СВЕТЛАНА СУРГАНОВА
То, что она выжила, - один случай на тысячу. «Словно Боженька решил, что мне еще рано, не все еще сделала», - говорит лидер команды «Сурганова и Оркестр» Светлана Сурганова. 10 лет никто, кроме самых близких, не знал, сколько на ее долю выпало боли. И только окончательно победив, открыто призналась: все время, пока пела в «Ночных Cнайперах», она старалась побороть рак. Но еще никогда так подробно и откровенно Сурганова не рассказывала о том, что с ней происходило.
С бывшей коллегой по группе «Ночные Снайперы» Дианой Арбениной (справа)
Когда и где родилась: 14 ноября 1968 года в Ленинграде
Знак зодиака: Скорпион
Образование: окончила музыкальную школу по классу скрипки, медицинское училище и Санкт-Петербургскую педиатрическую академию
Карьера:
в 1993 году вместе с Дианой Арбениной создала группу «Ночные Снайперы».
В числе хитов того времени: «31 весна», «Столица», «Асфальт», «Кошка» и
др. В декабре 2002 года создала коллектив «Сурганова и Оркестр».
Записала альбомы «Неужели не я», «Живой», «Корабли» и др. Хиты:
«Мураками», «Ангел седой», «Апрельская», «Белая песня» и др. Совместно с
Арбениной выпустила сборники стихов: «Дрянь» (1997) и «Цель» (1997). Ее
стихи включены в 10-й том антологии «Поэты русского рока» (2005).
Приняла участие в русском дубляже мультфильма «Кошмар перед Рождеством».
В 2009 году организовала запись аудиокниги стихов Анны Ахматовой
- Вторая реанимация стала для меня кромешным адом: постоянная
температура, отсутствие всяких сил, опиаты, обезболивающие каждые
пятнадцать минут, мокрая простыня. И каждое движение как тысяча ножей - в
бока, в живот - везде. Чтобы как-то заснуть и справиться с болью, я
старалась просто дышать на раз-два-три-четыре-пять, заставляла себя
считать - сколько могла. Когда совсем припекало, подавала сестричке
знаки, пыталась присаживаться на постель, да она и сама подходила ко
мне: «Что, милочка, совсем неможется?» - и вкалывала очередную дозу. Я
лежала в зондах, трубочках, катетерах. И когда через два дня после
операции убрали первый зонд, я немножко воскресла, подумала: «Все-таки
жизнь есть...»
С таким диагнозом не выживают
- Пойдем от печки! Недомогания начались года за полтора-два до первой операции.
Именно тогда я стала понимать, что в организме что-то сломалось,
какая-то гадость поселилась и во мне растет. Локализация, ласково
говоря, благополучная для опухолевого роста, - это сигмовидная кишка. Я
догадывалась о своем диагнозе, потому что учиться любила, а чтение
медицинских книг значилось главным моим хобби. Поэтому, сопоставляя все
признаки и симптомы, поняла, что дело - хана. Но чтобы заставить себя
пойти на обследование и вообще к врачу, не хватало мужества. Это ведь
очень интимная зона, а ко всему прочему я еще и понимала, что мне грозит
ректороманоскопия - такая гнусная процедура, когда шланг вставляют в
задницу и начинают смотреть тебя изнутри. Ничего приятного как с точки
зрения физических ощущений, так и морально: чувствуешь себя в
уничижительном положении. Почему бы эту процедуру не сделать менее
травматичной, и в первую очередь психологически? Какой-то вчерашний
день! Если бы люди ходили на подобные обследования, что называется, со
спокойным сердцем, а может, даже и с радостью, то таких страшных
диагнозов было бы меньше: диагностировалось бы все раньше, да и
профилактические меры можно было бы принять вовремя. Я боялась, не
желала подвергаться унизительным экзекуциям... И дотянула до того, что у
меня развился некроз - проще говоря, отмирание тканей - и кишка
рванула. Это случилось в гостях: я там раздухарилась, расхорохорилась - и
подняла шестнадцатикилограммовую гирю. Да еще и домой со своим
перитонитом поехала на велосипеде, и дорога по нашим милым питерским
кочкам заняла у меня минут сорок.
Я только чудом не потеряла сознание. А добравшись до дома, поняла, что скорую надо все-таки
вызывать. Слава Богу, дома были друзья, они и помогли. Когда неотложка
привезла меня в больницу, стало ясно, что случилась катастрофа. Хорошо,
что не дошло до третьей или четвертой стадии, меня прорвало раньше и, в
общем-то, именно это и спасло. Сначала меня привезли в дежурную больницу
на Фонтанке. Широко известно, что у нас все очень размеренно и
неторопливо: пока меня доставили в приемное отделение, пока спустился
доктор, пока подошел ко мне, пока пальпировал, пока записал - прошла
уйма времени. Да еще и нюанс такой: мне ж 27 лет было, девчонка совсем,
медики сразу думают на гинекологию, никому и в голову не приходит, что
там - онкология. Каким-то чудом все-таки отправили меня в
проктологический центр. И вот уже с шестнадцатичасовым перитонитом
прооперировали. Мне потом сказали, что это вообще редкий случай - с
таким диагнозом просто не выживают.
Лежу в реанимации с дыркой, которая называется колостома - после удаления опухоли один конец кишки
выводят наружу, и все отправления ты совершаешь в специальный мешочек -
калоприемник, который прикрепляют тебе на живот. Врач, не зная, кто я и
что я, с траурным лицом приходит ко мне в реанимацию и говорит - мол,
слава Богу, мы все успели, но пришлось сделать травмирующую операцию, то
есть теперь вы всегда будете ходить в мешочек. А я ему: «Это что, мне
операцию по Гартману сделали?» Хирургию-то я очень любила и хорошо себе
представляла, что именно мне сделали. Вообрази: только пришла в себя,
открыла глаза, узнала, что мне светит пожизненная инвалидность (в моей
ситуации автоматически дают II группу)... И тут же называю операцию по
имени автора и дискутирую с врачом на предмет орфоэпии фамилии Гартман -
где ударение правильнее ставить. На том и разошлись. Наверное, ему было
приятно не увидеть истерики от урода и инвалида, а поговорить на
профессиональные темы. По-моему, неплохо!
А через пятнадцать дней случилась еще одна операция: меня плохо продренировали (от англ. drain -
«осушать». - Прим. «ТН»), все нагноилось, и пришлось вскрыть снова.
Диагноз звучал так: «множественные межпетлевые абсцессы». И вот,
пожалуйста - вторая реанимация. Ад. Плохо...
Но я же герой, партизан, так что пыталась стоически выносить все процедуры. Не люблю никого
дергать, беспокоить, особенно медперсонал. Считаю: главное - не мешать
работать людям...
Я человек такой. То ли меня так воспитали, то ли от родителей передалось... Мои мама и бабушка - блокадницы, им было
что мне рассказать. Они все 900 дней пробыли в Ленинграде, не
эвакуировались. Маме на тот момент было всего семь лет, но ведь дети в
таком возрасте уже многое понимают. Бабушка же работала в диспансере. И
то, как, несмотря на все ужасы и кошмары, люди достойно переносили все
тяготы, не может не впечатлять! Они просто делали свое дело: мама
училась, бабушка работала, как могли, помогали близким, соседям и не
хныкали. Какое, к черту, уныние? Зубы сжал - и живи. Они внушили мне
чувство собственного достоинства: главное, чтобы самому перед собой не
было стыдно. Отчаяние - это грех. Позволить людям порхать вокруг себя,
кудахтать и пытаться вызвать сожаление в свой адрес - не мой стиль. Я не
имела на это права, потому что в моей голове, в моих ушах, в моем
сердце звучали рассказы мамы и бабушки. Вот там действительно была
задница! Такое пережить! И ничего - не роптали. Я хотела быть достойной
памяти людей, которые меня воспитали. А сколько вокруг меня тех, кто
годами мучается, но как-то справляется с этими болями, находит силы не
спиваться, делиться опытом, а, может быть, даже и работать. Эти примеры
грели мне душу...
Перевязки - это отдельный аттракцион. Персонал использовал клеол - это фактически клей «Момент», только жидкий.
Выглядела повязка следующим образом: марлевый тампон, сверху общая
марля, и все это посажено на клей, который тут же становился частью
твоей кожи. А сдирать его надо было непременно бензином или иным
спиртосодержащим раствором. Представляешь, что ощущает человек, которому
трут разъедающим веществом по ссадине? Включи воображение:
свеженаработанная ссадина и бензин или спирт! Килограмма два теряешь
запросто, весь мокрый лежишь от боли, кряхтишь, ежишься, но неловко
кричать или ругаться матом, хотя очень хочется. Люди ведь делали свое
дело: иного-то способа на тот момент не было, не придумали еще в 1995-м,
как фиксировать на животе такую повязку, а операционное поле было
достаточно большим, и надо было покрыть его все.
Будешь как новенькая!
- Когда я вернулась домой, весила 43 кг при росте 160 см. Сейчас,
наверное, это считается нормальным... Кстати, то был единственный в
жизни период, когда у меня были стройные ноги, без этих толстых ляжек.
Со временем опять наросло, конституция никуда не делась - дала о себе
знать. Но тогда сил не было совершенно! Я помню, как впервые взяла
скрипку: она показалась мне многотонным сооружением, которое я еле
взгромоздила на плечо. И после этого усилия шевелить смычком уже просто
не могла.
В больнице я провалялась около месяца. А потом начались
«прекрасные» будни, продлившиеся долгие восемь лет. В течение всего
этого времени я была пациентом онкодиспансера, отделения стомированных
больных. Это специальные муниципальные учреждения, где таких, как я,
обучают пользоваться специальными средствами и ухаживать за собой. Мне
там очень помогли. Я долго не решалась на восстановительную операцию,
потому что была напугана второй реанимацией - уж больно много она отняла
у меня сил, все соки выпила. Ну и потом, у «Ночных Снайперов» был очень
напряженный гастрольный график, мы много ездили, а выпадать из жизни не
хотелось. Пугали и возможные осложнения, эта неопределенность:
срастется - не срастется. Короче, я дотянула до калькулезного
холецистита, весь желчный пузырь был набит камнями, и его надо было
удалять. Доктор мне и говорит: «Слушай, ну уж если все равно мы будем
делать тебе операцию, давай мы тебе и реконструкцию сделаем. Будешь ты
как новенькая, девочка-припевочка, ведь лучшие годы жизни - с 27 по 35 -
прошли коту под хвост». Ведь и правда, все было очень серьезно - куда
хочешь когда хочешь не пойдешь, не погуляешь с таким сюрпризом на
животе.
В 2005 году меня прооперировали, и я стала как все. У
меня просто крылья за спиной выросли, бросилась наверстывать все
упущенное за эти годы: есть, ездить, общаться. Поистине это было второе
рождение. И я страшно благодарна всем своим друзьям, которые со времен
первой операции поддерживали меня как могли. Совершенно незаслуженно я
не упомянула до сих пор человека, который сыграл огромную роль в моей
жизни - Динку Арбенину. Знаешь, даже словами не могу описать, выразить
то, что она для меня сделала в период первой операции. Это трудно
переоценить! Если бы не ее жизнеутверждающий тонус, если бы ее не было
рядом, я вообще не уверена в успехе всего мероприятия. Таких людей
больше нет! Она невероятный друг, умеющий поддержать, как никто другой.
За это ей колоссальное, низкопоклонное спасибо. И Диана Аветисян
(концертный директор коллектива «Сурганова и Оркестр» в первые два года
его существования. - Прим. «ТН») мне помогала, но недолго это длилось...
И мои друзья из Риги - семейство Прониных, которые неутомимо убеждали
меня в необходимости операции.
Ставить на себе крест - из разряда глупостей
- В 2008 году у меня была еще одна операция, четвертая по счету и,
надеюсь, последняя. Там уже была задействована гинекология - киста,
миома матки. Говорю открыто, используя всем известные медицинские
термины. Что уж там кокетничать! Но несмотря на все это, я сижу перед
тобой - прекрасная, фотогеничная, остроумная - и радуюсь жизни, пытаясь
радовать других. Что бы с нами ни случилось, нужно помнить, что это
очередная твоя страница в жизни, которую ты скоро перелистнешь. Если не
сможешь перелистнуть сам, тебе в этом помогут: перенесут на облака,
поселят на небеса - и там наверняка не хуже, чем здесь, а может, даже и
лучше. Ты просто продолжишь свое путешествие, пойдешь дальше. Душа ведь
не умирает, не исчезает - это мое глубокое убеждение. Может, они
переселяются?
Мне, слава Богу, неизвестно в полной мере значение
слова «обреченность», когда уже абсолютно понятно, что дни твои сочтены.
Что бы я сделала? Не знаю. В первую очередь раздала бы долги, если бы
они у меня были. Съездила туда, куда давно хотела, - организовала
приятное путешествие. И не замыкалась на себе, общалась, пытаясь
поделиться тем, что поняла о жизни, о заветных мечтах. Если уж им не
суждено сбыться, так пусть они будут озвучены. Я знаю немало, к
сожалению, неизлечимо больных. Среди них есть те, кто уходит в тень, в
сторону, не желая вызывать жалости к себе. Сопереживание словно пугает
их, и они пытаются сами осмыслить, осознать свое положение, справиться с
ним. Мне очень хочется, чтобы эти люди не замыкались в своей трагедии.
Конечно, было бы большой удачей, если найдутся настоящие друзья, которые
просто будут рядом в эти последние недели, месяцы. Знаешь, нужно как
можно больше времени посвящать друг другу.
У меня был друг - Юл Абрамов. Он умирал на моих глазах от меланомы левой стопы. Страшная
болезнь на той стадии уже не поддавалась терапии, хотя, конечно, все
было испробовано - и химия, и облучение. И все равно лечение оттянуло
его уход и даже превзошло все ожидания: врачи давали ему полгода, а он
прожил больше двух лет. Медики были в недоумении - в положительном
недоумении. А я и Валера Тхай (гитарист коллектива «Сурганова и
Оркестр». - Прим. «ТН») поддерживали его как могли. Вот уже пять лет,
как Юла нет с нами, а мы, такие безалаберные, все еще не можем выпустить
диск с его песнями, хотя трындим об этом перманентно. Вечно какие-то
причины находятся: то свой альбом пишем, то график концертный совершенно
несусветный. Кстати, отпуск творческий берем, в том числе и по причине
того, что нужно отдать долг, убрать хвосты. И осуществить то, что ждало
столько времени. Его песни должны услышать не только друзья, родители, а
как можно больше людей. Он писал потрясающие вещи! Пока в нашей
программе только одна песня Юла - «Забирай». Но будет еще несколько. А
кроме того, у нас ведь сохранился его голос! Пока он болел, доживал
последние год-полтора, мы в своей домашней студии записывали его, делали
бесконечное количество дублей, хотя он прекрасно все исполнял с первого
раза. Это было необходимо!
Он был очень педантичным, строгим к себе человеком. Оттачивал свое вокальное мастерство, голос, подачу - до
последнего. Потом уже Юлу стало совсем тяжело, кончились силы, у него
была кахексия (крайняя степень истощения). Мы с Валеркой были у друга за
два дня до того, как его не стало. На Юла было тяжело смотреть -
абсолютно высохшее тело, что называется, кожа да кости. Мы принесли ему
клубники. Юл приходил в сознание урывками, всполохами, но узнал нас,
обрадовался. И нашей клубнике обрадовался, поел ее! Это были последние
ягоды в его жизни... Как уходил этот человек - совершенно отдельная
история, достойнейшая! Да, он кричал от боли, потому что не мог этого не
делать. Но до последнего был по-настоящему жив, всем интересовался. Эти
воспоминания - мои на всю жизнь. Всегда буду рассказывать о нем, о его
песнях, буду прикладывать все усилия, чтобы его песни звучали, чтобы их
любили, потому что это от Бога. Сколько посредственностей вокруг,
которые куда-то лезут, что-то пытаются. Юл прожил только тридцать лет, а
я не хочу, чтобы он был забыт.
Болезнь тоже дается не просто так, а для определенного опыта. Ницше был прав, когда говорил: «Все, что
не убивает, делает нас сильнее». Даже если случается трагедия с тобой,
твоими близкими. Значит, делай выводы, извлекай уроки - как минимум.
Кроме того, это дается, чтобы мы стали внимательней друг к другу и
внутренне сильней. Человек очень многое может. И все-таки я убедилась:
Господь Бог посылает нам только те испытания, которых мы достойны и
которые можем преодолеть.
А ставить на себе крест - из разряда глупостей. Кто-то спросит: «А как же
с этим грузом жить?» Потихонечку! А как люди в войну справлялись? Есть
было нечего, голод, и семеро по лавкам. Это намного круче, настоящая
ситуация безысходности. Мы же живем в цивилизованном мире, есть и
социальные сети, и психологи. Только не зацикливайся на себе, рот
открой! Расскажи о проблеме, о своих ощущениях, тебе обязательно
помогут. На самом деле отзывчивых людей очень много. С миру по нитке, ты
только доверься, расскажи! Но если замкнешься - все! Натворишь
глупостей, всяких суицидов напридумываешь... А зачем? Все равно все там
будем. Тебе выпало такое испытание - так пройди его достойно, извлеки
уроки, научи других и красиво, с улыбкой умри.
Когда в 2008-м я лежала в палате интенсивной терапии, случилась у меня, прости Господи,
менструация. Я подумала, что это кровотечение, вызванное осложнениями
после проведенной операции. Дежурная медсестричка пошла прояснять
ситуацию. Оперировавшая меня бригада удивилась: «А что там, собственно,
может кровить? Ей же все подчистую вырезали!» Представляете, такое о
себе услышать? Если раньше я могла фантазировать на тему репродукции и
сохранения своего генофонда, то тут все - приговор. Я была в шоке, меня
прямо в жар бросило, сердце заколотилось. Я выдала типичную «вегетатику»
- состояние, близкое к полуобморочному. Потом меня, конечно, успокоили,
разобрались... Выяснилось, что просто перепутали историю болезни. А я
уже на себе как на женщине успела крест поставить!
Я представила, что наша жизнь - просто книга. Закончился один этап, мы расстались с
кем-то, началась следующая страница... Надо быть благодарным жизни,
людям, событиям. Впереди новый интерьер, новые встречи, новый климат,
может, новые продукты. Любые изменения требуют адаптации, так что
действуйте без паники и дерготни. Организм - мощный механизм, не мешай
ему, дай адаптироваться, не руби сплеча. Это как машина, которую мы,
прежде чем переключить с одной передачи на другую, разгоняем до
определенной скорости. Как минимум надо сделать вдох и выдох, а лучше
еще вдох и еще выдох и постоянно держать в голове мысль о том, что ты не
одинок: Он тебе все равно поможет, если только ты сам не отвернешься,
не плюнешь Ему в лицо.
У меня такое количество наркоза было - не каждый выйдет без потерь. Все, кто испытал клиническую смерть -
остановку сердца и дыхания, - рассказывают примерно одинаковые вещи, в
основном про тоннель. А я подумала сейчас о том, что, может быть, это
просто ощущения от вхождения в наркоз? Очень похоже на состояние
клинической смерти. Я не хочу врать. Вообще не хочу врать с недавнего
времени, а хочу говорить только правду. И вот что я совершенно точно
ощущаю, так это то, как после всех событий укрепилась моя взаимосвязь с
какими-то тонкими материями. Я с детства чувствовала, что не так все
просто в нашем мире, а после пережитых испытаний чувство обострилось.
Это не видения, предсказания или вещие сны, а ощущение некоего
куратора, который меня ведет, сопровождает, и мне от этого не одиноко.
Наверное, у каждого этот товарищ есть, только нужно найти с ним общий
язык. За нами приглядывают, это уж точно! Его иногда называют
ангелом-хранителем. Пожалуй, он мой самый близкий друг.
Есть колоссальная притча, она мне очень нравится. Человек и Бог идут по
песчаному берегу океана. Человек говорит Богу: «Почему, когда у меня все
хорошо, я иду по жизни и вижу на песке следы двух пар ног - Твоих и
моих, а когда у меня беда, на песке следы только одной пары? Почему Ты
покидаешь меня?» «Неразумный ты человек, - отвечает Бог, - я же беру
тебя на руки!»
Автор: Анна АБАКУМОВА, источник: teleweek.ru/
Концерт "Сурганова и оркестр" состоится 12 ноября в 19.00 в Крокус Сити Холл. Мы идем!
С бывшей коллегой по группе «Ночные Снайперы» Дианой Арбениной (справа)
Когда и где родилась: 14 ноября 1968 года в Ленинграде
Знак зодиака: Скорпион
Образование: окончила музыкальную школу по классу скрипки, медицинское училище и Санкт-Петербургскую педиатрическую академию
Карьера:
в 1993 году вместе с Дианой Арбениной создала группу «Ночные Снайперы».
В числе хитов того времени: «31 весна», «Столица», «Асфальт», «Кошка» и
др. В декабре 2002 года создала коллектив «Сурганова и Оркестр».
Записала альбомы «Неужели не я», «Живой», «Корабли» и др. Хиты:
«Мураками», «Ангел седой», «Апрельская», «Белая песня» и др. Совместно с
Арбениной выпустила сборники стихов: «Дрянь» (1997) и «Цель» (1997). Ее
стихи включены в 10-й том антологии «Поэты русского рока» (2005).
Приняла участие в русском дубляже мультфильма «Кошмар перед Рождеством».
В 2009 году организовала запись аудиокниги стихов Анны Ахматовой
- Вторая реанимация стала для меня кромешным адом: постоянная
температура, отсутствие всяких сил, опиаты, обезболивающие каждые
пятнадцать минут, мокрая простыня. И каждое движение как тысяча ножей - в
бока, в живот - везде. Чтобы как-то заснуть и справиться с болью, я
старалась просто дышать на раз-два-три-четыре-пять, заставляла себя
считать - сколько могла. Когда совсем припекало, подавала сестричке
знаки, пыталась присаживаться на постель, да она и сама подходила ко
мне: «Что, милочка, совсем неможется?» - и вкалывала очередную дозу. Я
лежала в зондах, трубочках, катетерах. И когда через два дня после
операции убрали первый зонд, я немножко воскресла, подумала: «Все-таки
жизнь есть...»
С таким диагнозом не выживают
- Пойдем от печки! Недомогания начались года за полтора-два до первой операции.
Именно тогда я стала понимать, что в организме что-то сломалось,
какая-то гадость поселилась и во мне растет. Локализация, ласково
говоря, благополучная для опухолевого роста, - это сигмовидная кишка. Я
догадывалась о своем диагнозе, потому что учиться любила, а чтение
медицинских книг значилось главным моим хобби. Поэтому, сопоставляя все
признаки и симптомы, поняла, что дело - хана. Но чтобы заставить себя
пойти на обследование и вообще к врачу, не хватало мужества. Это ведь
очень интимная зона, а ко всему прочему я еще и понимала, что мне грозит
ректороманоскопия - такая гнусная процедура, когда шланг вставляют в
задницу и начинают смотреть тебя изнутри. Ничего приятного как с точки
зрения физических ощущений, так и морально: чувствуешь себя в
уничижительном положении. Почему бы эту процедуру не сделать менее
травматичной, и в первую очередь психологически? Какой-то вчерашний
день! Если бы люди ходили на подобные обследования, что называется, со
спокойным сердцем, а может, даже и с радостью, то таких страшных
диагнозов было бы меньше: диагностировалось бы все раньше, да и
профилактические меры можно было бы принять вовремя. Я боялась, не
желала подвергаться унизительным экзекуциям... И дотянула до того, что у
меня развился некроз - проще говоря, отмирание тканей - и кишка
рванула. Это случилось в гостях: я там раздухарилась, расхорохорилась - и
подняла шестнадцатикилограммовую гирю. Да еще и домой со своим
перитонитом поехала на велосипеде, и дорога по нашим милым питерским
кочкам заняла у меня минут сорок.
Я только чудом не потеряла сознание. А добравшись до дома, поняла, что скорую надо все-таки
вызывать. Слава Богу, дома были друзья, они и помогли. Когда неотложка
привезла меня в больницу, стало ясно, что случилась катастрофа. Хорошо,
что не дошло до третьей или четвертой стадии, меня прорвало раньше и, в
общем-то, именно это и спасло. Сначала меня привезли в дежурную больницу
на Фонтанке. Широко известно, что у нас все очень размеренно и
неторопливо: пока меня доставили в приемное отделение, пока спустился
доктор, пока подошел ко мне, пока пальпировал, пока записал - прошла
уйма времени. Да еще и нюанс такой: мне ж 27 лет было, девчонка совсем,
медики сразу думают на гинекологию, никому и в голову не приходит, что
там - онкология. Каким-то чудом все-таки отправили меня в
проктологический центр. И вот уже с шестнадцатичасовым перитонитом
прооперировали. Мне потом сказали, что это вообще редкий случай - с
таким диагнозом просто не выживают.
Лежу в реанимации с дыркой, которая называется колостома - после удаления опухоли один конец кишки
выводят наружу, и все отправления ты совершаешь в специальный мешочек -
калоприемник, который прикрепляют тебе на живот. Врач, не зная, кто я и
что я, с траурным лицом приходит ко мне в реанимацию и говорит - мол,
слава Богу, мы все успели, но пришлось сделать травмирующую операцию, то
есть теперь вы всегда будете ходить в мешочек. А я ему: «Это что, мне
операцию по Гартману сделали?» Хирургию-то я очень любила и хорошо себе
представляла, что именно мне сделали. Вообрази: только пришла в себя,
открыла глаза, узнала, что мне светит пожизненная инвалидность (в моей
ситуации автоматически дают II группу)... И тут же называю операцию по
имени автора и дискутирую с врачом на предмет орфоэпии фамилии Гартман -
где ударение правильнее ставить. На том и разошлись. Наверное, ему было
приятно не увидеть истерики от урода и инвалида, а поговорить на
профессиональные темы. По-моему, неплохо!
А через пятнадцать дней случилась еще одна операция: меня плохо продренировали (от англ. drain -
«осушать». - Прим. «ТН»), все нагноилось, и пришлось вскрыть снова.
Диагноз звучал так: «множественные межпетлевые абсцессы». И вот,
пожалуйста - вторая реанимация. Ад. Плохо...
Но я же герой, партизан, так что пыталась стоически выносить все процедуры. Не люблю никого
дергать, беспокоить, особенно медперсонал. Считаю: главное - не мешать
работать людям...
Я человек такой. То ли меня так воспитали, то ли от родителей передалось... Мои мама и бабушка - блокадницы, им было
что мне рассказать. Они все 900 дней пробыли в Ленинграде, не
эвакуировались. Маме на тот момент было всего семь лет, но ведь дети в
таком возрасте уже многое понимают. Бабушка же работала в диспансере. И
то, как, несмотря на все ужасы и кошмары, люди достойно переносили все
тяготы, не может не впечатлять! Они просто делали свое дело: мама
училась, бабушка работала, как могли, помогали близким, соседям и не
хныкали. Какое, к черту, уныние? Зубы сжал - и живи. Они внушили мне
чувство собственного достоинства: главное, чтобы самому перед собой не
было стыдно. Отчаяние - это грех. Позволить людям порхать вокруг себя,
кудахтать и пытаться вызвать сожаление в свой адрес - не мой стиль. Я не
имела на это права, потому что в моей голове, в моих ушах, в моем
сердце звучали рассказы мамы и бабушки. Вот там действительно была
задница! Такое пережить! И ничего - не роптали. Я хотела быть достойной
памяти людей, которые меня воспитали. А сколько вокруг меня тех, кто
годами мучается, но как-то справляется с этими болями, находит силы не
спиваться, делиться опытом, а, может быть, даже и работать. Эти примеры
грели мне душу...
Перевязки - это отдельный аттракцион. Персонал использовал клеол - это фактически клей «Момент», только жидкий.
Выглядела повязка следующим образом: марлевый тампон, сверху общая
марля, и все это посажено на клей, который тут же становился частью
твоей кожи. А сдирать его надо было непременно бензином или иным
спиртосодержащим раствором. Представляешь, что ощущает человек, которому
трут разъедающим веществом по ссадине? Включи воображение:
свеженаработанная ссадина и бензин или спирт! Килограмма два теряешь
запросто, весь мокрый лежишь от боли, кряхтишь, ежишься, но неловко
кричать или ругаться матом, хотя очень хочется. Люди ведь делали свое
дело: иного-то способа на тот момент не было, не придумали еще в 1995-м,
как фиксировать на животе такую повязку, а операционное поле было
достаточно большим, и надо было покрыть его все.
Будешь как новенькая!
- Когда я вернулась домой, весила 43 кг при росте 160 см. Сейчас,
наверное, это считается нормальным... Кстати, то был единственный в
жизни период, когда у меня были стройные ноги, без этих толстых ляжек.
Со временем опять наросло, конституция никуда не делась - дала о себе
знать. Но тогда сил не было совершенно! Я помню, как впервые взяла
скрипку: она показалась мне многотонным сооружением, которое я еле
взгромоздила на плечо. И после этого усилия шевелить смычком уже просто
не могла.
В больнице я провалялась около месяца. А потом начались
«прекрасные» будни, продлившиеся долгие восемь лет. В течение всего
этого времени я была пациентом онкодиспансера, отделения стомированных
больных. Это специальные муниципальные учреждения, где таких, как я,
обучают пользоваться специальными средствами и ухаживать за собой. Мне
там очень помогли. Я долго не решалась на восстановительную операцию,
потому что была напугана второй реанимацией - уж больно много она отняла
у меня сил, все соки выпила. Ну и потом, у «Ночных Снайперов» был очень
напряженный гастрольный график, мы много ездили, а выпадать из жизни не
хотелось. Пугали и возможные осложнения, эта неопределенность:
срастется - не срастется. Короче, я дотянула до калькулезного
холецистита, весь желчный пузырь был набит камнями, и его надо было
удалять. Доктор мне и говорит: «Слушай, ну уж если все равно мы будем
делать тебе операцию, давай мы тебе и реконструкцию сделаем. Будешь ты
как новенькая, девочка-припевочка, ведь лучшие годы жизни - с 27 по 35 -
прошли коту под хвост». Ведь и правда, все было очень серьезно - куда
хочешь когда хочешь не пойдешь, не погуляешь с таким сюрпризом на
животе.
В 2005 году меня прооперировали, и я стала как все. У
меня просто крылья за спиной выросли, бросилась наверстывать все
упущенное за эти годы: есть, ездить, общаться. Поистине это было второе
рождение. И я страшно благодарна всем своим друзьям, которые со времен
первой операции поддерживали меня как могли. Совершенно незаслуженно я
не упомянула до сих пор человека, который сыграл огромную роль в моей
жизни - Динку Арбенину. Знаешь, даже словами не могу описать, выразить
то, что она для меня сделала в период первой операции. Это трудно
переоценить! Если бы не ее жизнеутверждающий тонус, если бы ее не было
рядом, я вообще не уверена в успехе всего мероприятия. Таких людей
больше нет! Она невероятный друг, умеющий поддержать, как никто другой.
За это ей колоссальное, низкопоклонное спасибо. И Диана Аветисян
(концертный директор коллектива «Сурганова и Оркестр» в первые два года
его существования. - Прим. «ТН») мне помогала, но недолго это длилось...
И мои друзья из Риги - семейство Прониных, которые неутомимо убеждали
меня в необходимости операции.
Ставить на себе крест - из разряда глупостей
- В 2008 году у меня была еще одна операция, четвертая по счету и,
надеюсь, последняя. Там уже была задействована гинекология - киста,
миома матки. Говорю открыто, используя всем известные медицинские
термины. Что уж там кокетничать! Но несмотря на все это, я сижу перед
тобой - прекрасная, фотогеничная, остроумная - и радуюсь жизни, пытаясь
радовать других. Что бы с нами ни случилось, нужно помнить, что это
очередная твоя страница в жизни, которую ты скоро перелистнешь. Если не
сможешь перелистнуть сам, тебе в этом помогут: перенесут на облака,
поселят на небеса - и там наверняка не хуже, чем здесь, а может, даже и
лучше. Ты просто продолжишь свое путешествие, пойдешь дальше. Душа ведь
не умирает, не исчезает - это мое глубокое убеждение. Может, они
переселяются?
Мне, слава Богу, неизвестно в полной мере значение
слова «обреченность», когда уже абсолютно понятно, что дни твои сочтены.
Что бы я сделала? Не знаю. В первую очередь раздала бы долги, если бы
они у меня были. Съездила туда, куда давно хотела, - организовала
приятное путешествие. И не замыкалась на себе, общалась, пытаясь
поделиться тем, что поняла о жизни, о заветных мечтах. Если уж им не
суждено сбыться, так пусть они будут озвучены. Я знаю немало, к
сожалению, неизлечимо больных. Среди них есть те, кто уходит в тень, в
сторону, не желая вызывать жалости к себе. Сопереживание словно пугает
их, и они пытаются сами осмыслить, осознать свое положение, справиться с
ним. Мне очень хочется, чтобы эти люди не замыкались в своей трагедии.
Конечно, было бы большой удачей, если найдутся настоящие друзья, которые
просто будут рядом в эти последние недели, месяцы. Знаешь, нужно как
можно больше времени посвящать друг другу.
У меня был друг - Юл Абрамов. Он умирал на моих глазах от меланомы левой стопы. Страшная
болезнь на той стадии уже не поддавалась терапии, хотя, конечно, все
было испробовано - и химия, и облучение. И все равно лечение оттянуло
его уход и даже превзошло все ожидания: врачи давали ему полгода, а он
прожил больше двух лет. Медики были в недоумении - в положительном
недоумении. А я и Валера Тхай (гитарист коллектива «Сурганова и
Оркестр». - Прим. «ТН») поддерживали его как могли. Вот уже пять лет,
как Юла нет с нами, а мы, такие безалаберные, все еще не можем выпустить
диск с его песнями, хотя трындим об этом перманентно. Вечно какие-то
причины находятся: то свой альбом пишем, то график концертный совершенно
несусветный. Кстати, отпуск творческий берем, в том числе и по причине
того, что нужно отдать долг, убрать хвосты. И осуществить то, что ждало
столько времени. Его песни должны услышать не только друзья, родители, а
как можно больше людей. Он писал потрясающие вещи! Пока в нашей
программе только одна песня Юла - «Забирай». Но будет еще несколько. А
кроме того, у нас ведь сохранился его голос! Пока он болел, доживал
последние год-полтора, мы в своей домашней студии записывали его, делали
бесконечное количество дублей, хотя он прекрасно все исполнял с первого
раза. Это было необходимо!
Он был очень педантичным, строгим к себе человеком. Оттачивал свое вокальное мастерство, голос, подачу - до
последнего. Потом уже Юлу стало совсем тяжело, кончились силы, у него
была кахексия (крайняя степень истощения). Мы с Валеркой были у друга за
два дня до того, как его не стало. На Юла было тяжело смотреть -
абсолютно высохшее тело, что называется, кожа да кости. Мы принесли ему
клубники. Юл приходил в сознание урывками, всполохами, но узнал нас,
обрадовался. И нашей клубнике обрадовался, поел ее! Это были последние
ягоды в его жизни... Как уходил этот человек - совершенно отдельная
история, достойнейшая! Да, он кричал от боли, потому что не мог этого не
делать. Но до последнего был по-настоящему жив, всем интересовался. Эти
воспоминания - мои на всю жизнь. Всегда буду рассказывать о нем, о его
песнях, буду прикладывать все усилия, чтобы его песни звучали, чтобы их
любили, потому что это от Бога. Сколько посредственностей вокруг,
которые куда-то лезут, что-то пытаются. Юл прожил только тридцать лет, а
я не хочу, чтобы он был забыт.
Болезнь тоже дается не просто так, а для определенного опыта. Ницше был прав, когда говорил: «Все, что
не убивает, делает нас сильнее». Даже если случается трагедия с тобой,
твоими близкими. Значит, делай выводы, извлекай уроки - как минимум.
Кроме того, это дается, чтобы мы стали внимательней друг к другу и
внутренне сильней. Человек очень многое может. И все-таки я убедилась:
Господь Бог посылает нам только те испытания, которых мы достойны и
которые можем преодолеть.
А ставить на себе крест - из разряда глупостей. Кто-то спросит: «А как же
с этим грузом жить?» Потихонечку! А как люди в войну справлялись? Есть
было нечего, голод, и семеро по лавкам. Это намного круче, настоящая
ситуация безысходности. Мы же живем в цивилизованном мире, есть и
социальные сети, и психологи. Только не зацикливайся на себе, рот
открой! Расскажи о проблеме, о своих ощущениях, тебе обязательно
помогут. На самом деле отзывчивых людей очень много. С миру по нитке, ты
только доверься, расскажи! Но если замкнешься - все! Натворишь
глупостей, всяких суицидов напридумываешь... А зачем? Все равно все там
будем. Тебе выпало такое испытание - так пройди его достойно, извлеки
уроки, научи других и красиво, с улыбкой умри.
Когда в 2008-м я лежала в палате интенсивной терапии, случилась у меня, прости Господи,
менструация. Я подумала, что это кровотечение, вызванное осложнениями
после проведенной операции. Дежурная медсестричка пошла прояснять
ситуацию. Оперировавшая меня бригада удивилась: «А что там, собственно,
может кровить? Ей же все подчистую вырезали!» Представляете, такое о
себе услышать? Если раньше я могла фантазировать на тему репродукции и
сохранения своего генофонда, то тут все - приговор. Я была в шоке, меня
прямо в жар бросило, сердце заколотилось. Я выдала типичную «вегетатику»
- состояние, близкое к полуобморочному. Потом меня, конечно, успокоили,
разобрались... Выяснилось, что просто перепутали историю болезни. А я
уже на себе как на женщине успела крест поставить!
Я представила, что наша жизнь - просто книга. Закончился один этап, мы расстались с
кем-то, началась следующая страница... Надо быть благодарным жизни,
людям, событиям. Впереди новый интерьер, новые встречи, новый климат,
может, новые продукты. Любые изменения требуют адаптации, так что
действуйте без паники и дерготни. Организм - мощный механизм, не мешай
ему, дай адаптироваться, не руби сплеча. Это как машина, которую мы,
прежде чем переключить с одной передачи на другую, разгоняем до
определенной скорости. Как минимум надо сделать вдох и выдох, а лучше
еще вдох и еще выдох и постоянно держать в голове мысль о том, что ты не
одинок: Он тебе все равно поможет, если только ты сам не отвернешься,
не плюнешь Ему в лицо.
У меня такое количество наркоза было - не каждый выйдет без потерь. Все, кто испытал клиническую смерть -
остановку сердца и дыхания, - рассказывают примерно одинаковые вещи, в
основном про тоннель. А я подумала сейчас о том, что, может быть, это
просто ощущения от вхождения в наркоз? Очень похоже на состояние
клинической смерти. Я не хочу врать. Вообще не хочу врать с недавнего
времени, а хочу говорить только правду. И вот что я совершенно точно
ощущаю, так это то, как после всех событий укрепилась моя взаимосвязь с
какими-то тонкими материями. Я с детства чувствовала, что не так все
просто в нашем мире, а после пережитых испытаний чувство обострилось.
Это не видения, предсказания или вещие сны, а ощущение некоего
куратора, который меня ведет, сопровождает, и мне от этого не одиноко.
Наверное, у каждого этот товарищ есть, только нужно найти с ним общий
язык. За нами приглядывают, это уж точно! Его иногда называют
ангелом-хранителем. Пожалуй, он мой самый близкий друг.
Есть колоссальная притча, она мне очень нравится. Человек и Бог идут по
песчаному берегу океана. Человек говорит Богу: «Почему, когда у меня все
хорошо, я иду по жизни и вижу на песке следы двух пар ног - Твоих и
моих, а когда у меня беда, на песке следы только одной пары? Почему Ты
покидаешь меня?» «Неразумный ты человек, - отвечает Бог, - я же беру
тебя на руки!»
Автор: Анна АБАКУМОВА, источник: teleweek.ru/
Концерт "Сурганова и оркестр" состоится 12 ноября в 19.00 в Крокус Сити Холл. Мы идем!