Тягло - русское проклятие
Начало здесь. Условия для создания ордынского (тяглового) государства, как мы установили выше, появились к началу XVI столетия. Появление оседлых земледельцев позволило накладывать тягло - систему денежных и преимущественно натуральных государственных повинностей на крестьян и посадских людей. Последние являлись лично свободными, но государство предпринимало усилия, чтоб прикрепить их не к земле (помещику), а к посаду (городу, слободе) с невозможностью покинуть общину, связанную круговой порукой.
Однако переход от полукочевого подсечно-огневого хозяйствования к оседлому означал катастрофическое падение урожайности. То есть взять с крестьянина стало практически нечего, он еле-еле мог прокормить себя со скудных мерзлых суглинков, какой уж там прибавочный продукт! Товарное производство зерна (то есть на продажу) стало практически невозможным, как и денежное налогообложение, ибо откуда деньги и землепашца, которому нечего продать? Именно поэтому на тяглецов и налагались всевозможные натуральные повинности - дровяная, подводная (транспортная), церковная, острожная, ямская, обязанности содержать дороги и перевозы (мосты).
Одной из самых тяжелых повинностей являлась даточная - обязанность поставлять (давать) людишек для участия в военных походах. Таким образом формировалась посошная рать. В зависимости от масштабности затеваемой спецоперации войны даточных людей собирали одного с 3-30 дворов. Снаряжать и содержать ратников должна была община, сельская или посадская. Для государства пушечное мясо являлось бесплатным и практически неисчерпаемым ресурсом. Ничего не напоминает?
Тут самое время задаться вопросом: зачем государству потребовалась трансформация от торгового к тягловому? Жили бы князья себе и раньше за счет транзитной торговли. Ну, воевали бы по мелочи между собой силами профессиональных дружинников или наемников. Централизованное военное государство было бы никому не нужным. Но дело в том, что милитаризованное московское царство - эмбрион будущей империи - появилось вовсе не потому, что Ивану III моча в голову ударила и он захотел стать владыкой мира, а явилось ответом на системный кризис, подорвавший жизнеспособность не только русских княжеств, а вообще всех государств, соединенных осью Волжско-Балтийского торгового пути.
Еще раз подчеркну, что для оседлого земледелия Волжский бассейн, особенно северная его часть были малопривлекательны из-за низкой продуктивности почв. Выживание земледельца при низкой плотности населения и, соответственно, обширных посевных площадях, они могли обеспечить, а вот прибавочный продукт при агротехнологиях того времени давали ничтожный. Подсечная модель земледелия была очень продуктивной, но связана была с непрерывным движением. Она дала импульс первичному распространению аграрной цивилизации в зоне рискованного земледелия, помогла освоить Сибирь. Но землепашец-огневик мало нуждался в государстве, а государство имело мало возможностей изымать у него прибавочный продукт. При сильном нажиме он просто уходил дальше в глушь из-под контроля власти. Поэтому в Сибири крестьянство жило свободно и относительно зажиточно.
Первичная русская (и не только) государственность на восточно-европейской равнине складывалась не на основе эксплуатации аграриев, а на той ренте, что давала транзитная (посредническая торговля). Торговля, стоит заметить, для древнего мира была главным двигателем прогресса, являясь важнейшим каналом распространения информации, создавала систему коммуникаций, развивала транспорт, ремесла, стимулировала науку, межкультурный обмен. То есть торговля - это не только про хлеб насущный и обмен топора на шкуры быков. Общества, активно торгующие были более развитыми, культурными, современными.
Торговля была местной, региональной и трансконтинентальной. Развитие и урбанизация Европы создавали массовый спрос на товары, которые не могли производиться там. Например, один из самых значимых товаров того времени - шелк. Для средневекового европейца шелк - это не просто статусная вещь, как сегодня, например, престижное авто, а возможность избавиться от платяной вши, которая на гладком шелке удержаться не могла. То есть спрос на шелк был огромен. Торговля шелком - колоссальный насос, который перекачивал золото и серебро из Европы в Азию. Так же в большой цене были чай, пряности, ювелирка, фарфор, стекло, ковры и прочая роскошь. В обратном направлении шло железо (оно имело колоссальную ценность, поскольку выделка металла на душу населения в год измерялась буквально сотнями граммов), соль (единственный доступный консервант), рабы.
До появления морской трансконтинентальной торговли, расцвет которой пришелся на эпоху великих географических открытий, самым удобным торговым путем, подчас единственно возможным, был речной. В частности, Волжский торговый путь являлся магистральным из Индии в Северную Европу и имел следующий маршрут: Каспий - Волга - Ока - Угра - волок - Осьма - Днепр - волок Западная Двина - Балтика. От основного пути существовали, разумеется, ответвления (Заволоцкий путь из Волги на север), но они обеспечивали в основном местные потребности и служили путями подвоза на пристани и торги местных товаров - меда, соли, пушнины, жемчуга, янтаря, льна, пеньки, ворвани и т.д.
Караванный способ транспортировки, распространенный в южных регионах - вынужденная мера из-за своей затратности. Во-первых, дневная дистанция каравана очень невелика, во-вторых, много ли груза берет один верблюд или лошадь? Каравану требовалась охрана, какая-никакая, а дорожная инфраструктура. Поэтому там, где можно было передвигаться по воде, товар сразу перегружался на суда. Если водный путь был даже втрое длиннее сухопутного на карте, фактически он оказывался быстрее и безопаснее. Исключение - санная перевозка грузов в зимнее время, но и она осуществлялась преимущественно по готовым дорогам - речному льду. Однако зимники позволяли относительно легко преодолевать водоразделы. К тому же некоторые товары, например, рыбу, можно было перевозить только зимой.
Морская перевозка товаров осуществлялась изначально примерно так же, как по реке: караван небольших парусно-весельных судов выходил из порта и шел строго вблизи берега (каботажное мореходство). На ночь или в случае непогоды суда заходили в порты, речные устья (там быстро возникли города) или даже выволакивались на берег, если позволял ландшафт.
На протяжении Волжско-Балтийского торговой магистрали образовались следующие центры государственной кристаллизации - тюркский (Итиль, Булгар, Казань), русский (Нижний Новгород, Ярославль, Владимир, Москва, Тверь и др.) и условно немецкий (Дерпт, Рига, Мемель, Данциг и др.) До низовий Волги через Баку и Дербент товары везли персы, потом эстафету перехватывали тюрки, а у русских было самое выгодное место - на водоразделе между бассейном Волги и северными реками, где находились основные торги, на которые допускались как южане, так и европейцы (за соответствующую плату, разумеется). Так же в руках русских была стратегически важная торговля мягкой рухлядью (мехами), так же они могли поставлять в обе стороны мед, железо, поташ, каменная соль, ворвань, кость морских животных и т.д.
Доминирующие политические центры сложились именно на важных узлах торгового пути, а окрестные периферийные княжества находились в вассальной зависимости от них. Бесконечные войны между Москвой и Тверю, Москвой и Новгородом (под этим именем стоит понимать, вероятнее всего, Ярославль, но никак не маленький городок на Волхове) велись почти исключительно за торговые преференции и не имели экзистенциальной природы. Феодальная раздробленность объясняется тем, что торговая ренты неплохо обеспечивала потребности государства.
Катастрофа наступает в период, когда с открытием европейцами пути в Америку, Индию и Китай международная торговля становится преимущественно морской, трансокеанской. Волжский путь, разумеется, приходил в упадок постепенно, сохраняя свое региональное значение и даже международное в торговле пенькой, корабельным лесом, железом, хлебом. В XVIII веке волоки были заменены системой каналов и шлюзов, связывавших различные речные бассейны, но как трансконтинентальный торговый путь, он свое значение утратил.
Перераспределение товаропотоков вызвало системный кризис в государственных образованиях, кормящихся с волжской торговли, и привело к исчезновению Ливонии и Ганзейского союза, Тюркских государств (Казанского и Астраханского ханств). Русские же княжества, столкнувшись с оскудением рентных доходов, вынуждены были искать иной источник существования. Для начала произошла консолидация всего Волжского пути под властью Москвы. Это совершенно естественное явление - при сокращении кормовой базы происходит сокращение едоков. Все крупные игроки стремились монополизировать в своих руках торговлю и консолидировать доходы, ею приносимые. Москва вышла единственным победителем в этой игре навылет.
Известный писатель Борис Акунин в своей эпическом многотомнике «История государства Российского» вздыхает о том, что, если бы в противостоянии с тиранической Московией победил «демократический» Новгород, то и вся последующая русская история могла бы пойти иным путем (более счастливым, разумеется), поскольку Новгород задавал совершенно иную матрицу государственности. Из той же серии всхлипы другого беллетриста - Александра Бушкова о том, что если бы сборка единого русского государства произошла бы на базе Западной Руси (Великое княжество Литовске) - то вот тогда бы не было веков азиатской дикости и Россия изначально развивалась, как культурное европейское государство.
Увы, но все это - совершенно антинаучная чушь. Яркая и эмоционально-идеологически окрашенная беллетристика Бушкова и Акунина бесконечно далека от серьезного исторического анализа. Периферийная и бедная Литва могла лишь выбирать, под кого лечь. Она легла под Польшу, полностью утратив свою политическую субъектность. После досталась Московии уже в качестве трофея. Гипотетическая победа Новгорода нечего не могла изменить. «Демократичность» может себе позволить богатая торговая республика (хотя речь стоит вести не о демократии, а о купеческой олигархии, тяготеющей к распределенным формам управления), но суть-то в том и заключалась, что иссяк ресурс, благодаря которому существовала государственность - торговая рента.
Переход к тягловому типу государственности был предопределен. Именно Москва победила в борьбе за консолидацию русских и иных волжских княжеств (ханств) просто потому, что первой вынуждена была перейти к модели ордынской деспотии - сверхцентрализованному государству мобилизационного типа, заточенному на войну и бесконечную экспансию. Мобилизационный характер московской государственности выражался в том, что она благодаря тяглу научилась эффективно использовать в войне человеческий материал и подчинять интересам войны все сферы жизни.
Оказалось, что громадная толпа плохо вооруженных и почти не обученных ратников способна бить профессиональную или наемные армии. Или проигрывать, но нанося существенный ущерб. Собственно победа на поле боя перестала определять исход войны. Русское воинство можно было разбить раз, другой, третий, но благодаря датной повинности Московия в кратчайшие сроки могла набрать новую боевую орду. Далее она без всякой жалости и видимой пользы расходовалась, втягивая противника в изнурительную затяжную войну, в которой проигрывает тот, у кого первого закончатся ресурсы для ведения борьбы. Тягловый же ресурс московитов был практически неисчерпаемым и только увеличивался по мере того, как русское государство поглощало соседние царства, княжества и ханства.
Если кто запамятовал, я взялся оспорить в корне неверный тезис Анатолия Несмияна, высказанный в статье «Базовые противоречия», что сверхцентрализация русского государства и его мобилизационный характер объясняются каким-то немыслимым богатством русских, вынужденных испокон веку существовать в режиме осажденной крепости, защищая свои ресурсы от внешних посягателей. Как видим, все с точностью до наоборот: именно катастрофическая бедность русских, не способных в рамках традиционного (аграрно-производительного) уклада произвести достаточный для существования государства прибавочный продукт, порождает бесконечную экспансию вовне путем мобилизации единственного доступного ресурса - холопов, впряженных в государственное тягло.
Вполне естественно: если внутри жизненных ресурсов недостаточно, надо взять их извне. Это парадигма набеговой экономики, которую практиковали многие кочевые и полукочевые племена: налетел, отжал материальные ценности у крестьянина, ведущего более продуктивное хозяйство, или ограбил купца, захватил рабов и ушел обратно в степь или горы. Когда ресурс проеден, цикл повторяется. Но в отличие от воинственных животноводческих племен, которые подпитывались извне, набеговое (ордынское) русское государство не просто захватывало и проедало, но и накапливало ресурсы - в этом, кстати, ключевое отличие государства от иных форм социальной организации. Любое прогрессивное, то есть от простого к сложному, развитие социума основано на накоплении ресурсов. Если ресурсная база утрачивается, социальная система инволюционирует, то есть деградирует, сложные формы организации уступают место примитивным, архаичным. Будучи неспособным выдерживать внешнюю конкуренцию, такое государство обычно гибнет.
То, какие ресурсы удается аккумулировать обществу, определяет и его дальнейший генезис. То есть объяснить то, почему русское государство развивалось именно таким замысловатым «особым» путем будет совсем несложно, проведя анализ имеющихся в его распоряжении ресурсов. А там, глядишь, удастся докопаться и до базового противоречия, не дающего русским преодолеть проклятие тяглового (мобилизационного) государства, к которому они скатываются при всяком серьезном внутреннем кризисе. (Продолжение следует)