Победить чёрта
Автор: Алла Новикова-Строганова, д-р филол.н., проф.
Мысли о произведении Н.С. Лескова "Рассказ про чёртову бабку".
Если физически сытому, но изголодавшемуся духовно, «духовной жаждою томимому» читателю, захочется перевести дух от «беспорядочной суеты и сутолоки» [i] современной жизни, в которой «всё желающее зла - сплачивается» (11, 524), можно выбрать минутку-другую для знакомства с малоизвестной сказкой Николая Семёновича Лескова (1831 - 1895) «Рассказ про чёртову бабку». В её основе - вечная тема борьбы человека с силами тьмы, бесовскими наущениями.
Небольшое произведение из творческого наследия великого писателя земли русской, созданное после 1886 года, при жизни автора опубликовано не было. Несмотря на крохотный объём (по-чеховски: «меньше воробьиного носа»), рассказ обращает вдумчивого читателя к религиозно-философской мысли, духовно-нравственному опыту христианства.
Писатель излагает легенду из переведённой с датского языка «благочестивой книжки» «Письма из ада» - «о том, как сатана портил «божественный образ» в человеке и приходил разговаривать об этом с своей бабкой»[ii].
Тема одоления чёрта волновала многих русских классиков, в особенности - Гоголя - одного из любимых писателей Лескова. «Гоголь - моя давняя болезнь и завороженность», - признавался он. Гоголь явственно ощущал реальность и действенность метафизических тёмных сил, духов злобы и тьмы. Писатель призывал не поддаваться, противостоять им.
Об этом идёт речь, например, в письме к С.Т. Аксакову, где Гоголь предлагает использовать в борьбе с «общим нашим приятелем» простое, но радикальное средство в духе кузнеца Вакулы, отхлеставшего напоследок чёрта хворостиной: «Вы эту скотину бейте по морде и не смущайтесь ничем. Он - точно мелкий чиновник, забравшийся в город будто бы на следствие. Пыль запустит всем, распечет, раскричится. Стоит только немножко струсить и податься назад - тут-то он и пойдёт храбриться. А как только наступишь на него, он и хвост подожмёт. Мы сами делаем из него великана, а на самом деле он чёрт знает что. Пословица не бывает даром, а пословица говорит: “Хвалился чёрт всем миром овладеть, а Бог ему и над свиньей не дал власти”» [iii].
Мысль о бессилии любой нечисти перед лицом твёрдого духом и в вере человека была одной из любимейших ещё в древнерусской литературе. Так, в «Повести временных лет» сказано: «бесы ведь не знают мыслей человека, тайны его не зная. Бог один знает помышления человеческие. Бесы же не знают ничего, ибо немощны они и скверны видом» [iv].
В финале гоголевской «Ночи перед Рождеством», где одоление чёрта становится собственной темой повести, плач ребёнка перед «намалёванной» Вакулой картиной ада, намекает на «несмягчаемую силу чертовщины», ибо последнюю можно высмеять, травестировать, унизить <…> - но всё это останется лишь полумерой <…> Радикальное средство <…> может быть найдено на принципиально ином уровне. Другими словами, в каком бы комическом или неприглядном свете ни представал “враг рода человеческого”, только вмешательство противоположно направленной высшей силы способно оказать ему достаточное противодействие» [v].
От самого человека требуется большое духовно-нравственное усилие, чтобы в чистоте сохранить в себе образ Божий. Здесь встаёт вопрос не только о духовной силе личности, но и проблема нравственного выбора, самоопределения.
Тема сознательного выбора добра, необходимости одоления бесовских сил - одна из ведущих в творчестве Лескова. Однако в «Рассказе про чёртову бабку» дьявольские козни не главное. В центре внимания здесь христианская антропология, постижение человеком собственной сущности, отношений человека и Бога, богочеловеческого сотрудничества.
«Смысл легенды следующий, - передаёт Лесков. - Когда сатана узнал о намерении Бога создать человека, он сейчас же решился во что бы то ни стало испортить человека» (417) [vi]. Но как можно испортить «божественный образ»?
Сотворив человека по Своему «образу и подобию», Господь тем самым наградил его величайшим даром, прославил, вознес над «всею тварью». Однако ясно, что это не только дар, но и величайшая ответственность: не уронить в себе образ создавшего Отца. Именно здесь и подкарауливает беспечного человека дьявол (в переводе одно из значений слова «диаболос» - «разделитель», то есть стремящийся разделить, разрушить связь творения с Творцом): «Я подпортил человека так, что ему все будет того хотеться, чего ему нельзя. Он через это начнёт делать нехорошее - будет и лгать, и отнимать, и ненавиствовать, и даже самого Бога станет осуждать: зачем Он ему одно дал, а другого недодал. Сделаю, что человек станет самим Богом недоволен и оскорбит своего Создателя» (417). Однако лукавые происки бессильны. «Бога оскорбить никак нельзя. Он это всё простит и всю твою порчу в людях исправит» (417), - наставляет чёртова бабка своего злокозненного внука.
Божий образ в человеке в свете православной антропологии не только «данность»и «задание», но также сотворчество: «В Богочеловеческом процессе важно сочетание Божественного действия и человеческого усилия» [vii]. Духовно возрастающий человек стремится исполнить своё истинное назначение - «жить по-Божьи» - и страшится своего несоответствия высшему идеалу. Это религиозно-нравственное переживание глубоко исследовал архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской): «Человек страшится греха, но не как внешней роковой силы, а как чего-то созвучного своей слабости <...> Эту истину 90 Псалма знает верная Богу душа и не боится ни тьмы окружающего, ни своей. Она боится лишь одного: страшно огорчить Любимого! <...> Это - высший круг страха, вводящий в небесную гармонию духа и эту гармонию охраняющий <...> Св. Иоанн Златоуст говорил, что для него ужаснее вечных мук было бы увидеть кроткий лик Господа Иисуса Христа, с печалью отворачивающийся от него... Вот психология истинной веры: страх огорчить любимого Господа, не принять с безмерностью духа Его безмерную любовь...» [viii]
Сотрудничество Божественного и человеческого - «синергия» как «содействие, соучастие» - выражено в лесковском тексте следующим образом: «при свете разума, который Бог дал человеку, люди не утратили, однако, способности понимать, что не всё им полезно, что хочется» (417).
Однако «враг человеческий» не сдаётся, помышляя, «как ему человека в корень испортить так, чтобы и Бог его поправить не мог» (417). Сатана задумывает, как бы «рассыпать», разделить единую сущность человека, непомерно взрастив его страсти, которые заслонят и сердце, и разум. «- Я, - говорит, - такого подпустил в человека, что он будет ко всякому другому без жалости. Каждый раз будет один другого превосходить, всё себе одному забирать, а других без сил оставить и со свету сжить. Вот увидишь, какая теперь пойдёт на земле между людей мерзость - и суды, и доводчики, и темницы, и нищие» (418).
Джон Милле (1829-1896) "Сеющий плевелы"
Писатель предупреждает о том, какую опасность несёт утрата личностью цельности, внутреннего единства, заданного Богом. Когда душа, разум и тело пребывают в хаотическом разладе, мир также оказывается в безблагодатном нестроении. Для «врага рода человеческого» «это недурно», но только, по мнению многоопытной «чёртовой бабки», «Бог и эту порчу сумеет исправить. И действительно, замечает сатана, что в тех самых сердцах<выделено мной. - А.Н.-С.>, в которых он глубоко засеял семена “эгоизма”, рядком начинает пробиваться что-то иное, - совсем от другого корня» (418).
Здесь важнейшее - «сердце» - тот центр в христианской антропологии, куда должна быть сведена вся работа по «самособиранию» тела, души и ума «рассыпанного» человека.
Лесков верует в возможность спасения, в восстановление человеческой духовности. Но для изображения закосневшего в грехах «телесного» существа писатель подбирает экспрессивное сопоставление - не просто насмешливое, а уничижительное, обидное для звания человека: «черный таракан», «тараканий век». Той же задаче - выявить всю мерзость, ничтожество и отталкивающие стороны отпадших от Бога, забывших о душе, беспечно предавших её на поругание дьяволу, - служит и стилистически сниженная лексика, разговорно-бытовая интонация: «Живёт, живёт человек, наживает себе всякого добра много, и со всех сторон всё рвёт и хапает, и всё себе за голенища пхает. До того тяжело наберётся, что даже ходить ему неловко, - как чёрный таракан на стенке корячится: “мы-ста, не мы-ста: на своих животах катаемся, в своей бане паримся”. И прёт его в тараканий век меры нет, а вдруг прихватит хорошенько этого тараканишку - он и раздумается: Господи мой! Что это я?.. Камо бегу и кому понесу?.. С собой ничего не возьмешь...» (418). Здесь писатель перефразирует библейское: «камо пойду от Духа Твоего, Господи, и от Лица Твоего камо бежу?» - так вопрошает человек, всю жизнь боявшийся самоуглубления, но, наконец, узревший глубины своего бессмертного «я». Также и у Лескова «человек-таракан», погрязший в житейской суете и отпавший от Бога, вдруг начинает умолять Всевышнего: «Господи! Дай мне очувствоваться...» (418).
Полный текст статьи на сайте: http://culturolog.ru/content/view/3051/97/
Мысли о произведении Н.С. Лескова "Рассказ про чёртову бабку".
Если физически сытому, но изголодавшемуся духовно, «духовной жаждою томимому» читателю, захочется перевести дух от «беспорядочной суеты и сутолоки» [i] современной жизни, в которой «всё желающее зла - сплачивается» (11, 524), можно выбрать минутку-другую для знакомства с малоизвестной сказкой Николая Семёновича Лескова (1831 - 1895) «Рассказ про чёртову бабку». В её основе - вечная тема борьбы человека с силами тьмы, бесовскими наущениями.
Небольшое произведение из творческого наследия великого писателя земли русской, созданное после 1886 года, при жизни автора опубликовано не было. Несмотря на крохотный объём (по-чеховски: «меньше воробьиного носа»), рассказ обращает вдумчивого читателя к религиозно-философской мысли, духовно-нравственному опыту христианства.
Писатель излагает легенду из переведённой с датского языка «благочестивой книжки» «Письма из ада» - «о том, как сатана портил «божественный образ» в человеке и приходил разговаривать об этом с своей бабкой»[ii].
Тема одоления чёрта волновала многих русских классиков, в особенности - Гоголя - одного из любимых писателей Лескова. «Гоголь - моя давняя болезнь и завороженность», - признавался он. Гоголь явственно ощущал реальность и действенность метафизических тёмных сил, духов злобы и тьмы. Писатель призывал не поддаваться, противостоять им.
Об этом идёт речь, например, в письме к С.Т. Аксакову, где Гоголь предлагает использовать в борьбе с «общим нашим приятелем» простое, но радикальное средство в духе кузнеца Вакулы, отхлеставшего напоследок чёрта хворостиной: «Вы эту скотину бейте по морде и не смущайтесь ничем. Он - точно мелкий чиновник, забравшийся в город будто бы на следствие. Пыль запустит всем, распечет, раскричится. Стоит только немножко струсить и податься назад - тут-то он и пойдёт храбриться. А как только наступишь на него, он и хвост подожмёт. Мы сами делаем из него великана, а на самом деле он чёрт знает что. Пословица не бывает даром, а пословица говорит: “Хвалился чёрт всем миром овладеть, а Бог ему и над свиньей не дал власти”» [iii].
Мысль о бессилии любой нечисти перед лицом твёрдого духом и в вере человека была одной из любимейших ещё в древнерусской литературе. Так, в «Повести временных лет» сказано: «бесы ведь не знают мыслей человека, тайны его не зная. Бог один знает помышления человеческие. Бесы же не знают ничего, ибо немощны они и скверны видом» [iv].
В финале гоголевской «Ночи перед Рождеством», где одоление чёрта становится собственной темой повести, плач ребёнка перед «намалёванной» Вакулой картиной ада, намекает на «несмягчаемую силу чертовщины», ибо последнюю можно высмеять, травестировать, унизить <…> - но всё это останется лишь полумерой <…> Радикальное средство <…> может быть найдено на принципиально ином уровне. Другими словами, в каком бы комическом или неприглядном свете ни представал “враг рода человеческого”, только вмешательство противоположно направленной высшей силы способно оказать ему достаточное противодействие» [v].
От самого человека требуется большое духовно-нравственное усилие, чтобы в чистоте сохранить в себе образ Божий. Здесь встаёт вопрос не только о духовной силе личности, но и проблема нравственного выбора, самоопределения.
Тема сознательного выбора добра, необходимости одоления бесовских сил - одна из ведущих в творчестве Лескова. Однако в «Рассказе про чёртову бабку» дьявольские козни не главное. В центре внимания здесь христианская антропология, постижение человеком собственной сущности, отношений человека и Бога, богочеловеческого сотрудничества.
«Смысл легенды следующий, - передаёт Лесков. - Когда сатана узнал о намерении Бога создать человека, он сейчас же решился во что бы то ни стало испортить человека» (417) [vi]. Но как можно испортить «божественный образ»?
Сотворив человека по Своему «образу и подобию», Господь тем самым наградил его величайшим даром, прославил, вознес над «всею тварью». Однако ясно, что это не только дар, но и величайшая ответственность: не уронить в себе образ создавшего Отца. Именно здесь и подкарауливает беспечного человека дьявол (в переводе одно из значений слова «диаболос» - «разделитель», то есть стремящийся разделить, разрушить связь творения с Творцом): «Я подпортил человека так, что ему все будет того хотеться, чего ему нельзя. Он через это начнёт делать нехорошее - будет и лгать, и отнимать, и ненавиствовать, и даже самого Бога станет осуждать: зачем Он ему одно дал, а другого недодал. Сделаю, что человек станет самим Богом недоволен и оскорбит своего Создателя» (417). Однако лукавые происки бессильны. «Бога оскорбить никак нельзя. Он это всё простит и всю твою порчу в людях исправит» (417), - наставляет чёртова бабка своего злокозненного внука.
Божий образ в человеке в свете православной антропологии не только «данность»и «задание», но также сотворчество: «В Богочеловеческом процессе важно сочетание Божественного действия и человеческого усилия» [vii]. Духовно возрастающий человек стремится исполнить своё истинное назначение - «жить по-Божьи» - и страшится своего несоответствия высшему идеалу. Это религиозно-нравственное переживание глубоко исследовал архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской): «Человек страшится греха, но не как внешней роковой силы, а как чего-то созвучного своей слабости <...> Эту истину 90 Псалма знает верная Богу душа и не боится ни тьмы окружающего, ни своей. Она боится лишь одного: страшно огорчить Любимого! <...> Это - высший круг страха, вводящий в небесную гармонию духа и эту гармонию охраняющий <...> Св. Иоанн Златоуст говорил, что для него ужаснее вечных мук было бы увидеть кроткий лик Господа Иисуса Христа, с печалью отворачивающийся от него... Вот психология истинной веры: страх огорчить любимого Господа, не принять с безмерностью духа Его безмерную любовь...» [viii]
Сотрудничество Божественного и человеческого - «синергия» как «содействие, соучастие» - выражено в лесковском тексте следующим образом: «при свете разума, который Бог дал человеку, люди не утратили, однако, способности понимать, что не всё им полезно, что хочется» (417).
Однако «враг человеческий» не сдаётся, помышляя, «как ему человека в корень испортить так, чтобы и Бог его поправить не мог» (417). Сатана задумывает, как бы «рассыпать», разделить единую сущность человека, непомерно взрастив его страсти, которые заслонят и сердце, и разум. «- Я, - говорит, - такого подпустил в человека, что он будет ко всякому другому без жалости. Каждый раз будет один другого превосходить, всё себе одному забирать, а других без сил оставить и со свету сжить. Вот увидишь, какая теперь пойдёт на земле между людей мерзость - и суды, и доводчики, и темницы, и нищие» (418).
Джон Милле (1829-1896) "Сеющий плевелы"
Писатель предупреждает о том, какую опасность несёт утрата личностью цельности, внутреннего единства, заданного Богом. Когда душа, разум и тело пребывают в хаотическом разладе, мир также оказывается в безблагодатном нестроении. Для «врага рода человеческого» «это недурно», но только, по мнению многоопытной «чёртовой бабки», «Бог и эту порчу сумеет исправить. И действительно, замечает сатана, что в тех самых сердцах<выделено мной. - А.Н.-С.>, в которых он глубоко засеял семена “эгоизма”, рядком начинает пробиваться что-то иное, - совсем от другого корня» (418).
Здесь важнейшее - «сердце» - тот центр в христианской антропологии, куда должна быть сведена вся работа по «самособиранию» тела, души и ума «рассыпанного» человека.
Лесков верует в возможность спасения, в восстановление человеческой духовности. Но для изображения закосневшего в грехах «телесного» существа писатель подбирает экспрессивное сопоставление - не просто насмешливое, а уничижительное, обидное для звания человека: «черный таракан», «тараканий век». Той же задаче - выявить всю мерзость, ничтожество и отталкивающие стороны отпадших от Бога, забывших о душе, беспечно предавших её на поругание дьяволу, - служит и стилистически сниженная лексика, разговорно-бытовая интонация: «Живёт, живёт человек, наживает себе всякого добра много, и со всех сторон всё рвёт и хапает, и всё себе за голенища пхает. До того тяжело наберётся, что даже ходить ему неловко, - как чёрный таракан на стенке корячится: “мы-ста, не мы-ста: на своих животах катаемся, в своей бане паримся”. И прёт его в тараканий век меры нет, а вдруг прихватит хорошенько этого тараканишку - он и раздумается: Господи мой! Что это я?.. Камо бегу и кому понесу?.. С собой ничего не возьмешь...» (418). Здесь писатель перефразирует библейское: «камо пойду от Духа Твоего, Господи, и от Лица Твоего камо бежу?» - так вопрошает человек, всю жизнь боявшийся самоуглубления, но, наконец, узревший глубины своего бессмертного «я». Также и у Лескова «человек-таракан», погрязший в житейской суете и отпавший от Бога, вдруг начинает умолять Всевышнего: «Господи! Дай мне очувствоваться...» (418).
Полный текст статьи на сайте: http://culturolog.ru/content/view/3051/97/