Полуобразованность и полунравственность в системе образования
Автор: Виктор Костецкий
Всю историю европейского образования можно разделить на два периода: был период, когда образованные люди не мыслили себя без того, чтобы смотреть на кого-то (учителя, праведника, героя, святого, гения, подвижника), и период, когда образованные люди вообще перестали смотреть на кого-либо (дескать, "сами с усами", пример Верховенского из "Бесов"). Это разделение пришлось как раз на середину XIX века, время развития образования, массового подъема предпринимательства и начала технической модернизации города. Между тем, система образования как особая культура основывается не на знаниях, а на процедуре "смотрения" на тех, кто знает, в рамках которой знание из вещи превращается в духовность. Образованные и необразованные по-разному смотрят на события, друг на друга, на окружающий мир. По-разному осуществляют выбор того, что достойно созерцания. Знание необходимо прежде всего как инструмент для "умного видения". Видеть - это величайшее человеческое искусство. Уместно провести аналогию между знанием-видением и музыкальным инструментом: мало иметь музыкальный инструмент, но его надо еще настраивать и использовать, иначе музыки-то не будет. Образование, которое не настраивают и не используют, превращается в полуобразованность, и в таком виде оно становится общественно опасным. Для того, чтобы образование "зазвучало", необходимы "те, кто смотрит на небо", - они как бы живые камертоны непрерывно обновляющейся жизни, именно они "держат строй" всей системы образования.
Смотрящих на Небо Гофман называл "энтузиастами" или, условно, "истинными музыкантами", по отношению к которым все остальные образованные выступают "хорошими людьми, но плохими музыкантами". Изюминка гофмановской алогичности в разделении людей "на две неравные части" (см. эпиграф) выдвигает на первый план проблему нравственности, поскольку "энтузиастами" оказываются люди с иной нравственностью, чем у большинства так называемых "хороших людей". В русском языке, замечу, было аналогичное противопоставление "дюжинных людей" и "недюжинных". Нравственность людей, которые "смотрят на Небо" и нравственность людей, которые смотрят на окружающих - это разные виды нравственности. Трагическая парадоксальность гофмановского деления людей обусловлена тем, что "хорошие люди, но плохие музыканты" (их, естественно, большинство) не принимают "истинных музыкантов" в число хороших людей: нет, они не считают их плохими, но и к хорошим не относят. В результате "истинные музыканты" становятся аутсайдерами, изгоями в среде "хороших людей". Система образования рушится без "истинных музыкантов", но она заменяется другой "системой" - системой образовательных и научных учреждений, в которых - если смотрят, - смотрят "в рот начальству", "смотрят по сторонам", смотрят с оглядкой на власть предержащих. В результате "смотрения не туда" образование превращается "во что-то не то": в полуобразованность.
Полуобразованные необычайно терпимы в отношении друг друга, но агрессивны в отношении "истинных музыкантов" - тех, кто свои знания, формулы, мелодии, строки, черпает не из чужих книг и разговоров (болтовня и писанина), но слышит голоса (Пушкин: "и Бога глас ко мне воззвал"), видит во сне (Менделеев), кого озаряет наяву (Архимед: "Эврика!"). Вот это своеобразное сочетание терпимости к суррогатам (науки, религии, искусства) и агрессивность в отношении "озаряемых" - агрессивность в разных формах: клевета, наветы, отстранение от должностей и званий, замалчивание, равнодушие, - образует тот феномен полунравственности, который непрерывно воспроизводится "хорошими людьми, но плохими музыкантами". В полунравственности нет места императивам типа "следуй своей дорогой - и пусть люди говорят что угодно" (Данте), "люби Бога - и поступай как знаешь" (бл.Августин), "хвалу и клевету приемли равнодушно" (Пушкин). Полунравственность не персоналистична, она укоренена в социологии комфорта, в том числе комфорта политического, идеологического и религиозного. Комфорт в наше время - не мелочь быта, но хтонический идол, субстанция Города.
Напомню, что в древних цивилизациях субстанцией города, если можно так сказать, был Храм и его вечное строительство. В античной цивилизации субстанцию города-полиса задавал ойкос или "экос" - частный дом-мастерская. И только с середины XIX века европейские дома стали превращаться в "машину для жилья" (Ле Корбюзье), а города - в машину для комфорта. "Машина для комфорта" под себя отредактировала систему образования, породив тем самым особые составляющие комфорта - "полуобразованность" и "полунравственность".
В XXI веке нервом жизни становится Комфорт: к нему стремятся, на него ориентируются. Комфорт становится антропогеографическим фактором планеты - и с этим надо считаться. Но это не означает, что систему образования надо подчинить Комфорту: полунравственность уже получили, на очереди - десять смертных грехов, к которым начнут относиться "с пониманием" ("свои же люди"). Задача философии образования - найти в рамках парадигмы комфорта способ превращения образования из состояния вещи в состояние духовности. И если учитывать опыт мировой истории образования, эта задача имеет перспективу разрешения.
Безусловно, исходным основанием полуобразованности-полунравственности является разделение образования и воспитания. Но столь же безусловной истиной является невозможность их искусственного сочетания по примеру К.Д.Ушинского с его знаменитым "принципом единства образования и воспитания". Единство должно иметь место, но только не как результат "синтеза" (мифологема логико-алхимического мышления). Знаменитому "принципу русской педагогики" предшествовали следующие обстоятельства. После зарубежной командировки по Европе Ушинский убедился: во многих европейских странах существуют национальные образовательные доктрины. Так, например, в Англии главное внимание отводится не образованию, но воспитанию. При этом предполагается, что воспитанный джентльмен не позволит себе быть необразованным. То есть в воспитание закладывается мотивация к самообразованию, частью которого и становится образование в учебных заведениях. В Германии Ушинский наблюдает прямо противоположную картину: никто не заботится о воспитании, но образование приобретает вид строгой системы знаний. При этом предполагается, что образованный человек (фундаментально, а не вполовину) не может позволить себе быть невоспитанным (то есть необразованным по части этикета и нравов). В Германии как бы следуют известному восклицанию Эпикура:
"От всякого воспитания, о радость моя, спасайся на всех парусах!"
Во Франции, к изумлению русского путешественника, не проявляли должного рвения ни к воспитанию, ни к образованию. Педагогическое внимание было направлено на производство культуры общения: общение образованных людей есть особая реальность, которая реализуется при условии выражения собственных чувств и мыслей строго литературным образом - "аполлоническим", как выразился бы Ф.Ницше. Для того, чтобы общаться в среде образованных людей, надо знать и историю, и литературу, и политическую экономию, и достижения науки-техники, а также уметь музицировать, равно как танцевать и петь. Подготовленный к общению человек не может позволить себе быть невоспитанным или необразованным. Французская национальная образовательная доктрина была ориентирована на создание "реальности между Я и Ты", но, как верно замечает М.Бубер, европейское общество в целом только к концу ХХ века едва начало осознавать равный вред индивидуализма и коллективизма, находя достойную реальность "между", между Я и Ты, реальность диалогики взглядов: понимающих, поощряющих или порицающих.. Неудивительно, что К.Д.Ушинский оставил французскую педагогику абсолютно без внимания, сопроводив ее некоторой степенью презрения. По итогам командировки Ушинский решил заимствовать лучшее из педагогики Англии и Германии, сформулировав эклектический принцип единства воспитания и образования. Между тем, практическая реализация этого принципа и в Англии, и в Германии была эффективной: там ставили одну цель, а поражали одним выстрелом обе. В обеих странах единство образования и воспитания держалось на национальной традиции, а вовсе не на "науке педагогики" с ее искусственными принципами и приемами. На практике педагогический принцип Ушинского персонифицировался в системе учебных заведений двумя фигурами: Воспитатель и Учитель. Одна фигура отвечала за нравственность, другая - за образование, а итоги арифметически суммировались. Без системы прямого контроля и надзора со стороны школы и государства такая педагогика существовать в принципе не могла. Напротив, при надлежащем надзоре она была эффективной, но, прежде всего, в интересах материального благополучия государства. Именно поэтому советская школа придала принципу Ушинского фундаментальный характер.
Технический прогресс общества за последние полтора столетия привел к тому, что все национальные педагогические доктрины перестали достигать цели. Если в начале XIX века А.С.Пушкин имел основания считать полузнание чисто русским явлением, то в XX веке полуобразованность стала явлением общеевропейским, цивилизационным. Его общая причина - утилитарность образования, нацеленность на профессию, деньги, прибыль, успех. "Одномерный человек" (Г.Маркузе) и не может не быть полуобразованным и полунравственным. Общество, которое нацелено на труд и производство "благ", непременно будет деградировать по мере развития техники.
Читать материал на Культурологе полностью: http://culturolog.ru/content/view/3362/57/
Всю историю европейского образования можно разделить на два периода: был период, когда образованные люди не мыслили себя без того, чтобы смотреть на кого-то (учителя, праведника, героя, святого, гения, подвижника), и период, когда образованные люди вообще перестали смотреть на кого-либо (дескать, "сами с усами", пример Верховенского из "Бесов"). Это разделение пришлось как раз на середину XIX века, время развития образования, массового подъема предпринимательства и начала технической модернизации города. Между тем, система образования как особая культура основывается не на знаниях, а на процедуре "смотрения" на тех, кто знает, в рамках которой знание из вещи превращается в духовность. Образованные и необразованные по-разному смотрят на события, друг на друга, на окружающий мир. По-разному осуществляют выбор того, что достойно созерцания. Знание необходимо прежде всего как инструмент для "умного видения". Видеть - это величайшее человеческое искусство. Уместно провести аналогию между знанием-видением и музыкальным инструментом: мало иметь музыкальный инструмент, но его надо еще настраивать и использовать, иначе музыки-то не будет. Образование, которое не настраивают и не используют, превращается в полуобразованность, и в таком виде оно становится общественно опасным. Для того, чтобы образование "зазвучало", необходимы "те, кто смотрит на небо", - они как бы живые камертоны непрерывно обновляющейся жизни, именно они "держат строй" всей системы образования.
Смотрящих на Небо Гофман называл "энтузиастами" или, условно, "истинными музыкантами", по отношению к которым все остальные образованные выступают "хорошими людьми, но плохими музыкантами". Изюминка гофмановской алогичности в разделении людей "на две неравные части" (см. эпиграф) выдвигает на первый план проблему нравственности, поскольку "энтузиастами" оказываются люди с иной нравственностью, чем у большинства так называемых "хороших людей". В русском языке, замечу, было аналогичное противопоставление "дюжинных людей" и "недюжинных". Нравственность людей, которые "смотрят на Небо" и нравственность людей, которые смотрят на окружающих - это разные виды нравственности. Трагическая парадоксальность гофмановского деления людей обусловлена тем, что "хорошие люди, но плохие музыканты" (их, естественно, большинство) не принимают "истинных музыкантов" в число хороших людей: нет, они не считают их плохими, но и к хорошим не относят. В результате "истинные музыканты" становятся аутсайдерами, изгоями в среде "хороших людей". Система образования рушится без "истинных музыкантов", но она заменяется другой "системой" - системой образовательных и научных учреждений, в которых - если смотрят, - смотрят "в рот начальству", "смотрят по сторонам", смотрят с оглядкой на власть предержащих. В результате "смотрения не туда" образование превращается "во что-то не то": в полуобразованность.
Полуобразованные необычайно терпимы в отношении друг друга, но агрессивны в отношении "истинных музыкантов" - тех, кто свои знания, формулы, мелодии, строки, черпает не из чужих книг и разговоров (болтовня и писанина), но слышит голоса (Пушкин: "и Бога глас ко мне воззвал"), видит во сне (Менделеев), кого озаряет наяву (Архимед: "Эврика!"). Вот это своеобразное сочетание терпимости к суррогатам (науки, религии, искусства) и агрессивность в отношении "озаряемых" - агрессивность в разных формах: клевета, наветы, отстранение от должностей и званий, замалчивание, равнодушие, - образует тот феномен полунравственности, который непрерывно воспроизводится "хорошими людьми, но плохими музыкантами". В полунравственности нет места императивам типа "следуй своей дорогой - и пусть люди говорят что угодно" (Данте), "люби Бога - и поступай как знаешь" (бл.Августин), "хвалу и клевету приемли равнодушно" (Пушкин). Полунравственность не персоналистична, она укоренена в социологии комфорта, в том числе комфорта политического, идеологического и религиозного. Комфорт в наше время - не мелочь быта, но хтонический идол, субстанция Города.
Напомню, что в древних цивилизациях субстанцией города, если можно так сказать, был Храм и его вечное строительство. В античной цивилизации субстанцию города-полиса задавал ойкос или "экос" - частный дом-мастерская. И только с середины XIX века европейские дома стали превращаться в "машину для жилья" (Ле Корбюзье), а города - в машину для комфорта. "Машина для комфорта" под себя отредактировала систему образования, породив тем самым особые составляющие комфорта - "полуобразованность" и "полунравственность".
В XXI веке нервом жизни становится Комфорт: к нему стремятся, на него ориентируются. Комфорт становится антропогеографическим фактором планеты - и с этим надо считаться. Но это не означает, что систему образования надо подчинить Комфорту: полунравственность уже получили, на очереди - десять смертных грехов, к которым начнут относиться "с пониманием" ("свои же люди"). Задача философии образования - найти в рамках парадигмы комфорта способ превращения образования из состояния вещи в состояние духовности. И если учитывать опыт мировой истории образования, эта задача имеет перспективу разрешения.
Безусловно, исходным основанием полуобразованности-полунравственности является разделение образования и воспитания. Но столь же безусловной истиной является невозможность их искусственного сочетания по примеру К.Д.Ушинского с его знаменитым "принципом единства образования и воспитания". Единство должно иметь место, но только не как результат "синтеза" (мифологема логико-алхимического мышления). Знаменитому "принципу русской педагогики" предшествовали следующие обстоятельства. После зарубежной командировки по Европе Ушинский убедился: во многих европейских странах существуют национальные образовательные доктрины. Так, например, в Англии главное внимание отводится не образованию, но воспитанию. При этом предполагается, что воспитанный джентльмен не позволит себе быть необразованным. То есть в воспитание закладывается мотивация к самообразованию, частью которого и становится образование в учебных заведениях. В Германии Ушинский наблюдает прямо противоположную картину: никто не заботится о воспитании, но образование приобретает вид строгой системы знаний. При этом предполагается, что образованный человек (фундаментально, а не вполовину) не может позволить себе быть невоспитанным (то есть необразованным по части этикета и нравов). В Германии как бы следуют известному восклицанию Эпикура:
"От всякого воспитания, о радость моя, спасайся на всех парусах!"
Во Франции, к изумлению русского путешественника, не проявляли должного рвения ни к воспитанию, ни к образованию. Педагогическое внимание было направлено на производство культуры общения: общение образованных людей есть особая реальность, которая реализуется при условии выражения собственных чувств и мыслей строго литературным образом - "аполлоническим", как выразился бы Ф.Ницше. Для того, чтобы общаться в среде образованных людей, надо знать и историю, и литературу, и политическую экономию, и достижения науки-техники, а также уметь музицировать, равно как танцевать и петь. Подготовленный к общению человек не может позволить себе быть невоспитанным или необразованным. Французская национальная образовательная доктрина была ориентирована на создание "реальности между Я и Ты", но, как верно замечает М.Бубер, европейское общество в целом только к концу ХХ века едва начало осознавать равный вред индивидуализма и коллективизма, находя достойную реальность "между", между Я и Ты, реальность диалогики взглядов: понимающих, поощряющих или порицающих.. Неудивительно, что К.Д.Ушинский оставил французскую педагогику абсолютно без внимания, сопроводив ее некоторой степенью презрения. По итогам командировки Ушинский решил заимствовать лучшее из педагогики Англии и Германии, сформулировав эклектический принцип единства воспитания и образования. Между тем, практическая реализация этого принципа и в Англии, и в Германии была эффективной: там ставили одну цель, а поражали одним выстрелом обе. В обеих странах единство образования и воспитания держалось на национальной традиции, а вовсе не на "науке педагогики" с ее искусственными принципами и приемами. На практике педагогический принцип Ушинского персонифицировался в системе учебных заведений двумя фигурами: Воспитатель и Учитель. Одна фигура отвечала за нравственность, другая - за образование, а итоги арифметически суммировались. Без системы прямого контроля и надзора со стороны школы и государства такая педагогика существовать в принципе не могла. Напротив, при надлежащем надзоре она была эффективной, но, прежде всего, в интересах материального благополучия государства. Именно поэтому советская школа придала принципу Ушинского фундаментальный характер.
Технический прогресс общества за последние полтора столетия привел к тому, что все национальные педагогические доктрины перестали достигать цели. Если в начале XIX века А.С.Пушкин имел основания считать полузнание чисто русским явлением, то в XX веке полуобразованность стала явлением общеевропейским, цивилизационным. Его общая причина - утилитарность образования, нацеленность на профессию, деньги, прибыль, успех. "Одномерный человек" (Г.Маркузе) и не может не быть полуобразованным и полунравственным. Общество, которое нацелено на труд и производство "благ", непременно будет деградировать по мере развития техники.
Читать материал на Культурологе полностью: http://culturolog.ru/content/view/3362/57/