Почему Путин строит Средневековье
Начало здесь. Вот мы и подползли к ключевому вопросу - почему в Эрэфии нет спроса на протест, почему правящий класс до сих пор демонстрирует стабильность. Прояснив его, мы придем к выводу о невозможности в РФ революции снизу, то есть социальной революции, применительно к данным историческим условиям. Но прежде нужно сделать небольшое отступление. Судя по коментам, многие не понимают, в чем отличие революции сверху (элитарной) от революции снизу (социальной), хотя этот вопрос я уже разжевывал много раз. Некоторые знатоки вообще утверждают, что никакой революции снизу быть не может, и даже если она и выглядит, как народное восстание, то все равно им верховодят представители элиты в лице… жидомасонов и прочих невидимых глобальных менеджеров. Другие категорически отказываются понимать разницу между революцией и госпереворотом. До сих пор встречаются мурзилки, с пеной у рта доказывающие, что Октябрьская революция 1917 г. - это никакая не революция, а захват власти большевиками, которые и сами-то называли это действо не революцией, а переворотом.
Поясняю уже который раз: революция - это скачкообразный коренной переворот в жизни общества, переход от одного качественного состояния к другому. Это я до предела упростил определение из толкового словаря Ожегова. Смена правящей группировки (государственной элиты) есть более узкое понятие - политическая революция (госпереворот). Госпереворот, в ходе которого меняется только правитель, даже если это мероприятие сопровождалось стрельбой и массовыми волнениями, революцией не является. Скажем, если Катя, жена монарха убивает своего мужа Петю и восседает на трон, то правитель меняется, но у власти остается та же семья. Поэтому дворцовый переворот 1762 г, в результате которого к власти в Российской империи пришла Екатерина II, не есть революция. Точно так же смена режима Садата на режим Мубарака в Египте не является революцией: военный Садат был убит военными заговорщиками и высшая власть перешла к военному Мубараку, то есть военные как были у власти, так и остались. И наоборот, смена власти может происходить рутинно и с соблюдением всех предписанных законом процедур, как, например, наделение полномочиями рейхсканцлера Адольфа Гитлера, однако приводит к смене всего правящего слоя и изменению принципов управления страной. Нацистская революция 30 января - типичная политическая революция.
Интересен вопрос с украинской революцией гидности 2014 г., называемой часто просто Евромайданом. В результате масштабных уличных протестов правитель поменялся, но никакого принципиального переворота в жизни общества не произошло. В глобальном смысле революции не было. И даже правящий класс остался прежним, просто донецкий криминальный клан Януковича был отодвинут от штурвала конкурирующей группировкой. К власти пришли не новые люди, а те, что были у власти и ранее, но на вторых ролях. То есть, строго говоря, даже политической революцией украинский госпереворот назвать трудно. Однако бурные события февраля 14-го и последующих месяцев запустили процесс формирования украинской политической нации, так что в каком-то смысле майдан стал событием революционным. Но историческую оценку ему пока давать рано.
Октябрьский захват власти большевиками - это и госпереворот, как процесс, и политическая революция, как явление, поскольку характер власти в стране коренным образом поменялся - от коалиционного буржуазно-демократического правительства власть перешла к одной тоталитарной партии и осуществлялась в форме коллективной диктатуры с опорой на вооруженное насилие. Политическая элита и сама модель управления изменились кардинально. Никакая часть прежней элиты не сохранила свое господство при новом режиме. Это касается не только элиты управленческой, но и элиты в самом широком смысле слова. Например, старая интеллигенция была довольно быстро, во многом насильственно, заменена новой. Следствием же политической Октябрьской революции стал переход русского общества от аграрного уклада к индустриальному. Это был действительно скачкообразный коренной переворот, произошедший при жизни одного поколения.
Изменилась не просто социальная модель общества (от сословного к классовому), структура занятости населения, уровень их доходов и потребления, произошла еще и культурная революция, всегда сопутствующая индустриальному переходу. Ее продуктом стала новая культурно-политическая идентичность (ментальность, самосознание) народа. Имело место стремительное превращение человека традиции в человека модерна, религия уступила место науке в восприятии окружающего мира. Напомню, что национальное (от слова «нация», не путать с этническим) самосознание, или, как некоторые любят пафосно выражаться, «цивилизационная идентичность», она же общая когнитивная модель - категория очень изменчивая. Выше я приводил пример двух совершенно несхожих идентичностей - северокорейской и южнокорейской, сформировавшихся буквально за одно поколение в различных социально-политических условиях из одного и того же исходного материала. При этом стоит иметь в виду, что и в КНДР, и в Южной Корее в период обособленного существования произошел индустриальный переход. Расхождение между советской ментальностью и русской дореволюционной было куда более масштабным.
Споры о том, «хорошие» изменения или «плохие» произошли в русском обществе в результате большого революционного цикла, в данном контексте совершенно бессмысленны. Это так же глупо, как рассуждать о том, хорошие или плохие качества приобрел тот или иной биологический вид в процессе эволюции. Важно зафиксировать принципиальный и масштабный характер изменений, чтобы прийти к однозначному выводу: Октябрьская революция 1917 г. есть не просто политическая революция, но революция глубинная, революция в самом полном смысле этого слова, потому наряду с Французской революцией 1789 г. она по праву может именоваться Великой. В политологии она имеет статус модельной революции.
Теперь давайте разберемся с субъектным характером русской революции. Напомню, что при элитарной (верхушечной) революции революционным субъектом является элита (часть ее), а массы есть объект, на который она воздействует. Если утрировать, то задача революции сверху заключается в том, чтобы навязать низам новые правила игры. И наоборот в ходе революции снизу, то есть социальной революции, роль субъекта играют массы, которые меняют элиту (правящий класс), заставляют верхушку защищать свои интересы.
Элитарная революция - инструмент разрешения противоречий внутри правящего класса, между революционной (модернистской) и реакционной (консервативной) их частями. В этомслучае не возникает новой элиты, просто проигравшие элитарии уступают место победившим представителям верхушки. Таким образом правящий клас, разумеется, меняется, и меняется порой довольно радикально, но он меняется вследствие внутренних процессов, а не под воздействием извне.
Социальную революция порождает более масштабный и принципиальный конфликт между верхами и низами. Именно поэтому в ходе социальной революции правящий класс меняется полностью, меняется сам характер его, а не только персоналии. Да, всегда какая-то часть представителей прежней элиты инкорпорируется в революционную верхушку, но это явление носит частный, а не системный характер. Если часть генералов старой армии пошла на службу к большевикам это ни в коем случае не означает, что большевистский режим был военной хунтой, в которой генералитет играл ключевую роль. Как раз политической власти представители дореволюционной военной элиты не имели никакой, их использовали утилитарно, как военспецов и, по большому счету, вынужденно. Как только военный кризис миновал, от них быстро избавились или задвинули на третьестепенные роли. Точно так же из факта дворянского происхождения Ленина (его отец был личным, а не потомственным дворянином) нельзя делать вывод о том, что большевистская диктатура являлась формой господства аристократии.
Февральская революция есть революция сверху в чистом виде. Да, столичные низы в нее были вовлечены очень широко, но они не играли роль субъекта. Революционным субъектом были путчисты, оформившие триединый заговор в составе высшего армейского руководства, великих князей и думских деятелей, представляющих крупную буржуазию. Боже упаси, у них и в мыслях не было свергать монархию, они желали лишь смены монарха. Заговор был направлен против консервативно-аристократического крыла правящего класса. Февральский переворот стал следствием противоречий внутри правящей верхушки.
Каждая из групп заговорщиков желала получить в результате «рокировки» царя Николая на царя Михаила свою выгоду: генералитет намеревался вести войну так, как считал нужным, не подвергаясь вмешательству со стороны некомпетентного самоназначенного венценосца-главнокомандующего; члены царской фамилии, участвующие в заговоре, стремились в ходе переворота упрочить свои позиции у трона (Николай не имел жизнеспособного наследника, что делало актуальным вопрос о престолонаследии); думские буржуа мечтали о трансформации абсолютной монархии в конституционную и, соответственно, наделении парламента реальной властью.
Почему дворцовый переворот пошел не по плану и процесс принял неконтролируемый характер? Причина в том, что помимо острого конфликта внутри правящего класса (условно между аристократией и нарождающейся буржуазией) назрели серьезные противоречия между элитой и массами. Вот эти-то противоречия и вылезли наружу в ходе февральского кризиса, ослабление власти позволило массам заявить о своих требованиях. Стихийный и очень бурный процесс роста социального самоосознания масс привел к формированию политического субъекта, взявшегося на себя функцию выразителя его воли. Этим субъектом стала большевистская партия. Примечательно то, что она имела довольно слабую социальную базу, никогда не опиралась на большинство населения, тем не менее, смогла уничтожить не только слабых конкурентов (либерально-демократические партии), но и более сильных электорально соперников (эсеры), претендующих на роль выразителей интересов низов. Завоевали власть большевики, используя свое тактическое превосходство над конкурентами, но удержали ее лишь потому, что смогли решить стратегическую задачу революции. Задача революции, как уже упоминалось, заключалась в преодолении отсталости России. Индустриализация сделал страну жизнеспособной, и потому большевики сохранили свое господство, сохранив страну.
Революция - способ разрешения конфликта, который оказался неразрешенным в ходе эволюционного развития. Какой фундаментальный конфликт существовал между массами и верхами? В первую очередь это земельный вопрос. В 1861 г. при освобождении крестьян власти их «освободили» еще и от излишков земли, сократив земельный фонд, оставшийся в распоряжении общины на 20%. За полвека население деревни выросло в 2,5 раза, а свободного земельного фонда в европейской части страны не было. Соответственно с каждым годом нарастало количество безземельных крестьян, а малоземельные вынуждены были брать в аренду землю у помещика не с целью ведения товарного хозяйства, а исключительно ради физического выживания. Средний размер надела на мужскую душу в европейской части Российской империи снизился с 4,6 десятин в 1860 г. до 2,6 десятин в 1900 г., в южной России падение было ещё больше - от 2,9 к 1,7 десятины. Более 80% населения империи были крестьянами и так или иначе, земельный кризис их коснулся.
Вторым фундаментальным противоречием стала война, ведшаяся в интересах правящего класса, но все тяготы которой были возложены на низы, совершенно не понимавшие смысла проливать кровь за Босфор и Дарданеллы. Менее значимым, но все же всеохватным конфликтом была сегрегация по национальному и конфессиональному признаку в Российской империи. Квота иноверцев в выборных органах местной власти определялась в 20%, и потому складывалась взрывоопасная ситуация, например, на Кавказе, где православные армяне имели широкое представительство в органах власти, занимая порой ничтожную долю от общей численности населения. Самой же угнетенной частью подданных империи являлись евреи, доля которых в населении в 80-х годах XIX столетия вплотную подошла к рубежу в 5%. Кстати, малоизвестным является тот факт, что на территории России проживало тогда свыше половины всех евреев мира.
Таким образом требование мира, земли и гражданской эмансипации (равноправия) носили широкий социальный характер и определили тенденцию к перерастанию элитарной февральской революции в революцию социальную. Рост протестных настроений масс в постфевральский период вызывало то, что Временное правительство оказалось не способным завершить войну ни победой, ни сепаратным миром. В земельном вопросе правительство вообще трусливо сняло с себя ответственность, переложив его на будущее Учредительное собрание, созывать которое оно, однако, не спешило. В результате режим февралистов быстро утратил легитимность. Большевистское же правительство сделало ставку на удовлетворение социальных требований масс, и первыми актами нового правительства стали декреты о мире и земле. Снят с повестки дня был и национальный вопрос - нацменьшинствам было предложена самая широкая культурная автономия в рамках общего политического проекта. Именно это обеспечило на первых порах легитимность новой власти.
Теперь перенесемся в наши дни. Существует ли в современном россиянском обществе фундаментальный конфликт между верхами и низами? Кто так считает, попробуйте в комментах сформулировать его суть. Земельный вопрос вновь актуален, но захват крупными агрохолдингами земельного фонда, отжим мелких сельхозпроизводителей с рынка и монополизация экспортных каналов затрагивает прямо и косвенно, самое большее, 1% населения. Война ни в Сирии, ни на Украине не беспокоит население за исключением тех отдельных граждан, которые неожиданно получают оттуда посылки в цинковой упаковке. В целом эти войны пассивно поддерживаются ватными массами благодаря пропаганде, умеренно-антивоенные настроения характерны лишь для маргинальной части общества.
Может быть, глобальные противоречия вызревают в экономической плоскости? Я их в упор не замечаю. Конфликты внутри элиты вижу, постоянно идет дележ собственности между различными кланами - то Ходорковского раскулачивают, то Евтушенко. Передел в режиме нон-стоп идет на рынке ритейла, госзаказа, в банковской сфере, но тут хозяева жизни разбираются друг с другом. Конфликта между верхами и низами, эксплуататорами и эксплуатируемыми, если следовать марксистской лексике, не проявляется абсолютно. Попробуйте перечислить крупные трудовые конфликты (стачки, забастовки, локауты, бунты) 2018 г. Упс, их, оказывается, 0 (ноль). Все протестные выступления происходят по одной и той же схеме: предприятие банкротится, собственники исчезают, бывшие работники месяцами ждут выплаты зарплат (шахтеры в Ростовской области аж полтора года надеялись на чудо), и только когда шансы выбить заработанное становятся абсолютно нулевыми, лохи начинают записывать видеообращения к Путлеру или пикеты устраивать у мэриии или обладминистрации. То есть они заработанное требуют даже не у работодателя, а у государства. Че-то это нифига не похоже на классовую борьбу. Опять же, данная проблема не носит общенационального масштаба. Если суммировать численность всех, с позволения сказать, забастовщиков (хотя, как может бастовать безработный, я не могу постичь своим умом), их и 0,1% от населения не наберется. Ну, пусть будет 1% с членами семей и трусливыми сочувствующими. Все равно не тянет на фундаментальное социальное противоречие.
Да, левые популисты пытаются эксплуатировать лозунги о том, что элита должна больше платить низам за лояльность из своих рентных доходов. Но, во-первых, эти требования не пользуются сколь-нибудь заметной поддержкой, во-вторых, они не носят принципиального характера, то есть не ставят под сомнение само право элиты господствовать, а лишь формулируют условия легитимизации этого господства. Наконец, эти популисткие лозунги абсолютно нереалистичны. Если даже изъять у правящего класса всю маржу от экспорта углеводородного сырья и тупо раздать ее кэшем на руки населению, то на рыло придется порядка 500 баксов за год. Но госбюджета при этом у страны не будет. Кто вам сказал, что рентная экономика продуктивна? Она может сделать богатыми пару сотен семей бенефециаров режима, но на все население ее не хватит. Так что и в данном вопросе никакого противоречия между верхами и низами нет. Даже локального напряжения между какими-либо социальными группами не наблюдается Более того, хотя бы точечного противостояния, например, между наемными работниками предприятия и работодателем не происходит. Легитимность правящего в Раше режима принципиально не ставится под сомнение каким либо социальным субъектом, а население вообще субъектностью не обладает, то есть не существует такого политического, экономического или иного субъекта, который бы выражал интересы низов.
Давайте посмотрим, существует ли хотя бы гипотетическая вероятность возникновения внутри РФ социального конфликта, то есть такого конфликта, который бы затрагивал широкие слои населения (классы, страты, этнические общности, экономические группы). Для этого внутри россянского общества должен сформироваться революционный субъект, претендующий на выражение интересов большинства. Буржуазные революции в Европе носили широкий социальный характер, хотя, казалось бы, буржуазия - крайне незначительная часть общества, да к тому же являющаяся элитой хотя бы в силу своего экономического могущества. С этим я не спорю, но при всем этом буржуазия в переломный момент становилась выразителем интересов подавляющей части общества.
Буржуазия стремилась к слому феодальных укладов, имея в виду совершенно очевидный интерес - она, обладая богатством, была лишена политической власти, сконцентрированной в руках наследственной аристократии и оформленной в формате абсолютной монархии. Соответственно, буржуазия не могла распоряжаться в своих интересах, например, силовым ресурсом. Армия, формируемая и возглавляемая феодалами, защищала интересы феодального сословия, а использовать ее для ведения колониальной войны с целью захвата новых рынков сбыта было крайне затруднительно. Старое законодательство так же теперь отражало интересы аристократии, а не буржуазии, и не способствовало развитию капитализма. В чем был интерес интеллигенции: идеологические потребности феодальной аристократии (они были просты - удерживать низы в повиновении) обслуживала церковь, а наука воспринималась клерикалами как опасный конкурент в борьбе за умы подданных. Поэтому светская интеллигенция становилась не просто сторонником революции, а наиболее радикальным революционным субъектом.
Для наемных рабочих вроде бы революция ничего на первый взгляд не меняла - они как были эксплуатируемым капиталистом субъектом, так им же и оставались. Но самом деле это совершенно не так. При крушении феодального (сословного) общества они избавлялись от сословных ограничений и приобретали гражданские права. Сами по себе эти права на хлеб не намажешь, но их можно использовать для того, чтобы в рамках классовой борьбы выгрызать в свою пользу все большую часть добавленной стоимости. Переход к парламентаризму, то есть представительской демократии, от демократии элитарной, характерной для феодальных обществ, давал в руки рабочих уже реальные политические рычаги для защиты своих прав. При монархии такие инструменты принципиально отсутствовали.
Плюс ко всему демонтаж сословного каркаса феодального общества обеспечивал представителям низов немыслимые ранее социальные лифты. Крестьянин мог стать фельдмаршалом, сын бедного священника - признанным ученым, выходец из городских низов мог выбиться в высшие чиновники или даже возглавить правительство. Разумеется, преимущественное положение имели представители элиты, обладающие деньгами, возможностью получить хорошее образование, связями в верхах, но неоспоримым фактом является то, что элита буржуазного общества носит уже открытый характер.
Крестьяне в результате буржуазной революции помимо социальных лифтов получали еще и личную свободу - феодал, как рабовладелец, как эксплуататор, исчезал. Это не гарантировало земледельцу обретение земли, но хотя бы давало ему возможность распоряжаться собой - он мог, например, наняться в армию и сделать там карьеру или хотя бы разжиться деньгами в ходе удачной колониальной кампании. Другие крестьяне подались в города и стали наемными рабочими, третьи смогли заняться торговлей и пополнили ряды мелкой буржуазии. Иные же получили возможность эксплуатировать труд «не вписавшихся в рынок» собратьев и превратились в аграрную буржуазию.
Таким образом социальный характер буржуазных революций не вызывает сомнений - в выигрыше оказывается абсолютное большинство населения, а сам социальный организм становится более жизнеспособным по сравнению с обществами, не избавившимися от оков феодального уклада. Если есть победитель, должны быть и проигравшие: дворянство теряет политическую власть и контроль над госаппаратом и армией; феодальная (земельная, рентная) аристократия теряет доминирующее положение в экономике и торговле, уступая первенство промышленной буржуазии. Падает спрос и на услуги духовенства, которое по мере развития капитализма, урбанизации и роста культурного уровня населения, стремительно маргинализуется.
Вопрос ребром: какой революционный субъект, заинтересованный к переходу к НОВОМУ общественному укладу, может возникнуть в современной Раше? Если социум прогрессирует, то зачатки нового мира вызревают в чреве старого уклада эволюционным путем. Далее в соттветствии с принципом перехода количества в качество происходят революционные изменения, социальная система происходит на более сложную ступень цивилизационного генезиса. Поэтому по историческому характеру большинство буржуазных революций я классифицирую, как догоняющие, когда политическая революция лишь закрепляет доминирующую роль уже сформировавшейся внутри феодального уклада нового правящего класса - буржуазии.
Но для РФ подобный сценарий принципиально нереализуем, поскольку современное россианское общество не эволюционирует, накапливая системную сложность, а инволюционирует (деградирует, архаизируется). Оно откатывается в прошлое, поэтому то «новое», что в нем появляется - это реликты прошлого. Яркий пример: церковь, как типичный институт феодального общества, приобретает в Раше все большее экономическое, политическое и пропагандистское влияние. Отмирает все, что связано с эпохой индустриализма: собственно промышленное производство высокого передела, наука, система образования, массовый пролетариат. Деградирует модель управления, все более напоминающая абсолютную монархию. Общество приобретает черты сословного, то есть такого, в котором привилегированные слои населения обладают большими правами, а низы официально ограничиваются в правах. Весь этот регресс генерируется откатом экономического базиса в прошлое - от производящей экономики, базирующейся на индустриальном способе производства, к экономике присваивающей, эксплуатирующей природную (сырьевую) ренту.
В инволюционирующей социальной системе принципиально не может вызревать революционный субъект. Именно поэтому не оправдались безмозглые надежды либеральных романтиков 90-х, рассчитывающих на то, что раздачей собственности можно создать класс капиталистов, а капиталисты быстро построят в постсовковом обществе цивилизацию, как на Западе. Поскольку основой благосостояния элиты стало извлечение ренты, а не отъем прибавочной стоимости (пусть даже путем безжалостной эксплуатации труда), то возникла не капиталистическая элита, а феодальная. Она совершенно естественным образом стала воспроизводить средневековые институции - сословную стратификацию общества, наследственную элиту, монархическую модель правления, церковное мракобесие, местничество и кормление, как форму наложения податей на плебс. Массам навязываются средневековые стереотипы социального поведения и мировосприятия - абсолютный патернализм, смирение и терпильство, как жизненная философия, сакрализация власти, дегуманизация, диктат толпы над личностью и т.д.
Если внутри деградирующего общества не вызревает революционного субъекта, которому тесно в рамках существующего уклада, субъекта, стремящегося к переформатированию социально-политического ландшафта, то не происходит и вызова гегемонии правящего класса. Не рождается политического спроса на протест, да и самого протеста, провоцируемого принципиальным социальным конфликтом, не существует.
Еще раз обращаю внимание читателя, что недовольство индивида своим личным положением не перерастает автоматически в недовольство властью и, тем более, не генерирует протест. В Индии десятки миллионов людей живут в трущобах, существуя на 1 доллар в день. Но сколь бы они ни были удручены своим бедственным положением, они же не восстают против правительства и даже не считают его виновным в своей нищете. Для них нищета есть ЕСТЕСТВЕННЫЙ порядок вещей, а против естественного порядка вещей никто не бунтует. В Африке миллионы людей умирают от голода, но они воспринимают такое положение естественным, убедить их свергнуть правительство невозможно. Для феодального общества нормально, когда низы ведут биологизированное существование на грани выживания, а верхушка купается в роскоши. Против этого не восстают. Поэтому и россианские рабы психологически не способны восстать против того порядка вещей, который в их понимании носит естественный, справедливый, единственно возможный характер. И в этой клоаке не вызревает нового уклада, контрэлиты, готовой бросить вызов гегемонии правящего класса, потому что социум не прогрессирует.
Вывод из всего вышесказанного очевиден: предпосылки для социальной революции (революции снизу) в духе моделей буржуазных революций XIX века в РФ отсутствуют абсолютно. Но невозможность социальной революции не отменяет неизбежности тотальной катастрофы, черты которой уже явственно проступают, и характер которой легко прогнозируется именно потому, что общество движется по инволюционной спирали, воспроизводя хорошо известные модели. Вот об этом ближайшем будущем русских рабов поговорим в следующий раз.
P.S. Коменты в духе «аффтар, хорош пережовывать очевидное, говори что делать!» изрядно доставляют. Если для вас так уж очевидны текущие механизмы социогенезиса русского общества, то и что делать, вы легко сформулируете. Но прежде чем постулировать, что делать, стоит сформулировать, какой цели вы хотите этим деланием достичь. Что делать, чтобы что? Вот именно это попытайтесь выразить в комментариях, если у вас хватит для того умственных способностей, а сия задача очень непростая. И если вам вдруг удастся внятно выразить и обосновать свое видение глобальной социальной цели, то обнаружится, что это видение очень различно у разных индивидов и предполагает совершенно различные модели «чтоделания». Это я намекаю, что простых ответов на сложные вопросы быть не может. Если вы полагаете иначе, то Коля Стариков, Женя Федоров и Сережа Кургинян ждут вас с распростертыми объятиями. Здесь вы явно оказались случайно. Продолжение