Рано хоронить революцию. Попытка дискуссии с лондонским профессором
Какое же это счастье - встретить человека, умеющего красиво излагать свои мысли. Конечно, полно салонных соловьев, способных заливисто щебетать на любую тему, нежно перебирая душевные струны аудитории. Хомячью нравится. Но сдернешь словесную обертку - а под упаковкой мысли-то и нет никакой - так, псевдоинтеллектуальная демагогия с налетом конспирологии, приправленная изрядной порцией нарциссизма.
Но давеча я наткнулся на текст, читая который прям испытываешь наслаждения от того, что он заставляет работать мозг - статья Революция отходит с Минского вокзала за авторством профессора, доктора политических, юридических и еще черт знает каких наук, сотрудника University College of London Владимира Пастухова. Тонких ценителей лонгридов прошу пожаловать по ссылке. Для поколения, выросшего на Твиттер и Интсаграм, кратко делюсь своим пониманием прочитанного:
Эпоха бархатных революций закончилась. Мирный протест - фсё, что доказывает белорусское «кладбище революций». Цветной протест работает только против цивилизованных диктатур, стесняющихся пощекотать толпу пулеметами, и сатрапов, испытывающих комплексы по поводу своей токсичности для левацкой европейской интеллигенции. Если же диктатор - мясник, более того, испытывающий наслаждение от демонстрации своей мясницкой сути, то рассчитывать свергнуть его, делая ладошками сердечки - крайне глупо.
Поражение белорусской революции означает начало новой эпохи, когда мир перестает быть более-менее ценностно единым, каковым он стал в 80-е годы прошлого века, и вновь раскалывается на цивилизованное ядро и варварскую периферию, враждебные друг по отношению к другу. Причем либеральный цивилизованный центр входит в стадию старческого затухания, в то время как неоварварская периферия, наоборот, переживает юношеский расцвет и испытывает удовольствие от осознания своей звериной силы.
В такой ситуации революции в либеральном центре выглядят пошло, как 90-летняя старушка, наряжающаяся в мини-юбку и тинейджерский топик. Деполитизированный бунт сытых обывателей ради бунта - это попытка скрасить скучную действительность, и тогда поводом для социального взрыва становится то мифическое потепление климата, то ущемление прав трансгендеров при кастинге на главные роли в киноиндустрии. «Революционерам» не нужна власть, их заводит сам процесс.
А в диком поле неосредневековой архаики попытки недовольных копировать цивилизованные протесты вызывают у власти не чувство стыда и желание всеми силами замять скандал, а ярость и ассиметричную агрессию против носителей чуждых ей культурных кодов. Соответственно, время бархатных революций, как инструмента политических переворотов, безвозвратно ушло. Отныне, революция, чтобы иметь шансы на успех, должна становится, по меньшей мере, наждачной и опираться на все большие порции насилия в отношении правящего класса.
В процессе чтения, удивляясь очередному созвучию мыслей, часто хотелось патетически восклицать «Чертовски верно, батенька!» и заносить понравившуюся цитату в Телеграм-мемориз. Например:
«Поражение революции вовсе не означает, что Лукашенко останется предпоследним пожизненным диктатором Европы. Напротив, его шансы задержаться в своем кресле надолго сегодня как никогда малы. Но скинет его с насиженного места, скорее всего, не революция, а набирающая силу реакция».
Вот и я о том же! Усатый - политический труп. Режим ЛукашенкоⓇ прекращает свое существование как в случае победы революции, так и, если верх одержит реакция. Беларусь не имеет шанса сохранить свой суверенитет с Тараканом на троне. Страна-изгой не сможет стать самодостаточной, как КНДР (Чаушеску пытался - и вот чем это закончилось). В случае поражения революции Беларусь в лучшем случае повторит судьбу Абхазии - абсолютно зависимого протектората Кремля. Вот только в качестве смотрящего за минским генерал-губернаторством царю Вове потребуется более лояльный шнырь. Буйный Лука в лучшем случае отправится на почетную пенсию, в худшем - отведает путинского чаю.
Но в целом я все же вынужден оценить концепцию Владимира Борисовича, как глубоко ошибочную при всех его точных замечаниях о сущности белорусской «недореволюции». Он попадает в классическую для кабинетного профессора ловушку, когда придуманная им теория столь логически красива и концептуально идеальна, что возникает соблазн впихнуть в нее реальность. Но реальность всегда сложнее академических схем. К тому же белорусское «повстанне» носит слишком локальный и несамодостаточный характер, чтоб экстраполировать ее итоги (еще далеко не окончательные, кстати) на целую эпоху. Автор же безапеляционно утверждает:
«Именно поражение делает белорусскую революцию событием воистину мирового масштаба. Оно меняет устоявшееся отношение к революции в принципе».
Но ведь ровно то же самое, только с куда большими основаниями, можно было сказать и по поводу арабской весны, которая носила пусть не мировой, но хотя бы трансконтинентальный характер. Разве можно вообще сказать, что она победила или проиграла? Если не принимать во внимание страны региона, где имело место лишь бурление разной степени интенсивности, то масштабные политические революции произошли в Тунисе, Египте, Йемене, Ливии и Сирии.
В первых двух странах процесс происходил относительно бархатно и привел к быстрому падению диктаторских режимов и победе на демократических выборах фундаменталистов, которые в следующем электоральном цикле оказались сметены откатной волной, движимой разочарованием результатами первой волны. На Украине, кстати, сейчас происходит тот же самый откат - к власти пришли противники постмайданной власти, но не вернулись сторонники Януковича, то есть речь о контрреволюции в случае отката не идет. В Грузии нечто похожее - революцию Саакашвили затушила откатная волна, но даже его ярые противники не рискнули отыграть назад результаты успешных реформ неистового Миши, взяв курс на медленное удушение развития под лозунгами его форсирования.
В Ливии диктатуру Каддафи революция снесла. Но и сама страна на этом свое существование прекратила, превратившись в поле битвы враждующих племен за индустриальное наследство былой эпохи, из которого еще можно выжать какую-то маржу. В Сирии диктатор выжил, но абсолютно утратил власть, став марионеткой оккупантов. Йемен распался, его территория - зона хаоса, арена гибридного противоборства Ирана и Саудовской Аравии.
Таким образом в относительно позитивном ключе можно оценить лишь две цветные революции арабского «цикла» в Тунисе и Египте, в то время как три стали смертельными для стран, в которых они произошли. Но что-то я не помню, чтобы кто-то в 2011 или 2012 г. горько плакал о том, что время бархатных революций прошло. И, спрашивается, что такого страшного случилось в Беларуси, чтоб хоронить целую эпоху? Еще цитата:
«Если рассматривать события в Минске под углом зрения их соответствия канонам революционной ситуации, как их сформулировал Ленин (а дальше него в этом вопросе никто за 100 прошедших лет так и не продвинулся), то в глаза, прежде всего, бросается то, что в некотором смысле слова это была «недореволюция».
Протесты в Беларуси выявили кризис философии «бархатных революций», которая «не работает», если «верхи» хотят и могут жить, как жили. Эпоха «перезревших» революций, триггером которой была старческая немощь «верхов», подходит к концу. Начинается эпоха «недозрелых» революций, драйвером которых становится нетерпение масс».
То, как это выглядит, профессор описывает довольно точно. Вот только объяснить суть происходящего не пытается. Зачем, если видимость идеально вписывается в его схему смены эпох? Между тем «недоделанность» белорусской революции объясняется чисто техническим, если можно так выразиться, фактором - полным отсутствием революционного субъекта. На этом субъектном вакууме, как о довольно редком, но отнюдь не уникальном феномене, я акцентирую внимание читателя буквально в каждом посте по теме.
Наконец, серьезным изъяном в работе Пастухова является слабое понимание им экономического контекста, даже граничащее с НЕпониманием. Я еще задолго до революции отмечал, что экономически Беларусь несуверенна - нарост на теле экономики РФ. Из этого неизбежно вытекает, что при отсутствии внутреннего экономического базиса не может быть и суверенной экономической элиты. Национальная буржуазия в Белоруссии имеет ничтожный вес в общественной и политической жизни. Не в обиду ей, просто это факт. Экономику (три четверти ее) контролирует госноменклатура, являющая господствующим классом в стране, а ту в свою очередь администрирует лично Лукашенко, воспринимающий себя в качестве каудильо.
То, что при подобном раскладе политическая контрэлита не прорастает снизу, вполне понятно - там просто недостаточно питательных соков для нее. Но ведь и номенклатурного заговора тоже нет абсолютно, и это на первый взгляд нелогично. Однако давайте примемь во внимание структуру и характер экономики Беларуси, как придатка к рентной экономике РФ. Все «процветание» Беларуси зависит от объема ренты, которую удается выцыганить у «старшего брата» в обмен на лояльность.
Движитель любого внутриэлитного заговора - попытка переделить ресурсы в свою пользу. Но белорусская номенклатура отлично понимает: убрав Лукашенко, она не получит ровным счетом ничего - все равно придется клянчить ресурсы для прокорма (квоты, скидки, преференции, дотации и кредиты) в Кремле. Внутренних ресурсов для содержания лукономики и паразитирования на ней - нет. Так какой смысл убирать эффективного менеджера, который виртуозно научился разводить на бабос брата Вову? В чем смысл устранять Лукашенко, который умудряется продавать свою лояльность Кремлю с наценкой в 200%? Да этот парень - главный актив белорусской номенклатуры! Пока.
Поэтому никакого модернистского крыла, которое теоретически могло использовать улицу для перехвата власти по украинскому сценарию, в белорусском правящем классе появиться не имело шансов. В отсутствии институциональных экономических субъектов, ориентированных на Запад, не могло возникнуть в стране спроса на «европейские ценности» и европоориентированных политиков, как на Украине. Это в конечном счете объясняет описанный выше субъектный вакуум белорусской революции. В «путиноцентричности» белорусской политики кроется секрет искренней преданности бояр своему сюзерену.
Но в этом же и главная слабость автократа: как только он из-за своей токсичности перестает быть успешным коммуникатором в рамсах с кремлевским паханом; стоит только последнему намекнуть, что в качестве просителя он хотел бы видеть другую фигуру - ни ОМОН, ни Коленька с автоматом не спасут Батьку. Отчаянные попытки Таракана меряться со старшим братом харизмой - парады, игры в телевизионного рэмбо и прочие проявления мачизма - имеют исключительно тактический успех. В глазах белорусской элиты Путин выше мастью - и с этим ничего не поделаешь. Более того, даже лидеры так называемой белорусской «оппозиции» воспринимают кремлевского кралика в таковом качестве и пытаются апеллировать к нему, как к арбитру.
Явно игнорирует Владимир Пастухов в своих рассуждениях и внешнеполитический контекст. Я уже высказывал мнение о схожести в этом смысле белорусского восстания с Пражской весной 1968 г. То, что локальный бунт в одном из бараков соцлагеря был подавлен с помощью советской интервенции вовсе не говорит о том, что сам инструментарий мирного восстания негоден. Кстати, именно Чехословакия через 20 лет дала нам модельный образец бархатной революции.
Сегодня Беларусь - общепризнанная зона влияния Кремля. Запад демонстративно не вмешивается в ход событий, ограничиваясь дежурными призывами к национальному диалогу и мусоля тему санкций. Какой бы циничной ни казалось такая позиция, но ЕС не нужна зона нестабильности у своих границ (Польша и Литва демонстрируют по этому поводу особенное беспокойство), и если Путин способен стать гарантом стабильности в РБ, оплатив ее за счет собственных средств, то Брюссель только перекрестится и облегченно выдохнет: вместо двух диктаторских режимов в Европе останется один.
Исходя из вышесказанного статус белорусской революции понижается до уровня локального бунта в имперском протекторате, становится событием такого же порядка, как Снежная революция 2011 г. в Южной Осетии. Никаким «мировым масштабом» тут даже не пахнет. Это так же глупо, как приписывать мировой масштаб хабаровскому бунту холопов, требующих вернуть себе доброго барина.
Социологический анализ революционной ситуации Владимир Борисович более тщательно, но и тут он, к сожалению, успокаивается, подведя все к придуманной им схеме:
«Если в обществе наблюдаются признаки скрытой или тем более открытой гражданской войны, значит, это общество разделено на классы. Именно возвращение общества «в классы», то есть к социальной структуре, в которой две большие группы очень жестко, можно сказать, бескомпромиссно противостоят друг другу, является главной приметой времени как в Беларуси, так и в России. Но это, если так можно выразиться, «неклассические классы», не подходящие под общепринятые их определения...
...Произошло практически полное переформатирование всех общественных связей и отношений, результатом которого стало появление у этих обществ «вторичных классовых признаков». Они оказались расколоты на две большие группы людей, сильно различающиеся своим местом в сложившейся социально-экономической и политической системах, но не похожие на классы в их прежнем понимании.
Речь, по сути, идет о двух «мегаклассах», перекрывающих собою все неототалитарное социальное пространство: о «людях системы» и «людях вне системы», то есть о «включенных» и об «исключенных». Принадлежность к одному из этих «мегаклассов» не зависит от социального или профессионального статуса субъекта. Можно быть хорошо «включенным» водителем и плохо «включенным» бизнесменом. Положение в обществе все больше определяется тем, является ли «имярек» частью системы или она его из себя «вытолкнула...
…Что объединяет людей Системы? То, что они коллективно (как прямо, так и косвенно) контролируют государство, а через него - основные экономические активы (командные высоты в экономике)».
Формально со сказанным можно согласиться. В эту схему легко вписать любой конкретный случай. Скажем, олигархи Абрамович и Потанин остались в системе, а Березовского и Ходорковского система отторгла. Зюганов, Яшин и Прилепин в системе, а старый прилепинский соратник Навальный похоже уже изгнан из нее, как ранее - Немцов, бывший не просто в системе, а являвшийся одним из ее столпов.
Однако, повторюсь, реальность сложнее и многомернее любой схемы. На самом деле нет никакой системы, кого-то принимающей, кого-то отторгающей и тем самым определяющей место индивида по ту или иную сторону баррикад. Всякий человек сам определяет свое место, действует, исходя из этого самоопределения, а реакция системы на эти действия уже вторична. Разлом между «мегаклассами» проходит не по критерию вписанности в систему, а в мировоззренческом поле. Если утрировать, то социум делится на два антагонистических класса: первый считает существующее положение вещей приемлемым вне зависимости от того, насколько оно ему выгодно; второй - категорически отрицает эту парадигму.
Я неоднократно обращал внимание читателя на эффект, так сказать, протестной инверсии. Работая на выборах, я сталкиваюсь с тем, что именно в системно-интегрированных регионах самый высокий уровень протестных настроений: в нефтяных моногородах Сибири и Москве. Вот, казалось бы, трудно найти более вписанное в систему сообщество, чем москвичи - на них пашет вся Россия. А поди ж ты - именно эти бенефициары системы массово недовольны Путиным и путинизмом. Перемен, понимаешь, требуют их сердца.
И наоборот - самыми ярыми, фанатично-агрессивными сторонниками системы являются исторгнутые на самое днище люмпены - система сбрасывает этот балласт за ненужностью, не получая в ответ даже намека на отторжение. Мне приходилось наблюдать брошенные, «отключенные от цивилизации» вымирающие деревни, населенные нищим старичьем и спивающимися маргиналами, не имеющими работы, не получающими от государства никаких социальных услуг. Но именно на этом дне почти всегда высокая явка на выборах (до 100% без накруток) и единодушная поддержка курса партии и правительства.
Можно, конечно, объяснить этот эффект воздействием телепропаганды, напрямую формирующей мировоззрение плебса. В этом будет правда, но далеко не вся. Потому что на противоположном социальном полюсе находится другая агрессивно-фанатичная группа любителей путинизма - проживающие за границей баловни судьбы. Особенно показателен пример спортсменов - всех этих маш шараповых, саш овечкиных, жень малкиных, музыкантов, топ-моделей и прочих ватных уродов, зашкварившихся в Putin Team - страстно любящих Россиюшку издалека, зарабатывающих миллионы долларов клюшкой, ракеткой, лужоной глоткой, смычком и смазливой мордашкой.
Они абсолютно никак не связаны с системой, они всецело вне ее экономически, культурно и даже территориально. Вряд ли у этих успешных и очень занятых людей есть время, чтобы каждый день убивать свой мозг киселевско-скабеевской пропагандой. Купить их не то, чтобы невозможно, но деньги для них - далеко не основной стимул в отличие от «домашней» интеллигенции, видящей смысл жизни в близости к кормушке. Тем более описанную категорию граждан невозможно ничем запугать. Но они, тем не менее, искренние и гиперактивно топят за систему. Это есть еще одно подтверждение моего тезиса, что определяющим фактором является не вписанность в систему, а мировоззренческие ориентиры.
Да, американские (по паспорту) хоккеисты считают, что Путин - супермен, мачо, и крутяк, а Раша, которую они 10-15 лет не видели - великая сверхдержава, с которой цивилизованный мир должен считаться. Ну, и Крым, сами понимаете, чей. Эти люди были гопниками из спальных микрорайонов, гопниками и остались. Поэтому их восхищает гопота у власти и быкующая страна. При чем тут вписанность в систему? Не менее удивляют представители средего класса, свалившие из Россиюшки на ПМЖ в цивилизованные страны. Не все, но значительная их часть, возможно половина - упоротые ватаны и путирасты. Можно, конечно, говорить о шизофрении у людей, которые отчаянно любят рейх и при этом стараются быть от него подальше, имея паспорт ЕС в кармане. Но факт остается фактом - они искренне поддерживают систему, не имея к ней ни малейшего отношения.
Вывод: классовая теория в каком угодно модифицированном виде для анализа политических предпочтений в контексте революционной ситуации практической ценности не имеет. Так, для отвлеченного философствования - сгодится, но не более того.
Завершает свой анализ профессор в паническом ключе:
«События в Минске заставляют нас изменить представления о стабильности постсоветских неототалитарных режимов как в Беларуси, так и в России. До сих пор был популярен взгляд, что режимы эти находятся в «неустойчивом равновесии» и напоминают мяч, зависший в зените параболы, и вопрос был лишь в том, откуда прилетит тот черный лебедь, который смахнет его своим крылом. Но, похоже, реальность выглядит несколько иначе.
Режимы оказались гораздо более устойчивыми, чем многие ожидали. Они не зависли в социальном вакууме, а покоятся на весьма прочной классовой платформе, и никакой лебедь их с нее не спихнет. Стратегия, ориентированная на то, что мирное давление на режим само по себе приведет к его коллапсу, оказалась провальной. В общем-то, определенные выводы можно было сделать уже по итогам провала оппозиции в Венесуэле.
Белорусская революция показала, что в неототалитарных обществах, возникших на просторах рухнувшей советской империи, «гандизм» не пройдет. Если режим готов отстреливаться, парадигма мирного протеста не работает. Ни миллион, ни даже сто тысяч никогда не выйдут на улицу, если армия и полиция готовы стрелять в толпу. А на меньших цифрах «бархатные революции» не случаются.»
Однако, если отвлечься от эмоциональной рефлексии по поводу свинцового ответа минского диктатора на сердечки ладошками и БЧБ-ленточки в косах участниц женских маршей, то элементарный статистический анализ показывает нам: побеждает одна из десяти революций в лучшем случае. Девять из десяти попыток заканчиваются выкидышем, как в случае той же белорусской Васильковой революции 2006 г.
Что касается эффективности мирных протестов, то следует понимать одну простую вещь: ненасильственный протест - всего лишь инструмент - инструмент, имеющий сотни разновидностей и проявлений. Мирный протест прекрасно совмещается с насилием в отношении противников революции. И если мы говорим, что революция победила бескровно, это вовсе не значит, что она была ненасильственной. Революция Гвоздик в Португалии начиналась как банальный военный переворот, но неожиданно для самих путчистов в течении нескольких часов получила всенародный характер. Румынская революция 1989 г. стартовала, как мирная, но быстро приобрела кровавый характер.
Майдан в Киеве в 2013 г. на первых порах был очень похож на нынешнюю белорусскую недореволюцию - евро-романтика, плакаты про кружевные трусики, песенки хором, попытки обнимашек с милицией и стихотворные флешмобы в фейсбучиках. А потом уже стали палить покрышки, поджигать карателей коктейлями Молотова и хоронить небесную сотню. Любая революция, сталкиваясь с реакцией, радикализуется. Если мирный протест не срабатывает... Ну, ОК, у дедушки на даче еще с войны пара обрезов припрятана…
Кстати, вот вам наглядная иллюстрация подобной радикализации: 10 дней назад я порекомендовал телеграм-канал Свободная Беларусь с тремя сотнями подписчиков, который знакомые белорусские девчонки создали для экспертного анализа в академическом стиле методов ненасильственного протеста. Всего полторы недели прошло - а за это время они уже и в застенках посидеть успели и разочаровались в овцах, мирно протестующих всем стадом. Теперь отжигают нипадецки. Сегодня там более 40 тысяч прочтений набрал пост, рассказывающий, как выжигать глаза картелям с помощью лазерных указок. Загляну туда через месяц и не удивлюсь, если эти валькирии революции начнут выкладывать фото лично казненных омоновцев.
Всякая революция изначально имеет среднестатистические 10% шансов на успех. Так что, дорогой профессор Пастухов, не стоит впадать во вселенскую скорбь. Белорусскую революцию хоронить пока преждевременно - ребята еще побарахтаются.