли высокоорганизованную военную державу, где каждый кочевник являлся воином, долгое время удавалось диктовать свои условия китайцам. Китайцы же, наоборот, жили в постоянно раздираемых внутренними раздорами провинциях, население коих зачастую влачило нищенское существование из-за непомерных налогов.
Нужно особо отметить, что хуннам удалось довести до совершенства еще одно удачное изобретение своих предшественников - притворное отступление. «При превосходящих силах неприятеля они притворяются побежденными и, отступая, заманивают преследующее их войско неприятеля, чтобы охватить его…». Заманив же, окружают самонадеянного противника и берутся за свои дальнобойные луки. Но если враг решительно переходил в наступление, то хуннские всадники моментально рассыпались «подобно стае птиц» или «разбитой черепице», после чего снова собирались в заранее условленном месте и заново вступали в бой. При этом «бегство не поставляют в стыд себе». Иначе говоря, отогнать их было легко, разбить - трудно, а уничтожить - практически невозможно.
Ярким примером этого может служить поход 166 года (до нашей эры - прим. Е.О.), когда Лаошань-шаньюй во главе 140-тысячной конницы вторгся в Северо-Западный Китай и, «захватив великое множество народа, скота и имущества», сжег летний дворец самого императора. Причем конные разъезды хуннов буквально шныряли в сорока верстах от столицы. Император поспешно объявил мобилизацию и собрал тысячу колесниц, десятки тысяч единиц конницы и три вспомогательных корпуса, но пока его войска готовились к наступлению, хунны ушли со всей добычей, не потеряв ни одного человека.
При всех этих успехах нужно отметить, что хунны не умели брать приступом крепости и довольно часто, окружая их, вскоре снимали осаду. Расчет здесь был скорее на психологию, в надежде, что среди обороняющихся возникнет паника или разлад, возможное предательство или подкуп кого-то, после чего осажденные сдадутся на милость победителю. Однажды хуннам, окружившим крепость, даже удалось захватить в плен предводителя китайских войск, вышедшего ночью на поиски воды, и тем самым полностью деморализовать вражеские части, но последовавшая затем осада ни к чему не привела.
Правда, нередки были и такие случаи, когда хуннам удавалось склонить недовольных командиров гарнизонов на свою сторону, потому что своих ратников император Китая набирал из числа крестьян и преступников, которые не хотели воевать и вообще считали, что «жить у хуннов весело». Но если хуннам удавалось захватить какую-нибудь крепость, то они стремились разрушить ее до основания. Описаны случаи, когда после удачного набега хунны на обратном пути непременно разрушали все брошенные китайцами крепости и сторожевые башни.
Китайцы долгое время не могли покончить с опустошительными набегами своих беспокойных северных соседей. Иногда императорам приходилось даже терпеть настоящие унижения. Например, спустя четыре года после упомянутого выше похода Лаошань-шаньюя, император Вэнь-ди обратился к нему с просьбой о заключении мира. Шаньюй в ответ прислал ему посла с невысоким чином, что само по себе выражало небрежение. Посол хуннов привез в подарок китайскому императору лишь двух лошадей, но, несмотря на это, Вэнь-ди счел за благо не обижаться, принял дар и заключил мир. Для Китая такой мир был тяжелым и позорным. Хунну и Китай снова признавались двумя равными государствами, причем император «из сочувствия» к холодному климату в стране своего соседа обязывался ежегодно отправлять к хуннскому шаньюю «известное количество проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных других вещей». Так обычно китайцы завуалированно платили дань кочевникам.
Хуннам, благодаря тому, что они, в отличие от скифских разрозненных племен, представляли высокоорганизованную военную державу, где каждый кочевник являлся воином, долгое время удавалось диктовать свои условия китайцам. Китайцы же, наоборот, жили в постоянно раздираемых внутренними раздорами провинциях, население коих зачастую влачило нищенское существование из-за непомерных налогов.
Reply
Leave a comment