«Воз сена» Иеронима Босха
Автор: Валерия Косякова
Возникновение аллегории воза сена, иносказательного обличения материальных земных благ и погони за ними, относится не только к XVI веку, она встречалась и ранее. Также есть вероятность того, что Босх мог создать оригинальный образ без опоры на определенную иконографию, ведь наверняка ему доводилось видеть подобную процессию на улицах родного города. Поэтизация сена в культуре , когда образ увядающих цветов и трав часто подается в лирическом ключе как предвестник кончины и воздаяния, существует еще в Ветхом Завете. И поэтический образ сена как «тщеты», «ничто» предстает в характерных библейских строках: «Не скрывай лица Твоего от меня; в день скорби моей приклони ко мне ухо Твое; в день, [когда] воззову [к Тебе], скоро услышь меня; ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня; сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой; от голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей» (Пс. 89:3-6), в псалме (101:4-12): «ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня; сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой; от голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах; не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои, и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами, от гнева Твоего и негодования Твоего, ибо Ты вознес меня и низверг меня. Дни мои - как уклоняющаяся тень, и я иссох, как трава». Образ трав в книге пророка Исаии: «Горе венку гордости пьяных Ефремлян, увядшему цветку красивого убранства его, который на вершине тучной долины сраженных вином! Вот, крепкий и сильный у Господа, как ливень с градом и губительный вихрь, как разлившееся наводнение бурных вод, с силою повергает его на землю. Ногами попирается венок гордости пьяных Ефремлян. И с увядшим цветком красивого убранства его, который на вершине тучной долины, делается то же, что бывает с созревшею прежде времени смоквою, которую, как скоро кто увидит, тотчас берет в руку и проглатывает ее» (Ис. 28:1-4); «Голос говорит: возвещай! И сказал: что мне возвещать? Всякая плоть - трава, и вся красота ее - как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ - трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно» (Ис. 40: 6-8).
В Новом же Завете образ трав срифмован с предчувствием скорого Конца света и Суда над всем земным, но также связан и со сложным комплексом христианской критики мирского: у Матфея (6:30) читаем: «Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры», в первом послание к Коринфянам Павла (3:12): «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, - каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть», у Иаков (1:10-11): «А богатый - унижением своим, потому что он прейдет, как цвет на траве. Восходит солнце, настает зной, и зноем иссушает траву, цвет ее опадает, исчезает красота вида ее; так увядает и богатый в путях своих», в первом послание Петра (1:24-25): «Ибо всякая плоть - как трава, и всякая слава человеческая - как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает вовек». Во всех приведенных выше цитатах из Нового Завета (помимо очевидных параллелей с Ветхим Заветом) формулируется эсхатологическая метафора цветов, травы, сена как символа греховности в целом и греховного человека в частности, как предстояние земных сует перед лицом деяний господних и Страшным судом.
Нидерландский фольклор, склонный к обобщениям, мог свернуть библейские поэтические образы в определенную краткую формулу, и с XVI века начинают встречаться такие литературные выражения, как: «это все - сено», «наполнить сеном» чей-либо головной убор (читай: голову, например, нид. «еen kaproen met hooi vullen» - «набить сеном чей-то шаперон»), - говорящие о пустопорожности, обмане и лжи(13).
Негативную образность сена и трав мы находим и в староголландском «предании о сене» (нид. van den hopper hoys), сохранившемся в одной из важнейших средневековых нидерландских рукописей (Geraardsbergse handschrift) - сборнике текстов, скомпилированном Пьетерном ден Брантом (Pieteren den Brant) в 60-е гг. XV века. Этот сборник, хранящийся в королевской библиотеке Брюсселя, содержит различные занимательные тексты: головоломки, благочестивые изречения, выборочные тексты, моральные и материалы катехизации, историографические тексты, описание маршрута из Парижа в Рим, записи паломничества, календари, тексты для исповеди и разные поучительные истории. Интересна в этом плане поэма-песенка, известная в нидерландском фольклоре XV века, повествующая о том, как Бог сложил все лучшее воедино, как копну сена, для общего блага человечества. Однако при этом каждый отдельный человек (фламандец, немец, француз…), одолеваемый завистью и прочими пороками, хотел заполучить себе все, разрушив тем самым общечеловеческое богоданное благо(14). Эта народная притча, повествующая о том, как сено (нид. hooi) оборачивается в ничто, которая как минимум на двадцать лет старше триптиха, хронологически и концептуально ближе всего соотносится с образом сена у Босха.
Символическое значение «сена» позволяет истолковывать картину Босха в эсхатологическом ключе. Ряд экзотически одетых фигур свидетельствует о том , что художник стремился показать падение не только западного христианского мира. Включив в свое изображение Восток, Босх демонстрирует всеобщность погони за сеном (богатством, золотом) всего человечества. Сено - собирательный образ всех пороков и безумств, а задача Босха - составить своеобразный визуальный аллегорический словарь оных. Не ставя перед собой задачи проанализировать весь сложный набор мотивов художника, остановимся на рефренах и часто встречающихся визуальных мотивах его живописи.
Рядом с повозкой, увлекаемой в ад, карнавально представлены различные низменные желания и пороки человека. И тяжелейший из этих грехов - убийство, генетически возводимое в культуре Средневековья к первоубийце - старшему сыну Адама и Евы, Каину. Именно Каин - первый родившийся на земле человек - стал и первым человеком, совершившим убийство, тем, кто погубил своего родного брата, Авеля. Авель был скотоводом, а Каин - земледельцем. Оба они приносили жертвоприношения Богу (первые жертвоприношения, о которых упоминается в Библии). Авель принес в жертву первородных голов своего стада, а Каин - плоды земли. Бог предпочел жертву Авеля, а Каин, позавидовав брату и восстав против выбора и воли Бога, убил своего брата. Плоды Каина были плодами земли, злаками, что возвращает нас к семантически насыщенному образу сена, более того, в средневековой миниатюре Каин изображался чаще всего с копной сена, серпом, пшеничным колосом, маркировавшем его тип жертвоприношения. В средневековье же считалось, что пьянство, блуд, убийство, война и предательства происходят в мире от каинова колена. В центре картины один крестьянин совершает убийство другого, перерезав ему горло. На заднем плане - драка: слева монах замахивается ножом на своего противника, справа - монах и монахиня дерутся за охапку сена. Мировой пейзаж демонстрирует нам различные модификации греха: гордыню (Superbia), зависть (Invidia), гнев (Ira), уныние (Acedia), алчность (Avaritia), чревоугодие (Gula), похоть, блуд (Luxuria) . Являясь базовыми, эти грехи производят множество других бытовых и повседневных разновидностей греха, которые изображены Босхом.
Полный текст на сайте: https://culturolog.ru/content/view/3927/79/